Ведьмы.Ру 2

Глава 36

Глава 36 В которой говорится о науке и дружбе

Между ногами ему прилетело перило, и Гарри охнул, согнув его надвое.

О пользе отложений меди в некоторых частях организма

Лаборатория располагалась в соседнем строении. Вытянутое, характерной формы стандартного больничного комплекса, оно обращало внимание не столько этой формой или белым цветом, сколько наличием решеток на окнах. И если Наум Егорович правильно понял, то решетки были не из простых. Уж больно форма характерная. Такие выпускает одна небольшая семейная почти фирма, занимающаяся установкой магмодифицированных охранных систем.

Стальная дверь и система пропусков окончательно убедили, что в эту лабораторию заглянуть стоило. Правда, дверь отчего-то была распахнута и придавлена кирпичом, а система не работала. Черные зеркала мониторов пункта охраны намекали, что что-то в этой лаборатории не ладится. У выхода дежурил ещё один санитар, от которого тянуло силой, да и выправка намекала, что службу он начинал отнюдь не в медучреждении. Наум Егорович скукожился, стараясь выглядит безобидным и напуганным человеком. Порадовало, что затекшее от долгого лежания тело само двигалось рывками, угловато.

— Что тут происходит? — доктор остановился на проходной.

— Электричество пропало, — парень поднялся.

— Давно?

— Да только что. Вот было-было, а потом раз и… где-то на линии повреждение.

— Как может быть на линии повреждение, если эта линия… — доктор осёкся и поглядел на пол. Наум Егорович тоже поглядел. Пол был бетонным и укрепленным. Если проводку вели под ним, то у ребят определённо проблемы.

— Пока запасной пытаются подключить, но чегой-то там не выходит, — парень зевнул.

Похоже, несмотря на выправку, спокойная местная жизнь его изрядно расслабила.

— А вы идите. Евгеньич предупреждал. Только спускаться придётся по лестнице, лифты тоже обрубило.

— А… — похоже, желание продемонстрировать чудесную лабораторию исчезло. — Я…

— Идите, там вроде всё норм. Отдельный же источник.

— Это мыши, — сказал Наум Егорович, протиснувшись в узкую щель прохода. Поворотные механизмы пропускного барьера тоже заклинило.

— Что?

— Мыши. Мыши грызут провода. Понимаете?

Доктор ничего не ответил, а вот глянул с подозрением.

— Прошу, — выдавил он, указывая в сторону. Наум Егорович вытянул шею, пытаясь разглядеть хоть что-то, но получилось захватить лишь ещё одну дверь, кстати, тоже кирпичом придавленную. За дверью виднелся кусок коридора.

— А там что? — уточнил он, указывая на дверь.

— Здесь? Это просто ещё один корпус санатория. К сожалению, из-за проблем с электричеством, его пришлось временно… закрыть.

Ага.

И что-то подсказывало, что к проблемам этим чешуйчатый знакомец имеет самое непосредственное отношение.

— Нам туда, — доктор подхватил Наума Егоровича под локоть и потянул в сторону. — Уверен, что в самое ближайшее время проблемы будут решены и мы сможем вернуться к прежней жизни.

Интересные у них санатории. Может, Наум Егорович и не сильно в инженерии всякой разбирается, но цифровой замок на двери узнать способен.

И на второй имелся, причём здесь уже рабочий. А считывал, судя по всему, отпечаток ауры. Недешёвая игрушка. Такие на военные базы поставляются. Ауру подделать сложнее, чем отпечатки пальцев или кровь.

Наум Егорович позволил повести себя.

За спиной молчаливой тенью держался Пётр. Один? Оно-то и к лучшему.

Лестница была узка. Крута.

Стены облицованы плиткой, которая через два пролёта потемнела и обзавелась весьма своеобразным рунным узором. Так бы и не различить, но линзы в глазу отметили слабое свечение.

Вот что они тут испытывают?

Тут же до города рукой подать, а они полигон устроили. И вряд ли новую модель микроволновки изобрести пытаются.

— Далеко ещё? — Наум Егорович вертел головой, надеясь, что камера захватит по максимуму. — Тут темно!

Свет был, тускловатый и мерцающий.

— Это аварийный режим. Обычно лестницу никто и не использует. Зачем, когда лифт есть? А спускаться надо. Вы же, как учёный, понимаете, сколь важна секретность? Когда идёт работа над интересным проектом, над изобретением, способным перевернуть…

Бубнёж доктора был полон искусственного позитива, но путь скрашивал.

Ага.

Ещё одна дверь.

И тоже с замком. А за ней — вторая, которая открылась только после того, как закрылась первая. Наум Егорович заметил и парочку камер.

Всё интересней и интересней.

— Сейчас… одну минуту. Встаньте сюда. Наша система вас запомнит и определит статус, — доктор подтолкнул Наума Егоровича к стене. — Безопасность — превыше всего…

— Ага… — только и получилось сказать.

Дверь отворилась, и пахнуло… чем-то нездоровым. Главное, что Наум Егорович принюхался, но нет, стандартный очищенный воздух, сдобренный цветочным ароматизатором, химозность которого ощущалась особенно остро. Но никакой вони.

Тлена.

Тьмы.

И всё же возникло желание отступить.

— Прошу вас, Николай Леопольдович! Лев Евгеньевич ждёт! — в спину подтолкнули. — Не стесняйтесь. Осматривайтесь…

Наум Егорович не стал отказываться. Коль уж предлагают…

— Это своего рода зона отдыха. Рекреационная, так сказать.

Помещение не сказать, что большое. Впрочем, под землёй же ж. хорошо, что вообще имеется. Стены белые. Потолки низкие, но крашены в один тон со стенами, а потому ощущение, что одно плавно перетекает в другое.

Низкие мягкие диваны.

Столик с кофейным аппаратом. В углу — холодильник, на котором нашлось место микроволновке.

— С питанием проблем нет. Завтраки, обеды и ужины поставляются. Есть отдельный повар. Можно согласовать индивидуальное меня, в зависимости от предпочтений или по медицинским показаниям…

Дверь, почти неразличимая на фоне стены, открылась, пропуская типа в белом халате. Тип был высок, сухопар и благообразен. Такая внешность отлично подходит учёным, аристократам и удачливым мошенникам, поскольку все почему-то думают, что у мошенника не может быть аристократической физии.

— Лев Евгеньевич! — чрезмерно радостно воскликнул доктор. — А я вот привёл… знакомьтесь, Николай Леопольдович…

— Здрасьте, — буркнул Наум Егорович и руки за спину убрал.

А то будут тут всякие трогать. И на этого, аристократствующего мошенника, а может, мошенничествующего аристократа, глянул мрачно, всем видом показывая, что нисколько, ни на волос, ему не доверяет.

— Лев Евгеньевич вам всё покажет и объяснит… но я буду с вами! Не бойтесь!

Прозвучало фальшиво.

— Рад знакомству, — руку Пётр Евгеньевич убрал. — Пройдёмте? Покажу вам… момент, конечно, не самый удачный, но тут уж ничего не поделаешь. Сами понимаете, что порой обстоятельства…

Ещё один болтун.

Ну пускай.

Руки Наум Егорович сцепил за спиной и, согнувшись, всем видом выражая недовольство, двинулся за этим, в халате.

— Всего лабораторий у нас три. Цели у них разные. Первая занимается вопросами фармацевтики, что вряд ли вам интересно…

— Отчего же?

Наум Егорович был уверен, что многоуважаемому Фёдору Фёдоровичу будет очень интересно побывать в подпольной лаборатории, которая фармацевтикой занимается. И судя по тому, что здесь видно — стены из магмодифицированного камня, такое же стекло, мутное, расписанное рунами — в этой лаборатории не наркоту варят. Те, в которых варят, они как-то попроще, что ли, попонятней. А тут… и главное, это ощущение затхлости, тяжелого воздуха, которое не перебивалось синтетическим ароматом магнолии, стало чётче.

— У нас не принято интересоваться работой смежных отделов, — ответили ему мягко, но строго. — Это направление курирует один из моих заместителей. И не стоит стремиться туда попасть.

— Череп вскроете? — поинтересовался Наум Егорович.

— Мы? Зачем?

— Чтобы мозг достать.

Взгляд Льва Евгеньевича был долгим и задумчивым.

— Я вас предупреждал, — сказал доктор. — Боюсь, его состояние… несколько недооценили.

— Я не псих! — воскликнул Наум Егорович громко и нервно. И в узком коридоре его голос породил эхо, пусть и слабое.

— Конечно, нет… — доктор замахал руками, а Лев Евгеньевич снисходительно заметил:

— Мы не занимаемся… извлечением мозга. Зачем это нам надо?

— Не знаю. Может, зелья делаете…

А вот то, как дёрнулся уголок глаза почтенного профессора, Наум Егорович отметил. Чтоб вас… неужели? Нет, не из мозга, но…

Или просто у человека день не задался?

Сперва вон с электричеством неполадки, а теперь ценный специалист оказался не таким уж и ценным? Это куда реальнее, чем то, что в голову лезло. Потому что то, что лезло, годилось разве что для желтых газет.

— … или голоса засовываете, — произнёс Наум Егорович тише. — Паразитов подселяете, чтоб они потом шептали!

— Нет, что вы…

— Тогда ладно, — он кивнул и поинтересовался: — А во второй чего?

— Во второй… а… это артефакторика… сопряжения, рунные цепи. Там в основном одарённые работают…

К счастью, Крапивин одарённым не было.

— Все маги — сволочи, — заявил Наум Егорович.

— Почему?

— Потому что магию из нормальных людей тянут, — сказал он и, воровато оглянувшись, подскочил ко Льву Евгеньевичу, ухватил того за галстук и дёрнул. — Они вот почему маги? Потому что упыри! Их с малых лет приучают жизненную силу тянуть…

— Вы… кажется… — профессор высвободил галстук из захвата. — Переволновались немного… думаю…

— А я предупреждал, — произнес доктор в сторону.

— Думаю, мы продолжим в другой раз…

— Нет уж! — возмутился Наум Егорович, причём искренне. Он ведь толком ничего не видел. Ну лаборатория, коридор, учёные. Потом скажут, что они тут, в подвалах, ромашковый крем варили или вон пельмени лепили. А что под землёй, так для сохранности особо секретного семейного рецепту. — Вы меня зачем вели? Показать! Показывайте!

Эти, в белых халатах, переглянулись.

И прям видно было, как мысли ворочаются.

— Я ж тут работать буду. Буду ведь?

— Конечно, — поспешил заверить доктор. — Будете.

— Вот. Поглядеть хочу. Чем вы занимаетесь?

— Пытаемся добиться стабильности энергетического поля нуль-варианта в закрытом локусе.

Ни хрена не понятно, но Наум Егорович кивнул с важным видом.

— И как? Получается?

— Результаты есть, несомненно, но…

Но не те, которых бы хотелось, судя по кислой роже профессора.

— И в чём загвоздка?

— В изоляции. Существующая не выдерживает, в результате чего имеет место быть утечка, которая…

Дальше Наум Егорович слушал превнимательно, изо всех сил стараясь не зевнуть. Может, реальный Крапивин и понял бы чего из этого словесного потока, но вот сам Наум Егорович лишь надеялся, что речь запишут. А там пусть разбираются, есть ли в этом всём смысл или нет.

— … соответственно, вы понимаете…

А этот, Лев Евгеньевич, как многие учёные, сам своею речью распалился. И идёт. И рученькой машет. Двери открывает, поясняя, что тут, мол, отдел проектирования. Там — личные кабинеты, которые, конечно, не у всех, но имеются. Как и особые преференции.

И выходит, что тут, под землёй, прилично так народу работало. Причём народу непростого. И что-то подсказывало, что всё тут куда сложнее, чем Фёдор Фёдорович полагал.

И опаснее.

— … средней степени защиты. И, собственно, наша гордость… — Лев Евгеньевич остановился перед дверью. Эта отличалась от прочих. Во-первых, формой, ибо была кругла. Во-вторых, сероватым оттенком, который как-то очень уж бросался в глаза, и тусклым свечением рун, что протянулись по кругу.

Пентаграмма в центре также намекала, что дверь эта — не просто так дверь.

— … зал, где находится наша энергетическая аномалия, которая, собственно говоря, и является объектом нашего внимания.

Аномалия?

Энергетическая?

Вот как-то это словосочетание прям напрягало. Наум Егорович в аномалиях не очень разбирался, тем паче энергетических, но случалось пару раз в оцеплении стоять, на пробоях, которые умники аккурат аномалиями именовали.

И в последний раз пришлось тяжко.

Очень тяжко.

Пятерых ребят хоронить пришлось, которых твари, с той стороны выбравшиеся, положили. Ту дыру захлопнули. И территорию зачистили. И закрыли, само собой. А они тут… выходит…

Чтоб…

Первое желание было активировать сигнал. Но его Наум Егорович подавил. И, сглотнувши, севшим от волнения голосом, поинтересовался:

— Это… — голос сам собой дрогнул. — Это… что? Пробой?

А то мало ли. Вдруг они там какой высоконаучной хрени понапихали, с катушками, проводками и лампочками мигающими. И она чего-то там генерирует, чего ни увидеть, ни пощупать.

Да и в целом.

Скорее всего так и есть. Ну не психи же они и вправду пробой под землю упрятать и надеяться, что эта, пусть и многажды укреплённая дверь, хоть как защитит при полноценном прорыве.

— О, вижу вы действительно в теме, — Пётр Евгеньевич очень даже обрадовался. — И впечатлены…

— До самых печёнок, — искренне признался Наум Егорович.

А если пробой…

Там, на местах пробоев, не даром карантинные зоны организуют. Там ведь это… остаточное излучение. Энергетика демоническая, мутагенная. В голове то и дело всплывали обрывки подслушанных некогда разговоров, которые не особо раньше интересовали, а теперь…

— Не стоит переживать. Нам в целом удалось локализовать данное явление.

Идиоты…

Учёные идиоты.

— Это даже не пробой, скорее прокол пространства, который в любом случае схлопнулся бы, но благодаря последним разработкам нам удалось добиться некоторой стабильности. Более того, мы научились собирать и концентрировать энергию, которая в дальнейшем может быть использована. Вы ведь понимаете, какие перспективы открываются перед человечеством?

Руны на двери засветились.

И потянуло с той стороны знакомо так… стабилизировали? Да хрена с два. Не дали захлопнуться локусу, но и только. Сколько они его уже тут держат?

— Новые лекарства, новые артефакты, созданные на совершенно иных принципах…

— И мыши, — произнёс Наум Егорович презадумчиво.

— Мыши? — Лев Евгеньевич отвернулся от двери. — Какие мыши?

— Новые. Вы же сказали, что лекарства новые. И артефакты. И мыши тоже новые. Такие, знаете ли, саблезубые. И в чешуе. Она ещё огнём горит. Как у Пушкина. Читали?

— Эм… случалось, — взгляд, который Лев Евгеньевич устремил на доктора, державшегося за спиной Наума Егоровича, был весьма выразителен. — Мыши — это, безусловно, серьёзно. Но, может, вы хотите взглянуть на схемы? Мы пытались расширить… локус, однако, как я уже сказал…

Наум Егорович слушал внимательно.

Иногда кивал.

— И что вы об этом думаете? — поинтересовался Лев Евгеньевич, открывая дверь. — Прошу. Это моя личная территория. Вот тут документы. Вот чертежи… пока распечатка, сами понимаете, прямо допустить к проекту мы не можем, но хотелось бы услышать мнение.

Листики.

Схемы какие-то. Что на них — не понять. То ли пушка, то ли микроволновка в разрезе, а может, и вовсе бомба атомная. Хотя нет, устройство атомной бомбы Наум Егорович изучал. Не похоже. Но чертежи он просматривал старательно, чтоб точно хорошо записались.

А потом, отложив в сторону, потёр подбородок.

— Всё сложно, — произнёс он, устремив взгляд на потолок. Под потолком поблескивала камера, и стало быть, приглядывают. Хотя логично. Вряд ли этот умник всё тут возвёл.

Нет, это чужая игра, в которой Лев Евгеньевич лишь фигура. Не самая последняя, ценная даже, но и не такая, чтобы действовать свободно.

— Очень сложно… понимаете… дело в том, — Наум Егорович воровато оглянулся и, устремив взгляд на доктора сказал. — А вы ему доверяете?

— Ему?

— Ему, ему… вон как прислушивается. И рожа у него такая…

— Какая?

— Круглая больно. Людям с круглой рожей доверять нельзя.

— Почему?

— Потому что круг — фигура ненадёжная. И этот ваш… тоже. Он думает, что я сумасшедший. Вы поглядите, поглядите, точно ведь думает.

Лев Евгеньевич поглядел. И по его лицу было очевидно, что где-то он с доктором согласен. Правда, не очень понятно, с кем именно, но тем не менее.

— А я не сумасшедший.

— Конечно, нет.

— И знаю правду. За всем стоят мыши!

— Саблезубые?

— И чешуйчатые, — добавил Наум Егорович. И ещё тише произнёс: — Они желают захватить мир. Во славу мышиного императора!

Что-то в дальнем углу брякнуло, заставив Льва Евгеньевича подскочить.

А то…

— Видите. Слушают. Мыши и голоса. Мыши снаружи, а голоса внутри.

— Сейчас?

Наум Егорович кивнул, но уточнил:

— Сейчас молчат. Но вообще да, внутри. Так, щекочутся. Череп. Это неприятно. А ещё грозятся его вскрыть и достать мозг, если я вам помогу.

— Кажется… — выражение лица Льва Евгеньевича было трудноопределимо. — Вам стоит… отдохнуть… мы пока… подумаем, как вас можно защитить. Вы присядьте. Присядьте… вот, на диванчик.

Диванчик тоже имелся.

— А я выйду… ненадолго…

И вышел.

С доктором.

Наум Егорович склонился над чертежами. Потом почесал нос, изо всех сил стараясь не пялится на камеру, и пробормотал:

— Мыши… везде мыши! И голоса… но ничего… мы их обманем… всех обманем, да? Мы сделаем бомбу! — это он произнёс громко и радостно. Почему-то казалось, что профессора не только смотрят, но и слушают. Пусть вот и послушают.

Никто в здравом уме не допустит к работе не совсем нормального человека, который планирует сделать бомбу. Хотя, конечно, никто в здравом уме и с пробоями связываться не рискнёт, но…

Листик он поднёс к носу.

Понюхал.

Потом встал, прошёлся по кабинету и, оказавшись у порога, положил листик на пол.

Прислушался:

— … а я предупреждал, что он не в том состоянии, чтобы работать. Вы ведь сами слышали этот бред! — доктор говорил громко и нервно, явно оправдываясь.

Второй листик лёг рядом с первым и, задумавшись, Наум Егорович повернул его одной стороной, а потом другой. Нет, что-то было в этом рисунке такое, негармоничное.

— … да, несомненно, это может быть следствием интоксикации. Я не знаю, в какой дозе ему давали препараты, а побочки у них, сами знаете, хватает. Но возможно, что дело не в лекарствах.

— И как понять?

— Я не психиатр! Хотите, консультируйтесь…

— Да что вы так нервничаете⁈

— Да потому что сначала одно требуют, потом другое… я предупреждал, что препарат нестабилен? Предупреждал. Что нужны клинические испытания, исследования, что нашей группы мало, а в итоге… да и исполнитель опять же. Извините, но та особа не производила впечатления человека, который будет действовать строго по инструкции. А теперь кто будет виноват? Я?

Рисунок не складывался.

Вот некрасиво и всё тут.

Наум Егорович поменял листики местами.

— Никто вас не винит. В самом-то деле… я просто хочу понять, как нам стоит поступить… на данном этапе, конечно, скорее нужны его патенты, чем он сам, но в дальнейшем… придётся или искать нового специалиста, или…

— Если так… думаю, откапать недельку. Витамины там, физраствор. Стимулируем работу печени и почек. Если дело в химии, то выведем. Ну или будет ясно, в химии ли дело. Так-то, даже с шизофренией люди работают. Главное, вывести из острой фазы.

— Знаете… — прозвучал нервный смешок. — Я не готов в наших условиях брать в команду работающего шизофреника…

Какой умный человек.

Жаль, что в остальном дурак.

А листики состыковались. Наум Егорович не знал точно, что у него вышло, но ничего так… дверь открылась и Лев Евгеньевич едва не наступил.

— Что вы…

— Красиво, — сказал Наум Егорович. — Видите?

— Я… погодите… так… осторожно, только… ну конечно! Необходимо дублирование… контуры нужно разделить физически, тем самым…

Лев Евгеньевич явно вдохновился.

Аж приятно стало. Порадовал хорошего человека. Ладно, судя по всему, не очень хорошего, но ведь всё равно порадовал.

— Знаете, кажется, я несколько поспешил… буду рад сотрудничеству… — Науму Егоровичу потрясли руку. — Отдыхайте и возвращайтесь. Нам нужны люди с таким нестандартным мышлением… кто бы мог подумать, убрать питание, заменив…

Назад возвращались в тишине.

И уже на улице Наум Егорович вдохнул теплый воздух, сказав:

— А день-то хороший…

— Чудесный просто, — буркнул доктор. И Пётр появился из ниоткуда, заняв место за плечом. — Сейчас мы вас устроим в нашем… санатории. К сожалению, сами видите, ситуация неоднозначная. Надеюсь, ремонт не займёт много времени, но пока идёт, придётся потерпеть. Постараемся найти вам хорошую палату…

С соседом.

Палата располагалась возле туалета, хотя им внутри и не пахло. Комната была невелика. И место в ней хватило на пару кроватей, стол и две тумбочки. Прям типично-больничная обстановка.

— Это… что? — доктор указал на человека, который лежал на кровати, заботливо укрытый тонким одеяльцем. — Это… кто?

Пациент тоненько всхрапнул и повернулся на спину.

— Что он тут делает⁈

— Распоряжение Вахрякова.

— Что⁈

— Сегодня привезли, — Пётр поправил сползшее было одеяльце.

— Почему я не знаю?

— Без понятия. Все вопросы к начальству.

— Господи… как работать в таких условиях⁈ Николаю Леонтьевичу покой нужен, а тут…

— Он спокойный вроде, — Петр не особо впечатлился и повторил. — Говорю ж, все вопросы — к начальнику охраны. Моё дело маленькое…

Помолчал и добавил:

— Ты бы, док, тоже не кипишил. Это ж на пару дней всего. Один алкаш, второй шизик. Как-нибудь да уживутся. Может, подружатся ещё.

Прозвучало на диво многообещающе.