Ветвь оливы

XI. «Делай, что хочешь»

— Стойте! Прекратите огонь! — крикнул я. Все хранители лежали оглушенные или пробитые пулями, или то и другое вместе. Но нападающие еще не успокоились, инерцию так быстро не унять. Я соскочил с седла на землю и чуть не упал. Колени вздумали подогнуться в самый неподходящий момент. Но опомнились. Не обращая внимания на толкотню бестолково крутящихся всадников и все еще свищущие пули, я подбежал к Огюсту. Еще не хватало, чтобы в него угодил какой-то шальной и уже совершенно бесполезный кусок свинца. Приложил руку к его шее — все было в порядке, пульс на месте и дыхание не собиралось вот-вот остановиться. Я забрал из его руки второй излучатель, который он так и не выпустил в падении. Посмотрел на настройку. Этот излучатель был настроен на поражение с летальным исходом. Но Огюст не сделал из него ни единого выстрела. Быть может, именно потому, что выстрелы были бы смертельны, а что-то внутри него очень этому противилось. Пули кругом еще продолжали свистеть. Какого черта? Но я уже слышал, что и Готье и Таннеберг отдают все тот же приказ — не стрелять.

— С дороги! — прокричал между тем кто-то прямо за моей спиной, очень знакомым голосом.

Я резко развернулся, держа в руке излучатель и готовый пристрелить наглеца, хоть и не помнил точно, был ли у меня сейчас свой, настроенный на оглушение, или Огюста, настроенный на мгновенную смерть.

— Назад! — прикрикнул я. — Убирайтесь!

Дю Барра и не думал убирать подальше свою лошадь, смачно хрустящую удилами, с которых летела пена. И глаза у нее разъезжались примерно так же, как у всадника, у которого они еще и расширились до отказа. Наверное, стоило еще сказать спасибо, что он не стрелял в меня самого. Кстати, интересно, почему? Может, все же блуждающие легенды действовали и на него? И он чего-то побаивался, даже если себе в этом не признавался.

— Да вы на чьей стороне?!.. — возмутился он.

— Это вы на моей, а не я на вашей, — отрезал я. — Осадите коня! Хватит геройствовать после боя!

— После боя?!.. — он задохнулся от возмущения. — Де Флёррн всегда якшался с папистами! За что и поплатился!..

— А вы с кем якшаетесь? — поинтересовался я в высшей степени любезно.

— Ну уж не с теми, кто был повинен в «пушечном переполохе», в котором погиб мой брат! Только не с Левером!..

— Довольно, — сказал я, и выстрелил оглушающим разрядом — в лошадь. Мне надоела ее летящая во все стороны слюна.

Гасконец издал протестующий звук, странно похожий на взвизг, и вместе с конем обрушился на землю. Отчего-то я почувствовал, что мне наконец полегчало. А заодно, вокруг вдруг очень быстро стало тихо.

— Вы што тфорите? — откашлявшись, полюбопытствовал ошарашенный Таннеберг.

— Прекращаю пальбу, — сказал я. — Нахожу поведение вашего друга несколько не товарищеским. Де Флеррн был с вами все это время, и добивать его теперь, когда в этом нет никакой нужды, честности мало. И остальных тоже. — Я обвел небрежным взглядом застывших кругом, вероятно, не с самыми дружественными мыслями, рейтар. — Взгляните, — сказал я, обращаясь к ним, — нет ли среди этих людей ваших бывших друзей. Мы можем взять их с собой, и может быть, со временем, они смогут стать прежними. Пусть не все, но кто-то еще может вернуться. За этим мы сюда и прибыли.

Рейтары зашевелились и заволновались, кто-то спешился и принялся переворачивать лежащие на земле тела. Враждебность развеялась. Как я и думал. Кого-то из лежавших уже подхватили под мышки и поволокли взгромождать на лошадей.

— Что ты делаешь? — пораженно спросил Готье. — Ведь их всех потащат к нам!

— Именно. А ты думал, что мы возьмем только Огюста? А как мы объясним, если он станет нормален, что других мы просто бросили, даже не пытаясь ничего сделать?

Готье неуверенно нахмурился.

Я бросил ему излучатель Огюста.

— Если все еще боишься меня, ради бога, но знаешь, со всем этим — со старыми друзьями, которых можно или нельзя вернуть, этому миру жить еще очень долго. А жить придется. Не стоит думать об этом «когда-нибудь потом».

Готье только покачал головой.

Ретивого гасконца, в который раз за день сгоравшего от гнева и стыда, подняли под шуточки и прибауточки. Общественное мнение было не на его стороне, несмотря на дикие выходки его обидчика. Конечно, моим врагом он останется, скорее всего, навсегда, но я решил, что такой друг мне без надобности. А вот впечатление все это производило. Да и от общества защиты животных в этом столетии нападок ждать не придется. Конь уже благополучно приходил в себя, ему оглушающий разряд требовался куда мощнее, а этот лишь на минуту сбил его с толку.

— Что жше этто за дьявфольское оружие? — полюбопытствовал Таннеберг. — Как оно действфует? Это действфительно колдовфство?

— Понятия не имею, — солгал я. — Но скорее, знание. Которое Богу было бы неугодно давать людям. По крайней мере, сейчас.

Но и с этим им тоже придется какое-то время жить. И придется привыкнуть. Так что, пусть привыкают.

— Хорошшо, что преддупредили заранее, — прокряхтел Таннеберг.

— Верно, — откашлявшись, немного хрипло проговорил д’Обинье. — Именно это мы и видели, когда на нас напал Левер.

— Но оно не убивфает? — с сомнением уточнил Таннеберг. — Только оглушшает?

Я пожал плечами. Информацию лучше было выдавать порциями. Так все пока казалось менее страшным.

— Полезная шштука! — наконец заключил Таннеберг.

— Но не слишком честная, — сказал д’Обинье. — И она ни на что не похожа.

— Вы совершенно правы, — согласился я.

— Насколько возможно, что иные миры существуют? — вкрадчиво спросил д’Обинье и улыбнулся. Я покосился на него с фальшивым подозрением.

Наконец Готье присоединился к нам, подведя свободную лошадь, и мы начали взваливать на нее бесчувственного Огюста.

— Дьявольщина, — пробормотал Готье. — Нам ведь все равно придется держать его под замком…

— Возможно, какое-то время. — Сейчас мне не хотелось говорить о других возможных вариантах — не при посторонних.

— Какое-то… А если вечно? — Готье не хотел отказываться от пессимизма, раз уж мы все были настроены, как будто, легкомысленно.

— Надежда на его возвращение есть, — тихонько сказала Диана. — Он ведь не обычный человек. Он столько всего знает. И он не один… В местах несовпадений программа будет давать сбои, пока не последует общий разлад…

— Вашими бы устами, — мрачно пробормотал Готье, и мы, поторопив всех прочих и собрав разбредшихся с полянки, взгромоздившись снова в седла, тронулись в обратный путь.

Выживших хранителей, которых мы не забрали с собой, я велел оставить на месте. Придя в себя, они вернутся к своему хозяину и расскажут, что тут было. Любопытно, какие Клинор сделает из этого выводы. Но по крайней мере, правила игры он уже подхватил.

Больше всего мне не хотелось, чтобы кто-то из оглушенных начал приходить в себя слишком рано. С одной стороны, трудно было предсказать сочетание оглушения разрядом с отравлением Смирной — последняя изменяла весь метаболизм, а с другой, мне казалось, что возвращались мы безумно медленно. По сравненью с тем как мы спешили сюда, так оно и было. Мы буквально еле тащились и дорога вдруг оказалась чертовски тесной. И все было будто в тумане. Я даже не слушал Готье, который рассказывал подробности произошедшего нападения и своей поездки в Реймс, где «все плохо, хранители действительно оккупировали город, а появились еще и сведения о том, что то же самое происходит в Орлеане» и об обстановке в Париже, когда они его оставляли, и о том, какой ужас случился с Раулем. Несомненно, ужас…

Но наконец мы добрались до дома. Без дальнейших приключений — сегодня их и так уже было слишком много на мой пристрастный взгляд. И Диана снова, еще издали, протрубила в свой рожок. Ей ответили уже из замка.

А дома все было, слава богу, в идеальном порядке. На подъезде мы завидели блеск касок на стенах, и даже встретились с парочкой пресловутых, разъезжающих по округе патрулей. Все было на удивление упорядоченно. Судя по всему, дамы и Оливье спелись на славу. И встретили нас с необходимыми предосторожностями. Я видел, что к поведению прибывших, в том числе и нас, приглядываются и прислушиваются. Изабелла в строгом темно-вишневом платье сама вышла нас встретить. И уверен, что ее внимательность была вызвана не только радостью встречи.

Конечно, она обрадовалась возвращению брата и огорчилась, узнав о произошедшем с Огюстом и подтверждении того, что случилось с Раулем. Впрочем, встреча со мной ее тоже напугала. Не дав мне и слова сказать, она вцепилась в меня и, буквально стащив с седла на землю, немедленно вздумала прощупать мой пульс и приложила руку ко лбу.

— Так я и думала! У тебя жар! — заявила она вместо приветствия. — Марш в постель!

— Изабелла! Я тоже рад тебя видеть!.. Смеешься? Я только прибыл и не могу…

— Если ты этого сейчас же не сделаешь, то скоро вовсе ничего не сможешь. Мишель! Ты мне нужен. Проследи, чтобы он немедленно лег! Через четверть часа проверю! И принесу лекарство.

— Эге… — со смешанными чувствами выдавил Мишель, заслышав про лекарство. Прежде это была его епархия, но его давно теснили по всем статьям. И не его одного.

— Мы прекрасно обойдемся без тебя, — почти рассеянно заявила Изабелла. И я знал, чем вызвана эта рассеянность — тем, что она продолжала одновременно следить за всем происходящим сразу. И за тем, как принимают новый отряд, и куда должны отправить тех, кого мы привезли с собой, Диана лично отправилась следить за перемещением Огюста в надежное, но удобное место. — Уж несколько часов — совершенно точно! И это будет лучше, чем несколько дней.

Вот тут она, конечно, была права… Правда, насчет ее лекарства — что-то я не был уверен, что хочу его принимать.

— Оливье! — крикнул я, завидев нашего коменданта. — Как тут…

Оливье окинул меня оценивающим пронзительным взором, приподнял брови и перевел взгляд на Изабеллу. И эти двое преспокойно обменялись понимающими кивками — как самые настоящие мятежники…

— Господин Саблер! — окликнул Оливье нашего мажордома. — Думаю, вам следует лично этим заняться.

— Какого дьявола происходит?.. — поинтересовался я несколько растерянно.

— Мадемуазель д’Аржеар, — чопорно сказал Оливье, — предполагала, что вы прибудете именно в таком состоянии. Или в высшей степени подобном.

— Я совершенно нормален! — разозлился я, вдруг решив, что они все же заподозрили во мне что-то нехорошее. Не брался бы сейчас предугадать, как именно сказались на Изабелле попытки общения с отправленными вперед нас Жиро, Дюпре и Гастонами, и какие у нее после этого появились допущения и предположения.

— Разумеется, — с ласковой и возмутительной издевкой ответил Оливье. — Но вы уж извините, иногда вы совершенно не умеете переводить дух. Иногда умеете, а иногда вообще дышать забываете…

— Да я только и делаю!..

— Оно и видно, — едко сказал Оливье. Хитроумие из него так и лучилось. — А может, проверим, выстоите ли вы сейчас против меня дюжину-другую схваток?

Я помолчал, озадаченно глядя на него. Издевается он, что ли?..

— Ладно, черт с вами!.. — сдался я.

— Отлично! — бодро воскликнул Оливье. — Пойду распоряжаться дальше!

— Это захват командования, — пожаловался я Мишелю, так как больше было некому. Тот тихо ухмылялся.

— А они молодцы… — безмятежно ответил он. — Как врач, должен заметить, они дело говорят. Пойдемте. Они управятся. Главное, не путаться у них под ногами…

— И ты… Мишель… А кроме того, я еще не спросил…

— Потом, ваша милость, потом… только посмотрите, какой тут кавардак! Лучше нам его оставить.

Толкотня кругом царила страшная, но мне показалось, что вокруг меня возникает какой-то вакуум, отсекающая от всего невидимая непроницаемая стенка. И я позволил Мишелю себя увести.

И что было потом — моя память не сохранила как несущественное.

Когда я проснулся, в комнате царили гнусные вялые сумерки, а в голове перекатывалась медузообразная субстанция невнятной консистенции, но определенно снабженная стрекательными клетками.

— Вот почему я не люблю засыпать, — пробухтел я в подушку, и подумав, прибавил: — и тем более, просыпаться.

— Если еще ворчишь, значит, выживешь, — с негромким смешком, изумившим меня доказательством присутствия в комнате кого-то постороннего, рядом материализовалась Изабелла. Я похлопал на нее глазами. Она не исчезла. Изабелла сидела в кресле и, положив подбородок на сплетенные пальцы, взирала на меня с академическим интересом.

— А что, были сомнения?..

— Теперь уже нет. Но по-моему, единственной причиной твоей недавней прыгучести был стресс.

— Да неужели? А я думал, что удар по голове… — Я осторожно потрогал шишку на затылке и посмотрел на Изабеллу более осмысленно. — А который час? И день, если уж на то пошло?

— Примерно девять утра, — ответила Изабелла.

— Ага! Надеюсь, день всего лишь следующий? Мы прибыли вчера?

— Ну конечно.

Я нахмурился, сосредоточенно потер лоб и помолчал, вспоминая, что же хотел вчера спросить, но забыл… ведь знал, что забуду. Чего-то ощутимо не хватало. И не только сейчас…

— А где Рантали? — спросил я, наконец осененный.

— Они у себя дома.

— Дома?! — я подскочил и получил свежий удар по голове невидимым обухом. Да и не только по голове — это был не обух, это был скорее молоток для антрекотов… — Почему?!..

— Кажется, ты им сказал, что это разумно, — с удивлением заметила Изабелла.

— О нет… — выдохнул я. — Я надеялся, он не поверит… Сделает все наоборот.

— В некотором смысле, — спокойно сказала Изабелла, — это действительно разумно. — Здесь теперь военный лагерь, а они ничего не понимают и…

— Только путаются под ногами! — закончил я мрачно.

— Не то чтобы… Но им тут было бы неудобно.

— Нам тут было бы неудобно, — поправил я. — Но это же черт знает что! Клинор ведь не идиот! Он знает, что они нам не безразличны!

— Может, теперь он в этом сомневается? — пожала плечами Изабелла.

— Ох, вот как… — пробормотал я через некоторое время. Правильно, нечего сваливать на других…

— Да. И думаю, это им только на пользу. Это был действительно не такой уж плохой совет, держаться от нас подальше.

— И откуда вы знаете, что у них все в порядке?

— Сперва, — принялась с удовольствием рассказывать Изабелла, — мы прибыли к ним целым отрядом. Мы все проверили, насколько возможно. Мы изрядно поиздевались над их людьми… впрочем, так же как и здесь, над нашими… вернее, над вашими. Над нашими, если говорить о нас с Готье, мы поиздевались в другом месте. У нас дома мы тоже побывали.

— И что же, везде все было в порядке?

— Везде и все, — подтвердила Изабелла. — Иначе Диана не выехала бы вчера так спокойно.

— Да, разумеется…

— И кроме того, мы поддерживаем радиосвязь.

— С Парижем.

— Не только с Парижем. С Ранталями.

— С ними?.. — поразился я.

— Я сделала еще один аппарат, для Жанны. Мальчишки, конечно, не в курсе, — добавила она пренебрежительно.

— Ого! — я оценил этот жест. — Но связываясь только в условленное время, мы можем пропустить, если все же что-то произойдет.

— Вряд ли. У Жанны есть свое чутье, которого никто не отнимет. И мы связываемся не только в условленное время. Здесь, на месте, я подключила один аппарат к примитивному фонографу. Так что, хоть мы и не караулим его постоянно, информация может быть записана в любое время.

— А вы не слишком увлекаетесь? — осторожно поинтересовался я.

— Если уж в ход пошли излучатели, думаю, что отнюдь нет. Мы и так технически сильно отстаем.

— Тут не поспоришь. Кстати, почему вы не знали о нападении на отряд? Готье остался без радиоаппарата?

— Верно. Так уж вышло, что оба оказались захвачены вместе с Огюстом.

— Простая удача-неудача, или кто-то знал, за чем охотится?

Изабелла покачала головой.

— Трудно сказать.

— Просто во втором случае это бы скорее всего значило, что кто-то в отряде работал на Клинора. И работал успешно, не разоблаченный. Не вел себя так как Жиро, который тут же полез на рожон.

— Мы не можем этого доказать. Это могла быть и удача. И кроме того, Рауль ведь многое знал о нас заранее.

— Знал, но не где именно ему надо искать подобное.

— Догадываюсь… — пробормотала Изабелла, глядя в стену. — Возможно, он отошел, не преследуя Готье, когда понял, что оба аппарата у него и Готье не сможет с нами связаться вовремя и предупредить.

— Ну, ну… но Готье почти что успел доехать сам.

— Разумеется, так как спешил предупредить.

— Конечно.

— Но это очень плохо, что все это попало к Клинору, мы знаем.

Я только кивнул, потом покачал головой.

— Все-таки, было бы лучше, если бы мы их перевезли…

— Ты просто нервничаешь. Между прочим, как ты себя все-таки чувствуешь? Судя по всему, ты почти полностью восстановился. Ну, не считая естественного переутомления и последних похождений. Как я понимаю, ты больше не принимаешь тот эликсир?

— Вообще-то, — пробормотал я, — если не будет критической необходимости, я бы предпочел больше никогда его не принимать.

— Это хорошо! — энергично одобрила Изабелла. — Значит, все-таки и особенного привыкания он не вызывает.

— На твоем месте я не был бы так уверен. И по-моему, он вызывает очень странные реакции — паранойя с шизофренией вместе взятые. Адекватностью тут не пахнет. Я бы поостерегся…

— По-моему, это субъективно. Ты просто слишком из-за этого волновался и предполагал черт знает что. Это в лучшем случае самовнушение.

— Если оно мешает привыканию, то пусть будет, — сдержанно ответил я.

— Ну, в таком случае, Мишель приготовил для тебя старый добрый настой ивовой коры.

— Вот это гораздо лучше! — обрадовался я, и Изабелла с улыбкой передала мне стоявший наготове на туалетном столике большой стакан из цветного стекла.

— А что там с Огюстом? — спросил я, когда горький настой немного привел меня в чувство и освежил.

Изабелла мгновение помолчала, прикусив губу, прежде чем ответить.

— Тяжело, — сказала она. — Не то, что с теми, кого ты забрал из Труа. Их мы тоже пока заперли, но они не буйствуют, покорны и по-своему счастливы. Счастье, что они тебе поверили. Это все смягчило. Фонтаж рассказывал, как все происходило. Он под большим впечатлением и, кажется, не уверен, на каком он был свете, и на каком остается. И этот занятный тип со своей собачкой… Но Огюст…

— Буйствует? — спросил я.

Она кивнула.

— И сильно. Может, это все-таки была ошибка? — вздохнула она. — Вчера у него была какая-то иллюзия свободы. А теперь иллюзия не-свободы. И кроме иллюзий — все равно ничего… — Изабелла покачала головой, будто не соглашаясь с собственными словами, но то, что чувствовала, она должна была сказать.

Я помолчал, поглядывая то на опустошенный стакан, то на резной столбик кровати, деревянный и бессмысленный.

— С ним есть одна сложность, — продолжала она. — Он нам не просто друг, он один из нас. Как мы можем его обманывать? Даже чтобы успокоить. Мы едва ли можем манипулировать его сознанием, экспериментируя, как с остальными. Он нужен нам настоящий. Он может, в чем-то, бороться со Смирной сам. Но кроме каких-то приступов… Если бы он мог избавиться от установок по самой своей природе — разве Рауль бы не воспользовался такой возможностью? Он знал о Смирне больше всех, и он с ней не справился. Он сделал все так, как хотел Клинор.

— Может быть — в той части, в какой хотел этого сам.

Что-то изменилось в атмосфере, она стала более напряженной и более глубокой стала мгновенная тишина. Я физически почувствовал, как Изабелла впилась в меня взглядом, хоть не смотрел на нее.

— Что значит, в какой хотел сам?

— Он схватил Огюста, с которым они друг друга едва терпели, но не проявил той же настойчивости с Готье. Может, конечно, он упустил его естественным образом, и все же, думаю, он изначально не проявил тут собственной пристрастности, и поэтому у Готье с самого начала было больше шансов уйти от него.

— Но это же…

— Нехорошо, знаю. Но едва ли они могут контролировать свои симпатии и антипатии и сознавать, что является для всех стратегически невыгодным.

— Кстати, об Огюсте, что же все-таки произошло? Диана ускользнула, но ты-то остался, и вы точно схватились. Каким образом тебе удалось потом от него уйти? Он был так невнимателен, намеренно невнимателен? Готье сказал, что разговаривал с каким-то крестьянином, на которого ты выскочил, тот якобы отвязал тебя от седла, а потом проводил к отряду Таннеберга, он же проводил к отряду и самого Готье. Но ведь ты еще умудрился захватить у Огюста оружие… — До меня вдруг дошло, что я так и не успел никому сказать, что Огюст сам меня отпустил, кругом все время были люди, которых не хотелось лишний раз смущать двусмыслицами и подозрениями. Все и так были чересчур беспокойны.

— Ничего я не захватывал, — наконец восставил я справедливость. — Огюст сам отдал мне излучатель. И мою рапиру вернул тоже. А потом отпустил.

— Отпустил?.. — Изабелла неуверенно засмеялась. — Ну, знаешь… в такое я могу поверить только после сказок о Труа. Что ты ему сказал? Обманул? Сбил с толку? Напомнил о чем-то? Как-то достучался? Может, в этом есть ключ к его сознанию?!..

— Ключ, наверное, есть… Только я ничего ему не сказал. Не смог сказать ничего такого, что могло бы на него подействовать… Что бы я ни говорил, это лишь приводило его в ярость. Так что какое там… Своими попытками я ему, похоже, только мешал, он понимал, что я пытаюсь им манипулировать и, естественно, свирепел… Отчасти он понимает, что с ним сделали. И попытки управления им со стороны — его больное место. Мне казалось, он меня убьет. Но он всего лишь довел меня до состояния, в котором я никак не мог на него повлиять. И вот тогда уже, когда помехи кончились, он все сделал сам. Продуманно. И сам задержал погоню. — Огюст вчера вслух по-другому трактовал свои мотивы. Я тоже сперва воспринял их иначе, но был уверен, что прав именно теперь. Он успокоился не тогда, когда «отвел душу» и когда мне «стало плохо», а когда заставил меня разозлиться и вспылить, почувствовал, что больше нет никакой игры, и вот теперь я настоящий. А удар по голове понадобился лишь затем, чтобы не дать мне снова все испортить. — И все-таки, пока не имею представления, как теперь к нему приблизиться и остаться в живых. Как доказать ему, что мы не пытаемся им управлять, тем более что… — я покачал головой.

— Мы будем пытаться, — угрюмо закончила за меня Изабелла. — Как же иначе, раз он едва ли может сам себя контролировать. Кроме каких-то проблесков. Но он не может управлять собой изнутри. А мы не можем помочь ему сделать это снаружи…

— Но раз сам он на что-то способен, может, нам нужно только время?

— Может быть.

— Жаль, что с нами нет Рауля. Какой-то выход точно есть. Не хотелось бы стирать кому-то из нас память, как остальным.

— Память?..

— По-моему, должно сработать, если проделать это аккуратно — заставить их все забыть, что было после определенного момента. Забыть обо всех установках, обо всем, что искажает их сознание. Лучше уж пусть будет просто провал в памяти. В первый раз с Жиро я только попробовал откорректировать его состояние, не очень-то получилось, но я просто не рискнул убрать сразу все.

— А ты думаешь, раньше до этого никто не додумывался?

— Думаю, что додумывались, но главная проблема в массовости. А потом — в длительности провалов в памяти. Препарат действует слишком легко и быстро. А чтобы найти точку возврата, надо с каждым пострадавшим затем возиться по отдельности — искать его собственную, избегая прямых столкновений с первыми установками, не внушить новых, слишком сковывающих и подавляющих сознание.

— А еще — всегда остается опасность, что что-то напомнит о прежних установках, они ведь все равно останутся где-то там, в подсознании, не менее сильные, чем те, что заставят их все забыть. Это может превратиться во что-то неосознаваемое.

— Мало ли у нас всех в подсознании странных вещей? У всех хватает чудачеств. По-моему, должно сойти за норму.

Изабелла помолчала.

— Но только не с одними из нас.

— Верно. Не с одними из нас. С нами все сложнее.

Она чуть вздрогнула. Оттого, что я сказал «с нами», а не «с ними». Все это подобралось слишком близко. Чуть меньше удачи, и в итоге последних дней остались бы только Изабелла — здесь и отец — в Париже.

Средь нашего затишья, быстрый стук в дверь кабинета прозвучал как внезапный крупный град. Изабелла подскочила на месте и кинулась в соседнюю комнату — открывать.

— Нам только что доставили послание!.. — послышался еще из коридора взволнованный, прерывающийся голос Дианы.

— Какое?.. — спросила Изабелла. — От кого? Это?!.. — они чем-то зашуршали, разворачивая. — Вы его открыли? Надеюсь, никто не пострадал? Нужно было отнести в мою лабораторию…

Судя по этим словам — еще одно послание от гения эпистолярного жанра, оставившего свое последнее письмо в роботе-почтальоне две тысячи лет спустя даже не на Земле.

Меня охватили дурные предчувствия, и имя им было легион… но вместе с тем, не только дурные. Вызывающие азарт. Воспользовавшись тем, что девушки находились в соседней комнате, я выскочил из-под одеяла и прихватив ближайшее, что нашлось из одежды — Мишель всегда оставлял рядом готовый комплект на тот случай, если он срочно мне понадобится, — оделся со скоростью, которую стоило бы счесть рекордной, учитывая протесты моих бедных костей. Но вот ведь парадокс, и всем знакомый — когда что-то кажется почти невозможным, оно порой выходит лучше и быстрее чем тогда, когда все в порядке. Как нечто, совершаемое на спор.

— Нет, никто не пострадал, — торопливо ответила Диана. — Мы не все можем сейчас оценить, но… я думаю, что это просто письмо. Он хочет встретиться с нами. То есть с ним! И он думает, что он — наш отец! Все еще! Сумасшествие какое-то!..

— Одичал, — философски заметила Изабелла. И после пары минут совсем уж тихого шушуканья и шуршания, они наконец дружно вошли в комнату. Диана была, уже традиционно, в своем полубоевом наряде, даже с пистолетом за поясом. — Он давно проснулся, можешь все ему сказать… — увидев меня уже во вполне приличном виде, я как раз завязывал шнурки на своем зеленом колете, Изабелла слегка удивилась и последние слова проговорила уже с сомнением — в их необходимости, в силу очевидности.

— Привет, Диана, — воскликнул я бодро. — Может, вернемся в кабинет? Там светлее. А кто посланец?

— Слава богу, мы его не знаем, — отозвалась Диана. — Если вкратце — узнав, что ты здесь и прибыл благополучно, он хочет встретиться с тобой сегодня в час после полудня. В том самом чертовом Лесном домике! Конечно, это очередная ловушка, тут нечего и думать. Неужели он ожидает, что мы на самом деле на это купимся? И все-таки, что ему ответить?

— Пожалуй, я сам ему отвечу. Кажется, пришел наш звездный час. Встретиться с ним стоит. И поговорить. Вдруг, к примеру, он захочет сдаться?

На мгновенье воцарилась гробовая тишина, а потом девушки без тени веселья, но неудержимо, расхохотались.

— Почему он не воспользовался радио? — подозрительно спросила Изабелла. — Он теперь знает все наши частоты.

— Вероятно, он находит это хорошим тоном, — предположила Диана.

Письмо было написано на языке, являвшемся потомком почти всех земных языков, и ни одного из них в отдельности. Тем не менее, оно было написано чернилами и, вероятнее всего, гусиным пером, а на некоторых буквах еще остались еле заметные легкие песчинки. Такой же анахронизм как мы сами. Привычные вещи и совершенно неуместное содержание.

Прочтя письмо, я быстро перечитал его снова, потом еще раз, чуть медленнее, а потом посмотрел на часы.

— Успеваем ответить десять раз… — Я бросил письмо на письменный стол, схватил валявшееся сверху перо и принялся искать чистую бумагу — куда ее тут переложили, пока не было меня и Мишеля?.. Ага, вот, под исписанными листами.

— И все-таки, наступать еще раз на одни и те же грабли, с одним домиком… — с сомнением проворчала Диана.

— Дорога отсюда до его замка займет никак не больше часа, — задумчиво сказала Изабелла. — И я знаю, кого мы можем отправить с ответным письмом…

— Кого? — пораженно спросила Диана, посмотрев на Изабеллу с выражением, ясно говорившим: «И ты, Брут?!..» Пожалуй, я поразился не меньше и тоже посмотрел на Изабеллу выжидающе.

— Жиро, к примеру, — невозмутимо ответила Изабелла. — У нас ведь в замке сейчас полно хранителей.

— Не отдам, — сухо сказал я. — А разве посланец не дожидается ответа?

— Дожидается, — подтвердила Диана.

— Тогда оставьте моих хранителей в покое.

— Большую часть времени они смотрят в стенку и улыбаются. Был шанс для кого-то хоть немного развеяться, — Изабелла пожала плечами.

— Да, хороший из Линна союзничек… — пробормотал я. — Но вы уж извините, сразу говорить «нет» я не буду. Никто из нас не хочет «погони за тенью».

Диана, порывисто подалась вперед, опершись обеими ладонями о край стола.

— Скажи-ка, что мы можем сделать с этим домиком? Подвести новые войска во время переговоров? Постараться нейтрализовать его прямо при встрече?

— Ты имеешь в виду — убить?

— Мне все равно, какое слово для этого ты употребишь!

— А может быть, стоит просто встретиться? И выслушать его?

Диана смотрела на меня с тревогой, недоверчиво. Серые глаза каждое мгновение меняли цвет.

— Ты говоришь это всерьез или нет?

— Всерьез. Я хочу знать, чем именно он руководствовался. Мы должны побольше узнать его здесь, о нем, о его планах, мыслях, заблуждениях, состоянии рассудка. Иначе — это уже погоня за тенью. Прямо сейчас. Он для нас всего лишь абстрактная величина, о которой мы ничего не знаем, кроме того, что он делает «что-то не то». Но что он сам думает об этом? Насколько вообще далеко заходит или не заходит его злонамеренность?

— А разве нам не достаточно?

— Нет. Не достаточно. Как мы можем даже считать его врагом, если ничего о нем не знаем?

Диана ошарашенно открыла рот.

— Да о чем ты говоришь???

— Нет, я вовсе не о «презумпции невиновности», — оговорился я. — Хотя и о ней можно было бы еще подумать, но тут мы зайдем в совсем уж дремучие дебри, если начнем предполагать, что именно или кто именно и когда мог на него повлиять. Если возможно, что мы влияем на других людей и на события в других эпохах, то, гипотетически, и мы от этого риска не избавлены. Мы об этом знаем лучше других. Но я все равно сейчас не об этом. Я говорю о том, что мы не знаем точно, что именно он делает и почему ему это удается. Как он умудрился создать опасность там, где ее вероятность так низка? И это при его-то, мягко говоря, несовершенном, как мы полагаем, состоянии рассудка. Мы должны понять, что он теперь из себя представляет. Какой-то части его личности мы никогда не знали, пусть о чем-то догадывались и строили предположения. И мы тем более не знали его в последние годы жизни здесь. Узнать своего врага — разве это не то, что нужно, чтобы подобные ситуации больше не повторялись? Чтобы, может быть, самим не стать однажды такими же.

— Ты уверен, что уже не становишься таким же? — спросила Диана после паузы, довольно холодно. Но под этим напускным холодом было просто волнение. Опаска. Она хотела предостеречь.

— Уверен. Сумасшедшие не относятся к своему состоянии критически. А я пока отношусь.

Диана фыркнула.

— Если только тебе это не кажется. С твоей-то уверенностью!

— На самом деле, я допускаю такую возможность. Поэтому, что бы я ни сказал, конечно, это будет условностью. И было бы странно ожидать другого.

— Довольно с меня, — проворчала Диана. — Пиши что хочешь, и делай что хочешь! Но ты не хочешь даже обезопасить себя? И не хочешь попробовать закончить все прямо сейчас?

— Диана, — я со вздохом откинулся на спинку кресла. — Ты же прекрасно понимаешь, что он сам этого от нас ждет. Он знает, что мы можем попробовать сделать, так будет ли он рисковать, если мы дадим ему хоть малейший повод сомневаться и перейти сразу к сражению или исчезнуть? Ты думаешь, его остановит какое-то там вероломное нападение, когда он знает, что мы не располагаем никаким серьезным оружием? Он будет готов и подстрахуется.

— Тем более! Зачем ты соглашаешься на эту встречу?

— Это игра, — сказал я. — Правила которой он может соблюсти, пока это его заинтриговывает и развлекает. А мы, тем временем, узнаем больше. Если мы не будем ему угрожать, он тоже позволит себе расслабиться и отложить удар на потом. И чем мы рискуем? Из всех нас я поеду на встречу один. Ну, разумеется, не считая хорошего отряда сопровождения…

— Черта с два!

— Чем меньше добыча, тем менее интересно ему самому из-за нее рисковать. И он тоже будет гадать, что бы это значило. Это его развлечет. Не хочу ни спугнуть его, ни потерять шанс узнать поближе. А там… кто знает? Может, при должной импровизации все выйдет так, как ты хочешь…

— Он может и не заблуждаться на твой счет, братец. Может только притворяться, чтобы ты недооценивал состояние его рассудка. Думаешь, его это не развлекает? Уж наверняка еще как!

— И все же я хочу с ним поговорить, понять, что такое он делает с этим временным потоком, на самом ли деле это может быть фатально. Если кота не раскопать, даже не узнаешь, жив он или мертв, — заметил я аллегорически. — Разве мы не к этому стремились? Не к ответным действиям?

— Ну что ж, раскапывай! — воскликнула Диана. — Тоже мне, Шредингер… Подумаешь, тезка. Да, и еще! Тебя спрашивал один мальчишка.

— Мальчишка?

— По прозвищу Выскочка. Если ты знаешь такого.

— Знаю. Паж Таннеберга. А в чем дело?

— У него к тебе какое-то поручение. Говорит, что это очень важно.

— Поручение? — повторил я заинтригованно. — От кого, интересно? Ну что ж, давайте его сюда… Только… гм… раз уж мы не поговорили с ним вчера, значит, теперь это наверняка может подождать до «после завтрака». Мишеля не позовете?..

Они точно решили, что это разумная мысль, так как одновременно сделали движение к двери.

— Погодите! Только еще один вопрос, который не дает мне покоя. Как вы так крепко сели на шею Оливье и остальным? Нет, не то, чтобы я сомневался, что именно так и будет, и все же — как? Сгораю от любопытства!

Девушки переглянулись и рассмеялись.

— Ну, что касается Оливье, тут все было просто, — сказала Диана. — Мы победили его в поединках. Много раз.

— И беднягу не хватил удар?!

— Галантность ему не позволила. Ты его недооцениваешь. И мы ему сказали, что всему научили нас вы с отцом. Частично-то это правда. И потом, он все понял по-своему. Как и все остальные.

— Это как же?

— Что мы ангелы, посланные на землю с важной миссией! Знаешь, слухами земля полнится. Кое-что кое о ком докатилось и сюда. Срикошетило, и готово — все заранее готовы принять объяснение, о котором никто из нас не заикнется вслух… Кроме некоторых. О том, что было в Труа, мы уже знаем не только от тебя и тех, кто прибыл с тобой. Все сходятся на том, что это тайна, покрытая мраком. Но может, и благодатью. Никто не знает ничего определенного, но надежды работают на нас, и их пока больше чем страхов.

— А что будет потом?

— Потом? — переспросила Изабелла, улыбнувшись. — Потом — будет будущее. Какое-нибудь. Не только «в нашей силе наша слабость», но и «наша сила в нашей слабости» Пусть даже эта слабость — сила. Разве не классика?

— Точно классика! — рассмеялся я.

Выскочка появился в тот момент, когда я поставил в письме точку. Будто нетерпеливо ждал этого мгновения под дверью. Он был чем-то смущен. Я, признаться, тоже. Никогда не умел толком обращаться с детьми. Хотя иногда вполне успешно притворялся, что это не так.

— Ты хотел сказать мне что-то важное? — Я пером показал ему на стул. Выскочка пристроился на краешке и посмотрел на меня настороженно, нетерпеливо ерзая, будто ему и хотелось наконец высказать порученное, чтобы от него избавиться и больше не вспоминать, и что-то его останавливало.

— Э… с вами же правда все в порядке? — поинтересовался он неловко, прочистив горло.

— Насколько это может быть, да, — заверил я озадаченно. — От кого оно, твое поручение?

— От господина графа, — он снова кашлянул и ковырнул пол потрепанным, но крепким сапогом. Что и говорить, выглядел Выскочка куда лучше, чем во время нашей первой встречи в «Старой виселице». — От вашего отца. Он просил передать… э… я не совсем понял. Но это… он сказал, что пароль — какой-то мадьярский герб… я не мог запомнить, и он сказал, что это неважно. Вы поймете. Как-то на «Рры…»

Я засмеялся с облегчением.

— Герб польский. А название и правда неважно, тем более, что ты даже запомнил первую букву.

Выскочка облегченно перевел дух.

— Так вот, значится, он велел передать вам, чтобы вы меня спросили, где я провел детство!

Я с изумлением посмотрел на Выскочку. Выскочка важно таращил глаза и корчил рожи, явно подразумевая, что это что-то очень значительное, хотя он сам еще не знает, почему.

— И где же ты его провел?

— Да где т в этих местах! — одновременно небрежно и чопорно сказал Выскочка, нервно поглаживая свой пристегнутый к поясу кинжал. Сообразив вдруг, что это может быть невежливо, он покраснел и, не зная, куда девать руки, сцепил их вместе. — И знаю кой-какие подземные ходы!..

Я вскочил, выронив перо, чуть не опрокинув чернильницу, да и стол впридачу.

— Стой!.. — выкрикнул я поспешно. — Не говори ничего больше!.. — кажется, увлекшись, я и так уже услышал больше чем нужно. По крайней мере, чем нужно сейчас, перед встречей с Клинором. И чертовски жаль, что мы не услышали этого вчера… Выскочка посмотрел на меня пораженно, с открытым ртом. — Об этом еще кто-нибудь знает? — спросил я.

— Кто-нибудь? — озадаченно переспросил Выскочка.

— К примеру, знал ли об этом де Флёррн? Вы ведь выехали вместе.

Выскочка покачал головой.

— Не. Граф сказал, сказать только вам. И только когда мы прибудем на место. И если все будет в порядке. Все ведь в порядке, верно? — он нервно сглотнул. — Теперь же можно?

Я перевел дух.

— Да. Теперь можно. Но не прямо сейчас. Я скажу, когда. А если бы было не в порядке? Что он сказал на этот счет?

— Тогда, — Выскочка старательно посмотрел в потолок, — я должен был бы сказать то, что знаю, или барону д’Аржеар или господину де Флеррну… — Выскочка запнулся. — Только с ним непорядок… точно… ага… Или дамам… — Выскочка снова порозовел. — Но только когда мы благополучно прибудем сюда, а до того — ни словечка! Сказал при том, чтобы я себя берег и был осторожен.

— Умница! — похвалил я. — Да, теперь все в порядке. Но мне ты сейчас этого сказать не можешь. По крайней мере, пока я не вернусь. Есть одно дело, во время которого мне лучше не знать того, что ты знаешь. — Было уже немного поздно, но хотя бы подробностей я не слышал. Может быть, это излишняя предосторожность, но она не повредит. И если я буду знать что-то определенное, это может сказаться на моем поведении при встрече, скажем, повысить самоуверенность больше чем следует, отвлечь, лишить четкости восприятия.

— Ага… — сказал Выскочка. Потом подтянулся и поправился. — Да.

— Но раз решаю я, в мое отсутствие ты должен все рассказать… — Я на мгновение задумался. Готье все же может упереться рогом и отправиться со мной, хоть это не желательно. — Дамам. Моей сестре и сестре господина д’Аржеар. Они отлично во всем разберутся.

Выскочка удивленно поднял брови, но спорить не стал и просто кивнул.

— И держись к ним поближе, чтобы они не теряли тебя из виду. И ты их из виду не теряй. И больше никому ничего не говори! Ты хорошо меня понял?

— Хорошо, — подтвердил Выскочка.

— Молодец. А я предупрежу их, что они должны тебя выслушать.

Выскочка кивнул. Я одобрительно кивнул в ответ, отпуская его, и сорвавшись со стула, Выскочка с облегчением выскочил за дверь. Славный паренек. Хотя пока он еще не совсем точно знал, как надо разговаривать с нормальными людьми, не пытаясь при этом обчистить их карманы или замышляя нечто похуже, но похоже, он был всерьез настроен выяснить, как это должно быть. Может, и в отряде головорезов Таннеберга ему не совсем место?.. Посмотрим. С другой стороны, там ему, похоже, нравится.

Письмо было отправлено, и до выезда оставалось совсем немного времени. Поколебавшись, я понял, что ехать за Ранталями и уговаривать их вернуться просто поздно. И были еще дела, которые стоило сделать здесь, до отъезда, потому что потом… кто знает, что будет потом, и будет ли у меня еще для этого шанс. А в некоторые моменты жизни хочется привести хоть что-то в порядок.

Диана объяснила мне, как найти его комнату. Как я и опасался, это оказалось не самое удобное помещение в замке. Но все же и не мрачное подземелье, на которое бы только и оставалось рассчитывать, будь он слишком уж буен. Это была просто комната, которой давно никто не пользовался, и насколько я помнил, если вытащить весь хлам, в ней даже не находилось никакой приличной мебели. Разве что в нее могли принести новую, но чем ближе я подходил к комнате, тем это казалось неразумней. В коридоре стоял монотонный грохот. Судя по всему, Огюст изнутри методично выбивал дверь. Рядом на часах стоял Фьери, с одним из своих товарищей, лица у обоих были застывшие, а глаза оловянные. Непрекращающиеся удары в дверь, должно быть, давно довели их до белого каления.

— Давно здесь так? — поинтересовался я.

— Все время, господин капитан, — проскрипел Фьери, похоже, с трудом выйдя из оцепенения, вызванного импровизированным ритуальным «тамтамом».

— Ключ, полагаю, у вас?

— Да, господин капитан. — Фьери явно стоило немалого труда держаться в состоянии вменяемости. Стоило придти сюда сразу же, но я просто был не в силах.

— Дайте-ка мне.

Фьери поспешно исполнил приказ и посмотрел на меня с затаенной надеждой. Не признаваясь, впрочем, на что он надеялся. На то, что я сниму его с караула или на то, что выстрелю в источник шума чем-нибудь, что утихомирит его на пару часов или навеки. Присмотревшись к двери, я невольно хмыкнул. Выбивать-то Огюст ее выбивал, но открываться дверь должна была внутрь, а не наружу. Значит, если ее отпереть, теоретически, Огюст не выпадет сразу в коридор со всеми вытекающими неприятностями от его ловли и водворения обратно. Подумав еще немного, я решил, что входить в комнату с оружием не стоит, оно очень быстро может оказаться направленным против меня самого. Правда, что касается одного лишь физического превосходства, Огюст вполне мог придушить меня голыми руками, и все-таки… следовало проявить хоть какую-то осторожность, хоть в чем-то. Со вздохом, я отстегнул все опасное и острое, с чем уже готовился выехать, и вручил Фьери, посмотревшему на меня на этот раз с ужасом.

— Вы собираетесь войти?..

— Именно за этим мне и понадобился ключ. — Я вставил ключ в скважину и все-таки заколебался. Вот будет смех, если Клинор меня так и не дождется. — Фьери, если будут проблемы, зовите господина д’Аржеар. Он разберется.

— А если вам понадобится помощь…

— Вот тогда его и позовете.

— Но если понадобится помощь немедленно…

— На вашем месте, я бы не рисковал.

Фьери от души крякнул.

— Не беспокойтесь, — успокоил я. — У меня есть пара козырей в кармане. Но вот что еще — сейчас я войду, и вы запрете за мной дверь… Это приказ, Фьери! А потом отойдете от нее подальше, в конец коридора. — Фьери на моих глазах начал покрываться испариной. — А позову я вас аккуратным стуком. Надеюсь, вы поймете, чем отличается аккуратный стук от вот этого?

— Полагаю, что да, — сдавленно ответил Фьери, и я милостиво кивнул ему, собираясь с духом.

— Эй! — крикнул я через дверь. — Огюст! Ты меня слышишь?

— Ублюдок!.. — гневно прорычал тот в ответ. Многообещающее начало беседы. — Я убью тебя!..

— Если ты немного отойдешь от двери, — продолжал я, не обращая внимания на ответ, — я смогу войти, и мы поговорим!

Удары в дверь прекратились.

— Ну давай!.. — недвусмысленно зловеще сказал Огюст.

— Прекрасно! — откликнулся я. И знаком показал Фьери, чтобы он был готов немедленно закрыть дверь. — Три-четыре!.. — Я повернул ключ в замке и толкнул дверь вперед. Черт! Дверь и косяк немного рассохлись, но Огюст достаточно своими сотрясениями разболтал их чрезмерное сцепление, и не успел я вспомнить всерьез о разбитом вчера плече, как дверь подалась и я скользнул внутрь и сразу вбок, чтобы не открывать ее слишком нараспашку. Не тут-то было. Огюст ухватился за внутреннюю ручку и потянул дверь на себя, Фьери, схватившийся за ручку снаружи, с протестующими ругательствами чуть не вкатился в комнату вслед за мной.

— Оставь это! — резко прикрикнул я. Оба рефлекторно отпустили дверь. Сойдет. Я захлопнул створку и прикрыл ее спиной, оставшись лицом к лицу с тяжело переводящим дух Огюстом, так и пышущим жаром. Лицо его побагровело, глаза полыхали молниями, а вокруг облаком повисла жажда убийства. Ключ торопливо повернулся в замке. Приглушенный голос Фьери снаружи забубнил что-то невнятное, но очень похожее на «Ave, Maria…» — Ты действительно этого хочешь? — спросил я, кивнув на дверь.

— Чего — хочу? — недружелюбно спросил Огюст, проследив за этим кивком. Отлично. Пока я слышал только о его желании меня убить.

— Это знаешь только ты. Может, расскажешь? Что ты сделаешь, если выбьешь эту дверь?

— Выйду отсюда! — ответил Огюст.

Он не стал нападать, что-то внутри его сдерживало. По счастью. На это я и надеялся.

Но нужно было отвлечь его и от запертой двери. Сосредоточившись на ней, он ни о чем не мог думать. Просто стучался в нее как бабочка в стекло.

Я мельком оглядел комнату. Черт возьми, в ней действительно совсем ничего не было. Кажется, Диана говорила, что он оказался здесь не сразу. Сперва он начал все ломать, и было это в другой комнате, в той, где он гостил раньше. Диана надеялась, что привычная обстановка приведет его в себя. Пока его не пришлось снова оглушить. Пока никто не знал, что делать с ним дальше.

— А потом — отправишься к Клинору?

— Потом?.. — Огюст моргнул.

— Когда выйдешь из этой комнаты, ты вернешься к Клинору?

Огюст сделал шаг вперед и остановился.

— Нет… — буркнул он, буравя меня сверкающим взором. — Я… — и снова моргнул, будто забыл, что хотел сказать. — Я должен был…

Подталкивать снова мне его не хотелось. Я мог сбить его с направления, которое могло оказаться правильным.

— Должен был… Какого черта?! — он вдруг резко вскинул руку и ударил ею в паре дюймов от моего левого уха, обрушив на злополучную дверную створку. Я не успел отреагировать. Будем считать, что это сошло за спокойствие… — Я должен был…

— Это было вчера, — сказал я, будто входя в холодную воду. — Ты этого не сделал.

— Вчера… — Огюст оторвал руку от двери и отступил на шаг, вернее отшатнулся. Его немного трясло. — Не сделал!.. — пробормотал он пораженно.

— Ты сделал не то, что был должен. Ты сделал то, что хотел. Не то, чего от тебя хотел кто-то другой. Не то, чего хотел я. Только то, чего ты хотел сам. Ты можешь это. Можешь выбирать. Ты должен был вернуться, и не вернулся. Значит, ты не хотел. И значит — не должен, если не хочешь.

Огюст вскинул голову, его ноздри раздулись, и на мгновение на его лице отразилась сумасшедшая радость, почти озорство. Правда, тут же погасшее.

— Не хочу? Не должен возвращаться?..

— Ты никому ничего не должен.

— Никому?.. — Огюст посмотрел на меня подозрительно.

— Именно, — подтвердил я. — Никому.

Огюст склонил голову и задумчиво засопел.

— Это неправильно… — сказал он наконец глухо, но с нарастающим внутренним ревом. — Это было неправильно, что ты вернулся и напал на меня! — Из-за этого он так и не выходил из состояния свирепости.

— Мне так захотелось, — бросил я негромко. И он снова пораженно отступил на полшага. — Поэтому я так сделал. Потому что я хотел, чтобы ты был свободен.

Огюст уставился на меня озадаченно.

— Чтобы я был свободен?..

— Именно. — Я немного отошел от двери. Чтобы не казалось, что я ее перекрываю. И заговорил спокойней и доверительней, сделав допущение, что он меня поймет на этот раз, что он все-таки способен мыслить. — Огюст, исключая детали, ты прекрасно собой управляешь. И если ты был способен сделать это раз, значит, над тобой ничто не властно.

— Да неужели? — с сомнением переспросил Огюст. Несмотря на сомнение, это уже прозвучало с какой-то более живой интонацией чем прежде.

— Да, — подтвердил я. — Извини, не придумал ничего получше, чтобы забрать тебя домой. Да и отомстить, знаешь ли, захотелось…

Пауза. Огюст сощурился, потом по его лицу пробежала какая-то волна, и он испустил смешок.

— Отомстить захотелось?

— Да, знаешь, неуправляемое такое желание! Дурацкое, не спорю. В общем, извини. Чистый импульс. Просто хотелось тебя вернуть. Ну а тут уж решай сам. Как захочешь. Хочешь, оставайся, хочешь, возвращайся, куда бы то ни было. Но нам ты по-прежнему дорог, всем твоим друзьям. Мы будем рады, если останешься. Но и держать — не станем.

Огюст откинул голову назад, посмотрел на потолок, на стены, рассеянно покачиваясь и, обернувшись, снова издал смешок и странно улыбнулся. Тут бы на его месте я спросил: «и какого черта дверь еще заперта?»

— «Извини…»? — повторил Огюст мягко. — Никому не должен?.. Свободен?..

— Так и есть…

— Поль… — проговорил он совсем нормальным осмысленным голосом. — Ты помнишь ту девушку, в Париже, той ночью?..

— Помню…

— Ее зовут Габриэль. Я встретил ее. Там…

— Да. — Мне хотелось сказать что-то еще, но я не знал, что. Огюст изменился почти без перехода. Как и вчера. Казалось, это вовсе не он пытался проломить дверь всего несколько минут назад.

— Как ты думаешь, мы сможем вернуться? — я почти потрясенно посмотрел в его совершенно трезвые глаза. Я надеялся на то, что это произойдет, и сам пытался это вызвать, но внезапность и кажущаяся легкость все равно поражали.

— Огюст?..

— Что?

— Как ты себя чувствуешь?

— Немного странно, — проговорил он медленно. — Но мне кажется… Я не могу поверить…

Огюст посмотрел в сторону, задержал дыхание, потом медленно выпустил воздух.

— Как хочешь. Можешь и не верить…

— Я знаю, почему я здесь. Да… иначе было нельзя… понимаю… Они были правы…

— Они беспокоятся о тебе. Ты им дорог.

— А Габриэль? — печально спросил Огюст.

— Не знаю, — сказал я. — Просто не знаю. Но если мы найдем ее, то попробуем вернуть.

Огюст нерешительно смотрел на меня несколько секунд, и в глубине его глаз что-то вспыхивало, то пугающее, бешеное, то будто просветленное.

— Обещаешь? — спросил он наконец. Свет в его глазах, как будто, победил.

— Обещаю.

Он кивнул и шумно перевел дыхание.

— Только, знаешь, вы со мной все-таки поосторожнее, мало ли что вдруг стукнет в голову…

— Не будем мы осторожнее, — возразил я. — Что-то не хочется, — и он удивленно вздрогнул. А я мягко и аккуратно отстучал на двери кавалерийский марш. Огюст немного нахмурился, как-то заторможенно поднимая руку ко лбу, но тут же, после набежавшей тени, его лицо снова разгладилось и посветлело.

— Теперь ты уйдешь?..

— Ты тоже. — Это было не совсем то, что казалось правильным, но так было надо. На лице Огюста мгновенно сменилась едва ли не сотня самых разнообразных чувств.

— Ты уверен???

— Да, уверен.

Ключ в замке повернулся, и первое, что я увидел за дверью — было бледное как сыр лицо Фьери, с огромными перепуганными глазами. Я тут же бросил быстрый взгляд на Огюста — как я и думал, при виде Фьери он опять непроизвольно напрягся и его ладони сжались в кулаки.

— Вы свободны, Фьери, — сказал я совершенно расслабленным голосом, замечая краем глаза, как эта расслабленность невольно передается Огюсту.

— Господин капитан… — пропыхтел Фьери, пытаясь незаметно подмигнуть — мол, говорю ли я то, что действительно хочу сказать?

— Вы поняли меня абсолютно правильно, — я забрал ключ из его руки и распахнул дверь пошире. — Мы выходим.

Фьери попятился, воткнулся спиной в своего товарища и неловко посторонился. Я ободряюще им улыбнулся.

— Все хорошо… — «Главное, без резких движений», — прибавил я мысленно. — Кажется, это мое… — заметил я небрежно.

— Э… да, господин капитан…

— Спасибо, Фьери.

— Огюст. — Я еще раз внимательно посмотрел на него, когда он уже чуть деревянно шагнул в коридор. На лбу его выступил пот, он едва заметно дрожал, но когда мы встретились взглядами — в его глазах не было ничего безумного, только неуверенность и страх сорваться. Очень человеческие, очень знакомые. — Все будет хорошо. С каждым шагом будет легче, с каждым словом, с каждым вздохом. И помни, — пусть когда-то это было довольно сомнительным девизом весьма сомнительных обществ, но сейчас я не мог сказать ему другого, и верил, что это будет правильно — дьявол коснулся всех вещей мира, но это не значит, что все они окончательно плохи: — «Делай, что хочешь!»

Огюст еле-еле кивнул, будто боясь, что более резкое движение что-то стронет в его голове. И пошел за мной. Аккуратно, осторожно, не отставая ни на шаг.