Это Джек Блэк любил больше всего. Мгновение входа. Момент проникновения. В этом «СЕЙЧАС!» то, что некогда принадлежало другому, становилось его.
Бац!
Его нога чисто прошла сквозь фанерную панель внизу задней двери. Еще пара ударов, и дыра стала достаточно большой, чтобы туда мог проползти один из его придурков.
— Так надо было поднимать такой шум? — пожаловался придурок.
— Внутрь. Открой дверь, — приказал Джек Блэк.
— Что, если кто-нибудь слышал?
— Никто не слышал.
— Послушай, меня выпустили под залог. Если меня снова поймают, этот ублюдок судья уж точно меня засадит.
— Тебя не посадят. Внутрь. Открой дверь.
Джек Блэк пригвоздил придурка взглядом. Он знал, что придурок не станет особенно протестовать. У придурка до сих пор весь его паршивый нос был покрыт струпьями и под глазом красовался фонарь — еще с того дня, когда Блэк сбил эту шайку червей.
Два других придурка угрюмо топтались поодаль на дорожке. Джек Блэк знал, что он им не нравится. Но они его боятся И он пообещал им хорошую долю — а этого было достаточно, чтобы обеспечить их верность.
Мелко плавают эти придурки. Разобьют окно машины и утащат радиолу. Если вломятся в дом, заберут, что смогут унести в руках, — что немного: может, видак, переносной телик, побрякушки. Джек Блэк покажет им, как это делается по-крупному. Он взял в аренду грузовой фургон в Уитби. Потом подыскал торчащий посреди полей дом. Черт, это же легкая добыча. Шмяк! Шмяк! Проломить ногой хлипкую фанеру в двери, послать кого-нибудь из придурков открыть автоматический замок — и ты внутри.
Вот это ему нравилось — войти в чей-нибудь долбаный дом и подумать: все мое. На пару-тройку часов я хозяин. Беру что хочу.
А секрет, как заставить окупаться эти домушные кражи, в том, чтобы сгрести всю хрень, что хоть чего-то стоит — наличность, побрякушки, телевизор, радиолы, компьютеры, одежду, если она хоть на что годна, мебель, вазы, антиквариат, даже чертовы картины со стен. Ободрать хмырей как липку, если потребуется.
— Вам что, письменное приглашение нужно? — спросил он придурков. — Давайте за мной. Все, к чему прикоснусь, выносите в фургон. О'кей?
Придурки с каменными лицами кивнули:
— О'кей, босс.
Господи, как же я ненавижу эту сволочь... при первом же удобном случае сдам его копам. Мой чертов нос. Он так расквасил мой чертов нос, что я просто прибью его. Или копа на него напущу. Нет... Подожди, сначала надо получить денежки.
Джек поглядел на парня с рыжеватой бородкой и в клетчатой лесорубской рубахе.
Джек Блэк. И что это за имя, черт его побери? Я ему печенку вырву. Я ему покруче вдарю, чем он мне...
Джек знал, о чем думает парень. И это не фигура речи, подумал он про себя. Мысли парнишки, как кролики, мельтешили в голове Джека.
Я его распорю, вырву его чертову печенку. Пинками погоню его поганую печенку по чертовой улице...
— Ну, ну. — Джек кивнул на парня с рыжеватой бороденкой, — Попробуй что-нибудь выкинуть... только попробуй. И я вырву тебе печень. Поджарю ее на костре и заставлю тебя ее слопать, черт побери.
Парень уставился на Джека по меньшей мере в шоке. Челюсть у него отвисла. — мокрошлеп придурковатый. Вот теперь придурок удивлен; они всегда удивляются, когда даешь им понять, что знаешь, что у них в голове.
Джек усмехнулся, чувствуя, как зудит шрам на виске.
— А теперь, ребятки, пошевеливайтесь, — приказал он. — Завтра к полудню все это надо доставить в Йорк.
— А когда мы получим наличку? — заскулил один из придурков. — Мне нужно нюхнуть. У меня в голове одна дурь. Мне нужно дорожку кокса и вообще закинуться.
Шмяк!
Джек наградил придурка оплеухой — ударил наотмашь открытой ладонью. Господи, ну не милосердный ли я сегодня?
— Заткнись и давай за мной.
0н двинулся через дом, чувствуя такую безмятежность, будто скользил по комнатам на золотых крыльях. Он легко возложил палец на картину с лошадью на одной стене, пропустил другую, коснулся зеленого кувшина на каминной полке, даже не взглянув дважды на пару латунных подсвечников. У него к этому чутье. Он отбирал ценные веши, игнорировал мусор.
Этот улов обратится в наличность — в кучу налички. После дележки он поступит, как всегда. Оставит пару купюр на расходы, а остальное положит на счет через банкомат. Его придурки в ближайшие же двадцать четыре часа спустят все на девочек, на выпивку и дурь.
Но не я, думал он, скользя по комнатам. Татуированные пальцы легко касались кресла тут, фарфоровой фигурки там. Деньги — сила. На его счетах — на дюжину разных вымышленных имен — лежало в сумме больше семидесяти тысяч фунтов.
А вот это сила, действительно сила. Самое то, что ему нужно. Больше всего на свете.
Бернис Мочарди шла по горячему следу человека с пленки.
В своем номере она осторожно распаковывала чемодан, принадлежавший Майку Страуду, чемодан, который она отыскала в Гробике, и теперь выкладывала его содержимое себе на кровать. Туг были ботинки (хорошего качества итальянские мокасины десятого размера); две пары «ливайз», белье, черная футболка, пара белых хлопковых рубашек, потом несессер с бритвами, кремом для бритья, лосьоном (она понюхала его — раз, другой, третий; потом мазнула им по тыльной стороне ладони, чтобы запах остался с ней).
За окном порывами налетал ветер, время от времени стуча в стекло каплями дождя.
Я узнаю, что с ним сталось, думала Бернис. Должна же здесь быть хоть какая-то подсказка.
Снаружи на чемодане не было бирок с адресами, никаких документов или бумаг не было внутри. Она взяла с кровати три репортерских блокнота на спирали. Все они были новенькими, все страницы были пусты. Когда она пролистывала один из них, из него выскользнула фотография. На ней улыбающийся Майк — светловолосый, в очках — стоял возле отеля в Уитби. На обороте карандашом были написаны слова: "Я у «Ройаля» в Уитби. У отеля, где Брем Стокер задумал «Дракулу».
Это находка, светясь от удовольствия, заявила она самой себе. Настоящая находка. Она подумала, что сможет показать эту фотографию людям, которых знала в городе. Возможно, кто-нибудь его вспомнит. Проще всего было бы спросить Электру. Но только если она ее спросит, конца не будет поддразниванию и шуткам, как Бернис потеряла голову от незнакомца.
Нет, это нечто большее, подумала она, вглядываясь в улыбающееся лицо на фотографии. Я знаю, однажды я его встречу.
По ее спине пробежал холодок.
Потом, прежде чем она могла остановить себя, она вынула из коробки кассету. Ей надо было снова посмотреть пленку. И на этот раз она будет делать записи в репортерском блокноте. Должны же быть там подсказки, которые скажут ей, где искать.
Дэвид Леппингтон ушел из дома дяди за полдень, Старик настоял, чтобы он остался на ленч, — и это после гигантской горы тостов, которые они поджаривали над огнем в кузне. В кухне они уселись за огромное блюдо рагу из картофельного пюре, смешанного с капустой и беконом. Беседа была из тех, какие ведут с близким родственником, которого не видели много лет. К разговору о семейной саге с ее скандинавскими богами и новыми империями никто не возвращался — к немалому облегчению Дэвида. Он уже начал задаваться вопросом, не затаил ли его дядюшка навязчивой мысли о божественной миссии Леппингсвальтов — ныне Леппингтонов — ниспровергнуть христианство. Но старик казался вполне беспечным и с упоением похвалялся бутылками домашнего вина из бузины или с интересом расспрашивал Дэвида о его работе и жизни.
Дэвид чувствовал, как растет его симпатия к дяде. Всплывали проблески старых воспоминаний. Он вспомнил, как дядя брал его на рыбалку или возил в Уитби в музей в Пэннетт-парке или как они накачивали монетками одноруких бандитов в зале игральных автоматов, а потом отправлялись за мороженым в гавань Уитби, где смотрели, как, пыхтя, уходят в море рыбацкие суда.
Пообещав снова навестить его, Дэвид потряс старикану мощную правую руку и стал спускаться по дороге к городу. Ему было комфортно и покойно, будто он шагал внутри теплого кокона. Он решил через пару дней опять зайти к дяде; на этот раз прихватит с собой бутылку виски и они вдоволь поболтают о том о сем.
Ветер дул со все той же силой, но Дэвид его уже не чувствовал. В руках он нес сумку с напечатанной по частному заказу историей семьи Леппингтонов, которую тридцать лет назад произвела на свет одна из его родственниц. Была в сумке также бутылка бузинного вина. Дядя пообещал, что вино будет хорошим, и Дэвид ему верил.
Мурлыкая себе под нос, он пересек реку Леппинг и вступил в город.