В лабиринте миров

Глава 25

Бабки взялись за меня всерьёз. Для начала они велели прочитать им главы про звездочётов и оракулов — их распирало любопытство.

Потом тётка Марья принялась готовить снадобья, призванные выявить мою сущность.

— Есть такое средство, — авторитетно заявила тётка Марья. — Делать не доводилось, но рецепт знаю. Тащи-ка Женька, мой рюкзак.

Я принесла рюкзак, который тётка Марья неизменно носила с собой во всякое время года и принялись наблюдать, как готовится снадобье. Вернее наблюдали бабки, а меня тётка Марья гоняла и в хвост и в гриву.

— Женька, бери деревянную ложку, мешай. Сорок счётов влево, сорок вправо. Потом бери ложку серебряную и пятнадцать раз против часовой стрелки. Ступку пери, толки коренья. Да не так, бестолочь!

Я толкла и мешала, резала и поджигала, мужественно глотала гадкие напитки и жевала горькие коренья, но ничего не привело к желаемому результату. Суть моя была темна, как ночь.

От обиды за свою неудачу, тётка Марья заставила меня перемывать все пробирки и плошки, которые она использовала для варки снадобья. Я покорно вывалила грязную посуду в раковину, а тётка Марья со вздохом констатировала:

— Одно могу сказать точно — она не целитель. Блеска мысли нет.

В душе я возмутилась такому определению моей мыслительной способности, но спорить не стала: не чувствовала к процессу изготовления снадобий никакого влечения.

— Надо её на дело выводить, — деловито объявила бабка Настасья. — Попробуем на месте определиться, кто она есть.

— На какое дело? — осторожно осведомилась я.

— В лес поедем, — пояснила бабка. — Будешь зверем оборачиваться. Ежели книгу прочла, стало быть, сможешь.

До утра оставалось часа четыре, спать хотелось неимоверно, но упрямых старух было не переубедить.

— На чём мы поедем? — вяло возражала я. — Какой лес? Ночь на дворе…

— То-то и оно, что ночь. Самое для оборотней время. А до леса нас Тамара довезёт, она на автомобиле.

— Три дня назад купила, — похвасталась тётка Тамара. — Уж больше на трамваях со старухами не поеду, дудки!

— Ты же водку пила, — возразила я. — Тебе за руль нельзя.

— Так это когда было-то?! — возмутилась тётка Тамара. — Двести грамм, да и то, считай, вчера. Нашла, что вспомнить.

Мы наскоро оделись и погрузились в тётки Тамарины старые «Жигули»: автомобиль холодный и неудобный.

— Держитесь, домчу с ветерком, — весело сообщила тётка Тамара и мы «помчались».

Автомобиль полз еле-еле, то и дело возмущённо рыча, пуская клубы чёрного дыма и виляя всем своим металлическим телом. Старухи не обращали на поведение автомобиля ровно никакого внимания. Они гордо сидели, закутанные в шали и с сожалением поглядывали на пустынные улицы, сокрушаясь, что никто не видит их триумфального выезда.

По дороге выяснилось, что сёстры Вера и Настасья были лунными оборотнями и обращались в чёрных волков, а вот Тамара была воином солнечным.

— Я тебе покажу, — пообещала тётка Тамара. — Вот солнышко выйдет и увидишь. Наша ведь беда какая? Сёстры могут только ночью воевать. Я днём. Потому мне Марья помогает.

— А как?

— Разные способы есть, — просипела тётка Марья, зажатая в тесном автомобиле со всех сторон. — Бывало, целые деревни от моих снадобий гибли.

— Деревни?!

— А ты что думаешь, из Бездны только лешие да вурдалаки лезут? Эти-то почитай самые безобидные. Схоронятся в укромном месте и поджидают своей добычи. Ежели какой одинокий путник попадётся к ним на обед, так и сам виноват — нечего одному по лесу шастать. А вот если из Бездны люди пожалуют — жди беды.

Автомобиль свернул с шоссе и остановился на кое-как очищенной площадке. В выходные сюда съезжались городские лыжники и любители пожарить шашлычок на природе.

— Выходите, девки, — скомандовала тётка Тамара. — Начнём.

На улице нещадно завывал ветер.

Я топталась в бабкиных осенних сапогах и старенькой куртке. Холодно.

— Ты только не пугайся, — предупредила бабка Настасья. — По-первой каждому страшно, да только тебе вреда не будет. Стой и смотри.

— Ага.

У меня зуб на зуб не попадал.

Сёстры: бабка Вера и бабка Настасья разом шагнули вперёд, крикнули, ухнули и, перекатившись через голову, обратились в крупных чёрных волков. Если честно — не очень впечатлило. В кино показывают всё куда более красочно и драматично. Здесь же бабки деловито кувыркнулись и бойко побежали по снегу, крутя хвостами, как расшалившиеся псы.

— Видала?! — восторженно прокричала тётка Тамара. — Дают прикурить старухи, видела бы ты их в молодости!

— Ага.

Ледяной ветер выбивал из глаз слёзы, и, разозлившись, я закрутила его вокруг поляны. Свист и вой теперь раздавались в отдалении. Холод перестал досаждать, и мы стояли посреди полянки, как на твёрдом островке, посреди бушующего океана и наслаждались свежим воздухом и лёгким морозцем.

— Ишь ветер-то какой переменчивый, — заметила тётка Марья. — Будто укротили его.

Тётка Тамара зорко следила из-под руки за мельканием двух чёрных теней посреди деревьев.

— Ну, так что, Женя? Ты готова?

— К чему?

— Волком обернуться. Если готова ты это изнутри почувствуешь. Делаешь короткий шаг, вздох, кувырок — и вот ты на свободе.

Ничего я не чувствовала. Даже ноги в тонкой обуви потеряли чувствительность, какой там кувырок!

— Может я это… солнечный воин, — уныло пробормотала я. — Чего то я ничего не чувствую.

Тётка Тамара тяжело вздохнула.

— Прислушайся к себе — зовёт луна?

Я прислушалась. От жирной селёдки урчало в животе. Зова луны не ощущалось.

— Не, тёть Тамар. Не зовёт.

Из леса выбежали оборотни. Крупные звери мчались по снегу, как чёрные тени, легко вскидывая мощные лапы.

Тот, что бежал первым, прыгнул, преодолевая снежный барьер, искусственно возведённый между лесом и расчищенной полянкой, и внезапно был откинут яростным порывом ветра, что крутился, вокруг, не смея нас тревожить.

Зверь опрокинулся навзничь, подминая бегущего следом. Не ожидая атаки, другой волк огрызнулся яростно, выхватывая клок шерсти у обидчика. Началась грызня.

Волки сцепились в огромный, рычащий клубок. Клацали зубы, летела шерсть. Зверины рёв сотрясал округу.

— Они что, ополумели?!

Тётка Тамара бросилась к волкам.

— Ты куда?! Загрызут! — тётка Марья схватила подругу за рукав, но та вырвалась и побежала, увязая в снегу.

— Остановитесь! Девки, да вы что?! Поубиваете друг-друга!

Волки остановились разом, повернули к тётке Марье окровавленные морды. В глазах их багровым огнём полыхала ярость. На секунду мне показалось, что сейчас они кинутся на тётку Тамару и разорвут её в клочья, но один из них сел на снег, слизывая кровь с повреждённой лапы, а другой поковылял медленно к нам, прихрамывая и поджимая хвост.

Свой облик бабки вернули не сразу и предстали перед нами во всей красе: одежда обоих была разорвана в клочья, на щеке бабки Веры красовалась широкая царапина, а левое ухо бабки Настасьи лишилось мочки. Обе хромали. Бабка Вера прижимала к груди опухшую руку.

— Вы чего?! Что на вас нашло?

Бабки отводили глаза и сокрушённо пожимали плечами. Первой заговорила бабка Настасья:

— Да, шут её знает… вроде как ветром шурануло в глаза и такая злоба взяла, что и не удержать.

— Ага, — поддержала её бабка Вера. — Ровно нечистый попутал.

Не желая больше обсуждать случившееся, они принялись за мою персону.

— Ну, а ты что скажешь?

— Впечатляет, — я постаралась, чтобы мой голос прозвучал убедительно.

— Да нет, ты как? Слышала зов луны?

— Не-а, — на этот раз я ответила совершенно искренне.

Сёстры огорчились, а тётка Тамара напротив, воспрянула духом.

— Пойдёмте, девки, в машину, погреемся. Скоро солнце взойдёт, тогда по-моему испытания проведём.

Мы потрусили в автомобиль и уселись на своих местах.

Тётка Марья намазала старухам раны какой-то едко воняющей дрянью и через минуту бабки задремали, а следом за ними заклевала носом и сама целительница и даже неутомимая тётка Тамара положила голову на руль.

Мне не спалось.

Я знала, что солнечное утро не выявит во мне способностей воина. Так же, как нет во мне дара оракула и звездочёта. Но меня подкупала бесхитростная самоотверженность старух и я понимала, что уже не смогу остаться безучастной к делу их жизни. Будь что будет, но в Бездну я отправлюсь вместе с ними. Может, на что и сгожусь.

Было ещё кое-что, о чём я не хотела думать, но в этот предутренний час, когда все мысли обострены, я не могла не признать, что боюсь. Боюсь встретить на улицах города Омара или Мелку и боюсь ответить на вопрос: а кто же виновен в смерти несчастной Оленьки? В гибели Бориса Григорьевича? Кто оставил их улыбчивого сынишку сиротой?

Я затрясла головой, отгоняя призрачные видения. Безжалостное утро!

— Вставайте, бабульки, просыпайтесь! Пора проводить испытания!

Голос мой звенел от напряжения, я постукивала рукой по спинке кресла.

— Оле, оле-оле-оле-е! Бабуськи-и просыпайтесь!!!

— Ну, чего ты орёшь?!

Бабка Настасья развернулась с переднего сиденья и пыталась отвесить мне затрещину. Я увернулась и столкнулась лбом с локтём тётки Марьи.

— Ой!

— Вот тебе и «ой»! Не будешь орать и людей будить. Вера, я где-то тут термос с чаем припасла…

Старушки чинно выпили чаю, налили и мне крепкого до черноты напитка. Во время нашего чаепития поднялось солнце, и его бледные лучи коснулись заснеженной поверхности земли.

— Солнечные воины могут сражаться, когда солнце за облаками? Или дождь? Или затмение?

— Нет, — с сожалением покачала головой тётка Тамара. Нужен хороший солнечный луч. Сейчас не лучшее время для сражений, но нет выбора. Пойдём.

…Тётка Тамара никак не могла поймать лучик солнца. Свет упорно не желал пробиваться из-за туч, а те крохи, что доходили до земли не годились для показательного удара. Тётка Тамара исходила вдоль и поперёк всю поляну, задирала голову вверх, размахивала руками, пытаясь поймать ладонью луч, но всё без толку.

Мы замёрзли, тётка Тамара сердилась и со злости налетела на меня:

— А ты чего стоишь, руки в брюки! Лови солнце!

Оранжевая помада тётки Тамары стёрлась, и губы её стали синими от холода. На коротких ресницах застыли злые слёзы, и я почувствовала себя виноватой. Ведь бабки на верную смерть собрались. Какие из них воины? Горе одно. Я для них, как соломинка, что не даст погибнуть в первые же минуты сражения. Если окажется, что я, хоть на что-то способна.

Послушно я вскинула руки вверх, и пальцы-струны завибрировали, втягивая воздух. Свинцовые облака качнулись неохотно и расступились, открывая яркую синь неба. В узкую брешь тотчас брызнул яркий свет и упал прямо на раскрытую ладонь тётки Тамары.

На мгновение тётка стала одним целым с лучом света, вспыхнув, как зажженная спичка и тот час клубок небесного огня запылал в её руке. Сильным броском она метнула клубок огня в лес и высокая сосна с треском рухнула, словно подрубленная топором невидимого дровосека.

— Видали?!

Столько гордости было в этом возгласе, что мы зааплодировали.

Облака снова сомкнулись, тётка Тамара вытерла снегом покрасневшую руку. Я заметила, что рука её дрожит. И старухи это заметили тоже.

— Что Тома? — тихо спросила бабка Вера. — Ожглась?

Тётка Тамара протянула руку — на ладони появились уродливые мокнущие пузыри.

— Ой, Тамара, пойдём! У меня мазь есть, разом всё снимет, — тётка Марья взяла подругу под руку, но та упрямо выдернула руку.

— Так пройдёт.

Старухи принялись её увещевать, тётка Марья побежала в машину за снадобьем, а я отошла в сторонку. Было о чём подумать.

Ловить солнечный луч и сбивать сосны, дело, конечно, не хитрое, но…

Это Нижний мир. Здесь тяжёлое течение времени, застывшее неподвижно пространство. Здесь глохнет всякая Информация и силу вбирает лишь то, что материально: медленно, веками скапливая крупицы магии. Как, к примеру, бабкина книга. В этом мире мои способности были под контролем моей собственной тени.

Да, я по-прежнему легко усмиряю ветер, но старухи, попавшие в его гневливую волну, чуть не перегрызли друг-другу горло. Я позволила солнечному лучу пробиться сквозь тучи и бедная тётка Тамара сидит сейчас на капоте с обожженной рукой. А если вспомнить Бориса Григорьевича… я шмыгнула покрасневшим носом и тряхнула головой, отгоняя видение. Лучше не вспоминать.

Вывод очевиден — каждое моё действие вызывает противодействие чуждых мне сил. И я опять столкнулась всё с той же проблемой. Я не умею управлять своими силами. Не умею управлять собой. Не знаю, к чему приведёт моя магия, и потому не могу рисковать.

— Женька!

Тётка Тамара приближалась ко мне, размахивая здоровой левой рукой. Правая была бережно прижата к груди.

— Я поняла! — не дожидаясь продолжения тёткиной речи, я заторопилась оградить себя от посвящения в воины. — Я поняла, я не воин!

— А кто?!

Бабки выкрикнули вопрос хором и смотрели на меня. Я смотрела на них.

Бабка Настасья с перевязанной головой. Бабка Вера с подвязанной рукой и пластырем на лице. Тётка Тамара с забинтованной рукой. Среди них только тётка Марья выглядит молодцом. Армия…

— Я… звездочёт!

Для пущей убедительности я ткнула себя в грудь.

— Я это чувствую. Вот здесь.

— В груди?!

Бабки удивились. Видимо ощущение себя избранным приходит как-то по-другому, но мне поверили, поскольку звездочёта среди них не было, и проверить они не могли.

— Хорошо, коли так… — что скрывалось за взглядом бабки Веры, было не разобрать. Щёку её раздуло, и глаза совершенно заплыли, превратившись в узкие щелочки. — Помнишь, Настасья, у нас в деревне был звездочёт? Петрушка Говоров?

— Помню. Боялись его черти подземные. Один в Бездну ходил. Там и сгинул.

Бабки молча перекрестились, а тётка Тамара довольно болезненно ткнула меня в бок пальцем здоровой руки.

— А кто эту обучать будет? Дух Петрушки Говорова?

Бабки переглянулись.

— И то верно. Звездочёт, это вам не воин и не оракул. Тут знания нужны.

— Я обучусь, — я с готовностью закивала головой, мечтая о тёплой постели.

— Как?!

Об этом я не подумала.

— Ну-у… книгу почитаю.

— Книгу? Ту, что ты давеча читала? — тётка Тамара хотела изобразить презрительный плевок, но жест не удался, и слюна повисла на тёткином подбородке.

Тётка Тамара утёрлась и разозлилась пуще прежнего.

— Книга расскажет кто такие звездочёты, но не обучит как им стать. Одного ощущения… в груди (бабки дружно и недоверчиво хмыкнули) мало, чтобы стать звездочётом.

— А других книг нет?

— Нет!

— Есть.

Последнее слово принадлежало тётке Марье, и мы все повернулись к ней.

— Есть такая книга, — подтвердила тётка Марья. — Но если мы не хотим околеть от холода, то предлагаю поехать домой. По дороге расскажу.