Воронцов. Перезагрузка. Книга 6

Глава 15

— Найди мне Петьку, — сказал я Степану, поправляя ворот рубахи, который немного натирал шею.

Степан кивнул и, нахлобучив шапку, вышел со двора. А я вспомнил про подарки и вернулся в дом. Целый же баул в лавке накупил у купца. Вчера как домой зашел, так и положил его в светёлке.

Машка у печи хлопотала, в белом переднике, волосы под платком убраны, только непослушная прядка выбилась и падала на лоб. Заметив меня, она улыбнулась, так ласково, что сердце моё дрогнуло, как всегда при виде её улыбки.

— Вот, — говорю, — распаковывай. — А сам присел на лавку, оперся локтями о стол и подпер подбородок кулаками, наблюдая за ней.

— А что там, Егорушка? — спросила она, вытирая руки о передник и подходя к баулу.

— Вот и посмотришь, — ответил я, предвкушая её радость.

Машка стала развязывать узелки, распаковывать, бережно, словно опасаясь повредить содержимое. Её тонкие пальцы ловко справлялись с тугими узлами, а я любовался, как менялось её лицо с каждым новым предметом, который она доставала.

Она ахнула, прижав ладони к щекам. Глаза её расширились, засияли, как две ясные звёздочки на вечернем небе.

— Ой, Егорушка, — выдохнула она, разворачивая тонкую шаль, расшитую мелкими цветочками. — Тут шаль!

Она накинула её на плечи, покружилась, а шаль заструилась за ней, словно крылья бабочки. Машенька смотрела на меня, и в глазах её читалось такое счастье, что я готов был весь город скупить, лишь бы видеть этот взгляд.

— И ленточки! — Машка доставала одну за другой разноцветные ленты: алые, как заря, синие, как васильки в поле, зелёные, как молодая трава. Перебирала их, прикладывала к волосам, щебетала без умолку. — Какие яркие, Егорушка! Я в косы вплету, на праздник!

Дальше из баула появились бусы — круглые, янтарные, они сверкали в её руках, словно кусочки солнца.

— Ой, а это что? — Машка осторожно достала маленькое серебряное зеркальце в резной оправе. Она повертела его, поймала солнечный луч, пробивавшийся через окно, и комната на миг наполнилась танцующими бликами. — Серебряное! Настоящее! — Она смотрелась в него, поворачивая голову то вправо, то влево, и щеки её разрумянились от волнения.

Но самый громкий восторг вызвал отрез ткани — тёмно-синей, с мелкими звёздочками, будто ночное небо.

— Ой, какая ткань! — Машка расстелила её на столе, пробежалась пальцами по поверхности. — Мягкая какая, Егорушка! Я сарафан сделаю — самый красивый будет! На Троицу надену, все девки от зависти зачахнут!

Она кружилась по горнице с тканью, прижимая её к себе, представляя, как будет выглядеть в новом сарафане. Её глаза сияли, на щеках играл румянец, а губы всё шептали и шептали слова благодарности.

— И ещё тут… — она снова нырнула в баул и достала пакетик с пряниками, расписными, медовыми. — Пряники! Мои любимые! — Она поднесла один к носу, вдохнула аромат и зажмурилась от удовольствия.

И ещё долго Машка перебирала подарки, раскладывая их на столе, любуясь, то и дело подбегая ко мне, целуя в щёку, снова возвращаясь к своим сокровищам. И всё приговаривала: «Какой же ты у меня, Егорушка! Как же я счастлива!» А я сидел, наблюдал за ней, и сердце моё наполнялось теплом.

Наконец, расставив всё по местам, она подошла ко мне:

— Спасибо тебе, Егорушка, — Машка прижалась ко мне, обняла крепко-крепко, словно боялась, что я снова уеду надолго. Ты самый лучший на свете!

Я обнял её за талию, прижал к себе, вдыхая родной запах. Как же хорошо возвращаться домой, где тебя любят и ждут.

Тут в дверь постучали — негромко, но настойчиво. Три коротких удара — так стучал только Петька, словно по-военному докладывал о своём прибытии.

— Входите! — громко крикнул я, выпуская Машку из объятий.

Дверь отворилась, и на пороге появился Петька.

— Звали, Егор Андреич, — спросил он, переступив порог и сняв шапку. — Добрый день! С приездом. — Он слегка поклонился, кивнул мне, потом Машке, которая собирала остатки упаковки со стола.

— Добрый, — ответил я, указывая ему на лавку. — Да, звал. Проходи.

Петька присел, положил шапку рядом, расправил плечи. Машка поставила перед ним кружку с квасом и тарелку с пирогами, а сама, извинившись, вышла во двор — у неё там бельё сохло.

— Как дела у нас тут, рассказывай, — я пристально посмотрел на Петьку.

— Дак, а как дела? Хорошо всё, Егор Андреич, — Петька отхлебнул кваса, вытер рот тыльной стороной ладони. — Работаем помаленьку, как вы и наказывали перед отъездом.

«И этот туда же», — подумал я, улыбнувшись.

— Значит, точно хорошо, — произнёс я вслух, прищурившись. — Что с кузницей? Работает компрессор?

Петька оживился, словно только этого вопроса и ждал.

— Работает, Егор Андреич! — В его голосе появилась гордость. — Морозы-то ещё не сильные — даже воздух тёплый не подавали к площадке. — Снег вот только-только лёг, земля ещё не промёрзла как следует. Но мы готовы! Всё по вашим чертежам сделали, трубы проложили, изолировали. Как морозы ударят, да наледь будет появляться — так и пустим теплый воздух.

— Ну, хорошо, — я кивнул, довольный ответом. — Завтра кузнец с города вместе с Фомой приедет — будем пневмодвигатель устанавливать.

Петька нахмурился, в глазах его мелькнула обида. Он слегка выпрямился, расправил плечи.

— Так неужто сами бы не справились, Егор Андреич? — в его голосе звучала задетая гордость.

Я улыбнулся, видя его реакцию.

— Да не переживай ты так, — я примирительно поднял руку. — Он не столько помогать приехал, сколько самому посмотреть на диво сие. Слухи-то о нашей работе уже по всей губернии идут. А пневмодвигатель он сам лично делал по моим чертежам. Вот ему и интересно стало, как это все работать будет.

Петька немного расслабился, но всё ещё выглядел настороженным.

— Но ты, если что нужно — пользуйся моментом, — продолжил я, подливая ему кваса. — Он кузнец знатный, на всю Тулу мастер, так что и подсказать может, и научить, если сам чего не знаешь. Тут гордость высказывать не нужно.

Петька задумался на мгновение, потом кивнул, принимая мой совет. Его лицо просветлело, и я понял, что он уже мысленно составляет список вопросов для тульского мастера.

— Понял вас, Егор Андреич, — сказал он, допивая квас. — Не подведу!

Вышли на улицу, морозный воздух тут же обжёг лицо, заставив меня втянуть голову в плечи и запахнуть поплотнее полушубок. Небо было чистым, синим, а солнце, хоть и зимнее, но яркое, отражалось в свежевыпавшем снегу, заставляя щуриться. Я шутки ради громко крикнул:

— Степан!

И он тут как тут — словно из-под земли вырос. Стоит передо мной, руки по швам, глаза внимательные, ясные.

«Хм, работает», — снова улыбнулся я.

— Слушай, истопи после обеда баньку, а то с дороги хочется попариться, — сказал я, разминая затёкшую от долгого сидения спину. — Да погорячее!

— Сделаю, Егор Андреич, — кивнул Степан, и в глазах его промелькнуло понимание. Знал он, как я люблю баньку — чтоб жар с потолка на плечи давил, чтоб веник берёзовый был свежий, чтоб после — в студёную воду, а потом чай с мёдом у самовара.

Тут Петька, до этого топтавшийся рядом, оживился. Глаза его загорелись каким-то мальчишеским азартом, и он, не выдержав, выпалил:

— Пойдёмте, я вам покажу, как сани доделал! — В его голосе звучала гордость мастера, завершившего важное дело.

Я окинул взглядом заснеженный двор. Снег лежал ровным, нетронутым покрывалом, искрился под солнцем, словно кто-то рассыпал по нему мелкие алмазы. Хрустел под ногами, выдавая каждый шаг чистым, звонким звуком.

— А пойдём, — согласился я, кивнув Петьке. — Снег выпал, ещё немного и можно будет опробовать.

Мы направились к ангару. Петька шёл впереди, проминая в снегу тропинку, иногда оглядываясь на меня, словно боялся, что я передумаю. Я же шёл размеренно, вдыхая полной грудью морозный воздух, ощущая, как он прочищает лёгкие.

Когда мы подошли к ангару, до нас донеслись приглушённые голоса. Петька потянул тяжёлую дверь, которая отозвалась протяжным скрипом, и мы вошли внутрь. В ангаре было теплее, чем на улице, но всё равно изо рта вырывались клубы пара.

Там уже Захар был с мужиками своими, что-то обсуждали. Увидев меня, они выпрямились, и все хором поздоровались:

— Здравия желаем, Егор Андреич! С приездом!

Их голоса эхом отразились от высоких стен ангара. Захар поклонился, я же протянул ему руку.

— Как служба? — спросил я, окидывая взглядом всю компанию.

Иван с Пахомом слегка замялись, переглянулись. Иван потупил взгляд, а Пахом кашлянул в кулак.

Я тут же понял, в чём дело, и сказал с усмешкой:

— Да про то, как барина чуть на мушкет не взяли, то знаю, — и, видя их растерянные лица, добавил: — А в целом?

Захар рассмеялся, громко и раскатисто, и его смех, как лавина, подхватил остальных. Иван виновато опустил глаза, но видно было, что тоже смешно ему. История вышла надо признать, занятная.

— Ой, ладно вам, будет, — махнул я рукой, вытирая выступившие от смеха слёзы. — Молодцы, что бдительны.

— А вдруг действительно не вы бы были? — вставил Пахом, оправдываясь. — Ночь тёмная, луны нет, а тут крадётся кто-то из-за леса…

— Вот и я о том же! — оживился Иван, обрадованный поддержкой. — Мы как Захар велел всё делали, Егор Андреич!

Я кивнул, довольный их рассуждением. Лучше перестраховаться, чем потом кусать локти.

Петька тем временем уже несколько раз обошёл сани, стоявшие в центре ангара. Он то и дело бросал на меня нетерпеливые взгляды, явно желая показать своё творение. Видя, что я закончил разговор с мужиками, он решительно подошёл к саням, указывая на них рукой.

— Вот! — гордо произнёс он, отступая на шаг и давая мне полюбоваться.

И было чем! Передо мной стояло настоящее чудо. А что — как карета, только на лыжах. Но какая карета! Корпус отполирован до блеска, так что дерево, казалось, светилось изнутри тёплым, медовым светом. Изогнутые полозья, окованные блестящим металлом, плавно поднимались спереди, образуя изящный завиток. Сиденья же были обиты овчиной.

Петька стал рассказывать и показывать, как получились сани, его голос звенел от гордости:

— Видите, Егор Андреич, как я полозья изогнул? По вашим чертежам сделал, но добавил кое-что от себя. Теперь они по снегу пойдут как по маслу, не застрянут даже в глубоких сугробах!

Он провёл рукой по гладкому боку саней.

— А внутри, — продолжал он, распахивая дверцу и приглашая меня заглянуть, — смотрите, как сделал! А еще под сиденьем — ящик для всякой мелочи, и — вот!

Петька наклонился и вытащил из-под сиденья небольшой медный сосуд с крышкой.

— Грелка! — объяснил он. — Угли закладываешь, и тепло держится часов пять, не меньше. В мороз самое то! Это Захар подсказал — видел в городе, что так делают.

Я обошёл сани, внимательно осматривая каждую деталь. Мужики тоже подтянулись, с уважением разглядывая работу Петьки.

— А это что? — спросил я, указывая на странные металлические выступы по бокам полозьев.

— А это, Егор Андреич, самое интересное! — Петька аж подпрыгнул от нетерпения. — Это особый механизм для торможения. Видите, вот рычаг внутри? Дёргаешь его, и эти штуки вонзаются в снег или лёд, сани тормозят почти мгновенно!

Он продемонстрировал, дёрнув за рычаг, и металлические зубья действительно выскочили из своих пазов, готовые впиться в поверхность.

Я стоял, поражённый его изобретательностью. Всё, что я начертил на бумаге, было лишь схемой, наброском идеи. А Петька превратил это в настоящее произведение искусства, добавив множество своих придумок.

— Молодец, Петька! — сказал я, не скрывая восхищения. — На славу сделал!

Петька расцвёл, услышав похвалу. Глаза его сияли, а на щеках выступил румянец от гордости.

— Когда опробуем? — спросил он с нетерпением ребёнка, ждущего подарка.

— Скоро, — ответил я. — Вот снег ещё немного уляжется, и выедем. Запряжём тройку, да и прокатимся до города.

Ещё раз похвалив Петьку, я отправился домой. По дороге, я заметил знакомый силуэт — Ричард стоял, опираясь на забор, у моего дома. Заметив меня, он моментально оживился — его плечи расправились, а глаза загорелись.

— Егор Андреевич! — воскликнул он. — Как у вас дела? Как в город съездили?

Он улыбался так искренне, что морщинки собрались у его глаз, словно лучи солнца на детском рисунке.

— Ой, Ричард, — вздохнул я, чувствуя, как усталость и напряжение последних дней навалились на меня всей тяжестью. — Знал бы ты, что мне там пришлось делать — удушился бы от зависти.

Эффект был мгновенным — Ричард подался вперёд, его брови взлетели вверх, а в глазах появился тот самый огонёк, который я так хорошо знал. Любопытство буквально искрилось в воздухе между нами. Он принялся засыпать меня вопросами, слова сыпались, как горох из дырявого мешка — что да как?

Я поднял руку, останавливая этот словесный поток. Мышцы ныли от усталости, в висках пульсировало, а мысли о горячем паре бани уже заполнили всё моё существо.

Приходи вечером, — сказал я, медленно выговаривая каждое слово. — А сейчас я в баню хочу.

Ричард мгновенно отступил на шаг, кивнув с тем особым английским чувством такта. Его лицо приняло понимающее выражение, хотя в глазах всё ещё плескалось непреодолимое любопытство.

— Тогда до вечера, — сказал он, слегка склонив голову, словно мы находились не у покосившегося забора, а в каком-нибудь лондонском клубе.

Я кивнул ему в ответ и пошел в дом.

— Машунь, — позвал я, прислонившись к дверному косяку. — Пойдёшь со мной в баньку?

Она обернулась, и её лицо осветилось улыбкой.

— Конечно, Егорушка, — её голос был мягким, глаза смотрели с такой теплотой, что внутри что-то сжималось от нежности.

— Только тебе сильно париться нельзя, — строго сказал я.

Она отмахнулась, словно от назойливой мухи:

— Помню, помню. Но в баньку всё равно хочу, — её глаза лукаво блеснули. — На нижней полке побуду.

В бане, Маша разложила чистые полотенца, расставила ковшики и тазы — всё как полагается, всё с той тщательностью, которая была присуща всему, что она делала.

Мы попарились от души, хоть и по большей степени в основном парился только я. Жар обволакивал тело, проникая глубоко в мышцы, растворяя напряжение городской поездки. Пот струился по коже, унося с собой не только грязь, но и все тревоги и заботы.

Несколько раз я выскакивал из парной и обтирал себя снегом, который специально попросил Степана собрать в кучу. Холод обжигал кожу, заставляя сердце биться чаще, а лёгкие работать на полную мощность. Кровь приливала к лицу, и казалось, что каждая клеточка тела оживает, наполняясь новой силой.

— Что же ты делаешь! — восклицала Маша, глядя на меня из дверей бани, закутавшись в простыню. Её лицо раскраснелось от пара, волосы прилипли ко лбу, а в глазах читалось беспокойство, смешанное с восхищением.

А я только смеялся, ощущая, как хорошо мне было. Контраст горячего пара и ледяного снега создавал ни с чем не сравнимое чувство — словно заново родился, словно смыл с себя не только усталость последних дней, но и годы жизни.

После бани, когда мы уже сидели дома, потягивая травяной чай, который Маша заварила в самоваре, пришёл, как и обещал, Ричард. Он деликатно постучал в дверь, прежде чем войти, принеся с собой запах морозного воздуха и какую-то неуловимую атмосферу ожидания.

— Так что такого случилось в городе, Егор Андреевич? — спросил он, усаживаясь на скамью напротив нас. Видно было, что он сгорает от нетерпения и любопытства — его пальцы нервно постукивали по колену, а взгляд не отрывался от моего лица.

Я не стал его томить — может, в другой бы раз и подшутил, заставил бы его помучиться в неведении, но сейчас, после бани, не было на это сил. Тело было расслабленным, мысли текли медленно и лениво, как мёд с ложки в холодный день.

— Спас от отравления градоначальника, — сказал я просто, наблюдая, как его глаза расширяются от удивления.

— А как вам удалось? — он подался вперёд, его голос стал тише, словно мы обсуждали государственную тайну. — Рвоту вызывали и воды побольше давали пить?

Я даже удивился его познаниям. Но тут же решил его ошарашить:

— Помимо этого сделал капельницу.

— А это что такое и зачем? — его брови сошлись на переносице, образуя глубокую морщину непонимания.

В нескольких словах я объяснил суть процедуры — как вводил иглу в вену, как следил за состоянием пациента. Говорил коротко, чувствуя, как усталость наваливается на плечи, а веки становятся тяжёлыми, будто свинцовыми.

— Ты уже извини, но я всё — пошёл отдыхать, — сказал я наконец, поднимаясь со скамьи.

А Ричард так и остался сидеть, переваривая полученную информацию. В его глазах читалось удивление, смешанное с восхищением и, возможно, даже с каплей той самой зависти, о которой я говорил при встрече. Маша накинула на плечи шаль и пошла проводить гостя, а я лег в кровать, чувствуя, как сон наваливается на меня.

Утро выдалось ясным — солнце, едва поднявшись над кромкой леса, заливало деревню мягким светом. Размеренность утра нарушил стук в дверь — уверенный, но не настойчивый. Я отставил недопитую чашку чая и пошел открывать.

На пороге стояли Петька с Ильей.

— Егор Андреевич, — начал Петька, теребя в руках шапку. Его лицо выражало нетерпеливое любопытство. — Хотели спросить — что там прошлый раз привез Игорь Савельевич?

Я посмотрел на них, не сразу поняв, о чем речь. Последнее время столько всего происходило, что детали выветривались из памяти быстрее, чем я успевал их там закрепить.

— А, вы про буржуйки? — наконец догадался я, вспомнив о металлических каркасах, которые недавно доставили в деревню.

— Да, — кивнул Илья, его темно-русые волосы, качнулись в такт движению. — Вы так и сказали, что они так называются.

— Ну, пойдемте посмотрим, — я прикрыл дверь и зашагал в сторону ангара.

Я поймал себя на мысли: «Вчера тут были, а про буржуйки и не вспомнили». Действительно, странно, что разговор о них не всплыл во время вчерашнего визита. Но, как часто бывает, одно дело вытесняет другое, и важные вопросы отступают перед насущными проблемами.

Ангар встретил нас прохладой и полумраком.

Буржуйки оказались в другой его части, скрытые за сложенными рядами досок. Их не было видно с того места, где мы вчера разговаривали с мужиками. Это неудивительно — каждый квадратный метр ангара использовался с умом. Доски, инструменты — всё было аккуратно сложено, создавая своего рода лабиринт из строительных материалов.

Глядя на это организованное нагромождение, в голове мелькнула мысль, что нужно было делать ангар побольше. Планировали с запасом, а вышло впритык. Впрочем, я тут же себя успокоил: «Ну да ничего, на следующий год исправим ситуацию». Всегда есть что улучшить, всегда есть над чем работать.

Мы обошли штабеля досок и наконец добрались до буржуек. Три металлических каркаса стояли у дальней стены. Я подошел ближе, проводя рукой по холодному металлу. Кузнец все правильно сделал — строго по чертежу, ни миллиметра отклонения. Каждый шов был идеально прокован.

— Прям как с конвейера выпустил, — пробормотал я, обходя буржуйки кругом.

Петька присвистнул, выражая свое восхищение. Его глаза блестели, как у мальчишки, увидевшего новую игрушку. Илья же был более сдержан — он внимательно осматривал конструкцию, время от времени кивая своим мыслям.

Я повернулся к Илье, который продолжал изучать буржуйки с видом знатока.

— Илюх, — спросил его я, — ты же Уваровский. Скажи — дом мой зимой нормально протапливается или холодно в нем?

Вопрос был не праздным. Дом, доставшийся мне от бабки, вызывал много вопросов, особенно когда речь заходила о зиме. Одно дело — проводить там летние дни, и совсем другое — жить в суровые морозы.

Илья задумался, почесывая затылок. Его лицо приняло сосредоточенное выражение, как будто он мысленно перебирал воспоминания, связанные с домом.

— Да кто ж его знает, — наконец выдавил он. — Еще когда бабка ваша жила в нем, вроде тепло было, по крайней мере не помню, чтоб родители говорили, что боярыня жаловалась.

Он помолчал, будто взвешивая следующие слова.

— А так — кто его знает. В этом году так первый раз за сколько лет он зимой топиться будет.

Я кивнул, понимая, что конкретного ответа не получу. Дом стоял пустым большую часть времени, и оценить его теплоизоляционные свойства было сложно.

— Так то мы же его утеплили, — добавил он, вспоминая недавние работы по обновлению дома.

— Значит, одну оставьте, — решительно сказал я, указывая на буржуйки. — А две подумайте, кому поставить, если точно знаете, что холодно зимой и печи не хватает.

Илья задумался, словно перебирая потенциальных кандидатов на получение дополнительного источника тепла.

— Хорошо, подумаю, — кивнул Илья, а его взгляд уже блуждал по ангару, словно оценивая, куда лучше установить эти металлические печи.

Я же всё это время хотел съездить к лесопилке — посмотреть, как идут дела, поговорить с мужиками. Но каждый раз одергивал себя — Фома с кузнецом должны вернуться сегодня, и мне следовало быть на месте. Да и дел в деревне накопилось немало.

Мысли путались одна за другую, и вдруг я вспомнил о еще одном неотложном деле.

— Степан! — громко крикнул я и направился из ангара, шагая между штабелями строительных материалов к выходу.

Свет, ворвавшийся через открытую дверь, на мгновение ослепил меня. Я прикрыл глаза рукой, привыкая к яркости дня после полумрака ангара.

Только вышел, а Степан уже тут, словно материализовался из воздуха.

Я лишь улыбнулся этому стабильному феномену.

— Я тут что вспомнил, — сказал ему, — сходи к бабке Марфе. Она ж одна живет. Скажи, что сегодня мастер с города приедет, нужно на пару дней на постой к себе взять.

Степан кивнул, и его лицо на мгновение осветилось пониманием задачи. Он развернулся и быстро пошел по дороге, в сторону дома Марфы.

Я проводил его взглядом, думая о том, как легко что-то упустить в этом водовороте дел. «Ну вот, чуть не забыл этот момент», — пробормотал я себе под нос, глядя вслед удаляющейся фигуре Степана.