Вот стою, держу весло...

Глава 16. Великая затея

В Ниппуре мы выгрузили паклю, оставив себе в качестве платы за перевозку три тюка. В этот момент вода в Евфрате значительно поднялась, и уровень её продолжал повышаться. Течение стало просто неудержимым. Река затопила огромные площади, оставив над своей поверхностью только отдельные островки – город и насыпи, на которых располагались селения общин.

Тем не менее, половодье продолжало развиваться – в этом году оно выдалось особенно бурным, что подчёркивали буквально все резко активизировавшиеся старожилы. Поэтому мы заторопились к себе в Урук – стало тревожно за наших: их ведь тоже сейчас затапливает!

Так, в принципе, и оказалось: канал удалось определить только по деревьям, растущим на его берегах – они выразительно торчали над водой. На душе полегчало, когда в поле зрения попал город: храм не подтопило, да и пристань оказалась на месте, в то время как домики горожан ближе к берегу подмокли. Не стали причаливать – тут нынче не до нас: народ носит скарб и утварь на возвышенные места.

Посёлок нашей общины теперь возвышался над водной гладью от силы на метр. Думаю, на тот самый метр, который насыпали уже у меня на глазах – помню ведь, что грунт сюда доставляли пусть и не помногу, но непрерывно. И насыпали, насыпали, насыпали… Регулярно переставляя повыше тростниковые жилища и хозяйственные постройки.

К счастью, течение Евфрата за пределами основного русла ослабло и не смогло размыть созданного людьми островка. Да и тополя, высаженные на склонах, держали грунт своими корнями. Поля, как нетрудно догадаться, оказались под солидным слоем воды и не выглядели лужами – сплошная гладь мутного мелководья. Прямо и не знаю, прорастёт ли после такого затопления уже посеянное зерно?

У соседей тоже обстановка была вполне пристойной – о непредсказуемом нраве реки-кормилицы шумеры знают не понаслышке и стараются предусмотреть её выходки. То есть не одни наши общинники такие умные.

Староста угостил меня и Куруша пивом: он рад, что новое судно успешно выдержало эксплуатационные испытания. А дома меня ждёт большой горшок тёплой воды для мытья и юная жена с тёплым шерстяным одеялом, собранным из остатков здешней ткани.

– Ылш! Лежебока! Хватит прохлаждаться! – это Тияна пришла меня будить с утра пораньше.

А так не хочется вставать, когда к тебе прижимается мягкое тело тёплой супруги. Мы лежим под уютным лоскутным одеялом и млеем. Я, вообще-то, только что с дороги, отчего моё право на расслабуху священно и непререкаемо. Как и право того, кто этой расслабухе способствует. Расслабленная, заспанная Тэра целиком и полностью на моей стороне, несмотря на то, что по-русски не понимает ни слова.

– И что же у нас вдруг такое срочное, что ты не даёшь усталому путнику вкусить заслуженного отдыха? – с недовольным видом смотрю я на долговязую.

– Я разгадала секрет бетона. Того древнего, который применили при возведении храмового строения.

– Круто! Ты меня заинтриговала. Рассказывай.

– Всё дело в иле. Замечал ведь, что речная вода всегда мутная? А ил – это органика. Она попадает в раствор, на который ведут кладку стен, и со временем его, то есть этот раствор, связывает, заставляя глину твердеть до каменной твёрдости, – горделиво вещает Тияна. – О чём-то таком рассуждали египтологи, описывая связующие свойства нильского ила, применявшегося при строительных работах египтянами.

– Неплохая попытка, – соглашаюсь я. – Из области "что вижу, то пою". Но ты ведь должна была прилежно учить химию! То есть понимаешь, что происходит с влажной органикой в тепле?

– Понимаю. Она гниёт, преет, протухает и с ней ещё что-то такое делается, отчего появляется цепкость, – продолжает гнуть своё девушка.

– Та самая цепкость, что и в куче прелой соломы, – меня искренне забавляют верования высоколобых учёных, легко принимающих на слово гипотезы, высказанные квази-авторитетами из их же числа. То есть, предположения воспринимаются в качестве авторитетных высказываний и становятся непререкаемыми истинами.

– А что не так? – удивляется Тияна. – Разве трудно понять, что гниение в стене даёт результаты, отличные от тех, к которым приводит перепревание на открытом воздухе?

– Ты справедливо упомянула стену. Стену, сложенную из известняка. А известняки известны тем, что при прокаливании на огне превращаются в негашёную известь – люди давно это заметили. Думаю, ещё живя в пещерах, – начинаю я с свой "доклад". – Негашёная известь весьма неприятная субстанция: непрочная, а то и сыпучая. Пыль из неё легко поднимается в воздух, попадает в дыхательные пути, а попадая в пищу, портит её.

Ничего удивительно, что её не раз намачивали, чтобы смыть. Или, чтобы не пушилась – ведь её строительное название – пушонка.

Дальше – следующее наблюдение наших далёких предков – эта пушонка при соединении с водой реагирует, выделяя много тепла и газа, поэтому этот процесс, называемый гашением, предпочитают проводить в ямах, запуская туда воду по жёлобу или канаве, а сами стараются держаться подальше. Это я не про маленькую трагедию с попаданием в ограждение очага неправильного камня, а про получение связующего, известного людям с незапамятных времён.

– Дальше! – потребовала Тияна.

– Гашёная известь теряет свою едкость. Или значительную часть её. Зато со временем схватывается не хуже, чем цементный раствор. Причём, схватывается в результате химической реакции, происходящей под действием углекислого газа. В воздухе его не очень много, отчего схватывание идёт очень долго. Но если есть обстоятельство, порождающее углекислоту внутри массива известкового раствора – процесс ускоряется. Гниющий ил и есть это самое обстоятельство. Его вносят в раствор, когда подмешивают к нему песок или глину.

– И при гашении, – подсказала Тияна. – Ведь гасят пушонку грязной илистой речной водой.

– Ну, именно в этом случае микроорганизмы имеют шансы погибнуть от высокой температуры, хотя их тела всё равно останутся в растворе и послужат в качестве пищи для гнилостных бактерий. А бактерии обязательно внесут при размешивании раствора, когда добавят туда глины или песка вместе с мутной речной водой. В результате схватывание будет длиться не многие недели, а считанные дни. Да и пройдёт сравнительно равномерно по всей толще слоя.

– А в Чехии при строительстве Карлового моста яйца в кладочный раствор добавляли именно для этого? – мою собеседницу постигло озарение.

– Думаю, для этого. Чтобы они протухли и выделили углекислоту. Ведь бактерии должны выделять её при дыхании пока не сожрут всю органику и не сдохнут от голода. А при постройке Московского кремля добавляли, вроде бы, яйца и творог. Вот только какая часть продуктов шла в замес, а какая в желудки мастеров?

– Получается, из известкового раствора можно отливать блоки, как из бетона, – задумчиво проговорила Тияна.

– Получается, можно, – согласился я. – Наполнив этот раствор кусками исходного известняка, чтобы сэкономить извёстку, которую ещё нужно изготавливать. В результате образуются блоки, очень похожие на натуральные, то есть на вырубленные. Зато идеально притёртые друг к другу по плоскостям, где устанавливали дощатую опалубку, препятствующую вытеканию раствора за нужные пределы.

– То есть в стенах здешнего храма могут лежать и плиты, вырубленные из природного известняка, и блоки, отлитые по месту, – констатирующим тоном сказала собеседница.

– Тесать известняк не слишком трудно, – кивнул я. – Думаю, камни на арочные своды так и делали. И именно их вряд ли отливали, сомневаясь в прочности получаемых блоков. Известковый раствор вообще твердеет не так, как цементный, поэтому сказать наверняка я бы не отважился. Да и, признаться, не настолько мне это интересно, потому что рецепт правильного цемента известен мне ещё со школьных времён.

– Ты можешь изготовить настоящий цемент? – удивилась долговязая.

– Могу. Но это значительно сложнее, чем наладить простое гашение извести. Я о другом хотел с тобой переговорить. Дело в том, что нашёлся гематит – камни, из которых теоретически можно выплавить железо. Известно, где брать инструментальную бронзу, есть понимание, как получить бронзу бериллиевую. В принципе, здесь и сейчас уже существует возможность построения индустрии на уровне семнадцатого века после Рождества Христова. Вопрос в том, где этим заниматься? Требуется территория, которую можно было бы защитить от вмешательства извне. Лучше всего какой-нибудь остров. Причём такой, на котором присутствует плодородная земля, позволяющая выращивать хорошие урожаи. Тогда голод нам будет не страшен.

– Почему обязательно остров? – потребовала уточнений моя собеседница.

– Потому что на воде мы сейчас впереди планеты всей – любого агрессора сможем отразить из корабельного огнемёта и заниматься своими делами без помех со стороны сильных мира сего.

– У тебя что, есть план? – уставилась на меня Тияна.

– Пока только намётки. Разрабатывать план, не имея конечного адреса, бесполезно. А просто тянуть в гору технический прогресс всего Шумера не получается. Жрецам не нужны ни десятичная система счисления, ни письменность, позволяющая реализовать практически безграничные возможности и даже стать общей на долгие годы для всего человечества.

Уже понятно, что нужно создавать собственное государство, где можно будет строить жизнь на свой манер. Но компактное и не перенаселённое. Изолированное от остального мира. Способное прожить за счёт судостроения, предоставления транспортных услуг и, возможно, торговли.

– Да уж! Планы у тебя неслабые, – развела руками Тияна.

– Это пока не планы, а пожелания. Мы полностью зависим от общины, которая контролируется жрецами. Не забывай об этом. Тем не менее, уже пора поразмыслить над тем, куда податься. Если даже придётся немного повоевать, чтобы занять удобное место под солнцем – не беда. Не так уж трудно получить техническое превосходство над неприятелем за счёт знания будущих разработок в области вооружений. Главное – не оказаться в окружении необъятной суши, с которой на нас двинутся неисчислимые орды или многотысячные армии.

Процесс милитаризации уже начинается. Мы видели это у порогов на Каране.

Конечно, в прошлой жизни я кое-что читал о Шумере. Общую картину хоть как-то, но представлял. Однако, многие мелкие детали открывались постепенно. Особенно потому, что ранее существовавшие представления были для меня лишены подробностей. Скажем, глиняные таблички – я полагал, будто они проходят полноценный обжиг в печах.

Да, печи работают и в них обжигают слепленные из глины предметы. Но не все подряд. Те же таблички обжигают на солнце. Они не становятся водоупорными, хотя и делаются крепкими – выдерживают перевозку и переноску. Впрочем, что-то для своих надобностей по указанию жрецов проходит и настоящий высокотемпературный обжиг. Но наша община этого не делает – дороговато. Особенно, учитывая "массовую" грамотность и обилие сделанных записей. Просто покупаем готовую посуду.

Мы и горшки для хранения зерна обжигаем на солнце. Лепят их по ленточной технологии тоже наши люди. Эти сосуды стоят рядами в одном из тростниковых сараев и имеют одинаковый объём – ведра три-четыре каждый. Зерна в них помещается примерно по одному билту – килограммов по тридцать. Они служат долго, находясь в сухом месте.

Ещё я разобрался с зерном, названия которого по-русски не знаю. Это тоже пшеница, но немного не такая, как основной возделываемый вид. Долго вызревает, имеет не столь высокую урожайность. Да и мука из неё значительно ниже качеством. Зато эта культура устойчива и к засухе, и к избыточному увлажнению. Это своеобразная страховка на случай неблагоприятных погодных условий.

Употребляют её, преимущественно, в варёном виде. То есть в качестве каши. Готовят не каждый день и стараются людей ею не чересчур потчевать, потому что вкус так себе. То есть, съедобно, но восторга не вызывает. На продажу она тоже уходит, но в небольших количествах. Да и у покупателей ценится не слишком высоко. Но не пропадать же добру!?

Что еще рассказать о еде? Надёжно опознаётся морковь – вкус выдаёт её, несмотря на разнообразие в окраске. Свёклы я так ни разу и не приметил. Зато присутствует тыква. Её едят и используют для изготовления фляг. В заметных количествах присутствуют корешки и черешки, про которые я ничего толком не знаю. Особого изобилия фруктов тоже не наблюдается. То есть их едят, конечно, но большинство назвать по-русски не удаётся. Как, впрочем, и орехи, которые тоже бывают изредка.

Мясо готовят редко. Сыры – хоть овечий, хоть козий – подают к столу тоже нечасто. Мёд – лакомство. Зато финики – обычная пища, пусть и не ежедневная. Словом, кормёжка довольно разнообразная, но с заметным преобладанием каш. Ещё пшеничная выпечка в виде пресных лепёшек. Вкусных в свежем виде, и твёрдых, если засохнут. Растительное масло покупное и довольно дорогое, хотя староста на него раскошеливается охотней, чем на другие "излишества".

Свиное сало, курдючный жир и костный жир – обычные продукты. Не поленюсь ещё раз подчеркнуть – изобилия не наблюдается. Всего понемногу, зато постоянно. Признаков чревоугодия нет и в помине, а упитанные люди встречаются редко.