Вампиррова победа

1

Дэвид ушел из палаты дяди еще до полуночи. Шея, казалось, была набита горячим песком. Глаза слезились от усилий, с которыми он всматривался в лицо старика, пока тот гипнотическим бормотанием выкладывал все, что знал о разновидности вампиров Леппингсвальта.

Их нельзя пронзить колом в сердце, племянник; чеснок их не беспокоит и свежие лепестки роз тоже; и на святую воду и распятия им наплевать. Но их тревожит яркий свет — выводит их из себя, приводит в смятение, лишает ориентации в пространстве. Они чураются яркого света дня. Особенно противен им солнечный свет. Он причиняет боль их приспособившимся ко тьме глазам, понимаешь? Но действие света будет лишь временным.

И так далее и тому подобное, пока слова раскаленными камнями не загромыхали в мозгу Дэвида.

Прямо сейчас ему хотелось изрядно напиться, может, водкой или бренди пополам с портвейном. Да чем угодно, лишь бы градусов побольше.

Но ему предстоит работа.

Ах вот как, снова разыгрываем Иисуса Христа, доктор Леппингтон, принялся подначивать внутренний голос. Да пусть этот ублюдочный городишко катится ко всем чертям! Оставь эту дерьмовую дыру вампирам. Пусть их, пусть высосут какую ни на есть кровь, если что осталось в этой паршивой провинциальной деревушке.

Пересекая автостоянку, Дэвид потряс головой. Нет. От такого не уходят.

Ветер теперь чуть не сбивал с ног, визгливо кричал в телефонных проводах, раскачивал стонущие под его напором деревья.

На уровне головы Дэвида пронеслось несколько пустых шуршащих пакетов. А в вышине по небу неслись облака, как спасательные плоты, которые отчаянно пытались бежать из этого Богом забытого уголка Англии.

Отпирая машину, он чувствовав на себе взгляды, следящие за ним из теней, и знал, чьи это взгляды. В мгновение ока эти существа способны налететь на него, разорвать его кожу и выпить из его плоти кровь, как беспризорник высасывает из губки банную воду.

Он открыл дверь машины.

Нет. Пока они на него не нападут.

Пока еще они нуждаются в нем смертном. Им нужен человек, способный действовать при свете дня и при этом возглавить вампирские орды, чтобы развязать войну против всего мира за пределами Леппингтона.

Тут ему пришло в голову, что для всех было бы лучше, если бы он позволил им считать, что он так и сделает. Что он, Дэвид Леппингтон, с готовностью примет лредназначенную ему роль. Что он станет главарем этих немертвых, он, последний из Леппингтонов, станет королем вампиров.

Дэвид кисло улыбнулся, когда внутренний голос подсказал ему слова:

«Одни рождаются для величия, другим оно даруется...»[20].

Проклятие, ну и наследство.

С урчанием завелся двухлитровый мотор «вольво», и Дэвид вывел машину со стоянки. Фары прорезали в ночи две ослепительные просеки.

Несколько минут спустя он уже затормозил возле дома дяди. В темноте дом выглядел унылым и неприветливым. Ветер раскачивал взад-вперед ветви деревьев в саду, как будто яблони махали ему «уходи прочь», жестами пытались сказать, что идти дальше — безумие, что там его ожидают только боль и в конце концов — смерть.

На мгновение он помедлил, стараясь дышать поглубже и всматриваясь во тьму за лобовым стеклом.

Они забрали Бернис. Должно быть, теперь она — одна из них.

Дэвид гневно скрипнул зубами. Как они могли так легко ее потерять?

Возможно, в этот самый момент она, облизывая губы, выглядывает из кустов по ту сторону дороги и глаза у нее загораются от голода при мысли о крови, что так обильно пульсирует в его венах.

Взяв себя в руки, Дэвид покрепче сжал фонарь. И выбрался из машины.

2

В голове у него все еще гудело от рассказов дяди. Теперь он знал больше, гораздо больше об этих тварях, чем раньше, но это знание отнюдь не исполняло его оптимизмом. Он так и не знал, как их уничтожить.

Он приехал к дому дяди со смутной надеждой, — что стальная решетка в пещере каким-то чудом могла уцелеть, что, быть может, заложенный дядей заряд оказался недостаточно мощным, чтобы разнести всю эту прочную конструкцию; в таком случае вампиры каким-то чудом все еще заточены под землей. Если же нет, то у него была идея — такая же смутная и неопределенная, — что, ему, может быть, удастся заложить еще динамита, чтобы обрушить потолок пещеры. Возможно, вот он, ответ, — просто запечатать чудовищ в подземельях.

Он толкнул тесовую створку ворот — и ветер тут же толкнул ее назад, как будто силы природы сговорились уберечь его от беды.

Но он знал, что настал час расплаты. Он должен встретить эту опасность лицом к лицу.

Он шел по дорожке, сгорбившись под напором ветра, кричащего в деревьях, завывающего в черепице дома.

Сам дом погружен во тьму, и окна его пусты словно глаза мертвеца.

Дэвид поежился.

И продолжал идти.

Пути назад нет, сказал од самому себе. Нет пути назад.

Сперва он подошел к мастерской старика.

Может быть, здесь хранится динамит.

Но как, черт побери, пользоваться динамитом? Все свои познания о нем он почерпнул из телепередач — скорее всего из детских мультфильмов. Том вечно запихивал динамитные шашки в мышиную норку Джерри, запаливал фитиль, а потом старый мудрый Джерри отплачивал ему той же монетой: засовывал динамитную шашку между подушечками на лапе глупого кота и — БАБАХ!

Р-раз! Кот обуглен и без шерсти, на кошачьей морде — выражение страдальческого удивления.

Но как на самом деле использовать настоящую взрывчатку? Правильно установить заряд так, чтобы направленный взрыв обрушил потолок пещеры. Рассчитать нужную длину запального шнура. А как быть с детонаторами? Он сообразил, что с тем же успехом дело может закончиться тем, что он отправит самого себя к праотцам.

Войдя в мастерскую, он зажег электрический свет.

В мастерской все было точно так же, как тогда, когда он бал здесь впервые, каких-то два дня назад. Господи, казалось, полжизни прошло с тех пор, как он стоял здесь, обжигаясь невероятно крепким чаем!

Огонь в кузнечном горне давным-давно погас, осталась только кучка коричневатого пепла в жаровне. Время от времени в трубу залетал ветер и фырчал, издавая странный резонирующий звук.

Пока он оглядывал мастерскую, этот порождаемый ветром звук проносился над ней зовом скорбящей души... фу-уум-фру-уум; перевернутый конус металлической вытяжки, опускающейся на кузнечный горн, сочувственно вибрировал.

Дзвид оглядел стальные полки. Денатурат, инструмент для работы по металлу, мотки веревки, мотки электрического провода, жестянка «Суорфега» (который дядя в конце дня втирает в могучие руки, чтобы снять грязь), утюг, который старик, должно быть, как раз чинил, коробки с гвоздями, гайками, шайбами, болтами (все методично рассортирована по размеру), радио, которое он, наверное, слушал, выстукивая молотом ритм музыки.

Вся мастерская была тщательно прибрана, что, наверное, отражало дядин упорядоченный ум.

На металлической полке поверх сложенной тряпки лежал меч, над которым работал старик.

Со времени визита Давида он, должно быть, отдал ему не один час работы; меч еще не был закончен, но форма клинка была уже выведена. Длинный клинок сходился к острию. Рукоять была еще не завершена, но противовес, медный шар размером с куриное яйцо, уже был приварен на место, и гарда поставлена. В целом меч до странности напоминал Экскалибур короля Артура.

В версии Леппингтонов это был — как называл его дядя? — Хельветес? Да, вот именно, Хельветес, что означает «кровавый» или «напоенный кровью».

По легенде, меч вытащили из брюха рыбины, обитавшей в подземном озере.

Дэвид коснулся клинка. Металл был еще тусклым, и режущая кромка не заточена.

Он провел большим пальцем по подушечкам остальных пальцев так, как делают обычно, проверяя, нет ли пыли на полке или завитушках. Только сейчас Дэвид в кончиках пальцев испытал легкое покалывание.

Он снова коснулся клинка. На этот раз покалывание распространилось от кончиков пальцев до самого запястья, потом защекотало по руке до локтя, будто он тронул клеммы промышленной батареи.

Не успев еще осознать, что делает, он подхватил меч за рукоять и начав проверять его вес и балансировку.

Меч словно ждал, чтобы он взял его в руки. Дэвиду показалось, что клинку место здесь: как будто он когда-то уже владел мечом и лишь на время его лишился.

Он провел пальцами по лезвию. Слишком тупое, более чем тупое, даже огурца не разрежет.

Дэвид быстро оглядел мастерскую. В дальнем ее конце стоял электрический точильный станок, на котором дядя, очевидно, затачивал инструмент.

Кожу Дэвида еще покалывало, но он чувствовал себя на коне. Не прошло и нескольких секунд, как он включил станок. Завращался точильный камень.

С мгновение Дэвид, нахмурившись, глядел на него. Он не прикасался к подобным станкам с четырнадцати лет, с уроков труда в школе.

Усмехнувшись, он прислонил клинок к белому диску из оксидированного алюминия, а диск уже вращался со скоростью более трех тысяч оборотов в минуту. Ослепительным дождем полетели искры.

Кивнув самому себе, Дэвид улыбнулся. Возвращались школьные навыки. Он вновь прислонив клинок к точильному кругу. На пол каскадом посыпались искры; Дэвид осторожно изменил угол наклона, так чтобы край диска отшлифовал металл до тонкого, острого, как скальпель, лезвия.

Ветер фырчал в трубе, Дэвид почти зажмурил глаза — чтобы полностью сосредоточиться, а также для того, чтобы уберечься от ослепительного каскада искр, — и погрузился в работу.

3

Через несколько секунд после того, как ее вытащили из лифта в подвале гостиницы, Бернис протащили через зияющий дверной проем в туннель.

Шок подавил любые попытки кричать — после ее первого вопля полнейшего ужаса. Девушка не то что орать во все горло, дышать едва могла от страха.

Внезапно она словно лишилась ног — почувствовала, как жилистые руки сомкнулись вокруг ее ног и тела и ее горизонтально понесли — так, как носят широкий, свернутый в трубу ковер.

Тьма была абсолютной.

До Бернис доносился скрежет тяжелого дыхания. Сколько их было здесь, она не знала. Восемь? Десять? Двадцать?

Воздух туннеля холодил лицо, пальцы плотно вжимались в атлас юбки, сдавливая Бернис ноги.

В голове у нее все смешалось; за веками мельтешили искры; она хватала ртом воздух, с усилием проталкивая его потом в легкие; сердце как пойманная птица колотилось о грудную клетку.

Ребенком она смотрела старые приключенческие фильмы с погонями на автомобилях. Ее неизменно занимали сцены, в которых машина проламывает заграждение и обрушивается с края скалы в пропасть. Каких-то несколько секунд водитель так и сидит за рулем, уставившись в лобовое стекло, в то время как машина летит вперед, потом вниз ло длинной мучительной дуге.

О чем он тогда думает? — спрашивала она себя, расширив от удивления глаза и прижав руку к губам. Он знает, что машина разобьется о камни внизу, он знает, что она немедленно взорвется огненным шаром (они ведь всегда взрываются после катастрофы в кино, ведь так?). Он знает, что умрет.

Так о чем же он думает в эти несколько секунд свободного парения перед смертельным ударом?

Теперь она знает. По ней пронеслась лавина страха, подернутого огненными нитями ужаса. Она думала обо всем и обо всех. Она подумала о том, как ей вырваться из этих рук и с криком убежать в безопасное место (но эти руки как сталь, Бернис, отсюда не вырваться); она подумала о том, как эти мертвые губы прикасаются к ее шее за секунду до того, как зубы прокусят кожу; она подумала о том, как будет умирать...

О...

Она принялась корчиться и извиваться; ее внезапно обострившиеся чувства зафиксировали давление роскошных сапог из черной лакированной кожи на икры; льнущие к голеням черные чулки; шелковистую прохладу атласа и шелков о кожу на животе и спине; слабое покалывание кружева перчаток, обнимающих ее руки, запястья и локти.

И холодный воздух на обнаженной коже лица и горла — будто к ним прижимают ледяные стекла.

Она остро сознавала, что ее уносят вниз, уносят через грязное горло туннеля в чрево земли. И нет ничего, что она могла бы сделать, чтобы спастись.

Она как водитель в приключенческом фильме, водитель, чья машина рухнула с края скалы...

...падает вниз, кувыркаясь, кувыркаясь...

И в любую секунду может удариться о камни. Теперь в любую секунду двадцатитрехлетняя Бернис Мочарди может встретиться со своей судьбой — во всем сотрясающем кости столкновении машины со дном каньона.

И тут к ней вернулся голос, и именно тут она наконец закричала по-настоящему.