Волаглион. Мой господин. Том 1

ГЛАВА 9. Пока смерть не разлучит

Инга жива.

Ну как жива… Ровно настолько, насколько жив я. Ведьма ведь любит поиграть, вот и решила добавить в нашу партию новую шахматную фигуру. Теперь Инга — призрак. Одна из обитателей дома. Сара выполнила мою слезную просьбу наполовину, сделала Ингу, как и меня, чем-то средним между человеком и трупом.

Лучше бы она дала ей умереть!

— Долго будешь здесь сидеть? — гаркаю я, закрывая дверь.

Легкий щелчок замка в царящей тишине звучит, точно подрыв плотины.

Рон сидит на краю кровати. Бережно гладил по спине Ингу, закутавшуюся в желтое одеяло, заправляет падающие черные пряди за ее ухо. Вы посмотрите, какой джентльмен! И почему я до сих пор не выбил ему парочку зубов? Какое право он имеет к ней прикасаться?

Невеста скрутилась калачиком и не обращает внимания на мой приход, даже глаза не подняла, чтобы поздороваться, а ведь мы не виделись больше суток. В комнату не пускала! Всех пускала, кстати. Но не меня.

При этом в шоке я от другого обстоятельства.

Нет… в ужасе!

Инга умеет — молчать. Причем, когда речь идет о ней. Смерть кардинально меняет характер, как я понимаю. Или просто срывает маски?

К слову, после появления Инги, и Рон значительно изменился. Прежде у него был вид утопленника, который провел под водой добрые пару недель и разбух до состояния обслюнявленной жевательной резинки. Теперь он выглядит довольно свежо и приоделся в одежду, не заляпанную жиром. Секрет изменений прост — перестал пить.

Нет, правда! Рон заливал в себя пиво и днями, и ночами, а сейчас отложил банки в сторону. Странное дельце...

— Хотел спросить то же самое, — бурчит Рон и тянется к прикроватной тумбочке. Его рука подленько перемещается на колено девушки. — Тебя никто не приглашал.

— Я ее жених! Прихожу, когда захочу.

— Нет. Ты был ее женихом раньше, — парирует ублюдок. — Помнишь клятву? Пока смерть не разлучит. Да ты ее и дать-то не успел. В любом случае все кончено. Смерть вас разлучила. Пошел вон.

Я хочу впиться в горло Рона, как удав: передавить трахею и придушить, но голос Инги, посапывающей в подушку, разрешает ситуацию не в ту пользу:

— Уходи, Рекс.

— Издеваешься, Ини?! Ты ведь о нем ничего не знаешь! Рон…

Я хотел ляпнуть, что подонок ее изнасиловал, но язык не повернулся. Не нужно ей знать. Она и так в шоке. Если нашла себе друга в Роне — пусть. Если он способен ее успокоить, я согласен потерпеть. Однако это не помещает мне набить ему морду чуть позже.

Спокойствие, Рекс…

Дыши… вдох-выдох… не надо расстраивать девушку еще и мужскими стычками.

— Не хочу тебя видеть, — продолжает Инга.

Голос заглушается подушкой.

У Сары голос — властный и сексуальный, а у моей невесты — нежный и приторный, как у эфирного создания, парящего в малиновых облаках. Но эта фраза налила в голову свинца.

Зачем так жестоко?

Я ведь изо всех сил пытался ее спасти. Защитить. Сейчас и вовсе хочу лишь утешить. А меня гонят, точно назойливого комара!

Скрестив руки на груди, впиваюсь озлобленным взглядом в Рона, передающего Инге чашку. Он поит девушку горячим ромашковым чаем. Говорит: этот отвар успокаивает. Горьковатый запах растения разносится по спальне. Вот не помню, чтобы Рон мне чаи носил и одеялко подминал.

С тех пор как Инга застряла в доме, наш мужлан не отходит от нее. Надеюсь, из-за чувства вины.

Сначала она никого не подпускала. Рыдала в одиночестве. Потом немного успокоилась. Но если Рон умудрился мгновенно войти в доверие, то меня Инга стабильно выставляет за дверь. Уже третий день!

Вообще, я удивлен, что Сара не отправила ее в подвал, как других призраков. Меня (и мое шикарно-шикарное, сексуальное, полуголое тело) она держит ради какой-то масонской цели. Один дьявол знает, что там за цель. Иларий — личная служанка со всеми необходимыми опциями. Рон… сложно сказать, зачем этот алкоголик сдался, но причина есть.

Ну а Инга ей зачем?

Из жалости?

Как там говорила ведьма? Я не убиваю женщин... Ха!

Не знаю, что за пропаганда феминизма, но факт налицо. Она оставила Ингу в доме. И не трогает ее. Ничего не требует. Наоборот! Хвалит Рона, что он хорошо относится к девчонке. Моей девчонке, мать вашу! Я слышал, что пару раз Сара заходила к ней в комнату, но так и не смог выяснить, о чем был их женский разговор.

Со мной, видите ли, Инга не говорит.

Осознавая, что вот-вот сорвусь и наору на Рона, я вдыхаю поглубже аромат ромашек и захлопываю дверь в комнату. Кстати, спальня Инге выделена самая просторная и отремонтированная, к тому же ведьма подарила ей часть своей любимой дорогой одежды.

Будто куклу себе завела на потеху!

Спустившись на первый этаж, обнаруживаю Илария, играющего грустную серенаду. Он развалился на подоконнике и небрежно болтает ногой в воздухе. Музыка его отдает тоннами стекла. Он-то чего грустит, интересно?

— Поговорил? — уточняет парень, заметив мое присутствие.

Я достаю из бара бутылку красного вина. Другие бутылки звякают друг об друга, скатываясь на опустошенное место. Достав штопор, откупориваю крышку и наполняю бокал. Ловлю ноты винограда и жасмина. Делаю глоток. Алкоголь льется по горлу, приятно разогревая изнутри. Затем я отвечаю, бултыхая остатки на дне:

— Нет. И уже задумываюсь над вопросом: могла ли она лишиться памяти? Не удивлюсь, если Инга считает, будто ее женихРон, а не я. Иначе как объяснить эту комедию?

Иларий барабанит пальцами по верхней деке гитары, издавая звук, похожий на чечетку тараканов. Затем откладывает ее, поправляет атласную белую рубашку и синие штаны, из-за которых напоминает моряка. Струны приглушенно поют. Звук инструмента тасуется со свистом промозглого ветра на улице.

— Ты — ее старая жизнь. А ей нужно привыкнуть к новой. Это тяжело.

— А как же мои чувства? Они никого не волнуют.

— Это не так, Рекс.

Парень произносит мое имя таким слащавым голосом, что я неосознанно отстраняю бокал от губ и поворачиваюсь. Иларий мерит меня пронизывающим взглядом салатовых глаз. Бесстыдно. Настойчиво. Уже начинает напрягать, знаете ли. Чувствую себя на приеме у проктолога. Спустя полминуты он облокачивается об откос окна и снова закидывает правую ногу на подоконник.

Кожа на затылке зудит от неловкости. Я встряхиваюсь и констатирую:

— Рон не отходит от нее! Носится вокруг, как мошка над лампочкой. — Я махаю руками в воздухе, пачкая каплями вина свою черную кофту. — Ты считаешь, это нормально? Считаешь, что надо смириться и наблюдать, как этот помойный кабель окучивает мою девушку?

Иларий слегка кривится, после чего усиленно моргает, возвращая лицу добродушие.

— Ему стыдно. Не надо думать, что Рон такой прям черствый кочан. Он хочет казаться грубым, а сам очень переживает... о разных вещах. Например, за то, что сделал с Ингой. Вот тебе и объяснение его поведения. — Иларий спрыгивает с подоконника, одним махом преодолевает гостиную и оказывается возле бара. Составляет мне компанию, наливая себе бокал вина. — Он не такой пофигист, как ты думаешь.

— Мне казалось, вы не ладите. Зачем защищаешь?

— Нам приходится делить общество друг друга. Терки и подтрунивания — следствие совместной жизни. Скоро и сам это поймешь.

— О нет, брат. Я не собираюсь здесь оставаться.

— Ох, Рекс... Сколько же в тебе оптимизма. Хотя нет. Это жажда побеждать!

Ухмыляясь, салютую пустым бокалом:

— Твоя романтизация глупых поступков прелестна, ибо на сегодняшний день я так и не сделал ничего дельного. Впустую трачу время!

— Времени у нас навалом. Мы словно замороженные динозавры в музее.

Я кидаю бокал в раковину и опираюсь о столешницу, протягиваю руку и дергаю мизинцем за жемчужную веревку, созданную Жоржиком.

Паутина бесшумно лопается.

Небо за окном цвета темного свинца, который медленно и грузно движется, сопровождаемый громом и молниями. Ветер усиливается. О поющее стекло шлепаются листья, иногда и дождевые капли разбиваются о прозрачную преграду. С открытой форточки тянется запах влаги. В гостиной темно. Впрочем, как и всегда. Даже в солнечную погоду здесь живет мрак, он клубится и пропитывает комнаты, пожирает свет и радость. По коридорам гуляет ледяное дыхание нечисти, оно губит все, чего касается.

В доме — тишина.

Иларий, вместо ответа, утыкается вздернутым носом в бокал. Очки съезжают набок. Из-под губ раздается горестно сосущий звук — алкоголь отправляется хозяйничать в трезвом желудке. Парень и мне вина подливает.

Фруктовый аромат возвращается. Неужели я никогда больше не увижу персиковых садов дяди, не искупаюсь в море, не сяду за руль автомобиля? Разве что по двору кататься.

Ну, тоже неплохо. Рона перееду.

За месяц, проведенный в доме, так и не разузнал, как выбраться, не нашел ни одну лазейку, никакой информации, за исключением того, что мое сердце по-прежнему одиноко пульсирует в подвале. Но знаете, я не теряю надежды выбраться. Такой вот я мечтательный идиот...

Истошный крик заставляет нас подпрыгнуть.

Я давлюсь вином, задыхаюсь и кашляю. Иларий колотит меня по спине. Смешно, ей-богу. Будто я могу умереть.

К стенаниям из подвала мы уже привыкли. Сара пытает наемника, так как понятия не имеет, кто нанял его. Желать ее смерти может весь город. Как угадать? Сосед? Или глава города? Любой, знающий об убийствах, будет желать ведьме смерти, раз гражданское правосудие над ней не властно.

Снова крик.

Я вздрагиваю. Человек я жалостливый, да и звук особый из гортани, когда язык отрезан. Жутковато. И наемник, и Сара уже совсем отчаялись, надо бы проведать их, ради интереса, да и Илария оставить одного с мыслями, звенящими такой пустотой, какая не водится в глубоких пещерах.

Новый крик сопровождается ударом молнии и громом. Тучи разверзаются. По крыше хлещет бесконечная вода. Ливень — дикой силы.

Едва волоча ноги, окруженный туманом депрессии, я спускаюсь в подвал и захожу в «комнату пыток». Осторожно... Не даю двери подло пискнуть. После нападения ведьма ведет себя как разъяренная кобра (опасность, по крайней мере, от нее исходит не меньшая).

Сара стоит вплотную к наемнику. Природные рыжие локоны растрепаны, черный облегающий костюм в пятнах пыли и грязи, под глазами размазалась тушь — а ведьма все также невыносимо прекрасна. Она, как обычно, щурится и выпячивает пухлые губы в ожидании ответа.

— Даю последний шанс рассказать правду, а точнее, написать на листке имя, раз ты настолько глуп, что думал, будто отрезанный язык меня остановит. В ином случае я тебя убиваю. Причем медленно. — Сара вонзает заостренные алые ногти в горло мужчины. — Мучительно, понял? А после смерти, поверь, ты расскажешь — всё. От имени заказчика до грязных секретов, если на то будет моя воля. Решай. Да поживее.

Созерцая грозную ведьму-палача и слушая те броские слова, которыми она щеголяет в устрашение, мне хочется смеяться. С момента нашего знакомства она ни разу не внушила мне ужас. Уважение, вполне возможно, и восхищение. Однако, не страх. Я даже люблю, когда она выделывается. Мне нравится ее манера вздыхать с ироничным закатыванием глаз (и словами: ты не поймешь, Рекс), нравятся наши громогласные споры и моральные битвы по вечерам, однако больше всего мне нравится видеть ее настоящей — бывают такие моменты, — усталой и жаждущей поддержки, от которой она сама же и отказывается. Ведь показывать силу — смысл ее жизни. Сара — истинный идол феминисток. Мужчины трепещут перед ее умом и безграничной властью над ними, мечтают покорить, как вершину Эвереста, и плевать, что на пути ждет погибель. Если шанс есть, они идут. Я один из них. Или был раньше.

Наемник едва держит голову, висит прикованный за руки к стене. В одних штанах. Поджаренный в районе щиколоток. Ведьма поджечь его хотела? Безрассудная девушка. Ясно, почему в комнате гарь соревнуется с металлическим запахом крови и лавандовых духов.

У Сары здесь полный набор инквизитора.

Когда я последний раз заходил, ничего этого не было. В комнате лежали только кандалы и цепи. Видимо, ведьма приволокла запасы с погреба. Обычно люди там банки хранят с огурцами, помидорами, а Сара — пыточный арсенал. Что тут сказать… сильная, независимая девушка.

Я оглядываюсь. На одной из полок блестят иглы длинной со средний палец: такие острые, что ими можно асфальт изрешетить, создав каменные соты. На другой, пониже — железная груша. Помню, читал о них в интернете. Это симпатичное приспособление состоит из заостренных листовидных сегментов и засовывается в нужное отверстие, затем раскрывается.

Угадайте: в какое место грушу суют чаще всего?

В углу стоит испанский сапог — крепление на ноге с металлической пластиной, при пытке узника его затягивают, чтобы переломать человеку кости на ноге.

Остальные инструменты я не опознаю: какой-то железный колпак (с гвоздями внутри), пилы, ножи, веревки, стальная леска. Жуть. Страшно представить, откуда эти игрушки. И как часто Сара пускает их в действие?

Мужчину она пытает раскаленной кочергой, на конце которой выгравирована буква «В». Массивная грудь бедняги украшена одним слабым ожогом, из чего делаю вывод: пытать людей — работа не женская, даже для такой, как Сара. Не удивительно, что наемник упрямо отказывается выдавать имя. Так как он лишился языка, Сара требует черкнуть заказчика на бумаге. Она великодушно предоставила выбор: смерть или имя. Наидобрейшая госпожа, не правда ли?

На вопросы ведьмы наемник отводит взгляд. Выражение лица — тяжелое и беспристрастное, как у профессиональных киллеров. Ни страха, ни ненависти, ни презрения. Сплошное хладнокровие.

У меня ком в животе клубится от ужаса.

Я и лайт-версию пыток не вынесу. Не быть мне спецагентом. Ох, не быть... Выдам всех подчистую и пытать не придется — просто покажите садомазо набор ведьмы, — а вот лысый пленник в татуировках упорно игнорирует угрозы.

Гипноз на него так и не действует. Сара под впечатлением. Боится? Кто знает... По ее лицу невозможно понять. Мраморная статуя с вечной ухмылкой. Ведьма умеет скрывать чувства и мысли лучше трупа, законсервированного в формалине.

Вытянув руку в сторону полки, она махает головой — в ее ладонь прилетает тесак. Едва успеваю пригнуться. Тесак делает пирует над моей макушкой!

— Что ты здесь забыл, Рекс? — не оборачиваясь, спрашивает Сара.

— Ты владеешь телекинезом?

— Выйди.

— А почему так редко используешь?

— Рекс, — рычит она сквозь зубы.

Я пожимаю плечами. Стоило бы задуматься, откуда у человека такие способности. Почему их нет у других? Только вот я никогда не стремился докопаться до логических оснований существования магии или тайн загробного мира, или существования бога. Предпочитаю жить тем, что есть. Настоящим. Понимать суть вещей в мои цели не входит.

Сара разворачивается, угрожая кинуть в меня тесак.

— С телекинезом же удобнее, — продолжаю. — Не придется вставать за пультом от телевизора.

— Много сил забирает.

Сара издает тот звук, что в ее представлениях означает безрадостный смешок.

Пока я осматриваю длинные иглы на полке и укалываю одной из них палец, чтобы проверить остроту, ведьма агрессивно вздыхает. Она могла бы вышвырнуть меня. Одним взмахом. Однако ясно же, почему я еще здесь. Повод передохнуть. Саре тяжело дается роль истязателя.

— Думаешь, сознается? Девочка моя, он отрезал себе язык! Значит, есть кто-то, кого он боится больше тебя.

— Посмотрим. Я еще не начинала. Выйди и закрой дверь. Не надо ранить свою нежную детскую душу.

Я ухмыляюсь, как бы заявляя, что с поспешными выводами не согласен. Беру самую длинную иглу и приближаюсь к Саре, которая корчится от желания треснуть меня кочергой.

Наемник держится сторонним наблюдателем. Не слишком напуганным. Он уже понял, что Сара неспособна на жестокие пытки. На убийства — да. Там проще. Без лишних телодвижений. Раз ножом по горлу. И всё. Думаю, смерти мужчина и ждет. Сара не кровожадна. Она берет лишь то, что нужно для достижения цели, не получая удовольствия от чужих страданий. Она и зла к наемнику не испытывает. Он ведь обычный исполнитель.

А что же я? Насколько порочен?

Подхожу к мужчине вплотную и показываю ему иглы.

— Знаешь, что с этим делают?

Наемник щурится. Я беру его за запястье и приставляю иглу к пальцам.

— Загоняют под ногти. Невыносимая боль. И я это сделаю, если не заговоришь. Что скажешь?

Он поворачивает голову и плюет мне в лицо.