Турист

Глава 9 Всем сестрам по серьгам, а врагам по…

Здание городского совета было построено во времена, когда Рахов только обрёл магдебургское право, а по Европе гулял шторм Тридцатилетней войны. Именно тогда немецкие колонисты, бежавшие с разорённых войной земель, обратились в Бычковскую казённую доминию с просьбой о поселении, и, если бы не поддержка горожан Рахова в этом их начинании, не видать бедолагам Нойердорфа на Тисе, как собственных ушей. В благодарность за помощь немцы и выстроили в Рахове здание городского совета, на которое у самих жителей города всё никак не находились нужные средства. И, разумеется, не было ничего удивительного в том, что подаренное здание выглядело так, словно какой-то великан взял классическую немецкую ратушу за шпиль башни и перенёс ей в центр маленького городка, расположившегося на берегах неширокой Тисы, в Карпатских горах. Перенёс и забыл, как надоевшую игрушку.

Под стать внешнему «немецкому» виду здания были и его интерьеры. Не отличавшиеся особо тонкой отделкой, они были по-немецки добротны и основательны, наверное, именно поэтому и прожили почти четыреста лет без сколько-нибудь серьёзных переделок. Так что и сейчас любой зашедший в здание городского совета гость мог вдоволь полюбоваться игрой света, проникающего через высокие, забранные затейливыми цветными витражами окна, потемневшими от времени, украшенными скупой резьбой, деревянными панелями укрывающими грубую кладку каменных стен, переплетением массивных балок под закопчёнными потолками и нехитрой, но предельно крепкой мебелью, не отличающейся особым удобством, массивной и тяжёлой до неподъёмности… впрочем, последнее, скорее, было её достоинством, учитывая буйность членов городского совета, из-за которой ещё в девятнадцатом столетии пришлось вводить отдельный городской акт, запрещающий участникам совета появляться на собраниях в главном зале при оружии. Драться же стульями и лавками, сделанными из морёного дуба со всей присущей немцам основательностью, членам совета оказалось несподручно, и таким нехитрым способом смертность в собрании в результате ссор и споров его участников была практически сведена на нет. Ну, насколько это вообще возможно в обществе, где владение эфиром и стихийными техниками возведено в культ.

А сегодняшнее собрание совета и вовсе поражало небывалым единством его участников. Правда, как оно обычно и бывает, даже это объединение обычно всегда находящих о чём поцапаться отцов городов было не результатом их общего примирения, а появлением не менее общей проблемы, требующей для начала хотя бы какого-то понимания, а уж потом, в идеале, эффективного решения! Но до этого этапа членам совета ещё было очень далеко. Пока они находились лишь в стадии принятия, и проходила она весьма тягостно.

Усугублялась ситуация присутствием на собрании, помимо его непосредственных и постоянных участников, представителя Червоннорусского воеводы в сопровождении пары совершенно незнакомых присутствующим господ, один из которых щеголял широко известным в узких кругах «преображенским» чёрным мундиром с серебряной выпушкой, а другой хоть и был наряжен в серое цивильное платье, имел вид настолько профессионально неприметный, что оставалось только гадать, к какой именно из «особых» государевых служб принадлежит сей господин. Впрочем, гадание это было из разряда дел бесполезных и пустых. Правду городским советникам всё равно никто не скажет, да и… в каком бы ведомстве не служил нынешний гость, легче от этого знания никому из хозяев города не станет. Ни старейшинам наёмничьего круга, ни банам-боярам, ни окружным старостам. Но нервирует же! Ей-богу, нервирует! И будто мало того, все трое гостей, прибывшие в город аккурат к назначенному советом экстренному собранию и присутствовавшие на нём с самого начала, до сих пор не проронили ни слова. Сидели с каменными физиономиями, слушали доклады городских служб, перепалку отвечавших за них советников и молчали. Чем, естественно, нервировали хозяев ещё больше. Причём настолько, что общее недовольство, поначалу вызванное лишь самой причиной столь срочно собранного совета, вот-вот грозило перекинуться на самого представителя воеводы и его сопровождение. И если окружные старосты и старейшины наёмничьего круга ещё как-то держали себя в руках, здраво оценивая разницу в их общественном положении, то баны и бояре уже начали гудеть, словно улей обозлённых пчёл.

— Итак, господа, подведём итог услышанного, — кажется, бессменный ритор Совета на протяжении уже двадцати лет, наконец, понял, чем грозит дальнейшее затягивание собрания, и, грузно поднявшись со своего троноподобного кресла, шагнул в центр зала на пустой пятачок, окружённый массивными дубовыми столами, за которыми восседали советники. — Не далее как сегодня утром в Рахов ворвался, иначе не скажешь, отряд наёмников, вооружённых тактическими комплексами и тяжёлым вооружением, разорил склады уважаемых горожан, после чего, не получив никакого отпора, выехал из города фактически под охраной наших же собственных стражей. Примерно в то же время нападению со стороны неопознанных лиц подверглись магазины и лавки в западной части города. Принадлежащие, замечу, всё тем же горожанам. Но здесь обошлось без грабежей. Сказал бы: «к счастью», если бы не результат.

— О да, этот «результат» нам теперь пару дней разбирать, — невесело хохотнул один из советников, отвечающий за коммунальные службы города. — Уважаемый ритор, давайте не будем играть словами! Нападавшие просто снесли здания, в которых находились те торговые точки. Раскатали бульдозерами в щебень!

— И это вопрос к вашему ведомству, господин Болен! — резко развернувшись на каблуках, ритор ткнул толстым пальцем в сторону подавшего наглую реплику советника. — Бульдозеры-то из ваших конюшен! Не скажете, как нападавшие могли получить к ним доступ⁈

— Мои «конюшни», как вы изволили выразиться, господин ритор, вовсе не банковский сейф! — почти взвизгнул желчный «коммунальщик», худощавый и тонкокостный, похожий на нахохлившегося ворона. Ещё и глазом недобро сверкнул. — Я уже несколько лет подряд ежегодно подаю прошение совету о необходимости модернизации системы охраны имущества коммунальных служб, но в ответ получаю только отписки, дескать, в городском бюджете недостаточно средств. За вашей подписью, замечу! Так кто виноват, что стоянка обслуживающей город техники стала похожа на проходной двор⁈

— Тише, господа, тише, — недовольно поморщившись, один из присутствовавших бояр постучал ручкой по краю пустого бокала для воды, и под его звон спорщики, дружно фыркнув, замолчали. Но сверлить друг друга прожигающими взглядами не перестали. Боярин покачал головой и вздохнул. — Не о том говорим, советники. На повестке вопрос: что делать с зарвавшимися наглецами, устроившими в городе переполох? С этими самыми… как их… «Гремлинами», да!

— Ничего не делать, — неожиданно подал голос молчавший до сих пор представитель воеводы. Удивлённые взгляды советников тут же скрестились на нём. Впрочем, седого, явно повидавшего всякие виды подтянутого гридня они ничуть не смутили. Он откинулся на высокую, совершенно неудобную спинку кресла и, протянув руку в сторону, требовательно щёлкнул пальцами. Подскочивший из-за спины помощник тут же вложил в протянутую ладонь алую папку. По-прежнему не обращая внимания на сердитые, да и просто злые взгляды советников, представитель воеводы извлёк из папки лист бумаги и, положив его перед собой, подтолкнул пальцами к внешнему краю стола. Ритор сделал шаг, взял переданный ему документ и, пробежав по нему взглядом, недовольно скривился.

— Прошу вас, уважаемый господин Вильчицкий, вслух, — так же, не повышая голоса, произнёс гость. А когда ритор неопределённо мотнул головой, добавил уже куда более жёстким тоном: — я настаиваю.

— Кхм, что ж… м-да… — толстяк на миг замер, но уже в следующий миг спохватился и… вернулся на свой трон. Усевшись, он извлёк из кармана пиджака маленькие очки в дорогой золотой оправе, тщательно протёр их белоснежным носовым платком и, лишь водрузив этот оптический прибор на нос, зачитал полученный от представителя воеводы документ так, чтобы слышали все присутствующие.

— Злонамеренный умысел, — первым нарушил тишину, установившуюся после прочтения этого текста, тот самый боярин, что недавно столь легко прекратил спор между ритором и советником Боленом. — И надо думать, что умысел граждан Рахова был столь злонамерен, а вред, нанесённый ими имуществу боярина, столь велик, что это дало ему право использовать тяжёлые и лёгкие тактики при «взимании честной виры», да? А как же законы о запрете использования подобной техники на территории государства Русского?

— А были ли тактики? — усмехнулся представитель воеводы, без проблем выдержав сверлящий взгляд боярина. Тот прищурился.

— Были, — после небольшой паузы отозвался он. — Вы, должно быть, просмотрели, но доказательства были представлены в виде записей с фиксаторов. Благо «Гремлины» не удосужились уничтожить наблюдательную сеть, когда устроили свой налёт на склады.

— А у меня есть сведения, что в процедуре взимания виры наёмники отряда «Гремлины», нанятые боярином Николаевым-Скуратовым, использовали только разрешённую технику и вооружение, — открыто усмехнулся гость. — То же, что вы приняли за тактики, есть изобретение супруги боярина, урождённой Бестужевой и её лучшей подруги, боярышни Рюминой. Называются эти устройства «СЭМ», то есть, спортивные экзоскелетные машины. И они, к слову, разрешены к использованию на территории государства Русского.

Ответ гостя ошеломил советников. Даже возмутил. В зале сначала раздались несколько голосов, к ним присоединились ещё… и ещё… пока весь зал не загудел словно рой раздражённых пчёл. Среди этого гула уже послышалась ругань, чуть не скатывающаяся в мат, но… стоило всё тому же боярину подняться с кресла и окинуть присутствующих тяжёлым взглядом, как шум начал стихать, пока не смолк окончательно. Вот только повисшая над собранием тишина, как оказалось, ничуть не хуже передаёт всю степень недовольства советников таким странным, да что там, сочтённым им откровенно издевательским ответом представителя Червоннорусского воеводы.

— Ну, допустим, — голос боярина Кошки разбил тишину зала. — Были это СЭМы. Допустим. Я слышал об этой игрушке для молодых барчуков и вполне могу поверить, что «Гремлины» использовали именно их, а не запрещённые тактики. Но в документе сказано, что нам представят доказательства злого умысла горожан Рахова против боярина Николаева-Скуратова. Хотелось бы их видеть. Всё же, это наши горожане. И мы, как советники, несём перед ними определённые обязательства. Господин полковник…

— На этот вопрос, пожалуй, отвечу я, — из-за спины представителя воеводы, словно чёртик из табакерки, возник «преображенец». — Пристав Преображенского приказа, капитан Олег Сергеевич Смирнов. К вашим услугам, господа.

С этими словами спутник гостя отвесил присутствующим короткий «кавалергардский» поклон и, не спрашивая разрешения, шагнул к установленному в углу зала вычислителю с огромным, развёрнутым во всю стену экраном. Щёлкнул вставляемый в гнездо информационный кристалл, и через мгновение на экране возникло изображение одного из людей, ставших причиной утреннего переполоха в Рахове. Потом, оборвавшись на полуслове, его лицо сменилось следующим «фигурантом». Но и его монолог, явно в некоторых местах обрезанный, что можно было заметить по резко меняющимся цифрам таймера в углу экрана, сменился речью следующего персонажа… затем пришёл черёд ещё одного, и ещё…

— Уж простите, предоставить вам сих господ для беседы вживую не получится, уж очень интересные вещи они рассказывают. Интересные для моего ведомства и совершенно не касающиеся нынешнего дела, — развёл руками преображенец, когда запись закончилась и экран погас. — Но, думаю, даже того, что вы только что услышали, достаточно, чтобы сделать верные выводы. Не так ли?

Пока с экрана лились откровения сотрудников ЦС, взгляды ритора Вильчицкого, боярина Кошки и кое-кого из старейшин наёмничьего круга скрестились на одном скромном советнике. И тот не мог их не почувствовать, несмотря на то, что речь коллег по Центру, доносящаяся с экрана, уже успела вогнать его в ужас. Теперь же, под взглядами глав сильнейших городских фракций, представитель ЦС готов был и вовсе провалиться под землю. Но поскольку с этой стихией он не дружил, вынужден был терпеть и ждать вопросов. Неприятных. Кто ж поверит, что член Управительского Совета мог пребывать в неведении о таких грехах своих коллег! И плевать, что так оно и было. Насрать и розами засыпать. Сейчас эти шестеро уродов подставили Центр так, что отмываться ему придётся не один год. И не факт ведь, что получится. А всему виной тупая жадность слишком много возомнивших о себе пешек. Стоп…

— Господин капитан, — уставившись на преображенца, проговорил советник. Умолк на миг, облизнул пересохшие губы и, глубоко вздохнув, продолжил: — господин капитан, если это не государственная тайна… В чём обвиняются мои БЫВШИЕ коллеги, помимо покушения на жизнь и имущество боярина Николаева-Скуратова?

— В государственной измене и работе на разведку сопредельного государства, — едва заметно усмехнувшись, любезно ответил тот. Гу! В собрании вновь поднялся гул. На этот раз удивлённый. Но советник и член Управительского совета Центра содействия частным военизированным структурам Червоннорусского воеводства, Иммануил Байер, на одном вопросе не остановился.

— Ещё раз прошу меня извинить, но, если это не повредит дальнейшему следствию, можете ли вы сказать, имеются ли у вашего ведомства иные претензии к Центру содействия, одним из директоров которой я являюсь или подозрения в адрес наших служащих? — громко и отчётливо проговорил он, и лишь сидящий рядом городской казначей заметил, как по виску соседа скатывается капля пота.

— Пока таковых не имеется, иначе уже сегодня деятельность вашей организации была бы приостановлена, — понимающе кивнув, ответил пристав и после небольшой паузы добавил: — Но в дальнейшем… следствие покажет, господин советник.

Байер поблагодарил преображенца за ответ и грузно осел в кресло. Что мог, он сделал. Кто может, пусть сделает больше. Понятное дело, что этот короткий разговор не спасёт Центр от косых взглядов и некоторой потери репутации, но это лучше, чем полный бойкот со стороны наёмников и бояр. И тем, и другим оказаться замазанным в крамоле, что нож острый. Наёмники, с их подчас весьма неоднозначной деятельностью, спокойно живут в воеводстве, лишь пока не переходят определённую границу. Бояре же… ну, стелла с фамилиями подверженных гражданской казни с лишением титулов, званий, имущества и имени до сих пор красуется в Москве на Красной площади и пополнить выбитый на ней список ни один боярин даже врагу не пожелает. Да и «княжья пусть»[1] о том же.

Сидящий в удобном, богато украшенном резьбой кресле грузный седеющий мужчина в тёмных одеждах повернул голову в сторону тихо скрипнувшей двери… и кивнул.

— А! Это ты, Григош. Проходи, — унизанный перстнем с огромным таинственно бликующим опалом, палец хозяина кабинета указал гостю на небольшой, куда менее удобный, чем его собственное кресло, стул. — Садись, сын мой. Угостись вином, отдышись.

— Благодарю, святой отец, — Григош шагнул к стулу и, усевшись на жёсткое деревянное сиденье, протянул руку к декантеру и пустому бокалу, стоящим на столике рядом. Щедро плеснув в тонкостенный бокал алого вина, гость опростал его в два глотка и замер, прикрыв глаза. Хозяин кабинета на такое кощунство только головой покачал.

— Итак? — поторопил он гостя.

— Мальчишка вычислил раховскую агентуру, взял с них виру, а самих агентов сдал преображенцам, — отозвался тот.

— Он сам участвовал? — уперевшись ладонями в подлокотники кресла, мужчина подался всем телом вперёд. Григош покачал головой.

— Нет, послал своих… «Гремлинов». А пока те шумели, преображенцы взяли наших агентов. Пристав сам об этом рассказал в Совете.

— Это плохо… и хорошо. Спасибо, Григош. Можешь возвращаться и… береги себя, — откинувшись на спинку кресла, седой вздохнул и, покачав головой, пробормотал: — А я, пожалуй, возьмусь за мальчишку… пока не опоздали. Эх! Всё, всё надо делать самому…

[1] «Княжья пусть», или «княжья пустошь». Стены зала заседаний Думных палат Кремля украшены гербовыми щитами всех владетельных родов страны. Но после княжеского мятежа гербы инсургентов были сняты и расколоты, все до единого, Так в зале появилась пустая стена, прозванная «княжьей пустью».