Ваше Сиятельство 11

Глава 20 Без нее никак

Перейдя на другую сторону улицы, Бабский наклонился над одним из мерзавцев, осторожно потянул его за плечо и с удовлетворением заключил:

— Этот преставился. Второй тоже угрозы не представляет. С вашего позволения, господин Макграт, присвою себе пистолетик. Дерьмо, конечно — «Silver Hook», но на первое время сойдет. Надеюсь, мы свои стволы скоро получим? — спросил он то ли меня, то ли Бондареву, повернувшись вполоборота к ней.

Быстро преобразился пудель императрицы. Едва убедившись, что мой порыв пристрелить его, был шуткой, Леша снова стал энергичным и не в меру болтливым. Он говорил что-то еще, рассуждая насколько дерьмовое место этот район. Я почти не вникал в его слова, лишь кивнул и вернулся взглядом к сидевшему на корточках англичанину:

— Так поясни, чего эти гориллы Сладкого потревожили ваш благодатный район?

— Ну… — Танос судорожно дернул плечами. — Ну…не знаю толком. Искали Чику и Котенка. Котенок — он у нас свежий, дней пять как или меньше. Шухер его притянула — дрыгает он ее. Она же визжит, когда ее дрыгают. Знаете? А Котенок он какой-то неправильный — не наш. К тому же он трус и идиот. Не… не так. Он был трусом и идиотом — мы так думали. А потом оказалось, что он завалил людей Сладкого Хариса, чтобы забрать у них ключи от сейфа с наркотой. Значит уже совсем не трус. С Чику все это они провернули. Идиоты, думали, что им за это ничего не будет. В общем, что-то такое… Я в точности не знаю, господин, Ма… Мак…гарт. Честное слово! Знаю лишь, что об этом сегодня в Уайтчепеле только и говорят. Причем все говорят разное. Еще я слышал, что Чику вроде уже поймали, а Котенок исчез куда-то. А еще говорят, что Котенка прикрывает какой-то сильный маг, поэтому он такой дерзкий и неуловимый. И вообще, его к нам заслали конкуренты Хариса. Может даже сам мистер Чен.

Из сбивчивой речи англичанина вырисовывалось мало ясного, однако нечто подсказывало мне, будто все это как-то связанно с содержимым нашей ячейки, украденным из камер хранения. И еще почему-то связано с Майклом. Пока я представить не мог, каким боком Майкл имеет отношение к этой истории. Моя интуиция иногда выкидывает странные фокусы: бывает, безбожно врет, а бывает, спасает мне жизнь ценными подсказками или приводит к цели самым неожиданным путем. Увы, говорит она со мной не всегда. Бывает, настойчиво молчит, даже когда я ее спрашиваю по всем канонам общения с трансцендентным. Однако сейчас она начала нашептывать что-то смутное, связывая практически смертельные ранения Майкла Милтона со Сладким Харисом и последними событиями в Уайтчепеле. У меня даже мелькнула совсем шальная мысль: уже не барон Милтон тот самый «Котенок», о котором вещал перепуганный англичанин. Ведь именно так я мысленно называл Майкла: котенок моей мамы. И то, что он трус и человек очень странный для этих мест — тоже реальный штрих к него портрету. Вот только, фраза, будто этот самый Котенок завалил людей Сладкого Хариса никак не могла относиться к брату Элизабет. В общем, пока все приобретало крайне смутные очертания и было противоречиво. Ясно оставалось лишь одно: нужно поскорее найти Сладкого Хариса.

Достав сигарету, я спросил жалкого «бога смерти»:

— Знаешь, где искать Хариса?

— Так все знают. Там, — «бог смерти» махнул рукой куда-то в темноту. — В башне Клиффорда. Его офис занимает весь 17 этаж. Но уже поздно, наверное. Вечером его там не будет.

— А где он будет вечером? — Элиз, до сих пор молчаливо слушавшая наш разговор, подошла ближе.

— Не знаю, мэм, — Эндрю Берч приподнял голову, настороженно глядя на Элизабет.

— Пристрелю тебя за «мэм», — Стрельцова навела на него ствол «Стальной Правды».

— Простите, мэм! — он закрыл рот ладонью и в нее отчаянно добавил: — Простите!

— Хорошо подумай, где искать этого ублюдка Хариса, а то нам сильно захотелось его наркоты! — Элиз щелкнула дозатором остробоя.

— Думаю дома или… Или в клубе. Да, в клубе! — утвердился он. — У него свой клуб, он там по вечерам может быть! Но я не обещаю, госпожа! Вы поймите: где я и где Сладкий Харис!

— Где его дом? Адрес! И где клуб? Расположение, название! — не опуская остробой, продолжила Стрельцова.

— Дом на Гравелл-лэйн. Адрес не знаю. Клянусь! Но там любой подскажет! — пылко заверил англичанин. — Узнать легко: такой большой, трехэтажный особняк со статуями и садом. А клуб здесь недалеко, на Элисан-стрит. Называется «Микос Дримс». Только не говорите, что я вас навел!

— Знаешь, где все это? — спросил я Элиз.

— Нет, но найдем быстро, — уверенно ответила баронесса. — Идем?

— Остановись Евклид! Хватит уже!.. — Елена Викторовна запрокинула голову, уклоняясь от его наглых поцелуев.

Однако барон не остановился и принялся целовать Елецкую не в губы, а в шею. Он знал, что ей это нравится особо и даже заподозрил, что графиня намеренно заняла такую позу на тесном диванчике.

— Лен, я тебя люблю, понимаешь? Уже столько лет! И буду ждать столько, сколько еще потребуется. Ты же сама себя знаешь: тебе скоро надоест этот англичанин. Лен… — он попытался заглянуть в ее теплые, карие глаза в которых хотелось утонуть навсегда.

— Он мне не надоест — не строй иллюзий! И не будь таким наглым! — возмутилась Елецкая, чувствуя, как мужская ладонь, гладит ее колено и поднимается выше.

Вино вскружило голову не только Евстафьеву, но и ей самой и в какой-то миг графиня подумала, что она не против такой бессовестной ласки. Наверное, Елецкая была даже не против еще большего бесстыдства и не против потом немного поиграть Евклидом, как уже было в жизни много раз. Но из прошлого опыта Елена Викторовна знала, что он потом не отлипнет.

— Тебе, Леночка, всегда все надоедают. В университете Сокольцев надоел тебе на следующий месяц. А после него Сергея Вернадский — сколько было его в твоей жизни? Не более полугода! Даже Петр тебе надоел через несколько лет замужества!

— Ни слова о моем муже! — резко осекла его Елецкая.

— Лен, давай будем честны, ведь постоянный только я. Это же правда, Лен. Ну, скажи «да», — он потянулся к ее губам.

— Нет! — ответила Елецкая, но позволила короткий поцелуй в краешек губ.

— Ну зачем боги послали этого Майкла⁈ Зачем я впустил его в свой дом⁈ — ладонь Евклида тепло и нежно гладила бедро графини выше колена. — Да, он смазливый, молодой, но он не тот мужчина, который тебе нужен! Леночка, пожалуйста!.. — поцелуй барона снова обжег ее кожу выше ключицы, а потом ниже.

— Евклид, он именно тот, кто мне нужен. Пожалуйста, успокойся, — смягчилась Елена Викторовна. Положила ладонь на затылок Евстафьева и взъерошила его волосы, в которых кое-где серебрилась седина. — И не дави на меня, ты же знаешь, я это не люблю!

— Я не давлю — я тебя просто умоляю! — он вскинул голову, посмотрел на нее масляными глазами и уронил лицо в ее декольте. Точно пес схватился зубами за атласную ткань и зарычал.

— Евклид! Не сходи с ума! — Елецкая попыталась его удержать, чувствуя, что в этот раз, она может не устоять. От его ласки, поцелуев низ живота потеплел. Это возмутительное тепло волнами пошло по телу, которому захотелось большего. Между ног стало очень влажно.

— Я хочу тебя! Очень хочу! Никогда никого не хотел, как тебя! — он лизнул верх ее груди, попытался оттянуть зубами ткань так, чтобы добраться до соска — тот, отвердевший, призывно проступал под платьем.

— Все, Евклид! Я сказала, все! Остановись! — Елецкая оторвала его голову от своей груди. — Давай по-прежнему будем друзьями.

— Мы не были друзьями. Мы были любовниками! — возразил Евстафьев, жадно лаская ее голое бедро. — И откуда появился этот Майкл⁈ Боги!

— Вот именно — боги! Они послали его мне. Я от тебя устала. Ну правда. Ты должен это понимать, — Елена Викторовна, как бы извиняясь, улыбнулась ему. Былая легкость их отношений исчезла еще год назад или раньше, и Евстафьев графиню тяготил, а Майкла в самом деле ей будто послали боги. Он стал для нее невероятной радостью и утешением в те тяжелые дни, когда с Сашей происходило что-то странное и даже страшное, да и вся жизнь слишком выбилась из привычного русла.

— Прости, Лен. В самом деле я бываю слишком навязчив. Это потому, что ты для меня так много значишь. Я не могу смириться, что рядом с тобой этот англичанин. Прости… — барон вздохнул, убирая руку из-под ее юбки. — Поцелуй меня как раньше, и я пойду, — он произнес это таким голосом, что Елецкой стало трудно отказать.

Она с полминуты с грустью и сожалением смотрела на барона, потом поцеловала в губы. Конечно, не так, как раньше, но с теплом.

— Ступай, уже поздно. Я хочу спать, — Елена Викторовна встала с диванчика, давая понять, что желает остаться одна.

— Ты — заноза в моем сердце. Я так радовался, когда ты приходила в наш дом. И все эти шумные вечеринки знаешь, для чего я собирал? — он тоже встал. — Чтобы видеть на них тебя с Петром. Вернее только тебя.

— Не надо слишком преувеличивать. У тебя хватало интересов помимо меня. Помнишь, как ты меня разозлил своей виконтессой Крымской? Поэтому не строй из себя наивного, по уши влюбленного мальчишку! Ты… — на губах Елецкой отчего-то заиграла довольная улыбка. Графиня, выставив указательный палец в сторону барона, произнесла: — Хитрый лис! Искушенный и бессовестный соблазнитель! Ты постельный негодяй!

— Лен… Ты все это не так представляешь. Да, за мной много грехов, но все не совсем так, — он тоже заулыбался и даже опустил глаза.

— Вон отсюда! — Елецкая топнула ножкой, при этом графиня явно не сердилась.

— Я ухожу полон надежды. Позволь мне появляться иногда? — Евстафьев шагнул к Елене Викторовне и положил ладонь на ее талию.

— Ступай, — настояла она, сама не понимая, почему не говорит ему сейчас «нет».

— Уже иду, — он обнял ее и поцеловал.

Графиня отвернулась, подставляя его сухим и горячим губам щеку и шею. При этом она почувствовала низом живота его крупный, твердый как камень член, отчего Елену Викторовну снова начал пробирать жар. Такой, что ей стоило немалых усилий, чтобы оттолкнуть барона и настоять:

— Уходи!

Когда Евклид Иванович вышел, Елецкая еще долго стояла и приоткрытой двери, слушая его удалявшиеся шаги, доносившиеся обрывки разговора с дворецким. Затем заперла дверь в свои покои и подошла к столу. Подняла бокал, хранивший на хрустальном крае след ее помады, и допила остаток вина.

Включив еще один светильник, Елена Викторовна щелкнула тугим тумблером коммуникатора, глядя как на светлеющем экране из рассеивающего тумана проступает Багряный дворец. Сейчас ей хотелось видеть Сашу и Майкла — слишком много было мыслей о них за этот день. Графиня даже собиралась помолиться за них двоих Артемиде, причем не в домашней комнате богов, а поехать в храм на Гончарной, но не сделала этого как раз из-за визита Евстафьева. Надев на голову управляющий обруч, Елена Викторовна нашла место, где хранились фотографии, собранные ей. Особо много было там фотографий ее сына, которые когда-то делал Петр. Был здесь и Майкл и… Снова на глаза попала фотография Евстафьева еще молодого в университетских годы. Казалось, Евклид неотрывно преследовал ее всю жизнь. Она много раз прогоняла его, ругалась с ним, какие-то моменты жизни даже ненавидела его, но он снова и снова возвращался.

— Какой же ты назойливый, Евклидушка! Ну почему ты меня, не оставишь в покое? Может я сама этого не хочу? — прошептала она, и выдвинула ящик стола, где лежала коробочка с сигаретами «Госпожа Аллои». Подняв крышку, достала одну и вернула на экран фотографию Майкла. Окруженный ореолом туэрлинового света англичанин смотрел на нее точно бог.

Снова Елецкую наполнили терзания: все ли получится у Саши? Сможет ли он вернуть Майкла и при этом не пострадать сам? Саша должен суметь, ведь он тоже почти как бог. Хотя для нее он остается ребенком, и душе так трудно принять, что он совсем взрослый, самостоятельный, при этом все, что происходит вокруг него, может происходить только вокруг бога. Но даже богам нужна иногда помощь.

Графиня перевела взгляд на статуэтку Геры, доставшуюся еще от мамы и стоявшую у на столе. Отложив сигарету, сложила в прошении руки на груди и произнесла:

— Величайшая! Молю тебя, позаботься о моих самых любимых мужчинах! Защити их! Укрой своей небесной заботой! Пожалуйста, Величайшая! Очень, очень прошу!

Минут десять графиня сидела в молчании, прикрыв глаза. От вина мысли вились путаные: то в них снова появлялся Евстафьев, то Майкл, то университетское прошлое, тронутое Евклидом. Иногда мысли вытеснили ощущения в теле, разбуженные бессовестными прикосновения барона Евстафьева. Он — еще тот демон искуситель: умел дразнить, играть ее телом.

Елена Викторовна прикурила, пытаясь успокоиться, но табачный дым не успокоил, а лишь больше вскружил голову. И даже пришла такая кощунственная мысль, что не стоило так настойчиво прогонять барона. Внизу живота снова потеплело, графиня отложила в сторону дымящую сигарету и выдвинула нижний ящик стола. В нем, в дальнем углу она нащупала продолговатый предмет, завернутый в шелк. Достала его, развернула. Предметом оказался фаллос сделанный из особого упругого, отчасти мягкого пластика. Этой штуковиной графиня не пользовалась давно, а вот сейчас захотелось. Евстафьев всегда влиял на нее дурно. Он ее искушал. С университетских времен он толкал ее на поступки, за которые потом было стыдно. И потом еще этот бессовестный наглец говорил, что любит ее! Любит ее всю жизнь!

Приподняв юбку, Елена Викторовна тихо оттянула резинку трусиков. Кончики ее пальцев ощутили жесткие волоски. Раньше графиня тщательно брила себя там, но Майкл… Он сказал, что любит ее в самом естественном виде. Ради него Елецкая пошла на компромисс: короткая, аккуратная поросль. Пальцы правой руки графини слегка мяли, поглаживали ее, почти так, как это делал барон Милтон, и воспоминания о нем: об их безумных ночах и днях; о самом перовом разе нахлынули с новой силой.

А ведь первый раз случился у Евстафьева. В беседке в саду, когда Елецкая уединилась туда с Майклом от надоевшего шума, веселья, царившего в особняке Евстафьевых. Там она целовалась с Майклом. Целовалась уже не первый вечер, но англичанин все равно оставался слишком робким с ней. Лишь потом, чуть опьянев от вина, он начал проявлять все больше мужской смелости, которую она так ждала.

Палец графини проник между разошедшихся губок. Она прикрыла глаза и провела им по щелочке, прислушиваясь к ощущениям. Теперь тепла внизу живота стало так много, что он начал превращаться в жар. Пальчик будто без ее воли прошелся там еще и еще, собирая влагу — ее становилось все больше и больше. Нежный бугорок выше заветного входа в ее розовую пещерку тут же возбудился, вырос. От прикосновений к нему по телу пошла дрожь.

Перед мысленным взором Елены Викторовны снова возник Майкл: молодой, почти невинный, прекрасный и полностью раздетый. Со вздыбленным, чуть повернутым на бок членом. На какой-то миг Майкла сменил образ Евклида Ивановича, и Елецкая застонала то ли от мучительных ощущений от игры своей руки, то ли от нежелания вспоминать о Евстафьеве именно сейчас. Жар пошел по коже. Елецкой безумно хотелось, чтобы в эту минуту ее тяжелые груди властно сжали мужские руки, но увы графиня была сейчас одинока еще более, чем в первые месяцы после гибели Петра.

Подрагивая от желания, Елена Владимировна дотянулась до дилдо, лежавшего на столе, стиснула его в левой ладони крепко, так, что побелели пальцы. Другой рукой торопливо приспустила трусики, развела шире бедра. Шумно втянула носом воздух, насыщенный ароматным дымом горящей сигареты.

— Майкл, пожалуйста, вернись скорее! — прошептала она, скользя округлым кончиком дилдо между влажных губок. — Майкл!

Почти сразу она нашла свой чувственный вход, нажала с осторожностью, погружая в себя первые сантиметры игрушки и застонала, уронив голову на спинку кресла. Застонала от ощущений, столь сильных, что казалось сердце вырвется из груди. Поначалу неторопливо и плавно Елецкая начала водить дилдо в себе, погружая его с каждым толчком глубже, слегка поворачивая, дразня свое лоно неровностями.

Желание и без того безумное стало охватывать ее все сильнее. Воздух, вырывавшийся из груди, казался горячим. Перед мысленным взором возникали непристойные сцены, большая часть которых, была ее фантазиями, пока еще нереализованными. Удерживая дилдо, Елецкая уже почти не шевелила рукой, но двигалась навстречу своей игрушке всем телом, ерзая в скрипящем кресле. Ее фантазии вдруг сменило воспоминание, как Майкл Милтон однажды взял ее сзади в номере гостиницы. От этого графиня вскрикнула и бедра ее судорожно задрожали.

Содрогаясь в оргазме, Елецкая не заметила, как слева от нее вспыхнул золотистый свет божественного портала. В комнате появилась Гера.