Ветвь оливы

VI. Дом Франкенштейна

— Нет.

— Нет? — с ноткой почти фальшивой угрозы.

— Нет, — повторил я почти с удовольствием и перевел пристальный взгляд с чаши снова на нее. — И это именно тот ответ, которого вы ждете. Да, я знаю, что это такое. Тот, кто это выпьет и тот, кто предложит другому — тот навеки погубит свою душу.

Мне почудилось или она и впрямь поежилась?

— Вот как?

— Да. Разумеется, тот, кто предложит всерьез. Это то, что лишает человека собственной воли, и это великий грех.

— С каких это пор?

— С тех самых, с каких человек волен сам спасти или погубить свою душу. Кальвинисты могут думать иначе. Но мы ведь не кальвинисты.

Она приподняла брови и испустила едва заметный смешок.

— А вам бы проповеди читать! Нет. Мы не кальвинисты. Но разве тот, кто выпьет это — не будет мне верен?

— Не будет. Он не сможет мыслить и не сумеет хорошо вас защитить.

— Но не сумеет и предать.

— Править неодушевленными предметами не так похвально, как одушевленными, мадам.

Она изумленно улыбнулась, почувствовав себя польщенной.

— Вы позволите? — я протянул руку и она машинально отдала мне крышку от чаши. Но спохватившись, схватила меня за запястье.

— Разве от этой вещи не может быть никакой пользы?

— Что пользы человеку от всех благ мира, если свою душу он потеряет? — Я посмотрел на маленький крест из какого-то черного камня на ее груди — обсидиана или гагата, и слегка кивнул на него: — С сим победите, мадам.

Она поняла. Подняла левую руку, чтобы коснуться креста, правой продолжая судорожно вцепляться в мою кисть.

— Не ждала от вас таких слов.

— Есть границы и нашему неверию.

Она немного помолчала.

— Я вам верю. Вы бы не говорили так, если бы нечто не снизошло на вас. — Она наконец перестала в меня вцепляться, но положила ладонь поверх, будто умоляя не отнимать руку слишком рано. — Вы явились, чтобы спасти нас?

— Я всегда был здесь. Как и многие другие.

Ее глаза начали расширяться. Огоньки свечей заплескались в них как солнце в озерах.

— Божьи искры есть божьи искры, мадам, их нужно защищать.

— И вы поможете мне?.. — она замолкла, напряженно думая о чем-то своем, вряд ли касающемся стоящей на столе чаши. Быть может, о своих детях. Насколько счастливо они будут править. Разве не об этом она всегда думала? Ища предсказаний будущего и страшась их.

— С Божьей помощью, — сказал я, глядя ей в глаза. И мягко убрав руку, закрыл чашу.

— Помогите мне, — повторила она.

Анжелика проводила меня тем же тайным ходом, ни о чем не спрашивая, и смущенно ретировавшись лишь когда завидевший ее Пуаре враз потерял свой хмурый вид и радостно встрепенулся. Он застал ее врасплох, ведь ждал уже не там, где я его оставил, а в комнате с потайной дверцей — перебравшись в пресловутое «кресло мертвеца», где сидел, пригорюнившись, с моей рапирой поперек коленей. На полу рядом стояла зажженная свеча.

Выглядело трогательно. И прямо-таки просилось на картину.

— Ну, я тут уже совсем осовел, — признался он со скрытым упреком. — Где ты был? Это же пташка старой королевы?

— Так и есть.

— А король?..

— Его там не было. Судя по всему. — Я пристально посмотрел на Пуаре. — Идем еще куда-нибудь?

— Нет, мне было велено привести тебя только сюда. И раз эта пташка вернула тебя обратно…

— А от кого, собственно, ты получил приказ? От короля лично?

— Нет, — Теодор покачал головой. — На самом деле, от Нансе. Он отчего-то жутко беспокоился и был уверен, что за тобой должен отправиться я, потому что я твой друг.

— Ага, — усмехнулся я. — И шпагу мою сохранишь лучше всех в целости и сохранности! Ну-ка, отдавай!

Пуаре засмеялся, немедленно выполняя требование.

— А что понадобилось от тебя королеве? — поинтересовался он. — И что за срочность?

— Ее заинтересовал мой гороскоп.

— А… — Теодор чуть было не зевнул со скорбным видом. — Это с ней бывает… Ну так как, домой или, может, пойдем куда-нибудь выпьем?

— К последнему я еще не готов.

— Смотришься зеленовато, — подтвердил Пуаре. — Собственно, потому и предложил, но нет, так нет. Поехали.

Кажется, я был у королевы не так уж долго, если только в ее покоях или в луврских потайных ходах не наблюдалось искривления пространства. Но на улице уже стемнело. Должно быть, счет времени я потерял еще дома.

В темноте тянуло уже почти осенней сыростью, в сочетании с бог знает чем еще. Заблудившийся в переулках ветер старательно смешивал газовый коктейль, но некоторые нотки ему никогда не сделать неузнаваемыми, пока они окончательно не превратятся во что-нибудь другое. Редкие фонари, покачиваясь в мутном воздухе, светились как манки глубоководных хищных рыб-удильщиков. Было пустынно — обычное дело для темного времени суток — если не считать толстых крыс, то и дело проносящихся поперек дороги как упругие резиновые мячики, когда их спугивала наша карета, такая же бесшумная, как жестянка, привязанная к кошачьему хвосту. Где-то в отдалении выли и лаяли грызущиеся собаки. Пуаре мирно клевал носом.

Карета вдруг дернулась и замедлила ход. Возница пробормотал какое-то проклятье.

— Стой! — приказал чей-то вдохновенно-уверенный голос впереди.

— Черт! — пробормотал я, очнувшись от раздумий, и резко пнул задремавшего Пуаре в сапог. — Проснись! Вон отсюда!

Я был уверен — если мы останемся внутри, то окажемся в карете как в ловушке. Распахнув дверцу, я выскочил наружу, чуть поскользнулся на булыжнике, но быстро восстановил равновесие и, оглядываясь, сунул руку в маленький кармашек в подкладке плаща.

Недоумевающий Пуаре выпал следом за мной.

— Ты что, рехнулся? — спросил он, протирая глаза. Но проморгавшись, со свистом втянул воздух сквозь зубы. Кучер на козлах, бросив поводья, испуганно съежился. Впереди дорогу перегораживало не меньше дюжины мрачных фигур, двое из них схватили лошадей под уздцы, еще человека по четыре караулили три других стороны света, на всякий случай.

— Эй, чего вам надо, болваны? — грозно осведомился Пуаре. — Как смеете вы задерживать этот экипаж? Вы не видели герба?..

В темноте, может, и не видели. Но вряд ли.

Фигуры приблизились на несколько шагов, четко как на плацу. Впечатляло. Темные силуэты во тьме, приглушенное звяканье, скрежет шагов по песчинкам мостовой, поблескивание металла, и пока больше — ни слова, ни шумного вздоха, ни смешков, ни случайного кашля. Само воплощение неотвратимости рока, если не думать просто о заводных игрушках.

Пуаре обнажил шпагу и храбро шагнул вперед.

— Постарайся сбежать, — негромко сказал я ему в спину.

Теодор изумленно замер на месте, не оборачиваясь.

— Ты им не нужен. Расскажи нашим, что произошло. Даже если я вернусь.

Клинок Пуаре в темноте неуверенно качнулся. Что означало «даже если я вернусь», он уже себе примерно представлял.

Последний приступ миновал уже давно. Одно из двух. Или все будет в порядке, хоть неизвестно, много ли от этого выйдет толку, или очередной нагрянет в самый неподходящий момент.

Ближайшая из фигур подняла руку и ровно, бесстрастно заговорила:

— Мир вам. Мы никому не желаем зла. Мы служим Богу и делу святому, — в темноте, отразив пламя фонаря, сверкнул начищенный морион. — Один у нас враг — князь мира сего. Никому из вас не будет причинен вред, если вы последуете с нами. Если вы не служите Дьяволу, вам нечего страшиться.

— Мертвецам всегда нечего страшиться, — заметил я. Даже живым.

— Идите с нами!

— Какого черта! — взорвался Пуаре. — Вы же не инквизиция! Какой церкви вы принадлежите?!

— Единственной истинной, — последовал ответ.

— Минутку! — подал голос я. — Вы всех подряд тут останавливаете?

Пауза продлилась секунду.

— Нет, — ответил предводитель.

— Кого еще вы остановили?

— Никого.

— Кого остановите?

— Того, кого прикажут.

— Значит, вы знаете, кого ищете.

Полсекунды.

— Да. Мы знаем.

— И кого же?

— Тебя. Ведь ты — князь тьмы.

— Так вам было сказано?

— Да.

— И вы точно знаете, кто я?

— Знаем. В этом мире ты носишь имя Ла Рош-Шарди. Ты не станешь этого отрицать.

— Так зачем вам остальные?

— Мы заберем их с собой. Пока они не с нами, они служат тебе.

— Они мне не служат.

— Ты так говоришь.

— Вы так говорите!

Пуаре изумленно выдохнул. Наверное, это был чертовски вдохновляющий диалог.

— Черт побери, — едва слышно пробормотал он. — Где хоть один патруль в этом чертовом городе?..

— Довольно! Ты тянешь время. Идем с нами, мы все равно заберем тебя!..

Предводитель сделал два угрожающих шага вперед, кольцо стало смыкаться, клинки всех были обнажены. Но я не видел никаких пистолетов. Похоже, на этот раз они не были настроены убивать. И Линн не хотел, чтобы его плану помешала какая-то шальная пуля.

— Стой! — сказал я, так же уверенно сделав два шага ему навстречу, чуть толкнув Пуаре в сторону, будто убирая с дороги. Предводитель рефлекторно остановился. Я вскинул руку с миниатюрным пистолетом и выстрелил ему прямо между глаз. Хранитель рухнул наземь. Только в упор и можно было кому-то повредить из этой детской игрушки. Наверное, в темноте это выглядело так, словно я выстрелил из пустой ладони. Раздались вскрики. Даже хранители на мгновение сбились с толку. И уж конечно, они отвлеклись от других. А у меня появились нужные доли секунды, чтобы обнажить рапиру. Вот о даге можно было пока не задумываться. Как бы я себя ни чувствовал благодаря Изабелле, все на свете имеет предел. Левая рука еще надолго останется балластом.

Пуаре сработал молодцом. Он отскочил к карете, хлестнул одну из лошадей по крупу клинком плашмя — державшие животных хранители потеряли бдительность, увидев своего рухнувшего предводителя и не смогли противостоять неожиданному рывку, — вскочил на подножку, придерживаясь рукой за дверцу, и судя по звукам, карета погрохотала прочь — я уже отвернулся, пробивая брешь в самой отдаленной от нее точке окружности.

«Спасибо, Изабелла!»

Я даже домчался до ближайшей каменной стенки, увитой плетями дикого винограда и встал к ней спиной, обернувшись к атакующим. Кареты с Пуаре уже и след простыл.

И их осталось… двадцать два? Нет, больше — должен же был кто-то оставаться и по ту сторону кареты. Предположим, их было ровное число. Скажем, тридцать? Навскидку было очень похоже. Если он и правда хотел заполучить отца, скупиться на людей не стоило.

Тупица… И все же жаль, что с его заблуждению так быстро придет конец. В этом все же было какое-то преимущество.

Первыми до меня добежали шестеро. С ними было еще нетрудно. И они загораживали дорогу остальным. Я несколько раз кого-то ранил. Этого было недостаточно. Избавиться от них можно только одним образом — убив. Но какой смысл? Мне все равно не перебить всех. А когда они заберут меня с собой, мне придется убивать кого-то другого. Оставалось надеяться на немыслимое везение, что кто-то из них все же по ошибке убьет меня в свалке, и на этом все кончится.

Но небольшое напряжение не прошло даром. По всему телу прокатилась дрожь, в глазах все поплыло, будто меня накрыло душной мутной волной. Я прижался к стенке позади и попробовал перевести дух. Если я просто свалюсь наземь, то рассчитывать на везение точно будет нечего…

— Поль, держись! — услышал я вдруг азартный возглас Пуаре. И этот дружеский голос чуть не добил меня на месте — я все-таки надеялся, что хотя бы ему удастся спастись.

— Давай, еще немного! Поддай жару! — еще один знакомый, ёрнический, почти веселый клич. Готье?!.. Если он тут не один, то может все же повезти — и совсем в другом смысле!..

Темноту прорвали две вспышки — пистолетные выстрелы, что-то тяжело упало. Лязг, звон, оживленный топот, знакомые возбужденные голоса, разогнавшие тяжелое молчание хранителей. «Эй, стража!» — крикнул чей-то тонкий голосок — да кто же здесь еще?.. И молчаливые тени по какому-то угрюмому возгласу вдруг отступили и рассеялись. Исчезли куда-то в ночь. Не меньше половины… Все уцелевшие!

Я шумно выдохнул, оторвался от стенки позади, и тут же поскользнувшись и потеряв равновесие, больно всей тяжестью, упал на одно колено. Лучше было, конечно, сразу перекатиться или подставить руку, но свободных рук не нашлось, а на левую падать и вовсе не хотелось.

— Ч-черт… — сказал я с чувством.

Кто-то подхватил меня под правый локоть — очень разумно, и помог подняться на ноги.

— Уф… Откуда вы все?!..

В буквальном смысле — все!.. Если только у меня не двоилось и не троилось в глазах, и не было галлюцинаций.

— Да так, есть одна светлая идея… — туманно ответил Готье, надежно придерживая меня за плечи. — Ты как, живой?

— Более-менее…

— Поразительно! — воскликнул Теодор. — Две дюжины…

— Три десятка… — поправил я.

— Как ты смог? Что в тебя вселилось?

Вопрос на миллион.

— Когда-нибудь бывало по-другому? — спросил я невинно.

— Да не так, чтоб очень… — усомнился Пуаре.

— Вовремя подоспели, — сказал Готье.

— Точно, — подхватил я.

— А все же, как вы все?.. Их же было больше…

— У них не было цели сталкиваться со столькими, только и всего, — пояснил я.

Теодор кивнул.

— И похоже, они вас всех почему-то боятся?

— Есть такое, — небрежно подтвердил Готье, оглянувшись. — А еще, они не пожелали встречаться с мифической стражей.

Пока он объяснял, я получше присмотрелся к остальным. Тут были и Готье, и Рауль, и отец, и Огюст, оставивший своего адмирала, и еще трое, державшиеся в сторонке. Трое?..

— Ну, что дальше? — спросил я. — Куда направляемся?

— Мы — никуда, — поправил Рауль. — Карета ждет за углом. Теодор, ты ведь отвезешь его домой?

— Конечно!..

— Никуда он меня не отвезет.

— Не хотелось бы это обсуждать, — довольно холодно отрезал Рауль.

— А я и не собираюсь.

В темноте он посмотрел на меня то ли озадаченно, то ли насмешливо.

— И что это в тебя вселилось?

— Угадай.

— Что ж, хорошо… Теодор, тогда, ты доставишь карету обратно, а мы доставим его домой сами. Может быть, так?

— Конечно, — изумленно повторил Пуаре.

— Тогда пойдемте-ка посмотрим, все ли там в порядке, — наконец сказал отец, прежде все державшийся поближе к трем молчаливым фигуркам.

— Сейчас посмотрю, — вызвался Огюст, тоже прежде помалкивавший и только нетерпеливо помахивавший разряженным пистолетом.

Если не всем хотелось прямо сейчас избавиться от меня, то избавиться от Теодора хотелось всем — ради его же, разумеется, блага.

— Ну что ж, тогда — прощайте, — проговорил Пуаре, оглядываясь. Трудно было сказать, понимает ли он, что происходит, и раздосадован ли тем, что его отсылают. Вполне вероятно, его радовала мысль поскорее отправиться спать, и оттого он не стал слишком вникать во все тонкости.

— Погоди, — сказал Рауль небрежно, — я тоже тебя провожу, мало ли кто тут еще попадется, хоть думаю, теперь все будет безопасно, если только мы все тут надолго не задержимся…

И они втроем направились к тому углу, о котором говорили.

— Ну и что происходит? — поинтересовались мы с отцом одновременно.

— Сперва ты, — сказал он.

— Только что от королевы. Она считает, что мы что-то вроде ангелов. Не стал ее сильно разубеждать. Альтернативы хуже.

— Поправка, — заметил он со смешком. — Она считает, что ангел — ты.

— А ты, конечно, в курсе. И кто подал ей эту светлую идею?

— Мы все, конечно, и все последние события.

— И как это сочетается с тем, что я выключился из последних событий?

— А ты выключился? Ты только что доказал ей обратное. И она убедилась, что если сталь тебя и берет, то не иначе как заговоренная, да и та ненадолго. А держишься в тени ты только из скромности.

— Ага…

— Но как ты только что заметил — альтернатива могла быть только хуже.

— А как насчет всех остальных?

— Дай срок, заподозрит. Ты только отправная точка и средоточие.

— А ты?

— Это дает нам время для некоторых маневров.

— Ладно, согласен. Но!.. как вы могли взять сюда с собой Жанну?! — я понизил голос как мог, и то вышло громко, но хоть не так, чтобы нас услышал кто-то посторонний.

«Загадочная троица» мило мне помахала.

— Видишь ли, именно она знала, что тебе грозит опасность, и где тебя надо сейчас искать.

— О Господи, только этого не хватало…

Готье заботливо потряс меня за шиворот, будто приводя в чувство.

— Необычные обстоятельства требуют необычных поступков.

— Ну конечно…

— А кто из нас выпил адскую смирну?

— Э…

— Все знают, — сказала Изабелла.

— О Господи… — повторил я.

— А как иначе можно было объяснить, что ты исчез из дома, стоило только оставить тебя одного? Я ждала любого эффекта, но не такого.

— Пуаре очень вовремя приехал.

— И очень странно, что ты не смог ему отказать.

— Мне просто было интересно. Как я мог усидеть на месте?

— На мой взгляд, — назидательно вставила Диана, — у вас не все дома. Но насколько я могу судить по химической формуле, худшего не должно было случиться, если только не произошло никаких ошибок.

— Нельзя же было оставлять его одного в том состоянии, в каком он был, — возразила Изабелла.

— Но вдруг ошибка?..

— Или вдруг что-то еще непредвиденное…

— И это должно быть очень нестабильно.

— Только поначалу.

— Жанна, прости пожалуйста, — сказал я. — Надеюсь, ты не сойдешь с нами с ума. И лучше бы тебе все же держаться от нас чуть подальше…

— Поздно, — спокойно ответила Жанна. — Я уже знаю слишком много, и самое безопасное место теперь для меня — среди вас.

— Ох…

— Безопасных мест просто нет, — отец покачал головой и обернулся — где-то щелкнул бич и загрохотали колеса. А Огюст и Рауль возвращались к нам.

— Давайте уйдем отсюда, — наконец опомнился я. Кругом полно мертвых тел. Что тут делать бедным девушкам?

— И что это с тобой было? — поинтересовался Рауль, приблизившись.

— О чем это ты?

— Ты зацепил, наверное, только троих или четверых, а отбивался довольно долго. — Не совсем верно, задел я все же куда больше, чем троих. И об этом, конечно, тоже надо говорить при Жанне? Впрочем, что запирать конюшню, если лошади уже разбежались? Да и держались девушки благоразумно чуть особняком — опять же, исключительно ради Жанны, а в словах Рауля было что-то подозрительное. Скорее отвечавшее моим мыслям, чем действиям. Он знал, что я чувствовал? Возможно, и сам чувствовал подобное?

— Рука не поднималась, — ответил я.

Рауль медленно кивнул, не сводя с меня пристального взгляда.

— Бывало. И тогда, в другом времени, когда все происходило, тоже. Многие просто не могли защищаться. И становились легкой добычей. Казалось, что это причинение зла ни за что. Мозг с трудом воспринимает угрозой то, что не мгновенная смерть и то, что не больно. Сражаться за собственную жизнь людям казалось преступным превышением самообороны. Еще одна подлость адской смирны.

— Мне удалось с ней справиться. — В конце концов, я всего лишь был не в форме.

— Это хорошо, — туманно обронил Рауль.

— Легко же вам удалось избавиться от Теодора, — почти весело заметил Готье.

— Думаешь, легко? — сумрачно переспросил Рауль. — Сперва мне пришлось сказать ему правду — что мы сопровождаем дам на прогулке, и вот тут-то он как приличный человек проявил такт и, не споря, удалился.

Дам на прогулке? Ну-ну.

— Но что вы задумали теперь? — повторил я. — Не только же спасать меня полным составом. Вы собрались куда-то еще.

— Совершенно справедливо, — согласился отец. — Надо проверить одну теорию. И надеюсь, ты нам не сильно помешаешь со своим вечно пошатнувшимся здоровьем. — Он явно меня дразнил.

Мы направились к дому, в котором Готье и Рауль, несмотря на общее затишье, накануне приметили признаки кое-какой неправедной жизни.

Рауль уже пару минут возился с замком задней двери скучной двухэтажной коробки с невыразительными пилястрами, так же недалеко от кладбища, как и несколько других, что были уже разгромлены.

Ночная улица была пустынной. Но поблизости обитала, похоже, целая армия кошек. Вскоре они крутились заинтересованными тенями вокруг, прокрадываясь и прошмыгивая мимо, шурша в кучах мусора, вспыхивая фонариками глаз и подавая отовсюду разнообразные звуковые сигналы. Жанна присела, погладить подкравшегося к ее ноге маленького чертенка, таращившего из темноты свои золотистые глазки. Фонари были видны только в отдалении, светящиеся так же призрачно и печально как огни святого Эльма.

— Да что ты там копаешься? — раздраженно пробормотал Огюст. — Выломай этот замок и дело с концом!

Рауль со щелчком извлек отмычку и отступил.

— Давай. Выдирание замков — это по твоей части…

— Не получилось? — удивленно спросил Готье.

Рауль неопределенно пожал плечами. Огюст пренебрежительно фыркнул, схватился за безобразного вида бронзовую ручку, рванул, и с приглушенным воплем ударился в стену, когда створка подалась без малейшего сопротивления.

— Да она была открыта!..

Рауль поднял отмычку.

— Просто я только что ее открыл.

— Мальчишки… — проворчала Диана.

— Отлично, — сказал отец, выпустив из рук большую серую кошку и подняв стоявший наготове на земле фонарь, направил широкий луч в открывшийся проем. — Заходим, осматриваем все, без надобности ничего не трогаем, не это главное — ищем ходы, не ведущие к обычным выходам.

Сперва мы поднялись по лестнице, осмотреть верхние этажи и чердак, на случай, если здесь кто-нибудь вдруг находился. Там все было пусто, если не считать разбросанных мешков и того, что вполне могло служить походными постелями. По крайней мере иногда люди здесь останавливались и жили. Но раз никого здесь теперь не было, мы снова спустились, осмотрели обычное святилище, мало чем отличающееся от такого же, какое мы впервые увидели неделю назад при довольно схожих обстоятельствах. В воздухе стоял въевшийся во все сладковатый запах.

— Напоминает больницу, — сказала Изабелла, оглядывая голые стены «святилища». — Слишком все вылизано. До ненормальности.

— Ненормальности у Линна хоть отбавляй, — согласилась Диана.

Первый этаж со святилищем располагался в полуподвальном помещении, утопленном в землю. Но наверняка тут должен быть и настоящий подвал.

— Как ты? — мягко спросил я Жанну, видя, что она вся дрожит. — Тебе холодно?

Она помотала головой и двинулась прямо к маленькой ризнице за алтарем, где висели на крючках серебристо-белые балахоны, стоял сундук, набитый пахучими свечами и неизменный большой сосуд с изображением на нем ветви оливы. И так как я впервые увидел это изображение после того как узнал о Клиноре, оно задело меня только сейчас — это была часть его герба — со скрещенными пальмовой и оливковой ветвями. Но Жанна не обратила на них внимания, она подошла к стене в глубине ризницы, затянутой грубой тканью, и остановилась перед ней. Медленно подняла руку, будто больше всего ей хотелось ее отдернуть, и потянулась к стене.

— Интересно, — пробормотал подошедший сзади Готье и бросил на меня выразительный взгляд.

— Жанна, — позвал я и, осторожно взяв ее за руку, отвел в сторону. От прикосновения она вздрогнула, будто очнувшись, и казалось с облегчением, вздохнула.

Готье отдернул ткань — она оказалась натянутой вверху на чем-то вроде струны, как обычная занавесь.

— Дверь, — буркнул он удовлетворенно.

Приблизившийся Огюст навел луч фонаря на металлическую дверь, снабженную двумя массивными поворачивающимися ключами-засовами.

— Вход в катакомбы? — спросил он дрожащим от нетерпения голосом.

— Возможно, — с сомнением пропыхтел Готье. — Пока все просто…

Он схватился за верхний ключ и попытался его повернуть. Ключ не поддался. Некоторое время он пыхтел, сражаясь с засовом, потом отступил. Попробовал нижний — с тем же результатом.

— Что-то там их держит…

— Ну-ка, — сказал Огюст, ставя фонарь на пол, и тоже шагнул к двери. Вцепился в верхний ключ обеими руками и почти повис. Метал глухо заскрежетал, постанывая, но ключ поворачиваться не желал, болтаясь лишь в пределах нескольких градусов.

— Заблокировано, — заключил Готье уверенно. — Изнутри.

— Я бы так не сделала, — усомнилась Изабелла. — Тут должен быть какой-то секрет.

Я готов был согласиться с Изабеллой. Ведь если бы кому-то понадобилось срочно убраться отсюда, он должен был открыть дверь с этой стороны. Хотя, конечно, зачем держать дверь открытой, если внутри, предположительно, никого нет и этот выход заперт как обычные входные двери в доме — кто ушел этим путем, тот ее и запер, но…

Фонарь стоял на полу с поднятой шторкой и светил в самый низ двери. И там, у самого пола со стороны петель торчал маленький кривой гвоздик. Гвоздик? В металлической двери? зачем бы это? А может, какой-то предохранитель?

Я шагнул поближе, нагнулся, подцепил крохотный загнутый стерженек пальцем и потянул. Он мягко поддался, вылез на полсантиметра наружу и застрял, за что-то зацепившись. Да нет, чепуха, скорее всего…

— Ну, можно, конечно, попробовать теперь… — начал я выпрямившись, но мои слова заглушил скрежет. Я отскочил и попробовал вытолкнуть Жанну и Изабеллу из ризницы. Черт его знает, что за механизм я запустил, возможно, ловушку, возможно, бомбу…

— Ух ты! — воскликнул Готье — похоже, не слишком испуганно. Я обернулся. Оба ключа с глухим лязгом сами собой выскочили из пазов. Изабелла засмеялась и азартно хлопнула в ладоши. Я шумно выдохнул. Огюст поднял фонарь.

Готье с любопытством ткнул дверь пальцем. Она слегка приоткрылась.

— Молодец, Шерлок, — одобрил он, как обычно, анахронично. — Что ты сделал?

— Нажал на первую попавшуюся кнопку. Хорошо, что это было не какое-нибудь самоуничтожение…

— Благородный метод тыка, всегда работает! — Готье усмехнулся и распахнул дверь пошире, и на нас повеяло подземельем. Жанна тихо ахнула. Ее колотило.

— Там опасно? — тихо спросил я.

— Нет… Не знаю… Но я не могу…

Я осторожно вывел ее обратно в святилище.

— Нашли? — спросил отец, с которым мы столкнулись на пороге.

— Похоже, что да…

Он посмотрел на Жанну и кивнул.

— Если это то, что мы думаем, лучше ей туда не заглядывать. Не самое здоровое место для девушек. Диана? Будет лучше, если ты пока побудешь тут с ней.

— Мы будем меняться, — заверил я Диану, и вместо того чтобы протестовать, она улыбнулась. Обняв Жанну за плечи, она повела ее к скамьям. А где-то впереди Готье, не сдержавшись, издал хоть и полусдавленный, но громкий воинственный клич.

— Проводка! Глазам своим не верю!..

Уже спустившись на несколько ступеней по узкой лестнице, ведущей от двери, Готье перевел луч фонаря на потолок.

— Я сплю иль брежу? — вопросил он, и в его голосе прозвучало веселье, смешанное с ужасом.

Под потолком тянулась связка изолированных проводов. На самом потолке, но не сначала, а где-то с середины лестницы, через равные, довольно большие промежутки, были укреплены маленькие матовые стеклянные трубки. Электричество? В шестнадцатом веке? В этом точно было что-то жуткое. Нечто от чистейшего святотатства. Забавно… для меня еще что-то значит это слово?

— Раз есть лампочки, должен быть и выключатель, — рассудила Изабелла, и пошарив по стене сразу за дверью, нашла небольшую выемку, в которой прятался маленький рычажок. Спуск и коридор внизу, круглый, будто прорытый гигантским червем, залил бледный, мертвенный электрический свет.

— Уф… — Готье встряхнулся и, подавив дрожь в голосе, поцокал языком, опустив шторку фонаря: — Как все запущено…

— Судя по всему, раньше вы с таким не сталкивались, — я поглядел на Рауля, который в электрическом свете не походил сам на себя. Давно не видел его таким растерянным, если только это не был оптический эффект от необычного освещения.

Он покачал головой.

— Нет… с таким мы пока не сталкивались.

— Но ожидали, что столкнетесь. И угадали. С первого раза. Как вам удалось?

— К нам поступили донесения, что в этом доме кто-то появляется и бывает, здесь загорается свет и раздаются песнопения, но никто не входит и не выходит через обычные двери. Мы наблюдали за этим домом, и когда в нем кто-то появлялся, и когда никого не было. Это и навело на мысль, что тут точно есть ходы.

— А во всех прочих домах — таких дверей не было?

— Может и было…

— Что значит, может? Вы же их осматривали, когда «разоряли гнезда».

— На виду не было, но это не значит, что мы обшаривали все как следует. Кроме того, мы были не одни. Когда кругом топчется целый отряд, многое отвлекает внимание… А кое-кому просто не хочется сразу показывать все.

Оказавшись в тоннеле мы перестали отвлекаться, здесь тоже было чисто, как и в святилище, хотя и попахивало каменной пылью.

— Пройдем немного вперед, — нетерпеливо сказала Изабелла. — Посмотрим, какие там сюрпризы.

— Не уверен, что хочу тащиться до самого кладбища… — проворчал Готье.

— Может и зря, — походя бросил Рауль.

Тоннель уходил вглубь и разветвлялся, туда, где уже не светили лампы. Но еще прежде, чем мы добрались до неосвещенных коридоров, слева открылся широкий неосвещенный провал.

Готье посветил туда фонарем и чуть не отпрянул, потом осторожно двинулся вперед.

— Это еще что за дьявольщина?

Воображение уже рисовало мне аккуратные или неаккуратные груды костей и черепов, но непонятно, почему они должны вызывать тут изумление?

— У-ух! — восхищенно выдохнула Изаблла, и заглянув поверх ее плеча я тоже увидев жутковатый фрагмент чего-то, что вскоре, когда Готье отыскал выключатель и здесь, предстало залитым бледным голубоватым светом. Короткий перешеек коридора расширялся в комнату, почти все пространство которой заполняла большая цилиндрическая капсула из листового металла, с круглым окошком в герметично прилегающей двери.

— НЛО? — недоверчиво осведомился Готье, по рассеянности продолжая светить на эту штуковину фонарем, несмотря на электрический свет.

— Вряд ли эта штука летает, разве что ползает, — глубокомысленно заметил Огюст, до того все больше сдержанно молчавший. — Интересно, как открывается этот гроб?

Изабелла внимательно обследовала дверь капсулы, ласково и заинтересованно касаясь кончиками пальцев стыков металла, поглядывая на несколько выходящих из капсулы кабелей и попробовала обойти ее, протиснувшись между ней и стеной, но вскоре выбралась обратно.

— Если я тут не прохожу, значит никто не пройдет… А чтобы открыть, тут есть несколько вариантов. Например, — она коснулась рукой заплаты у двери, с тонкой щелью у края, — надо специальным ключом открыть эту шторку, а потом набрать на открывшейся панели какой-то код. Или открыть эту же шторку отмычкой, выломать панель и замкнуть пару проводков. Не думаю, что будет сложно. Линну здесь толком не от кого было прятаться, пока мы не появились.

Она быстрым движением выдернула из под берета черепаховый гребешок с длинными и тонкими как вязальные спицы зубчиками и, отогнув один, сосредоточенно нахмурившись, без промедления ткнула им в щель.

— Без изоляции? — нервно спросил Готье. — Ты уверена?

— Теперь уверена, — весело откликнулась она.

— Поздравляю… — буркнул ее переволновавшийся брат.

Изабелла ойкнула и отдернула руку, но это всего лишь отскочила шторка. Под шторкой обнаружилась панель с кнопками. Изабелла поглядела на нее со смешком.

— Может и не придется ничего ломать.

— Почему? — спросил Рауль.

— Если только Линн использовал тот же код, что на всех своих программах на «Янусе». Дата его рождения, набранная дважды задом наперед.

— Дата которого рождения? — полюбопытствовал я. — Того, или этого?

— Не знаю, попробуем.

— Надеюсь, не взорвется, — вслух пожелал Огюст.

— И уничтожить такую ценную штуку? — усомнился Готье. — Ну, это вряд ли…

— А ты знаешь точную дату его нынешнего рождения? — спросил я Изабеллу.

— Нет. Но я, пожалуй, неточно выразилась. Нужен только год. Если сейчас ему двадцать, в каком году он родился? В… минуточку, что-то не соображу…

— В пятьдесят втором, — подсказал я. Зря мы, что ли, сегодня с королевой упражнялись во всяких глупостях…

— Спасибо. Хорошее число. Пробуем? Два, пять, пять, один… — Изабелла набрала код. Ничего не случилось. — Тогда попробуем другой год рождения…

Опять ничего.

— Давай-ка я ее сломаю, — нетерпеливо предложил Готье.

— Погодите, — остановил отец. — Взгляните — какие кнопки стерты больше всего?

— Мм… — протянул Готье, вглядываясь, и снова подсвечивая кнопки фонарем. — Похоже, единица, пятерка, шестерка и… семерка.

— И какие могут быть комбинации с этими цифрами?

— Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой? — проговорил я неуверенно. Просто повторив вслед за Готье.

— Именно, — спокойно подтвердил отец. — Теперь мы, возможно, знаем, сколько лет он тут находится. Пять лет. Немало, но и не так уж много. Это неплохо.

— Ого… — выдохнул Огюст почти радостно. — Это было бы здорово… То есть, просто то, что мы это знаем…

— Итак, — пробормотала Изабелла, — значит, семь, шесть, пять, один… дважды… Ура!.. — дверь капсулы открылась с легким щелчком. — Как же здорово, что люди следуют своим привычкам!..

Готье открыл дверь пошире, осветил содержимое капсулы и забрался внутрь, пренебрежительно комментируя вслух то, что видели мы и что видел он сам:

— Довольно примитивно. Судя по всему, это генератор для всей этой иллюминации и для чего-нибудь еще, что бы ему понадобилось, а заодно — маленькая химическая лаборатория по производству этой замечательной дряни. Именно то, что мы искали. Он действительно производит ее на месте. Вряд ли, конечно, это единственная лаборатория.

— Что будем делать? — Рауль окинул капсулу нехорошим взглядом.

— Выдернем провода и устроим замыкание, — ответил отец. — Готье, ты ведь у нас в этом мастер? Только погодите немного.

Он забрал у Готье фонарь и пошел по тоннелю дальше, освещая то голые стены, то пол и потолок. Сперва он остановился совсем недалеко, потом направился дальше. Немного поколебавшись, я последовал за ним, пока все осматривали капсулу как занятную игрушку. Похоже, он мог уйти далеко.

Мы прошли мимо двух пустых ниш, заглянули в уходящие прочь коридоры. Потом отец свернул в тот коридор, в конце которого приметил что-то лежащее. Это были кости. Их было немного, будто кто-то убирал их прочь для собственного удобства. Но дальше открывались, как им и положено, упорядоченные склады костей. Отец задумчиво кивнул, и мы двинулись в другое ответвление. За поворотом также обнаружилось царство мертвых, но и в первом и в другом случае мимо нагромождений свободно можно было пройти в тоннели дальше.

— Дальше мы сегодня не пойдем, — сказал отец. — Это уже не так важно.

— Почему? — спросил я. Хотя какая-то часть меня была очень этому рада.

Он посветил на потолок.

— Здесь нет никакой проводки, и в других тоннелях тоже. А лабиринт слишком разветвлен, ходить по нему можно долго и без толку. Сюда уже, если очень захочется, можно идти и с отрядами.

— Если кто-то порадуется идее осквернять кладбище.

Он тихо фыркнул.

— Оно давно уже осквернено. Но то, что сюда многие пойдут с охотой действительно сомнительно. А кроме того, все это не так важно, потому что все здесь брошено.

— Но «признаки жизни» тут наблюдались совсем недавно.

— В доме, — уточнил он. — Где теперь не будет ни «лампадного масла», ни лаборатории с генератором поблизости — а уж последней и вовсе тут сейчас пользоваться некому, Клинор бы никому такое не доверил. И вряд ли он сам ходил по катакомбам, по крайней мере, часто. Иначе, он провел бы себе свет и здесь. А он лишь заботливо обжил один участок, от двери до капсулы. Значит, это уже неважно. Что же касается того, кто тут еще был, пожалуй, мы уже видели их сегодня.

— Но минимум половина их ушла. Не сюда?

— Как видишь. — Мы повернули и пошли по тоннелю обратно — к электрическому свету и голосам. — Они получили задание и постарались его выполнить. Удалось оно или нет, они присоединились затем к своему хозяину. Которого здесь нет. Они еще могут ему понадобиться. Какое-то время он не станет разбрасываться людьми.

— Но ты предполагал, что он может прятаться здесь.

— Маловероятно, но шанс на это был.

И они могли взять с собой Жанну? Должно быть, это было очень маловероятно…

— Но куколка пуста, — снова заговорил он. — Бабочка вылетела.

И судя по его интонации, это было плохо. Я кивнул.

— Знаешь… — я огляделся и, помня о громоздящихся рядом костях, подумал о четвертой выпавшей сегодня карте. Царство времени — царство смерти. Великая уравнительница, адская смирна, сглаживающая личности. — Возможно, это совпадение, просто потому, что я сегодня уже это видел… Но не может ли быть какой-то связи между ходами, которыми в утилитарных целях пользуется Клинор, и ходами в Лувре. Может быть, они где-то сообщаются, и их он тоже может использовать?

Отец кивнул:

— Разумеется, — согласился он с легкостью. — Ничуть не исключено. А теперь, почему бы тебе не сходить за Дианой? Кажется, ты обещал с ней поменяться. Ей будет обидно не увидеть здесь такое чудо. А может, даже Жанне будет интересно. И неплохо бы вообще убедиться, что у них там наверху ничего не произошло, пока мы здесь.

— Верно… — согласился я.

— И поторопись! Пора учинять замыкание!

В святилище было спокойно. Жанна сидела, съежившись, на ближайшей скамье и большими глазами смотрела на ризницу, из которой, конечно же, пробивалось наружу жутковатое мертвенное искусственное свечение, а Диана что-то негромко ей объясняла.

— На это стоит взглянуть, — заверил я.

— Догадываюсь, — проворчала Диана, с готовностью поднимаясь. — Я заглядывала сверху и видела лампы.

— Ну а ты? — спросил я Жанну. — Если хочешь взглянуть, там нет сейчас ничего опасного. И может быть, ты никогда уже такого не увидишь. — Диана улыбнулась, иронично склонив голову: «Оптимист…». — Но это самые обычные вещи для будущего.

Жанна жалобно посмотрела на меня и помотала головой.

— Посмотри хоть на лампы. Тебе понравится.

— А кости там есть? — поинтересовалась Диана, остановившись у входа в ризницу.

— Нет, — заверил я. — До них еще далеко. А это, можно сказать, просто подвал.

— Пойдем, — сказала Диана, протягивая ей руку. — Ты только посмотришь на светильники и сразу вернешься. А Поль подождет тебя здесь. Не забывай следить за входом, — напомнила она мне.

— Ну разумеется! — я сел на скамью, кивнул и шутливо отсалютовал ей.

Жанна неуверенно оглянулась на меня, я подбодрил ее улыбкой, и она, тоже улыбнувшись, пошла вместе с Дианой, взяв ее за руку.

Я посмотрел, как они входят в этот неестественный свет, прислушался к отдаленным гулким голосам, представил капсулу с генератором и, пользуясь тем, что никого рядом не было, пробормотал под нос старую, хоть еще не написанную готическую сказочку из других времен:

Жанна вскрикнула, и я подскочил как ошпаренный, тут же бросившись к ризнице и к железной двери. Для кого-то все это и впрямь было сказкой ужасов, а не реальностью. Но едва посмотрев на лестницу, я понял, что ошибаюсь. Жанна весело подпрыгивала, с изумлением рассматривая лампочки. Завидев меня, она радостно помахала рукой.

«Уф!.. — подумал я. — А ведь только что ей было страшно…» Но похоже, вместо мрачной готики, тут была бы уместней сказка про Алису в Стране чудес. Чем не кроличья нора? И с лампочками. А вот из всяких пузырьков лучше не пить.

Готье вывел из строя генератор, позаботившись о том, чтобы все заблаговременно эвакуировались из тоннеля, и выскочил вслед за нами, прежде чем лампы начали взрываться, рассыпаясь фейерверками искр и маленьких молний. Рауль и Огюст подтащили к железной двери сундук со свечами и опрокинули прямо на ступени сосуд с «маслом», чтобы оно как следует выгорело. «Зачем устраивать безвинным кошкам такую масленицу?» — одобрительно заметил Готье. Правда, кошек никто не собирался гипнотизировать, но кто знает, как бы им это аукнулось.

Я успел забыть и о том, что чувствовал себя плохо, и о том, что забыл что-то чувствовать. На выходе из святилища я наконец-то ощущал себя так, будто меня переехал паровой каток или прожевал и выплюнул комбайн. Жанна была под впечатлением от заключительного фейерверка, а мне пришлось спасаться от превращения во всеобщую обузу парой глотков арманьяка из запасов Огюста еще прежде, чем мы вышли на свежий воздух.

На свежем воздухе уже не было кошек. Под землей что-то сотрясалось и погромыхивало. До рассвета было еще очень далеко и улицы были пустынны и почти тихи. Я чувствовал, будто возвращаюсь домой на автопилоте — ночной полет, огоньки, натянутые стропы, крылья, покачивающиеся в воздушных потоках, трассирующие снаряды как разноцветные облачка, зенитки… брр!.. Какая каша. А на Первую мировую я ехал в первом классе… И подворотни Белфаста были особенно темны…

Откуда-то донесся душераздирающий крик. Потом еще. Мы остановились. В одном из домов неподалеку горели огни. Оттуда?

— Я бы сказал, что это не наше дело… — начал было Рауль, с беспокойством поглядывая на хмурящихся девушек.

— А к черту, наше или не наше!.. — вдруг яростно огрызнулся Огюст и бросился в сторону дома, со свистом на ходу обнажив шпагу. Что-то у него накипело. Еще с тех пор, когда он не был уверен, что Варфоломеевская ночь будет совсем не такой, как должна быть.

— Я прослежу за ним, — бросил я неожиданно для себя. Оцепенение, в которое я начал было впадать, от этой встряски куда-то слетело, и оттого, что я встрепенулся, мне вдруг стало легче. — Мы быстро! — и не дожидаясь ответа, погнался за Огюстом. Тот уже на всех парах пересек улицу — толкнул дверь, тут же распахнувшуюся, и споткнулся на пороге. Уж не нарвался ли на что-нибудь? Но он только посмотрел вниз, через что-то перешагнул и исчез внутри.

Очень скоро я понял, обо что он споткнулся — у самого порога лежал пожилой мужчина, полуодетый, крепко вцепившийся скрюченными руками в перламутрово-поблескивающий клубок собственных внутренностей, торчащих из большой рваной раны в животе. В ноздри ударил одуряющий запах, но этот труп уже коченел, а что-то еще происходило наверху, и от звуков оттуда доносившихся, кровь стыла в жилах, превращаясь в колкие и ломкие льдинки.

— Какого черта!.. — пробормотал я, перескакивая через труп и догоняя Огюста по лестнице. Тот пинком выбил дверь наверху и замер на месте. Я остановился, влетев в его спину и нечаянно втолкнув на один шаг в комнату.

— Мардук огненноликий! — тихо воскликнул Огюст. И только через минуту до меня дошло, что сказал он это вовсе не по-французски. А может быть, прошло и меньше минуты, но мне показалось, что застыли мы, глядя на происходящее, надолго.

Потом Огюст вскинул пистолет и выстрелил. Крики прекратились. И мы очнулись. Первой мыслью, прозвучавшей в моей голове, было: «Теодор, мы их нашли!» Хотя, кажется, у меня были к этим ребятам какие-то личные претензии. Но то, что мы увидели, настолько повергало в шок, что мне и в голову не пришло как-то связать это с личными счетами. Это казалось настолько чуждым, что от него хотелось лишь отгородиться. Несмотря на то, что такое я уже видел. И не раз. Но самым ярким впечатлением, наиболее совпадающим в мелочах, была одна деревушка под Сен-Ури.

Все кругом было в крови. Посреди комнаты раскачивался кошмарный маятник — подвешенная за ноги старая женщина с отрезанными руками и огромными содранными клочьями кожи, свисающими дряблыми лоскутами. Уже мертва. Как и человек, привязанный к стулу собственными жилами, с вогнанными в глаза обожженными лучинами. А крики издавал мальчик лет десяти, истыканный ножами и насаженный на раскаленную кочергу. Его-то и застрелил Огюст первым делом, понимая, что ничего больше для него сделать нельзя.

— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный Господом? — с глумливым смешком вопросил один из хозяйничавших здесь сволочей, мне незнакомый, смуглый и щербатый. Всего же их было пятеро. Прибавился еще некто седоватый, похожий на спаниеля с красными испитыми глазами и обрюзгшими щеками и восторженно-тупо ухмыляющийся здоровенный молодой балбес. Гамельнец и Дышло тоже были здесь.

— Неправда! — отрезал Огюст, делая шаг вперед.

— Так мы на одной стороне! Присоединяйтесь! — радушно засмеялся Гамельнец, бросивший кочергу, когда дверь была выбита, и покачивавший тяжелым, заляпанным кровью палашом, сменившим его прежний спадон. Мечтательная холодная улыбка, почти сияющий, расплавленный, плывущий от запаха крови взгляд, трепещущие в явном восторге ноздри. И все тот же знакомый почти бархатный голос, с едва уловимым акцентом и металлическим призвуком, дернувший в моем мозгу какие-то извилины будто струны. — Это ж все проклятые еретики!

— От проклятого еретика слышу, — заметил я, входя следом за Огюстом — как-то непринужденно мы заняли позиции по обе стороны двери.

Гамельнец посмотрел на меня с недоверчивым, пренебрежительным недоумением, явно не узнав. Зато впечатлительный Дышло задрожал, смешно замахав руками, в одной из которых беспорядочно заплясал пистолет.

— Я говорил тебе, говорил!.. — истерически вскрикнул он. — Это он!.. Вернулся!.. Опять!.. — Лишь дюжину дней назад я гнался за ним по ночным переулкам и не догнал. Теперь ему бежать было некуда. Он верно все почувствовал.

Гамельнец без выражения перевел взгляд с меня на Огюста и обратно.

— Турак! — воскликнул он с хладнокровным презрением, но и с каким-то проскользнувшим сомнением. — Они же просто заодно!..

— Ты прав, — улыбнулся я мягко. — Брат мой Вельзевул, бери тех, что слева, а я возьму тех, что справа!..

Вместо ответа Огюст сделал еще один шаг вперед и молниеносно взмахнул шпагой. Я его понимал, но он явно немного перестарался — из горла его первой, похожей на спаниеля, жертвы кровь брызнула фонтаном. Все дружно отшатнулись, чтобы не попасть под брызги. Огюст разъяренной пантерой скользнул под последние задержавшиеся наверху капли, вогнал второму, щербатому, шпагу в живот и резко дернул поперек, заодно помогая себе кинжалом, исторгнув из застигнутой на месте преступления сволочи уже собственный вопль боли и ужаса, а также лавину хлынувших наружу внутренностей.

Дикий вой Дышло слился с грохнувшим рядом выстрелом, но выстрелил он только оттого, что был в панике и у него тряслись руки — попал он точнехонько в потолок. А больше ему ничего делать и не пришлось. Остолбеневшему балбесу я вонзил рапиру в левый глаз, выдернув ее прежде, чем клинок застрял в кости черепа, а Дышло следующим же движением пронзил мозг через ухо. «Мои» еще легко отделались.

— Teufel! — выдохнул Гамельнец, наконец вытаращив глаза. Мы почти одновременно шагнули к нему, нацелив на него клинки. — Да кто вы?!..

— Ты знаешь, — сказал я угрожающе ласково, и он вдруг позеленел. Как ни крути, фантазия у него работала, пусть извращенная. — Пора!

— Оставь его мне! — кровожадно прохрипел Огюст.

— Ну уж нет! — не согласился я.

— Этот гад смел утверждать, что он с нами на одной стороне!

Воспользовавшись заминкой, Гамельнец, с ревом рубанув палашом воздух, очертя голову бросился между нами, надеясь проскочить к двери. Мы, развернувшись, проткнули его с двух сторон, судя по всему, проколов ему оба легких. Выскочившие с другой стороны острия скрестились, «перекрывая» Гамельнцу дорогу. Но этого нам показалось мало, мы оба повернули клинки. Кашляя, хрипя и захлебываясь собственной кровью, Гамельнец рухнул на колени. Раскачивающийся посреди комнаты «маятник», как раз качнувшись навстречу, ударил его в лицо, поцеловав своим застывшим оскалом. Огюст, вконец осатанев, схватил с пола кочергу и изо всех сил врезал ему по шее. Что-то хрустнуло, и бывший рейтар окончательно ткнулся носом в окровавленный пол.

— Это тебе привет от капитана Таннеберга! — прорычал Огюст. — И от меня! — еще удар. — И тебе тоже!.. — он хватил по голове еще живого, бившегося и скулившего на полу бандита с развороченным животом.

Все наконец стихло. Огюст выронил кочергу, с запоздалой брезгливостью нервно вытер руки о плащ и с жалобным стоном покачнулся. Я обеспокоенно поддержал его за плечо — вот только не надо падать в эту кровавую кашу.

— Гадость какая!.. — пробормотал он. И я был с ним совершенно согласен. Если бы он не повел себя как сумасшедший, таким сумасшедшим мог бы оказаться я. С легкостью и даже с удовольствием. — И все кончилось… Слишком легко для них! Чересчур!

— Не будешь же ты долго возиться с бешеной собакой, — утешил его я.

— А стоило бы! — буркнул Огюст. — Раз это как бы не собаки!..

— Понимаю, — кивнул я. — Чего-то такого хочется. Очень даже. Может, мы сами маньяки?

— Черта с два! — вскинулся Огюст. — Мы убиваем, хотя не хотим убивать! — его передернуло, он беспомощно махнул обеими руками в сторону парнишки, которого ему пришлось пристрелить. — А они — потому что хотят! Мы же… Именно потому что не хотим! Не хотим, чтобы бедные хранители еще до кого-то добрались. Или чтобы эти сволочи еще кого-то калечили и убивали, — он злобно пнул труп Гамельнца, еле сдерживаясь, чтобы не вскочить на него и не втоптать в пол. — И ведь во все времена полно таких сволочей!

— Вот за этим и придумали ад, — сказал я.

— Так вот вы какие. — Услышав шорох за спиной и незнакомый голос, я резко обернулся и чуть не натолкнулся на темноволосую девушку в белой ночной сорочке, стоявшую рядом совершенно прямо и глядевшую на нас широко открытыми черными глазами.

— Мм… — только и выговорил я нервно. Ей совершенно не стоило находиться здесь. Но она не проявляла ни малейшего страха, хотя в ее глазах блестели слезы. Целые озера. За ее спиной чернела раскрытая в стене потайная дверца.

— О боже… — пробормотал Огюст потрясенно. — Она все это видела…

Гамельнец был прав, говоря о еретиках. Только хранительница могла оставаться такой отстраненной, почти спокойной, холодной. И все-таки в ее слезах мерцало что-то очень живое. Она была существом другого мира, воспринимающим все иначе и все же воспринимающим. Не стану скрывать, что, столкнувшись с ней, мы сильно растерялись.

— Я знаю, кто вы, — сказала она. — Вы убили моего брата и убийц моих родителей. Вы и меня убьете?

— Нет. Ни за что! — с жаром воскликнул Огюст, может быть, слишком поспешно.

— Но эти люди, которых вы убили, разве они не служили вам?

— Нет, они служили только себе, — возразил я.

Она перевела на меня немигающий взгляд.

— Я знаю, кто ты, — повторила она. — Князь тьмы. И ты тоже, — сказала она Огюсту. — Но вы не плохие. Учитель прав, он говорит, что однажды вы к нам присоединитесь, получите прощение и благодать. Не правда ли, чудесен мир сотворенный Господом?

— Нет, — сказали мы с Огюстом в один голос.

— Так значит, вы меня убьете?

— Нет, — повторили мы.

— Эй! — раздался снизу крик Готье. — Елки-палки, что там? Поль? Огюст? Вы разобрались, или помощь нужна?..

Девушка чуть вздрогнула, услышав новый голос, и решительно попятилась.

— Идемте с нами! — опомнился Огюст. — Вам нельзя тут оставаться!

— Нет! — твердо сказала она, отступая к потайной двери. — С вами я не пойду! Нельзя верить демонам.

— О Господи! — в сердцах воскликнул Огюст, осторожно двинувшись за ней, боясь спугнуть. — Да пойдемте же, никакие мы не демоны, клянусь! Никто вас не обидит!

Она сделала еще шаг назад и схватилась за дверцу.

— Вы хорошие, — сказала она. — Я этого не забуду. Я буду ждать того часа, когда вы будете с нами!

И сделав последний шаг в чернеющий проем, она захлопнула за собой дверцу.

Огюст бросился за ней и попытался открыть дверь снова. У него ничего не вышло.

— Черт возьми! — проворчал он. — Ну кто тебя просил нести эту ахинею про демонов!..

— Ну извини, на живых свидетелей я не рассчитывал. И уверен, что для нее давно не новость кто мы такие.

— Да что тут!.. — Готье, прогрохотав по лестнице, резко остановился в дверях, осекшись и вытаращив глаза. Через секунду он повернулся, и его стошнило.

— Правильная реакция, — откомментировал я. Мы с Огюстом сделали бы то же самое, если бы не пришлось отвлекаться на тех, кто был тогда еще жив.

— Да кончайте уже загаживать этот дом! — рефлекторно возмутился Огюст, хотя этому дому уже мало что могло повредить, разве что пожар. Он все еще пытался найти способ открыть дверцу. И явно уже наладился ее выломать.

— Оставь ее в покое, — сказал я.

— Что значит — «оставь»! — не понял он.

— То и значит. Что ты будешь с ней делать? Пусть возвращается к своим.

— Каким своим?! — Огюст ошарашенно оглянулся на трупы.

— К хранителям. Они и есть для нее настоящая семья, и ее она еще не потеряла. Она разберется, что делать.

— Да как ты можешь быть таким черствым мерзавцем?!

Я вздохнул, чувствуя на этот раз уже совершенно смертельную усталость.

— Даже если ты ее оттуда выцарапаешь, лучше ей не будет. Она с тобой не пойдет. Силой потащишь? Лучшее, что ты можешь с ней сделать, это оставить ее в покое.

— А как же все эти трупы в доме?..

— Хранители разберутся.

— О чем это вы тут говорите, мать вашу? — грубовато осведомился Готье, слегка придя в себя.

— Тут осталась девушка, живая, — заявил Огюст, пробуя дверцу плечом на прочность.

— О, — сказал Готье. — Конечно, нельзя ее тут оставлять…

— Она хранительница, — дополнил я.

— Э… — озадаченно проговорил Готье.

— Именно. Вы что, опыты на ней ставить собрались?

— Нет. — Огюст, нацелившийся снова на дверь, остановился и, окаменев, уставился на нее. — Нет, конечно.

— Поэтому, — сказал я, — оставь ее в покое.

— Но все эти трупы?

— Предлагаешь вытащить их на улицу?

— Не знаю…

— Давайте их чем-нибудь накроем! — сообразил Готье.

— Отличная мысль! — я вяло улыбнулся. — Только вы уж меня извините, кажется, помочь вам уже не смогу.

— Еще бы! — одобрил Готье. — Иди-ка ты уже вниз и скажи, что мы скоро будем, минут через пять. Народ-то беспокоится.

Так я и сделал, подумав только, попытаются они тут еще вдвоем, передумав, выбить дверь или нет. Судя по всему, не пытались. Оставаться там долго явно никому не хотелось. Так что, после того как я потихоньку, как в тумане, выбрался наружу, я успел лишь в общих чертах помягче описать ситуацию и объяснить, почему в дом лучше больше никому не входить, и на то, что там осталось, не смотреть.

— Я ведь когда-то рассказывал вам о Гамельнце. Там же был и еще один тип. Он был среди нападающих в тот вечер, когда мы возвращались от Ранталей.

— За ним ты тогда и погнался? — вспомнив, спросили Диана и Изабелла почти в один голос.

— Он самый. — Я посмотрел на побледневшую Жанну и решил, что говорить о подробностях не следует. Ни в коем случае.

Через пару минут к нам присоединились мрачные Огюст и Готье.

— Подумать только! — продолжал угрюмо бубнить Огюст. — И такая мразь еще воображает, что она с нами на одной стороне…

— Вот так и начнешь ненавидеть собственную сторону, — согласился я.

— Ну уж не настолько… — усомнился Огюст.

— Хоть это хорошо. Рауль, скажи-ка нам лучше как эксперт. Есть для хранителей хоть какой-то шанс вернуться к нормальной жизни, если некоторые из них еще сохраняют какую-то способность рассуждать?

— А с чего это вы взяли, что они сохраняют? — поинтересовался Рауль.

— Может и нет, но очень на то похоже. — И даже не потому, что незнакомка решила, что демоны бывают «хорошими», потому что покончили с нехорошими людьми — которые ведь при этом совершенно точно использовали пароль хранителей, отчего их и впустили в дом и, по крайней мере, когда это еще имело значение, не оказали сопротивления. И наверняка это был не первый дом, разоренный ими подобным образом. Нет, не потому, что демоны хороши — ведь о возможности подобного она уже слышала от своего учителя, как она и сказала, а потому, что она все-таки спряталась, проявила какую-то хитрость и рассудительность. Но может быть, я был неправ, и в этом тоже не было ничего особенного и странного. Просто почему-то очень хотелось так думать. Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть ее прямой немигающий взгляд. И может быть, все-таки именно потому, что она по-своему выразила нам благодарность, выказала какие-то очень человеческие чувства. И эти слезы в ее глазах… Они были настоящими.

— Это только кажется, — возможно, слишком категорично сказал Рауль. — У людей этого времени нет никакой защиты. — В его взгляде, которым он нас окинул с ног до головы, сквозило беспокойство.

— И все-таки, у них ведь и по сравненью с тем, что будет тысячу лет спустя, другие гены.

— Мне бы тоже хотелось быть оптимистом, но разве ты или я, или кто-нибудь, можем себе это позволить, если настоящих оснований для оптимизма у нас нет?

— Но теоретически?

— Рауль прав, — сказал отец. — И все же, к этой возможности мы еще вернемся — потом. Чтобы избежать слишком многих жертв. Когда главный источник опасности будет устранен.

— И как все же отвратительно! — снова воскликнул Огюст. — Они врывались… нет, просто входили в дома, где им даже не сопротивлялись!..

— Потеря инстинкта самосохранения до добра не доводит, — почти равнодушно пожал плечами Рауль.

— А если не полная потеря? — поинтересовался я.

— Тогда — кто знает, на какой приказ это реакция или на отсутствие какого приказа.

Оставалось разве что кивнуть. И еще оставалось дойти до дома, в городе, где то и дело еще раздавались то в одной стороне, то в другой, какие-то крики. С кем бы мы там ни покончили, это были лишь очень немногие. Как я там когда-то сказал Гамельнцу? — «Такого сброда — как грязи»?

— А ведь если бы Варфоломеевская ночь была настоящей, они бы тоже были на стороне сильнейшего, — помолчав, сказал Огюст.

— Когда-то они были на вашей стороне, — припомнил я.

— Когда мы были победителями, — проворчал Огюст. — А ведь они и тебя когда-то чуть не убили.

— Я помню, — оборвал я сухо. Все мы знаем, что такое «чуть» в мире, состоящем из множества вероятностей.

— А хранители на такое все-таки неспособны, — негромко задумчиво проговорил Огюст где-то в середине дороги. — Физически. Совсем. То есть, если даже способны, они так же неразумны как стихия, как волны, как скалы, как пески. На них невозможно разгневаться. Просто не за что…

Головная боль все туже затягивала свои тиски, улочки, казалось, все больше забирали в гору. Яды и карты, засада хранителей и риск Жанны, катакомбы с костями и электрический свет, ублюдок Гамельнец и слезы хранительницы.

Над нами светили колкие и холодные неразумные звезды.

Может быть — неразумные. А вот что не холодные — мы знаем точно.