Турист

Глава 11 Болливуд и танцы

Разбор трофеев, полученных с разорённых складов и лавок, пришлось отдать на откуп Рогову и Гдовицкому, не преминувшему вовлечь в этот увлекательный процесс нашу с ним общую ученицу. Не сказать, что Вербицкая была так уж рада привалившему счастью, отъевшему у неё немало времени, которое она с куда большим удовольствием потратила бы на воркование с женихом, но… шеф сказал «надо», и подчинённой не осталось ничего иного, кроме как откозырять и отправиться исполнять приказ. Мы же с Ольгой занялись финальными приготовлениями к визиту незваных гостей в нашу звенигородскую вотчину.

Стоит заметить, что там и без нас полным ходом шли приготовления, и государственные специалисты уже успели превратить подступы к полуразрушенной усадьбе в полноценное минное поле с кучей ловушек, засад и прочей «партизанской радостью». На нашу же с Олей долю достались лишь финальные штрихи и… признаюсь, жёнушка моя развернулась во всю широту своей души. Честно говоря, до этого я не замечал в ней такой тяги к театральности. А тут… увлёкшись подготовкой к встрече с иезуитами, Оля, по-моему, даже о предстоящем обновлении модельного ряда их с Капой ателье позабыла. Хотя подозреваю, что грядущий визит папистов стал для неё лишь поводом, чтобы как следует оторваться в любимом женщинами деле — превращением холодной берлоги в уютный дом.

Именно усилиями моей жены, за оставшееся до часа «Ч» время был приведён в относительный порядок один из флигелей полуразрушенной усадьбы, а у входа в него «добровольные» помощники из числа государственных спецов, допрежь занятых на подготовке «сюрпризов» для грядущих гостей, даже подремонтировали веранду, умудрившись при этом сохранить её потрёпанный временем внешний вид. Меня же Оля запрягла таскать мебель. «Окном». Из Москвы. И неоднократно. Ей, видите ли, было не по нраву то, что она сама же и выбрала для обстановки флигеля. Хорошо ещё, что мебель мне пришлось таскать не из магазина или мебельного салона, а из запасников московского особняка Бестужевых, в котором, как оказалось, в результате неоднократных перестановок и ремонтов скопилось немало самых разных образчиков мебели, не подходящих по стилю к перестроенным покоям.

Так, за каких-то двое суток, скрипучий, брошенный на добрых три четверти века, но удивительно крепкий для своих трёхсот лет кирпичный флигель, внешне выглядевший так же непритязательно, как и пару дней назад, изнутри превратился во вполне уютный обжитой домик на четыре комнаты, обставленный пусть и несколько старомодной, но сохранившейся в идеальном состоянии мебелью со складов Бестужевых. Полы укрыли старые, но не утратившие своих красок восточные ковры, узкие арочные окна, снаружи пока ещё похожие на слепые бельма, обрамили длинные шторы, а под потолками и на стенах засияли люстры и светильники. Те же стены лишились остатков и без того осыпавшейся древней перхотью штукатурки, под которой обнаружилась фактурная кирпичная кладка, практически не пострадавшая от времени. Да что там! По настоянию Оли, запряжённые ею спецы даже полы во флигеле отремонтировали и навощили чуть ли не до зеркального блеска. И всё это за каких-то пару дней. И пусть дело здесь не обошлось без применения узкоспециализированных стихийных техник, кратно ускоривших процесс ремонта, я был удивлён его стремительностью.

С санузлом, правда, получилось не так замечательно. Как Ольга ни уговаривала, привлечённые специалисты напрочь отказались тратить время и силы на полноценные сантехнические работы. Вместо этого они ограничились временной мерой, установив в чулане флигеля полевой санблок вроде тех, что имелись в жилых модулях «Гремлинов» на Апецке, а я был вынужден клятвенно пообещать жене, что по окончании эпопеи с иезуитами непременно приведу в порядок здешнюю канализацию, налажу нормальный водопровод и установлю в доме какую-то «приличную» сантехнику. Можно подумать, что унитазы и ванны бывают неприличными⁈ Эх, ладно…

— Кирилл, не вздыхай! — обнявшая меня со спины Оля потёрлась о моё плечо щекой. — Зато теперь у нас есть вполне приличный охотничий домик. Разве это плохо?

— Почему «охотничий»? — не понял я.

— Аномалии, — коротко отозвалась жена, но увидев, что мне такое объяснение ничего не говорит, вздохнула сама. — Ну, право слово! Ты как будто не читал дневники Сергея Львовича! Твари имеют неприятную привычку заселять очищенные от их «соплеменников» территории своими «отпрысками». Это значит, что, даже уничтожив все аномалии на своей земле, мы рискуем получить на их место…

— Переселенцев с окрестных территорий, — я таки вспомнил заметки Роста и хлопнул себя ладонью по лбу. — Одно хорошо: новички не будут столь же серьёзной проблемой, как их предшественники. Мелочь, не успевшая привязаться к новой территории, не так опасна.

— Зато для охоты как развлечения — самое то, — покивала Оля, устраиваясь у меня на коленях. — Так что, пока не восстановим усадьбу целиком, здесь будет наш охотничий домик. А выбьем «своих» тварей, можно и по соседским землям прогуляться. Запрещать-то некому.

— Пока некому, — уточнил я. — Но это, думается мне, ненадолго. Не только у нас с тобой здесь вотчина, вокруг полно земель, принадлежащих другим родам, так что скоро можно будет ждать соседей-конкурентов.

— Ага, как же, — ухмыльнулась Оля, не скрывая сарказма ни в голосе, ни в эмоциях. — После слухов о твоём ранении, полученном при ликвидации здешних аномалий, дорогой мой гранд, охотнички сюда просто валом повалят, коне-ечно! Держи карман шире.

— М-да, об этом я как-то не подумал, — признался я.

— А стоило бы, — фыркнула жена и договорила с интонациями сытой кошки. — С такой рекламой этих мест, конкурентов можно лет десять не опасаться и не ждать. Ну а уж за такой срок мы точно и наохотиться всласть успеем, и усадьбу восстановить. Да и девочкам тренировки на пленэре только на пользу пойдут. Можно будет даже выездные тренировки для всей школы устроить. Ежегодные, а?

— Ой-ёй, — я прищурился и слегка дёрнул Олю за выбившийся локон растрепавшейся причёски. — Тренировки… на пленэре… да для всей нашей школы. Угу. А по-моему, кто-то просто радуется, что не придётся делиться своим новоявленным хобби с соседями. М?

— И что? — Оля пожала плечами как ни в чём не бывало. — Здоровый эгоизм в малых дозах полезен в любых количествах. Вот.

— По-моему, поговорка была о чём-то другом, — задумчиво протянул я, но ощутив игривый тычок острого локотка жены под ребро, улыбнулся и «поспешно» согласился с супругой. — Но твой вариант тоже имеет право на жизнь, да. Главное, не увлекаться.

Вообще, догадаться, с чего вдруг Ольга развила такую кипучую деятельность, не составило бы труда, даже если бы мы не могли чувствовать эмоции друг друга. Жене было страшно. И чем меньше времени оставалось до визита папистов, тем большее волнение охватывало Олю. Я честно старался транслировать ей собственную уверенность в успешном исходе дела, но несмотря на крепость нашей связи, супруга едва поддавалась этому моему воздействию. С одной стороны, такой прогресс в её развитии не мог меня, как учителя, не радовать, с другой же… я просто не понимал, как можно успокоить всё больше и больше психующую женщину. Только и оставалось, что обнимать её да пытаться давить вспыхивающее в ней недовольство, перемежающееся с приступами злости и страха. Но… я ведь тоже не железный, да и эмоции Оли расшатывали моё собственное спокойствие всё больше и больше. В конце концов я не выдержал этого давления и, подхватив жену на руки, уволок её в спальню, где долго и… как это неудивительно, вполне успешно вытрах… м-да… В общем, утро третьего дня мы встретили спокойными, умиротворёнными и очень сонными. Правда, для закрепления эффекта нам ещё дважды пришлось повторить ночную «процедуру», но уже по сокращённой программе. Так что поступивший от наблюдателей сигнал о приближении чужаков мы с Олей встретили с абсолютным спокойствием. Попрощались, я открыл жене «окно» в особняк Бестужевых… на миг ощутил прикосновение тёплых губ к свежевыбритой щеке и, улыбнувшись, подтолкнул Ольгу к переходу. Ещё секунда, и окно свернулось за её спиной, превратившись… даже не в форточку, а в отверстие не больше монеты величиной. Я же, оставив эту лазейку для связи с женой, развернулся и потопал на веранду, где меня ждал горячий чай и… не менее горячая встреча с епископом-иезуитом.

Вот уже опустела чашка и погашен в серебряной пепельнице окурок сигареты. Я втянул носом напоённый запахом влажного разнотравья и озона воздух и… невольно ухмыльнулся, почувствовав, как пропел тонкой напряжённой нотой Эфир. Пропел и… пропал, оборвался, будто и нет его в этом мире вовсе. Как это предусмотрительно со стороны гостей, да. С другой стороны, и мы не лыком шиты. И на каждую хитрую задницу у нас найдётся что-то с винтовой нарезкой… и длинной мушкой, ага!

Понять, что ушлые иезуиты в качестве первого хода в нашей встрече использовали уже знакомый артефакт-костыль, было нетрудно. Да что там! Я практически был уверен, что они воспользуются столь подходящей игрушкой, обращающей враждебную территорию в «святую землю» их конфессии. Иных способов противостоять сильным стихийникам или эфирникам напрямую у святош просто нет! Уж в этом дед был уверен на сто процентов. А кому и доверять в подобных вопросах, как не ему?

Собственно, именно поэтому я и не участвовал толком в приготовлениях государевых людей, не лез с вопросами к их специалистам и не пытался разобраться в устанавливаемых ими ловушках и прочих засадах. Предполагал, что толку в тех приготовлениях будет немного. Так оно и вышло. Стоило сработать артефакту, как в радиусе километра от него любые стихийные техники перестали срабатывать. Учитывая же, что у меня почти начисто пропало привычное ощущение Эфира, с его техниками тоже можно не заморачиваться. Ну-ну! Посмотрим.

Епископ внушал. Епископ подавлял. Епископ, кажется, слетел с катушек и нёс такую пафосную ахинею, что мне даже стыдно за него стало. Единственное, что спасало меня от челодлани во время его выспренной речи, было осознание, что виной его бреду было моё собственное эмоциональное воздействие. Иными словами, раскачал я ляха без всякой жалости и трепета. Ну да, костыль перекрыл возможность создания стихийных и эфирных техник, одновременно давая «святую силу» епископу и его «воинству света», но… Он не мог перекрыть уже имеющееся эфирное воздействие. А поскольку таковым было открытое мною окно в особняк Бестужевых, куда я не так давно отправил Олю… Ну и да, через эту самую «форточку» я вполне мог зачерпнуть любое количество «чистого» Эфира, не искажённого запретом костыля-артефакта. Чем и воспользовался. А когда его преподобие господин Винченцо Тименский окончательно поехал кукухой и начал размахивать своим огненным мечом, я банально скользнул тем же окном сначала в Москву, а уже оттуда на крышу флигеля, на веранде которого зимним лосем ревел епископ. И, честное слово, в этой его «проповеди» цензурными были только предлоги. А! Ну ещё «курвы» и прочие «пся крев» рвались из глотки ошалевшего святоши сплошным потоком, всё остальное цензуру не проходило. Ещё немного, и дядечка окончательно утонет в своей ярости и пойдёт резать собственную свиту.

И я был готов дождаться этого светлого момента, но… в ту же секунду откуда-то из темноты во двор усадьбы прилетел натуральный артиллерийский снаряд и, расплескав небольшое болотце, образовавшееся после дневного дождя, с оглушающим грохотом превратил его в котлован под небольшой бассейн-лягушатник. Епископ продолжал реветь, а вот его подчинённые тут же отреагировали на новую опасность. И уже от них в темноту полетели сияющие ослепительной белизной… техники, наверное. Боевые. Потому как на благословение эти творения святош никак не походили хотя бы потому, что лихо сносили любые препятствия на своём пути. По крайней мере, старые яблони в саду почти моментально превратились в кучу обугленных дров… Пришлось мне ускоряться.

По уму, следовало бы отыскать место, куда «гости» воткнули свой подарочек-артефакт, но учитывая, что пространство вокруг начало стремительно превращаться в поле боя, и стрелы автоматических стреломётов уже начали вышибать искру и крошку из кирпичных стен только-только отремонтированного флигеля… В общем, с поисками костыля-артефакта я решил обождать. А что? Я его вырублю, и эти воины превратят флигель в груду битого кирпича… Мне же потом Оля всю плешь проест! Не-не-не… Заканчивать надо эти фейерверки!

Честно говоря, до слияния с древней аномалией, когда-то жившей в подвале этой усадьбы, я на такой фокус даже не решился бы. Сейчас же всё вышло легко и непринуждённо. Не закрывая «окна», служившего мне сейчас каналом подпитки Эфиром, я ушёл в скрыт и, не теряя времени даром, скользнул с крыши флигеля вниз. Туда, где продолжали швыряться какой-то сияющей хренью святоши и размахивал огненным мечом ситх-епископ. Ну в самом деле, похож же!

Кхукри покинули ножны и, кажется, даже дрогнули у меня в ладонях… от предвкушения? От же ж, хрень какая! Скользящий шаг вперёд, и прикрывавшийся от стрел бортом вездехода, водитель-святоша мягко опускается наземь, тихо булькая разрезом на горле. М-да, а кожаные сиденья машинки — под замену. Хрен их теперь от кровушки отмоешь. Следующим стал его напарник. Тяжёлый клинок кхукри с хрустом вошёл ему под лопатку и… вновь дрогнул, будто ловя последний удар-сокращение разрезанного сердца.

Разгон! И укрывавшаяся за задницей того же вездехода, ещё одна пара «воинов света» отправляется на встречу с дьяволом. А головы свои в руках понесут.

Коллеги убитых, кажется, заметили, что их стало меньше. Начали оглядываться в поисках противника, зашедшего к ним за спины. Но увидеть меня под скрытом не могли, а потому продолжили гибнуть от ударов подарка старого джемадара. И с каждым разрезом, уколом, ударом я чувствовал, как наполняются какой-то весёлой кровожадной злостью клинки в моих руках. И сам поддался их настроению. Закрутился, затанцевал меж мечущихся, не понимающих, откуда им грозит смерть, врагов. Напевая странный, ни на что не похожий мотив, скользил меж неуклюжих, дёргающихся тел, на ходу лёгкими взмахами кхукри-крыльев снося кисти рук, вскрывая глотки и распахивая грудные клетки… пока не застыл посреди дымящегося двора напротив изрядно потрёпанной веранды, глядя в глаза тяжело дышащего, сжимающего рукоять пламенеющего меча епископа. Бледного, трясущегося от страха… обделавшегося епископа.

— Ваше преподобие, — тряхнув головой, я избавился наконец от алой мути, застилавшей мой взор, и, почувствовав, как успокаиваются вдоволь напившиеся крови врагов кхукри в моих руках, с ощутимым облегчением вздохнув, улыбнулся. — Потанцуем, падре?

Когда капитан Джевецкий получил приказ на открытие огня, он только вздохнул. Ведь с самого начала операции чувствовал… самым копчиком ощущал, что просто не будет. И когда рядом начали падать бойцы его подразделения, сражённые техниками противника, даже не замечавшими щитов гвардейцев, он мог только скрипеть зубами, подсчитывая потери. А первая же попытка накрыть противника собственной техникой, обернувшаяся пшиком, и вовсе заставила капитана зарычать от бессилия. Хорошо ещё, что его бойцы моментально поняли всю глубину трещины, в которую они с размаха угодили, и перешли к тактике «прячься-бей». Иначе потерь могло стать намного больше.

— Капитан! — cержант Капур ткнул пальцем в сторону дальнего вездехода противника. И вид у опытного воина был такой, что Джевецкий поспешил глянуть в указанную индийцем сторону… чтобы увидеть, как взлетают вверх головы двух бойцов неприятеля. И никого рядом! Техника? Какая? Чья⁈

А в следующий миг среди чёрных вездеходов вырос смерч. Алый, злой и… холодный, как жидкий азот! А в центре закручивающихся, тянущихся вверх алых потоков проступил чей-то силуэт. Танцующий человек изгибался, метался из стороны в сторону, взмахивая руками с зажатыми в них изогнутыми клинками, будто крыльями. Взмах, удар, фонтан крови… туманом всасывающийся в алые потоки страшного смерча. Труп. И снова… и снова… Леденящее зрелище. Красивое в своей кошмарной законченности… Капитан Джевецкий тихо выматерился, с трудом отводя взгляд от этого завораживающего танца… и, нахмурившись, тряхнул за плечо что-то исступлённо бормочущего сержанта. Выходец из Индии был бледен и просто-таки трясся от страха.

— Рудра тандава, рудра тандава… — Капур смотрел словно сквозь своего командира и бормотал одно и то же, не переставая… Тьфу ты!