В лабиринте миров

Глава 17

В Лисьей пади по-прежнему непроглядная ночь. Здесь были удивительные ночи: беззвёздные, влажные. Мрак стоял такой густой, что его можно было разгребать ладонями, сминать, складывая в круглые комочки и раскидывать в разные стороны, прочерчивая глубину ночи светлыми полосками. Этим я и занималась, несколько минут, пока очередная струя света, выхваченная мною из мрака, не осветила потрясённое лицо нашего проводника — вòпла. Сколько лет прошло с тех пор, что мы расстались?

Вòпл помчался прочь, с шумом ломая кусты, а я запустила в него очередным комком мрака. Не нравились мне вòплы.

Рядом с входом в пещеру лежал юноша. Я всмотрелась в его лицо. Это был Рон. Я села рядом с ним и задумалась. Вспоминала. Рон говорил, что провёл в пещере три дня, хотя исчезал в ней всего на несколько минут… Что же, кажется, я провела в пещере гораздо больше времени.

Я тронула ладонью гладкий камень. Пещера исчезла. Чёрное отверстие, которое видели только избранные, больше не существовало. Осколок мира, затерявшийся в Лисьей пади вырвался на свободу и стал жить своей жизнью. Бедный Рон! Он так стремился получить знания, что таились в глубине перевёрнутого мира! Как же он будет разочарован поутру, когда не увидит больше пещеры То!

Рон заворочался во сне, его гладкий лоб нахмурился, лицо приняло обиженное выражение.

Я коснулась ладонью его лба, разглаживая морщинки. Будет с тебя, Рон! Хватит и тех знаний, что ты получил, иначе жизнь твоя станет непомерно тяжела.

В моей голове зароились воспоминания неповоротливые и угрюмые, как древние утюги. Почему я задумалась о тяжком бремени знаний?

Рон спал, а я сидела у его ног.

Вокруг тихо шелестела листьями Лисья падь. Знакомое прежде место виделось мне совсем по другому: тьма больше не мешала разглядеть сонного жучка, приникшего к капле росы, травы услужливо простирали свои зелёные ладони, стремясь создать мне уют. Ветер дохнул мне в лицо, и я бездумно поймала его в кулак, а он затрепыхался, сердито бормоча и пытаясь проскользнуть сквозь пальцы. Я разжала ладонь, и ветер стремительно умчался вверх, покидая влажную духоту Лисьей пади, но я ещё долго слышала его негодующий голос.

Забарабанил мелкий дождь, осторожно смывая с моего лица следы копоти и пепла. Мне стало интересно, как растёт и набухает капля, а потом разбивается, касаясь поверхности тысячью мелких брызг, и я следила за ней, замедляя время до вязкой густоты.

Только сейчас мне стало понятно, что я жила ранее в мире вечного противостояния: я противостояла миру, мир противостоял мне, и мы вели меж собою бесконечную борьбу, в который человек никогда не бывал победителем. С самого рождения люди с завидным упорством облекают своё сознание в жёсткие рамки, не смея выйти за их пределы. Расплата — унылое существование в мире лишённом красок и звуков. В мире, где нет настоящего. Всё, что приносит свободу, удовлетворение, счастье — заменяет искусственно созданный антураж: музыка и религия, театральные действия и достижения науки. Человек потребляет. Тем и живёт.

Дождь заморосил сильнее и Рон не просыпаясь, отмахнулся от холодных капель. Дождь продолжался, но над Роном склонились листья древнего дуба, закрывая его от дождя, ветер дунул над его головой, направляя в сторону капли воды, и они послушно пролились рядом, стараясь не коснуться спящего мальчика.

Этот мир был создан для него. А Рон был создан для этого мира.

Я почувствовала к нему зависть.

Он родился с этими знаниями, умел распоряжаться ими. Для него не было тайн создания и существования мира, а я…

Я не та, что прежде. Внутри меня сконцентрированы такие силы, что границы их мне не ведомы, но я по-прежнему не знаю главное — кто я? Зачем здесь?

«… ты не Женя. И родилась ты не в Грязновке у пьяницы матери.»

А где? Моя память не пускает меня дальше той далёкой деревенской свадьбы, где держит меня крепкой рукой бабка Настасья, а мать непослушными губами лепечет: «Женя… дочка…».

У моих ног шевельнулась безобразная тварь, что вместе со мной покинула первобытный мир. При одном только взгляде на её выпученные глаза, все мои философские мысли, и далёкие воспоминания улетучились вмиг.

До чего же гнусная морда!

Я тяжело вздохнула и взяла тварь на руки. Она беззвучно открыла пасть, обнажая острые кривые клыки, густо посаженные в два ряда. Сил, чтобы укусить меня, у неё не осталось. Задняя лапа безжизненно болталась, переломанная в двух местах. Голая шкура, опалённая огнём, была покрыта кровоточащими ранами, но тварь упрямо боролась за свою жизнь. Что же, такое упорство заслуживает уважения.

Моя ладонь задержалась на сломанной лапе, и кончики моих пальцев закололо, зажгло горячо, сила древнего мира, перетекала в изуродованное тело животного. Тварь зашипела по-змеиному, и до обнажённой кожи моей руки дотронулся раздвоенный кончик языка. Благодарит?

Я удивилась. Вряд ли подобному существу присуще чувство благодарности, но тварь удивила меня ещё больше. Она вобрала изогнутые когти внутрь и издала горловое бульканье. Голос шёл изнутри, проникая в сознание, убаюкивая, заставляя забыться…

Я тряхнула головой: что за наваждение!

Тварь свернулась клубком на моих руках, хитро прищуривая выпуклые глаза. Она мягко тронула мою руку шелковистой лапой, и я доверилась ей, отдаваясь на волю сладкому забытью.

Глаза мои были закрыты, но картины, возникшие в сознании, были ярки и незабываемы.

…Старый каменный город раскинулся передо мной. Высокие стены, сложенные из бурого булыжника, устрашающе ощетинились металлическими пиками, ржавыми, но крепкими. Деревянные, тяжёлые ворота с тяжким скрипом отворились перед вереницей крестьянских телег, нагруженных сеном и крепко связанными мешками. Узкие улочки петляли меж таких же узких, вытянутых к небу домов и каждая их них вела к воротам, где на страже стояли сумрачные воины и бдительно смотрели на дорогу.

Над воротами возвышалось строение побольше и побогаче других, его отличительной особенностью была высокая башня с узкими окнами, в одном из которых я увидела силуэт человека.

«— Ивòна!»

Голос раздался так явно, что я вздрогнула и открыла глаза.

Тварь лежала на моих руках совершенно здоровая, только тёмные проплешины на её, почти лишённой шерсти, коже, напоминали о недавних ранах.

Веки твари моргнули, и в её глазах я увидела отражение каменной башни, но секунду спустя каменные зубцы затуманились и пропали, и теперь в выпуклых глазах твари я видела только отражение своего удивлённого лица.

— Эй, ты что? Ходячий телевизор? Показываешь миражи? Предсказываешь будущее?

Тварь фыркнула презрительно.

…Сквозь густую завесу зелёной листвы пробрался предрассветный лучик, робко пробивая влажную темноту. Рон заворочался, кутаясь в дорожный плащ, и улыбнулся своим счастливым снам, не открывая глаз.

Мне надо было идти.

Рон проснётся, увидит исчезновение пещеры. Он будет искать её и бранить себя, что провёл в ней так мало времени. Потом он смирится и вернётся к своим прежним планам: может, продолжит поиски великих знаний, а может, соберёт войско против Короля — покорителя степных племён. В любом случае мне не было места рядом с ним.

Улицы далёкого города, увиденного мною в странном забытьи, манили меня, а далёкий голос продолжал звучать, произнося услышанное имя на разные лады: «Ивòна! Иво-она… эй, Ивòна!!!»

Волосы мои зашевелились, тронутые лёгким ветерком и тяжёлая, выгоревшая на солнце прядь упала на лоб. Я больше не сопротивлялась далёкому зову.

Стараясь не причинять твари боли, я прижала её к груди и легко поднялась на ноги. Усталости я не чувствовала, предутренний полумрак мне не мешал и потому не видела смысла сидеть здесь больше. На секунду взгляд мой задержался на беззащитной фигуре Рона.

Прощай, потомок великих нỳрлингов. Отчего-то я чувствую себя виноватой перед тобой.

Рассвет застал нас (меня и зубастую гадину, что всю дорогу норовила прихватить меня клыками за руку) далеко за пределами Лисьей пади. Солнце палило так, что казалось, задалось целью изжарить всё живое, что населяло эту бескрайнюю степь. Бурые листья иссохшей травы скукожились и завяли, и её колкие стебельки царапали мои ноги через многочисленные дыры потрёпанной одежды.

Впервые, я обратила внимание на свой потасканный гардероб, когда мы с тварью уселись на привал в тени бурого камня — точной копии той скалы, под которой был захоронен старый Каат.

Сапоги мои, подаренные Ледой пропали где-то в просторах пещеры То. Колготы превратились в обрывки выцветшей материи, едва державшиеся на резинке. Никакой практической ценности они не представляли, и я избавилась от них ещё в глубине Лисьей Пади. Платье же моё, пошитое из добротного материала, превратилось в живописные лохмотья, едва прикрывающие тело. Зияющие тут и там дыры прикрыть было не чем, разве что длинными волосами, но они имели привычку развеваться по ветру, открывая любопытным взорам все особенности моей фигуры.

Я пыталась как-то залатать особенно широкие дыры с помощью сухих стеблей и веточек, но это был напрасный труд, а видавший виды материал от моих усилий просто расползался в разные стороны.

Тварь презрительно щурила глаза, разглядывая мои тщетные усилия привести себя в порядок, и я сердито ткнула её в бок.

— Ну, и чего смотрим?

В ответ раздалось злобное шипение.

Я подумала, что неплохо бы проучить наглую тварь и занесла руку над её шишковатым лбом. Тотчас когтистая лапа со свистом рассекла воздух возле моего левого глаза. Я успела уклониться, а вот тварь нет. От моей оплеухи она отлетела метра на полтора и ударилась о скалу. Не произнеся ни звука, она обнажила клыки и ринулась в нападение. На этот раз мне было не избежать острых зубов, и кровь брызнула из моего раненого запястья. Не успела тварь снова пустить в ход свои грозные клыки, как точный удар моей ноги припечатал её шею к земле. Тварь распласталась, вытянув лапы в разные стороны, и её огромные глаза смотрели из-под моей пятки отчаянно и зло.

— Попалась?!

Тварь попыталась вывернуться и полоснуть мою голую ногу длинными когтями, но я прижала ногу покрепче и тварь затихла. Взгляд её изменился, но в нём не было страха. Скорее в её глазах читались любопытство вперемешку с удивлением и лукавством. Кровь с моей руки капнула ей прямо в глаз, и она заморгала, обижено кривя безусую морду.

— Отбой.

Я убрала ногу с шеи наглой твари и предупреждающе вскинула сжатый кулак.

Тварь не собиралась нападать.

Перебинтовать руку было нечем, и я беспечно вытерла рану клочком сухой травы, благо глубокие царапины затягивались на глазах.

— Как же мы тебя назовём? Фобос? Или Деймос?

Тварь отвернулась, демонстрируя своё презрение.

Я вздохнула.

Солнце продолжало палить, и надо было продолжать путь. Здесь, под этим камнем мы не нашли ни капли воды и жажда мучила нас нещадно.

Далеко на горизонте виднелся ещё один бурый камень, и от нашей скалы вела к нему заметно проторенная дорога, видно путники так и пересекали эту местность: от камня к камню, спасаясь от жаркого солнца. Я решила продолжить путь.

— Занесло же нас с тобой, — задумчиво произнесла я вслух, подбирая с земли крепкую, гладко отполированную ветром и дождями палку. Пригодится, отпугивать многочисленных змей. Да и мало ли… в такой пустынной местности для молодой одинокой девушки и её… питомца, никакая встреча не сулит радости.

— Ты идёшь, Тотошка?

Неожиданно вырвавшееся имя из старой детской сказки развеселило от души, и я рассмеялась. Тварь покосилась недоверчиво, но на «Тотошку» не обиделась и засеменила за мной, мягко переставляя лапы.

Мы не прошли и половины пути, как Тотошка захромал на все четыре лапы. Он часто высовывал раздвоенный язык и моргал голыми веками, тяжело дыша. Жаркое солнце убивало его и пришлось взять несчастное существо на руки. Тотошка благодарно забулькал, и тут же сонная дремота накатила на меня тяжёлой волной.

— Эй, кот-баюн, прекрати свои штучки!

Я сердито крикнула и наваждение исчезло.

Тварь обладала удивительной способностью. Стоило ей завести свою дремотную мелодию, как тысячи картин и видений вспыхивали в моей голове яркими красками, незнакомые голоса звучали на разные лады. Это было похоже на галлюцинацию. Возможно, такие ощущения испытывали экстрасенсы, предвидя будущее или гадая на прошлом. Я не экстрасенс, но яркие эпизоды чужой жизни, несмотря на всё моё сопротивление, не переставая, преследовали меня, пока я несла измученного Тотошку на руках.

Не могу сказать, что мне удалось раскрыть все секреты этого загадочного существа, так бесцеремонно покинувшего свой мир, но много времени спустя я стала понимать, что Тото пытается предупредить. Неважно о чём: плохом или хорошем. Он чувствовал время, как никто другой и для него не было чудом посмотреть в будущее, оглянуться в прошлое. Своими знаниями Тотошка щедро делился со мной, иногда пугая, иногда смеша, но всегда изумляя до чрезвычайности.

Я называла его по разному: бессердечной тварью, мерзким гадом. В те редкие минуты, когда мы не доставали друг друга: Тотошкой и Тото, и никак не могла определиться с её полом, мальчик это или девочка? И потому звала его (её?) то так, то этак. Тотошке было безразлично. Где бы нам впоследствии не приходилось бывать, подобного существа я более не встречала никогда.

Мы добрались до следующей скалы, когда солнце уже наполовину закатилось за край горизонта.

У подножия бурого камня отыскался источник, и мы напились до отвала холодной, чуть солоноватой водой. Темнота и холод наступили внезапно, словно выключили обогреватель и свет, и Тотошка недовольно заныл, издавая звуки, подобные жужжанию бормашины. Холод ему был так же нестерпим, как и жара.

Мне не спалось, и оставаться сидеть под камнем, согревая и успокаивая капризную тварь, не хотелось тоже. Не долго думая, я скинула с себя свои лохмотья и завернула в них раздражённого Тотошку.

— Сиди! — прикрикнула я на неё, и тварь затихла, выглядывая из-под поношенных тряпок огромными, сверкающими глазами.

Я забралась на самый верх бурой скалы и остановилась, оглядывая бескрайнюю равнину. Вокруг кипела невидимая обычному глазу ночная жизнь.

Семья грапинов: самец, с тяжёлой треугольной головой и самка, изящная и узкая, как змея осторожно принюхивались к запахам, доносившимся от нашей скалы. Они учуяли Тото и этот запах тревожил их и пугал. Потоптавшись на месте, они развернулись и помчались прочь, тяжело ступая по высохшей траве тяжёлыми лапами. Стая быстроногих оленей пробежала мимо, и остановилась поодаль, осторожно поводя чуткими носами. Их тоже привлекала наша скала — вернее источник воды, который находился под ней, но так же, как и грапины они не решились нарушить покой спящего Тото.

Я проследила глазами, как удаляются их белоснежные зады, и стряхнула с себя оцепенение: мне тоже хотелось мчаться, как олени, высоко вскидывая голенастые колени. Но что-то удерживало меня. Здесь в этом мире, в отличие от того, рухнувшего и рождённого в одночасье вновь, я чувствовала, что мне следует соблюдать осторожность, но желание было сильнее меня. Довольно я тащилась по жаре с ноющим Тотошкой на руках! Тело моё, натянутое, как струна, стремилось вверх и ветер, услышав мои мысли, услужливо дунул мне в лицо, опрокидывая навзничь.

Я перевернулась в воздухе, оттолкнулась босыми пятками от холодной глади камня, и ветер остался далеко позади, гневно и бессильно швырнув мне вслед горсть пыли. Штопором ввинтилась я в густоту воздуха и звёзды, далёкие и мерцающие разом стали ближе, одаривая меня своим холодным светом. Внизу подо мной удивлённо каркнула ночная птица, и я замедлила движение, паря высоко над землёй и внимательно оглядывая бесконечную степь.

Далеко внизу я увидела огоньки небольшого селения. Мне стало любопытно. Ведь я так и не увидела в этом мире ничего, кроме степи и Лисьей пади. А коварные воплы не удосужились показать мне, как они живут.

В селении спали. Огней, которые я увидела с высоты, при ближайшем рассмотрении оказалось немного. Один из них — затухающий костёр, вокруг которого мирно сопели носами два мальчика-подростка. Рядом расположилось небольшое стадо безрогих животных с вытянутыми широкими мордами, напоминающими одновременно и коров и бегемотов. Очевидно, мальчики были пастухами. Другой огонь горел в окне одного из домов: там молодая мать с младенцем безуспешно пыталась уложить сорванца, а тот орал благим матом, почём зря, беспечно сверкая озорными чёрными глазёнками. Домочадцы один за другим отрывали сонные лица от своих подушек и давали измученной матери свои советы, но младенец, несмотря на весь жизненный опыт окружающих его людей, никак не хотел униматься. Следующий огонёк горел в полукруглом каменном строении. От других домов он отличался величиной и тем, что рядом отсутствовали хозяйственные постройки, где жители держали свой скот, запасы и необходимую для деревенской жизни утварь. В пустой комнате сидел бледный молодой человек, перед ним лежала открытая книга, но он не читал, бессмысленно глядя на кирпичную стену. Смотреть на него было скучно. Я хотела заглянуть в следующее окно — последнее, в котором горел свет, но тут случилось неожиданное.

Не успела я подобраться к дому, как сверху мне на голову упала тяжёлая сеть и мгновенно опутала руки и ноги, мешая двинуться. Из полукруглого здания выскочили несколько человек с горящими факелами в руках и с торжествующими криками окружили меня, приплясывая от возбуждения. Молодой человек покинул свою келью и присоединился к напавшим на меня людям, но не высказывал, как прочие всеобщего ликования, а безучастно и даже с некоторой печалью смотрел на мою, опутанную сетью фигуру.

— Попалась, ведьма!

— Говорил я, она летает по ночам, говорил! А вы не верили!

— Ведьма!

— Смотрите, она голая!

— На костёр её!

Низенький человечек, приседая и размахивая руками, возбуждённо рассказывал, заглядывая собеседнику в лицо и брызгая белесой слюной.

— Я следил за ней! Говорил я вам, что она придёт сюда! Эй, Лòнка, скажи — говорил?

В ответ на это вопрос отозвался лёгким, грустным движением изящной головы молодой человек. Это он был Лòнка.

— Она сначала прилетела на поле! Портила наших коров!

Гул голосов стал громче и злобнее.

— Потом она заглянула в окно старому Зенке Бòлу. Его сноха до сих пор не может успокоить своего мальчишку! Не знаю, выживет ли младенец…

По моей ноге больно ударил брошенный кем-то камень.

— А потом она явилась сюда! Осквернила наши святыни! На костёр её!!!

Разъярённая толпа придвинулась ближе, лица людей искажала злоба, а блики огней превращали их простые деревенские физиономии в ужасные маски монстров.

Низенький человечек суетливо опередил всех и пытался ткнуть мне горевшим факелом в незащищённое лицо.

Рука его дрогнула на половине пути, и возглас изумления вырвался из хилой, тщедушной груди.

— Это не она!!!

Толпа разом притихла.

Злоба на лицах людей сменилась недоверием и страхом. Все отступили на шаг назад, при этом продолжая протягивать руки с факелами в попытке осветить моё лицо.

Молодой человек вскинул голову, и во взгляде его появилась надежда.

— Это не она! Это другая…

— Тоже ведьма…

— А вы видели, как она летала?

— А почему она голая?

— А где же Кàя?..

Внезапно толпа расступилась и на свет вышла девушка. Её белокурые волосы разметались по щекам. Крепкие, как молодые яблочки, щёки горели огнём, а синие пронзительные глаза метали молнии.

— Кто здесь искал Кàю? Ты, мерзкий поддонок?

Её пухлый белый пальчик ткнул в сторону низенького человечка.

— Всё не можешь простить, что я не вышла за тебя замуж? В ведьмы меня записал? Охоту устроил?! А вы?!!

Кàя гневно оглядела притихшую толпу.

— Я выросла среди вас! Как вы могли поверить, что я могу наслать порчу на ваших детей и испортить ваших коров?!

Крестьяне смущённо потупились, а высокий старик с загорелым вытянутым лицом произнёс нараспев, чуть растягивая слова:

— Ну, норов-то твой известен… горяча! Вот и подумали…

— Подумали?! — голос Кàи сорвался в визг. — Вы ПОДУМАЛИ?! И решили сжечь меня на костре?! Так вы подумали? Ты, Велин, я сидела у постели твоей умирающей матери, а ты Мект, я приносила тебе еду, когда твоя жена упала и сломала руку, а ты Мàлин? Я нянчила твоего ребёнка! А ты… Кàя повернулась в сторону молодого человек.

Молодой человек смотрел на Кàю с обожанием и Кàя осеклась.

— А ты… ты даже не заступился за меня. Молча стоял и смотрел, как меня хотят убить.

— Но ведь это не ты! — запротестовал Лòнка. — Ведь это же не ты!!!

— Не я. Но ты этого не знал…

Толпа притихла. Кое-кто стыдливо покашливал, две расплывчатые тени ретировались восвояси, воспользовавшись темнотой ночи, низенький человечек суетливо нашёптывал что-то своим односельчанам, но от него досадливо отмахивались. Бледность молодого человека сменила краска стыда, и он стоял, не смея поднять глаз.

Первым подал голос старик с вытянутым лицом.

— А кого же мы поймали?

Толпа зашевелилась, загомонила с облегчением, радуясь, что не придётся оправдываться перед разгневанной Кàей, да и не напрасно они собрались, сидели полночи в засаде, поймали-таки ведьму!

— Ведьма!

— На костёр её!!!

Однообразие выкриков стало мне надоедать.

Я тронула пальцем тяжёлую колючую сеть, и она заискрила тысячью мелких разноцветных лучиков, и упала мне под ноги, рассыпаясь крупным розовым жемчугом. Зрелище было впечатляющее.

Крестьян взяла оторопь. Всех кроме Кàи. Она смотрела на меня строго, осуждающе покачивая кудрявой головой.

— Надоели!

Я показала селянам язык и взмыла в небо, оставляя деревушку далеко позади.

И с чего этот мир назван Срединным? Чем он лучше Нижнего? Те же порядки: ведьмы, костры… тупое, отсталое средневековье…

— Эй!

Голос в ночном небе был таким неожиданным, что я рухнула вниз, разом утрачивая все навыки лётного мастерства и делая в воздухе нелепые кульбиты.

Моё падение смягчила вовремя подставленная сильная рука.

— Ты чего?!

Передо мной стояла Кàя. Вернее не стояла. Она висела в воздухе, поддерживая меня за плечи и только убедившись, что я в порядке, осторожно спустилась со мною вниз.

— Ты чего падаешь?! Напугалась?

Я откашлялась.

— Н-нет. А ты что, тоже летаешь?!

Кàя изумлённо всплеснула руками.

— А как же?! Я же женщина!

Похоже, теперь я поменялась местами с селянами по части непонимания и тупости.

— И что? Все женщины летают?

Кàя внимательно всмотрелась в моё лицо.

— Откуда ты? Кто ты?!

Извечный вопрос! Самой бы знать…

— Я тут… недавно. Так что, все женщины летают? — повторила я вопрос.

Кàя смотрела на меня задумчиво и отозвалась не сразу.

— Конечно.

— А чего тогда ваши мужички взбеленились?

Кая разглядывала меня, как диковину.

— Они не знают. Не должны знать.

— Почему?!

— Мужчины… они не такие. Им нужны признание, слава, иначе они станут несчастны. Им нужны красивые женщины, чтобы они могли гордиться ими перед своими друзьями, а ещё более перед врагами. Им нужно постоянное признание их достоинств, похвала, благодарность — и тогда они готовы свернуть горы, они придумывают паровые машины, пишут книги и покоряют океаны. Наша задача им помочь.

— А при чём здесь ваше умение летать? Ну и летайте себе на здоровье, пусть ваши мужчины гордятся вами ещё больше.

— Но они не могут, — голос Каи стал очень тих и печален.

— Чего не могут?

— Они не могут летать. Не дано. Если они узнают, что женщины подобны птицам, им станет нечем гордиться. Это не убьёт их, но сделает жалкими. Они перестанут быть мужчинами.

— И вы готовы мириться с этим? Они вас называют ведьмами и ведут на костёр!

— Да, готовы, — голос Каи стал твёрдым. — Разве в вашем мире женщины не поддерживают мужчин? Они наши сыновья, отцы, братья, любимые. Они дороги нам. Дороже, чем умение парить в облаках! Хотя… — глаза Кàи лукаво блеснули. — Иногда так хочется мчаться наперегонки с ветром!

Кàя взметнулась вверх, теряя с головы лёгкую косынку, и помчалась над бесконечной степью, только ветер свистел за её спиной!

— За мной! Я покажу тебе кое-что!

Мы с Кàей мчались в ночном небе, играя с порывами ветра, качаясь на его волнах и обгоняя холодные тугие струи. Внизу показалась каменная гряда, покрытая густым кустарником, и Кàя махнула мне рукой.

— Спускаемся!

Мы спустились по ту сторону гряды и увидели яркие огни костров. Вокруг сидели и бродили молодые девушки, женщины в возрасте и даже старухи. Отовсюду раздавалось пение и смех.

— Эй, Кàя!

— Смотрите-ка, Кàя явилась! Ты что, бросила своего Лòнку?!

— Она не бросила, просто он так и не решился признаться ей в любви!

— Это что, правда? Кàя бери дело в свои руки, иначе состаришься, прежде чем бедный Лòнка осмелиться на признание!

Мы услышали ещё несколько советов и предложений по поводу отношений Кàи и Лòнки, не столь безобидные, как первое, прежде, чем женщины заметили меня.

— Кàя, ты с подругой? Как тебя зовут, дитя?

Ко мне обратилась немолодая, но стройная, сохранившая красоту женщина.

— Ж-женя.

— Женя? Отчего ты раздета?

— Она думает, что прибыла на шабаш ведьм! — молодая девочка-подросток фыркнула и закатилась звонким смехом.

— У меня одежда кончилась, — я неловко улыбнулась. — Остались одни лохмотья, а они… попадали с меня во время полёта.

— Эй, девочки! — Немолодая женщина властно взмахнула руками. — Давайте соберём Жене одежду. Девочка замёрзнет, да и появиться в таком виде днём будет, по меньшей мере — неприлично, а по большей — не безопасно.

Мне под ноги упали платки и юбки, кофты и расшитые бисером безрукавки. Через пару минут я ничем не отличалась от большинства окружающих меня женщин.

А женщин становилось всё больше. Прилетали матери с дочерьми, подруги и сёстры и просто одиночки. Они прилетали поболтать, посплетничать и конечно порезвиться в ночном небе, хохоча от избытка чувств и взвизгивая, когда холодный ветер забирался им под одежду.

На востоке показалась розовая полоска света.

— Девочки! — Немолодая, стройная женщина хлопнула в ладоши. — Пора по домам! Собирайтесь!

— Собирайтесь! — эхом откликнулось несколько голосов. — Пора!

Разноцветные юбки взметнулись вверх, поляна разом опустела, только Кая и немолодая женщина, имени которой я так и не расслышала во всеобщем гомоне, остались возле меня.

— Тебе есть куда идти? — вопрос задал женщина.

— Да. У меня там… питомец. Мне нужно его забрать.

Женщина кивнула, соглашаясь.

— А потом? — это спросила Кàя.

— Потом в Город. Мне хотелось увидеть Город.

Теперь кивнули обе.

— Хорошо. Прощай, Женя.

— Прощайте.