Турист

Глава 12 Полетали — разобрали

Долго переглядываться с поехавшим крышей епископом не пришлось. Поняв, что остался без группы поддержки, иезуит взревел медведем и кинулся в бой. В отличии от своих подчинённых, он не разбрасывался сияющими призрачным светом «серпами» и не творил каких-то иных техник. Нет, вместо этого епископ поднял над головой меч и, трубно взревев, рванул на меня. Бронепоезд в потёмках, чтоб его! Впрочем, насчёт техник я, кажется, слегка погорячился. Чем ближе подходил иезуит, тем отчётливее было заметно охватывающее его золотистое сияние, тогда как меч в его руках, наоборот, выцветал, словно поглощая и без того скудный свет, льющийся с веранды на окружённую вездеходами поляну. Скользнув навстречу противнику, понимаю, что не один я здесь развлекаюсь Разгоном. Взгляд епископа легко отследил моё движение, а это о чём-то да говорит. Что ж, никто не обещал, что будет просто…

И зря. Настроившись на серьёзное противостояние, я хотел было прощупать защиту епископа и… кхукри легко смахнул кисть его руки, сжимавшей рукоять меча. От удивления я не успел прервать связку, кажется, намертво вколоченную в меня старым джемадаром, и окутанный алым маревом второй клинок, скользнув вдоль предплечья моего противника, легко вскрыл его горло, лишь полыхнула при столкновении с ним золотая вспышка. И всё. Епископ замер на месте, потянулся культёй к шее и, заливая поляну кровью, рухнул мне под ноги, словно подрубленное дерево. Я же, удивлённый столь скорым окончанием боя, едва успел уйти с пути падающего тела.

Сыто дрогнули в моих ладонях кхукри, и алая пелена, окружавшая меня с начала боя с церковниками, рассеялась без следа. И тут же по ушам ударили исчезнувшие было звуки, а в нос шибанула металлическая вонь горячей крови. Встряхнув и без того удивительно чистые клинки, я вернул кхукри в ножны и оглянулся, выискивая в темноте гвардейцев, которым так толком и не удалось поучаствовать в бою… А там в темноте, за чёрными громадами вездеходов, уже поднималась какая-то возня.

— Гвардии капитан Джевецкий, Первый Преображенский, — выскочивший словно чёрт из табакерки, подтянутый вояка в чёрном тактическом комбезе щегольски бросил два пальца к боковине глухого чёрного же шлема с едва поблескивающим в темноте визором.

— Боярин Николаев-Скуратов, — кивнул я в ответ, стягивая с лица артефактные очки, подаренные мне Ростом. К чести капитана, тот даже не дёрнулся, глядя в мои серые бельма. — Чем могу помочь, господин капитан?

— Право, мне неловко… — Джевецкий всерьёз замялся, но, судя по эмоциям, быстро справился с собой и, тряхнув головой, заговорил уже куда увереннее: — Прошу прощения, Кирилл Николаевич. Я знаю, что у грандов есть возможность почти мгновенно перемещаться на довольно дальние расстояния и, что самое главное, перемещать других людей. А у меня четверо тяжелораненых и никакой связи с группами поддержки. Коммуникаторы не работают, техники тоже. Ни эфирные, ни стихийные. Может, вы…

— Понял, — я жестом пресёк торопливую речь смущённого гвардейца. — Ведите.

Вот теперь мне стало кристально ясно, что за возня разворачивалась за вездеходами, пока мы с епископом «делили апельсин». В руинах, когда-то бывших то ли конюшней, то ли каретным сараем, на захламлённом полу лежали тела, затянутые в такие же комбезы, каким щеголял мой новый знакомец.

— Пятеро, — тихо проговорил я, открывая настежь окно, связывающее меня с Ольгой. — Дорогая, прошу, немедленно свяжись с Нулиным, нам срочно нужны медики. Тут пять тяжёлых и больше десятка лёгких раненых. А пока связываешься с ним, перейди в комнату побольше. Боюсь, в нашей спальне мы все не поместимся.

— Поняла, — Оля не стала терять времени на расспросы и тут же принялась вызывать нашего волшебного доктора. Я же повернулся к Джевецкому и столпившимся за его спиной бойцам, часть из которых так и фонила тщательно подавляемой болью.

— Господа, не теряем время. Берите раненых и шагайте в окно. Идём все вместе, никого не оставляем. Я замыкающий. Капитан?

— Понял, — резко отозвался тот и повернулся к своим бойцам. Говорить им, правда, он ничего не стал. Просто указал на лежащих раненых, и гвардейцы так же без единого лишнего звука ринулись исполнять приказ командира. К моменту, когда первая пара гвардейцев, подхватив тихо стонущего бойца, шагнула в по-прежнему распахнутое настежь окно, ведущее в московский особняк тестя, Ольга успела не только связаться с полковником Нулиным, но и добралась до парадной столовой, способной вместить куда больше народу, чем три десятка гвардейцев. Хотя, смотрелись бойцы в полной боевой выкладке посреди музейной роскоши бестужевского дома… нетривиально, да. Впрочем, долго любоваться этим сюром мне не дали. Стоило окну закрыться за моей спиной, как Ольга развернула экран коммуникатора на максимальный размер, одновременно сделав его видимым для всех присутствующих.

— Кирилл, приветствую, — окинув меня хмурым взглядом, проговорил глава госпиталя Московского бронеходного полка и, покачав головой, произнёс с требовательностью в голосе, прежде мною не слышанной. — Ты уверен, что сможешь открыть ещё одно окно в мой госпиталь? Выдюжишь? Может, лучше прислать наш аэродин?

— Не стоит беспокойства, Осип Михайлович, я пока ещё в порядке, — мотнул я головой. — Вы-то как, готовы к приёму раненых?

— Операционные уже готовят, бригады на месте, — вздохнув, ответил Нулин.

— Что ж, тогда открываю переход, — отозвался я, и экран коммуникатора пошёл рябью. Миг, и рядом с полковником открылось очередное окно, в которое гвардейцы тут же принялись затаскивать своих раненых товарищей… и тело убитого. Следом пошли менее пострадавшие, а ещё через полминуты в парадной столовой Бестужевского особняка осталась лишь дюжина невредимых подчинённых Джевецкого, сам капитан и… мы с Олей. Хотя, кажется, насчёт «невредимых» я несколько погорячился. Стоявший за спиной капитана, боец с нашивками… сержанта? Десятника? Какие там звания приняты в Первом Преображенском-то? Не помню… Да оно и не важно, по крайней мере, сейчас. Куда важнее флёр ужаса и… благоговения, исходивший от этого сержанта-десятника. И тот факт, что направлена эта безумная смесь эмоций именно на меня. С ума он что ли сошёл?

— Капитан Джевецкий, — опускаясь в одно из полукресел у длиннющего обеденного стола и жестом предложив собеседнику занять другое, начал я, но гвардеец меня перебил.

— Никита Вячеславович, — проговорил он.

— Приятно познакомиться, — я кивнул тяжелеющей головой. — Так вот, Никита Вячеславович, пока ваши подчинённые контролируют процесс лечения раненых в госпитале Московского бронеходного, не могли бы вы связаться со своим командованием и сообщить о завершении операции? Я, к стыду своему, совершенно не в курсе, кто именно курировал этот… вертеп и, скажу честно, видеть этого альтернативно одарённого не желаю. Поскольку всерьёз опасаюсь, что сорвусь, а государь за зверское убийство своего идиота по головке меня точно не погладит.

— О… да, — Джевецкий хмыкнул, явственно плеснув эмоцией одобрения. Кстати, об эмоциях.

— Простите, Никита Вячеславович, пока вы общаетесь с начальством, могу я поговорить с вашим бойцом? Вон тем, — я слабо махнул рукой в сторону пышущего ужасом и каким-то жутким фанатизмом гвардейца. Джевецкий перевёл недоуменный взгляд с меня на своего подчинённого, потом обратно… и пожал плечами.

— Как пожелаете, Кирилл Николаевич, — произнёс он и, не прекращая работы с наручным коммуникатором, резко окликнул бойца. — Сержант Капур! Поступаете в подчинение боярину Николаеву-Скуратову, до моего особого распоряжения.

— Так точно, господин капитан! — вытянувшись во фрунт, с нездоровым энтузиазмом в голосе отозвался тот. В этот момент двери в зал отворились и мимо напряжённых гвардейцев поплыли слуги Бестужевых, тут же принявшихся сноровисто накрывать стол для лёгкого перекуса. Пока лёгкого.

— Присаживайтесь, господа, — громко объявила Ольга. — Для нас честь принимать в доме моего отца гвардию Его Величества.

Напряжение среди бойцов, взбурлившее было при появлении прислуги, почти тут же сошло на нет. Но, до получения разрешающего кивка от командира они и не подумали следовать приглашению моей жены. Что ж, и это правильно. Зато стоило Джевецкому, занятому неслышными переговорами с командованием, дать своё разрешение, как гвардейцы, на ходу стягивая шлемы, с довольным гулом потянулись к столу. И первым среди них оказался сержант Капур. Ну… чего-то в этом роде и стоило ожидать, да? Сержант оказался индийцем. Дьявольщина. Вот только ещё сказок в стиле дедушки Бабура мне сейчас и не хватало! Стоп, а это идея…

— Сержант Капур, да? — тяжело вздохнув, проговорил я, чувствуя рядом просыпающееся любопытство жены. — Не стойте столбом, господин сержант. Присаживайтесь к столу, угощайтесь…

— Так точно, боярин, благодарю, — на идеальном русском ответил тот и, не тушуясь, с удобством устроился в соседнем полукресле. Ну так, гвардия же. Им по уставу смущаться-скромничать не положено. Вон как зыркает глазами. Того и гляди вопросами завалит! На фиг.

— Не сверли меня взглядом, сержант, — я поморщился от очередной волны эмоций, накатившей со стороны гвардейца. — У меня нет ответов на твои вопросы. Но! Я знаю, кто может тебе их дать… ну, или, хотя бы, указать путь к их нахождению.

— А? — индус явно сбился с мысли, но тут же тряхнул головой и настороженно кивнул. — Я буду благодарен просветлённому за совет.

— Ни-ни-ни, — я даже пальцем покачал перед лицом смуглого гвардейца. — Никаких просветлённых. Имеешь вопросы — идёшь к Бабуру Варме. Глядишь, он на них ответит. А меня не замай.

— Э-э, с вашего позволения… А кто такой этот Бабур Варма? — растерянно пробормотал сержант.

— Бабур Варма — первый брахман Дома Сканды, Рука Ветра Махасены. Если кто и сможет помочь вам в поисках ответов, то это он, а я… извините, не брахман и не философ. Я практик, — с готовностью пояснил я, чувствуя, как сильнее и сильнее накатывает головная боль. Чёрт, встреча с иезуитами, кажется, и для меня не прошла без проблем. Надо отдохнуть. Очень надо. Я покосился на сидящую рядом Ольгу, и та, явно поняв меня без всяких слов, поднялась со стула.

— Господа, прошу вас, пользуйтесь гостеприимством дома моего отца, а мы с мужем, с вашего позволения, удалимся. Господин капитан, если у вашего начальства возникнут какие-то вопросы, прошу их отложить хотя бы до утра. Мы все устали и нуждаемся в отдыхе. И да, слуги уже готовят для вас и ваших людей покои. На этом позвольте проститься. Всего хорошего, господа гвардейцы.

— Э-э, да… конечно, — в своей растерянности капитан сейчас был весьма похож на своего подчинённого минутой ранее. Так что он и сказать-то ничего не успел, как мы с Олей уже оказались в нашей спальне.

— Что, Кир, совсем тяжко, да? — я ещё слышал голос жены и ощущал её прикосновения, когда она раздевала моё тело, шатающееся от одолевающей его слабости, но… всё это было словно сон… призрачно и сумбурно. Как отключился, я уже не помнил.

А утром… утром от вчерашней слабости не осталось и следа. Проснулся я свежим и таким бодрым, словно во время сна мне кофейную «систему» поставили. Литра так на четыре ристретто, ага. Энергия била ключом, так что даже к предстоящему разбору полётов, посвящённому событиям вчерашнего вечера, я отнёсся с каким-то удивившим меня самого энтузиазмом. Да и Оля была рада видеть, что я перестал изображать сонную муху. В результате к завтраку мы вышли довольными собой и друг другом, и даже присутствие за столом тяжёлой артиллерии, представленной тестем и главой Преображенского приказа, за спинами которых откровенно терялись фигуры отца Иллариона и капитана Джевецкого, не смогло пошатнуть наше с женой хорошее настроение. Одно на двоих.

— Итак, подведём итоги вчерашнего… провала, — после тишины, в которой прошёл завтрак, разрушаемой лишь редким стуком приборов и просьбами передать то или иное блюдо, посерьёзневший и даже, можно сказать, потяжелевший тон Вербицкого показался бы похоронным маршем, но… как я уже сказал, и мне, и Ольге, ввиду нашего превосходного настроения, было плевать на подобные мелочи. А вот Джевецкий, кажется, принял слова генерала чересчур близко к сердцу. Вон как вскинулся!

— Успокойтесь, господин капитан, — тут же примиряюще улыбнулся тесть. — Речь не о действиях вашего отряда. А ты, Анатолий Семёнович, будь любезен, не дави на окружающих и не сгущай краски. Пусть всего желаемого нам воплотить не удалось, но даже имеющиеся на данный момент результаты позволяют считать проведённую операцию вполне успешной.

— Но потери, — тихо пробормотал недовольный Джевецкий себе под нос. Тем не менее, Валентин Эдуардович его услышал.

— Один убитый гвардеец. Гвардеец полка, созданного для ведения боевых действий с применением тяжёлых техник, но убитый в противостоянии с врагом, обладающим возможностью глушить Эфир и стихийные эгрегоры. Да не просто обладающим, а применившим эту самую возможность! При равном количественном составе противников? Батенька, да вы перфекционист-мечтатель! — с интересом глянув на гвардейца, протянул Бестужев с лёгким, едва заметным намёком на издёвку в голосе. И Джевецкий отвёл глаза.

— К гвардии претензий нет и быть не может, — подтверждающе кивнул Вербицкий и, повернувшись всем корпусом к капитану, чётко и недвусмысленно произнёс, словно сваю забил: — Государь доволен тем, что Преображенский полк по-прежнему остаётся образцом для подражания как его армии вообще, так и гвардии в частности. Даже потеряв две трети боеспособности, вы не отступили, не сложили оружия, и правильно распорядились оставшимися в вашем распоряжении возможностями. Как показал осмотр места боестолкновения, именно вашими людьми, капитан, была уничтожена четверть напавших на боярскую вотчину Николаева-Скуратова людей. Одним стрелковым оружием, против боевых техник. Это достойно. Так что ждите приглашения на высочайшую аудиенцию, Никита Вячеславович. Она непременно состоится в самом скором времени. И подготовьте списки к награждению своих бойцов. Пригодятся, уж поверьте, — Вербицкий перевёл взгляд на сидящего тише мыши Иллариона. — Собственно, такая же встреча ждёт и ваше начальство, «святой отец», но ему я бы порекомендовал запастись не списками награждаемых, а лубрикантами. Хотя бы вазелином.

— Я передам ваши слова моему начальству, Анатолий Семёнович, — скривился тот. — Но прошу заметить, что ещё до начала операции мы предупреждали о возможных проблемах. И какова была реакция? «Мы учтём ваше мнение». Ну, учли… да. Видно.

— Костыль нашли? — перебил я явно выходящего из себя эфирника. Тот дёрнулся. — Значит, нашли. Могу я увидеть артефакт святош?

— Он находится на экспертизе, — хмуро ответил тот. — И до окончания исследований, боюсь…

— Что за артефакт, Кирилл? — повернулся ко мне тесть, одним жестом прервав виляния эфирника.

— Ну, вы же не думаете, что люди епископа решились бы на атаку гранда, пусть и «калеки», без серьёзной подготовки? Или верите, что у них завёлся собственный круг грандов, способный отрезать территорию целого поместья от Эфира? — пожал я плечами. — Нет же, по прибытии в мою вотчину они разместили где-то рядом артефакт, который, собственно, и глушил как сам Эфир, так и его стихийные проявления. Это я успел ощутить. Собственно, именно благодаря этой дряни, святоши и смогли застать врасплох гвардейцев, и пока те не очухались, били техниками по лишённым щитов бойцам, как уток. Влёт… Я прав, отец Илларион?

— Ну да, да, — со вздохом признал тот. Впрочем, насколько я знаю сего ушлого типа и насколько могу чувствовать его эмоции, которые тот, кстати, даже не пытается скрывать, особо сопротивляться такому давлению эфирник и не собирался. Так, покочевряжился для… отчётности, лояльность своему начальству показал, и хватит. — Результаты первого, поверхностного исследования показали, что иезуиты при нападении действительно использовали весьма специфический артефакт собственного производства. Пока что мы определили три его функции. Первая, уже знакомая вам, Кирилл Николаевич — превращение земли, на которой он находится, в место действия эгрегора католической веры. Вторая функция направлена на глушение Эфира и его стихийных проявлений… В этом мы пока не особо разобрались, но дайте срок… Ну и третья — самая кривая. По сути, костыль накачивает силой эгрегора всех, кто с ним связан.

— И превращает их в текущих крышей фанатиков, — дошло до меня.