Волаглион. Мой господин. Том 1

ГЛАВА 13. Не закрывай рот правде

Едва дошагав до спальни Рона, слышу смех Инги.

— Это мы не логичные? — лопочет кусок навоза. — Вы, девушки, выщипываете брови, чтобы потом их нарисовать.

Стараясь не скрипеть досками под ногами, я застываю у дверного проема. Заглядываю в щелку. В лицо дует влажным сквозняком, который гоняет туда-сюда янтарные занавески.

Инга лежит головой у Рона на коленях, пока тот перебирает ее черные пряди.

Моя челюсть рефлекторно сжимается, а разум ржавеет, охваченный единственным желанием — разорвать в клочья увиденную сцену. Уничтожить!

— Это не повод тыкать в лицо сороконожками и говорить, что это атрофирует мой страх перед ними, — супится Инга. — Теперь перед глазами стоит, как эта гадость кровожадно шевелит усами.

— Проверенный метод. Как за Жоржиком стал приглядывать, так страх перед пауками исчез. Будешь чаще трогать сороконожек — тоже попрощаешься с фобией. Не сожрут они тебя.

Рон ухмыляется и щекочет девушку под грудью. Заливисто хохоча, Инга останавливает его и, задыхаясь, выговаривает:

— Лари говорит, что ты боишься темноты. Поэтому не ходишь в подвал.

— Очкарик вообще много чего говорит, я смотрю. Хотя это правда. Есть грешок. Но по большей части я не спускаюсь из-за двери с душами убитых. Жутко.

Моего гнева тебе бояться надо, сволочь!

Руки трясутся. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не проломить ногой дверь. Или не выдрать ее с петель — избить створкой Рона до полусмерти! Выбить все зубы! И затолкать их в его глотку!

— За ней есть что-то кроме призраков?

— Есть, — задумчиво шепчет гад. — Я не помню точно. После того как меня вернули в дом — все забыл. Однако… помню чувство непреодолимого ужаса. Только причины не знаю.

Инга сжимается в позе эмбриона, крепко обнимая его ногу, и Рон, гладя девушку по макушке, говорит:

— Тебе нечего бояться. Никто тебя туда не отправит. Обещаю. — Он подносит ее ладонь к губам и нежно целует запястье. — Давай не будем об этом. Лучше скажи, что за интересная сережка у тебя в одном ухе?

Рон щурится и аккуратно вытаскивает заветное украшение.

— Наушник, — хихикает Инга.

— А где провод?

— Сколько ты здесь живешь?

— Больше двадцати лет, — смущается Рон и осматривает наушник. — Странная штука.

— Какой ужас, — стонет Инга и сжимает его корявые пальцы, притягивает сцепленные ладони к области своего сердца. — Мне так жаль… Столько лет просидеть в четырех стенах, видя, как меняется мир, и не иметь возможности прикоснуться к нему.

Слова невесты выбивают меня из реальности.

Она права. Мы словно рыбы, которых запустили в аквариум и оставили эту стеклянную тюрьму на пляже перед просторами океана. Равнодушное чудовище под названием жизнь — выплюнуло нас, как бирюзовая волна треснутые ракушки, отвернулось и закрыло глаза, чтобы больше никогда не вспоминать о своих сломанных куклах. Вот кто мы! Сломанные игрушки, чьи души не имеют права переродиться или уйти на покой. Гниль…

— Поводов радоваться не было. — Рон с сомнением рассматривает сплетенные пальцы.

И не поймешь: то ли задумался, то ли запрещает себе что-то сделать, то ли не может решиться. Я чувствую отвратительный вкус ревности. Колупаю заусеницу. Надо держать себя в руках! Такой отличный шанс подслушать дается не каждый день, а мне до тремора хочется узнать, о чем Инга вообще разговаривает с этой обезьяной.

Вдох… выдох…

Черствый бас Рона тает, растекается по комнате воздушными сливками:

— Хотя события последних месяцев исправили дело… Появился повод улыбаться. Теперь у меня есть собеседник в лице умной, доброй и прекрасной девушки.

«Ах ты сволочь!» — хочу заорать я, но лишь хрущу кулаками.

— Рексу наше общение не по душе, — канючит Инга, — он… в бешенстве.

— Да пошел он к черту! Ты правильно делала, когда не разговаривала с ним. Он этого не заслужил!

— Чего не заслужил?

— Тебя…

Инга поднимает голову с колен Рона и садится рядом, поджимая под себя ноги. Ее щеки краснеют, как цветы гвоздики, которые она растила на подоконнике, вместе с яркими желтыми нарциссами. Густой запах прошлой жизни щекочет нос.

— Не знаю, за какое качество во мне ты зацепился. Я… я не так хороша, как ты думаешь.

«В крышке от унитаза мозгов больше, чем в тебе», — чуть не выкрикиваю я.

Неужели она совсем не осознает, что Рон обычная похотливая гнида? Раздеть он тебя хочет, идиотка! Снова… Вылизывает твои куриные мозги комплиментами!

— Ты лучше всех, кого я знал, Ини. Первая, кто оказался способен меня понять. — Рон неуверенно склоняется к девушке. — Одного не понимаю. Зачем ты была с Рексом?

— Я люблю его.

— Любишь?

Губы Рона смыкаются в одну линию.

— Люби...ла...

Инга ведет подбородком и заправляет черные пряди, остриженные под каре, за ухо.

— Учитывая, что после смерти мы чувства не теряем — ты либо лжешь, либо потеряла их к нему давно.

— Второе. Сначала мы стали мало времени проводить вместе. Рекс пропадал в барах, спортзале, банях и еще бог знает где. Начались скандалы. Один раз он изменил мне по пьяни, но я простила... А когда узнала про Сару... Да я видеть его больше не хочу!

Я приглушенно хмыкаю. Конечно, упоминать, что у само́й любовник был — Инга не хочет. Когда я исчез, Тим, видимо, отлично ее утешал. Ублюдок!

— Знакомо... — гулко шепчет Рон.

— У тебя было так же?

— Ага, только пропадала моя жена. А потом и вовсе сказала, что я ей не интересен: либо смирись, либо сваливай. Но я не уходил. Как бы она ни бесилась. На нее мне было плевать, она убила любые чувства к ней. Но дети... Они единственное, что я любил в этом прогнившем мире. — Рон хмурится, замечая, что девушка поникла. — Я сказал нечто, что тебя задело?

— Я так хотела ребенка... Теперь я мертва. — Глаза Инги превращаются в плавленое серебро. — У меня никогда не будет детей. И это Рекс во всем виноват.

Рон прижимает ее к себе, позволяя лить слезы на груди.

— Сожалею, Ини. Я бы хотел помочь, но не знаю — чем. Хочешь, набью Рексу морду?

— Нет, — тихо выговаривает Инга, но слегка кивает. — Надо было с ним раньше расстаться. Я все надеялась. Думала, что жизнь наладится, однако... становилось хуже. А потом... потом он начал распускать руки.

Рон отстраняет ее и пристально заглядывает в глаза.

Я цепенею от такой наглой лжи. В горле застревает кислород. Я неотрывно читаю мимику Инги. Мне послышалось? Или она взаправду назвала меня домашним тираном? Меня?!

— Он тебя бил? — спрашивает Рон, мышцы его напряжены, в зрачках горит разъяренный огонек.

— Ну... да и не раз, он...

— Какого черта ты ему брешешь?! — я пинаю дверь и врываюсь в спальню. — Не было такого!

Инга подпрыгивает и жмется к Рону, изображая настолько душераздирающий страх, что я начинаю сомневаться в собственной памяти.

Не бил я девушек! Никогда! Чего она добивается этой ложью? Жалости? Покровительства? Идиотка!

Вот вам истинная сущность Инги. Она обожает лгать. Постоянно придумывала новые истории, и сама же в них верила. Зачем? Ради выгоды. Но в чем ее выгода настраивать против меня Рона? Или она просто хочет защиты? Инга та еще приспособленка. Качество отличное. В сочетании с умением лгать — очень опасное.

— Вовремя, — зыкает Рон, поднимается с кровати и замахивается, чтобы съездить мне по морде.

— Нет! — Инга хватает Рона за предплечье. — Не надо!

— Оставь нас! Я хочу поговорить с Ини.

— Ты и близко к ней не подойдешь, понял?

— Прошу-у-у вас, — скулит Инга, дергая Рона за предплечье.

Учитывая ее миниатюрность, выглядит это, будто ребенок повис на руке взрослого мужчины и жалобно плачет.

— Видишь, до чего людей твоя брехня доводит, Ини? Не надо рассказывать тут, какой я хреновый! Еще и лгать! Это ты сидишь в спальне чужого мужика, как шалашовка!

Инга в слезах выбегает из-за спины своего телохранителя и скрывается в коридоре.

— Нам и с тобой надо поговорить! — гаркаю я, не давая Рону броситься следом за девушкой.

— Знаешь, где я вертел твои разговоры?

Рон показывает средний палец и двигается к двери, но я держу его за локоть.

— Хватит игнорировать! Я хочу, чтобы ты перестал лезть в мои отношения.

— Да мне срать на то, что ты хочешь, Рекс! — Он разворачивается и толкает меня в грудь. — В моем словаре твое имя поясняется, как имбецил, упивающийся собственной значимостью.

Я жду, пока он успокоится и шиплю:

— Ты спишь с ней?

— Нет.

— Но ты хочешь ее!

— Во-первых, спешу напомнить, что я уже… имел близость с ней. Во-вторых, я не похотливое животное, как ты. Ини очень интересная. И милая. Жаль, что ты этого не видел, и с ней случилось подобное. По твоей вине!

— Пристыдить меня вздумал? Ты ее изнасиловал прямо на нашем кухонном столе! — Я со всей силы бью носком по прикроватной тумбочке. Пальцы немеют, но мне не больно. — Не смей приближаться к ней, понял?!

— Я ее не насиловал! Никакого вреда не причинил. Это... это было обоюдное...

Кручу пальцем у виска.

— Ты себя вообще слышишь? Думаешь, ей будет разница, как именно ты ее насиловал? Серьезно?

Рон мешкается с ответом, и я вдруг понимаю, что он оправдывается перед самим собой. Стыдно, значит? Недостаточно, раз ищет оправдания. И почему все сволочи пытаются доказать, что они святые? Вот, как я считаю: тот, кто строит из себя религиозного праведника — грешит больше, чем циничный атеист. Мой отец — тому подтверждение.

Пальцы впиваются в красную футболку Рона. Со сладким привкусом близкой победы я произношу:

— Что ж, удачи с отговорками. Потому что Инге пора узнать правду.

— Не смей! — ревет подстреленный медведь.

— А то что? Ты не сможешь закрыть мне рот.

Рон выворачивается. Вместо его лица с уродским шрамом, передо мной предстает левая стена комнаты с картиной корриды. Бык и матадор. Пора решить: кто из нас кто. Ведь Рон уже вмазал мне по челюсти. Первый! И глаза его побагровели от злости, как у дикого животного.

От неожиданности я валюсь на пол, сплевываю кровавый сгусток и выдыхаю:

— Большая ошибка…