Трудовые будни барышни-попаданки 5

Эпилог

Остров между Евразией и Америкой

— Эй, медведка, что у нас на обед?

— Сти из кабарги, печеный лосось и клюквенный квас, о повелитель огня.

Можно было проворчать, что «сти» — без капусты, да и лосось будет подан без гарнира.

Но не буду обижаться на кухарку. Во-первых, это лучшая стряпуха из племени Береговых Медведей. Во-вторых, не стоит дразнить Фортуну, придираясь к бытовым мелочам. Я на свободе, у меня нет врагов, есть еда и неплохие перспективы.

Честно говоря, я и представить не мог, что мне так повезет. Позапрошлая зима оказалась одной из самых тревожных в моей жизни. Особенно в те дни, когда я узнал, что предотвращен антиправительственный заговор, а товарищ министра, супруг Особы, вошел в силу при новом императоре. Нет ничего хуже, когда твои сильные враги становятся всемогущими, а ты — в тюрьме и, главное, в их власти.

Но все оказалось не так и страшно. Следствие завершилось за два месяца. Я максимально облегчил его работу и оставил в тени лишь несколько почти недоказуемых эпизодов вроде избавления от временно полезных сообщников. Даже выгораживал уже исцеленного слугу; впрочем, мне с самого начала было обещано, что для него обойдется без кнута, и обещание исполнилось. Как я и предполагал, пожизненную каторгу в честь восшествия на престол заменили двадцатилетней.

Перед отправкой меня посетила Особа. Она была лаконична.

— Мне не так важно увидеть вас, сколько важно, чтобы вы услышали и запомнили мои слова. Сегодня вы видите меня последний раз. Если, — продолжила она, понизив голос, — вы снова приблизитесь ко мне и к моей семье, вы будете уничтожены, и не в смысле потери положения в обществе — его вы уже потеряли. Если вы однажды избавитесь от цепей и даже получите свободу, сторонитесь меня. Прощайте!

Особа говорила тихо, но яростно. Я чуть не зааплодировал, но ограничился незамысловатой благодарностью. И печально вздохнул, лишь когда Особа удалилась. Какая женщина!

Что же касается слов насчет цепей и свободы, они оказались удачным предсказанием. Каторжный этап моей жизни стал еще короче, чем я предполагал в Петербурге. Я немного побаивался, что меня будут держать в одной из крепостей северо-запада, но отступления от судебной практики не произошло. Еще до лета я оказался в Восточной Сибири — знакомый край, и тем более знакомые типажи.

Анекдот: начальник каторжного завода был искренне убежден, что я сторонник цесаревича Константина, и ждал, когда же пришлют других политических преступников. Я разочаровал бедолагу: их не будет, кроме меня. Впрочем, версию о политической подоплеке своего приговора не опровергал.

Начальник был типичным сибирским хитрецом, способным провести любого ревизора из столицы. Но не меня же. Для начала я привел в порядок его канцелярию, составил рапорт с перечислением заслуг, и чинуша получил Владимира IV степени гораздо раньше, чем рассчитывал.

После этого я не только был раскован, но и добился, чтобы цепи сняли с Феликса. Пообещал дураку, что через пару лет он станет начальником всего заводского округа, а я буду его верным помощником. И он решил, будто приобрел в моем лице надежного исполнителя своих мечтаний…

Радоваться жизни в краю, где лед не сошел еще в мае, а снег идет уже в сентябре? Извините, я избалован климатом провинции Ла-Риоха.

Поэтому я честно принялся за обустройство каторжного завода, пообещав сделать его образцом подобного учреждения. Попутно подобрал себе команду — предвидел надобность в плотниках, гребцах и носильщиках. Пятерых молодцов-простаков, каждый из которых еще на каторге получил практические доказательства, что попытка меня предать заканчивается смертью. И особая удача — один оказался архангельским помором с опытом плаваний на небольших суденышках.

Настала ночь, когда молодцы были раскованы и согласились составить компанию мне и Феликсу в путешествии; настал день, когда начальник наконец-то проснулся и узнал, что семеро каторжан бежали, а все средства для погони — и лошади, и лодки — приведены в негодность.

Путешествие до Амура было интересным, я даже пожалел, что не географ и не могу нанести на карту некоторые объекты. Потом — на плоту до устья, мелкие инциденты с такими же бродягами, но, так как я позаботился об оружии, они все закончились в нашу пользу. Потом морской берег, простенький баркас, сколоченный из остатков разобранной шхуны какого-то авантюриста, менее везучего, чем я. Морское путешествие и огромный остров. Меня даже не интересовало его название, достаточно того, что белых людей помнили лишь старики из племени, оказавшего нам гостеприимство.

Не то чтобы знакомство вышло легким и гладким, но число жертв удалось свести к минимуму. Я осуществил небольшую конквисту и получил статус бога и царя у племени Береговых Медведей. В пути удалось не намочить запасы пороха и не разбить детали перегонного аппарата. Поэтому я стал двойным божком: смертоносного грома и огненной воды, производимой из местного сырья.

До меня племя почитало медведя, теперь почитает меня. Я называю туземок медведками, им это нравится. Иерархия прежде всего, поэтому у меня их три, у Феликса две, у остальных бродяг по одной.

Климат на острове приятный, разве что дождливый. Дичи и рыбы в избытке. Но скучно, из интересных зрелищ только морской закат и жертвоприношение животных. Главное же, судя по рассказам соседних племен, такие же бледнолицые — китобои и промышленники морских котиков — на остров все же заходят. Да и территория слишком обильна, чтобы бесконечно быть ничьей, и вариант, что она станет российской, реален.

Поэтому мои бродяги-плотники при деятельном участии племени строят на берегу шлюп, способный не утонуть в океане. Удалось даже раздобыть сносную парусину. Так что обедов в этих краях у меня не так и много.

Что же дальше? Кораблик будет спущен, помор обучит спутников в тихом заливчике, и мы отправимся к американскому берегу. Пойдем вдоль него на юг. По пути на остров я обзавелся мускусом, женьшенем и даже шкурой тигра. Но лучше всего — несколько мешочков с золотым песком. Они помогут мне приобрести или нанять более подходящую посудину.

Я еще не решил, стоит ли добираться до Аргентины и предъявлять права на свой рудник, или лучше остаться на теплом побережье. Главное — подальше от Британии и России.

Прощальный взгляд Особы мне не забыть. Чуть сочувственный, чуть презрительный и решительный. Да, она не дает такие обещания просто так. Лучше поберечься.

Но какая женщина…

Надеюсь, ей понравится история моих приключений в письмах. Я продолжал тот разговор, что у нас не состоялся, почти каждый день. Записывал все до последней мелочи, включая координаты, рисунки побережья, имена туземцев и полезные советы. Смешные случаи, опасные происшествия — впору бульварному роману, только взаправду. Будет забавно, если когда-нибудь Особа воспользуется всем этим к собственной выгоде. Или к выгоде своей страны. Я не верю в подобные сказки, но против собственных глаз не попрешь, эти люди есть. Что ж… я не таков. Но если смогу хоть так продолжить разговор и объясниться — почему нет?

Я отправлю все эти записи Эмме Марковне Орловой-Шторм при первой же оказии. А там — как бог сладит.

Эпилог 2

Сентябрь 1830 года. 15 лет в этом мире

— Маменька, они вернулись!

Борьба за дверью. Почти взрослый голос Лизоньки: «Не буди маменьку!» Ответ Алеши: «Она сказала сразу доложить».

И это правда. Поэтому надо встать.

Я поцеловала супруга, встала, отдернула штору. Рассвет, небо, идеальное для сентября. Значит, гости вдоволь нагуляются в парке. Природа, спасибо за подарок.

Мгновенно привела себя в порядок, открыла дверь. Обняла детей на пороге, вышла в коридор.

Там стоял Алексей Иванович. Тот самый Алексейка, мой первый помощник и менеджер, полюбивший меня и чуть не погоревший из-за этой любви. Самый доверенный человек.

Высокий, статный, обветренный, загорелый. Лицо пастуха, полгода слезавшего с седла, только чтобы вздремнуть в шалаше или у костра под открытым небом. Да так, скорее всего, и было.

Переплыл два океана, но загар остался.

В руке большая кожаная сума. За пятнадцать лет я насмотрелась на людей, переносящих тяжести. И поняла с первого взгляда: пусть груз и компактный, но реально увесистый.

— Здравствуйте, Эмма Марковна, — сказал он с легкой хрипотцой, — к окну пройти надо.

Я пошла в гостиную. Алексей шел следом. Обувь почищена, но наспех. Неухоженные бакенбарды. Но в каждом шаге уверенность: сегодня я имею право на мелкие вольности.

Подошел к подоконнику, сумку поставил с усилием. Рядом со мной встали дети, даже не пытавшиеся скрыть, что им интересно.

Алексей раскрыл сумку. Первый солнечный луч упал на ее сверкающее содержимое: небольшие брусочки, верно сложенные рядками, но рассыпавшиеся.

— Выполнили, Эмма Марковна, то, что вами велено, — просто сказал он.

Дети разразились аплодисментами. А Зефирка, подошедшая позже всех, не без труда поставила передние лапы на подоконник и вгляделась в сумку.

— Прости, что тебя с собой не взяли — ты бы койотов гоняла, — улыбнулся Алексейка. А собака его лизнула.

Послышались неторопливые шаги — вот и супруг. Уже в мундире, умыт и, похоже, побрился в экспресс-режиме. Встал рядом с собакой, посмотрел на золотые бруски.

— Здравствуйте, Михаил Федорович, — сказал Алексей. — Это одна трехсотая от того, что привезли.

Миша обнял Алексейку. Пожал руку. Приподнял сумку, сказал:

— Плюс два годовых бюджета. Ну что, Мушка, шампанское?

Экспедиция Алексея продолжалась два года. Была подготовлена в максимальной тайне. Мы рассуждали просто: если знаем края с доступным золотом, значит, надо воспользоваться. По крайней мере, снять сливки, взять то, что добывается простейшими раскопками. Пусть потом извлекают по крупицам и строят шахты.

Сначала думали про Аляску. А потом вспомнили про Калифорнию. Там теплее, а крепость Росс еще не продана, имеет неплохую бухту, верфь и может быть использована как точка входа.

Был построен мой первый корабль океанского класса — «Морская голубка». Совершил несколько испытательных плаваний по осенней и зимней Балтике — зимовал в Риге. А весной, после ремонта и экспресс-доработки, отправился в далекий путь через Атлантику, мимо мыса Горн, в Тихий океан.

На корабле было оборудование, достаточное, чтобы построить небольшой плавильный завод. А также выпускники Горного института и двое уральских старателей, способных почти вслепую отличать золото от слюды. По легенде, геологи должны были высадиться в Англии и пересесть на корабль, идущий в Бразилию. Само же плавание в российский калифорнийский форпост было легендировано проектом по созданию виноградных террас и развитию виноделия. Между прочим, я помнила, что в реальной истории калифорнийское столовое вино поднял на марочный уровень именно русский белоэмигрант.

Поэтому переписка с Алексеем была зашифрована под обсуждение винной отрасли. «Исследуем. Пока подходящего места под виноградник не обнаружено. Наняли сотню индейцев сажать лозы. Подмаслили мексиканского губернатора, чтобы не мешал искать плодородные земли. Старый вождь Хромой Орел рассказал про речку, где якобы находили дикий виноград…»

На этом переписка оборвалась чуть больше года назад. Мы условились, что в случае успеха экспедиция перейдет в режим полного молчания. Я понимала, что сто двадцать молодых, здоровых, хорошо вооруженных мужчин просто так не пропадут. Но первые шесть месяцев тревожилась.

Потом в Старый Свет поступили слухи, что на побережье Тихого океана найдено золото. Я понимала, что такой сигнал не заглушить, а разбавить можно. Тотчас же в самых влиятельных британских и североамериканских газетах вышли публикации о найденных золотых россыпях в Гвинее, Бразилии, Восточной Сибири, Южной Африке и еще нескольких локациях. Хотя бы на время запутать авантюристов.

И вот — победа. «Морская голубка», самый драгоценный корабль XIX века, вернулась с золотом.

«Для дел больших большие деньги надобны», — любил напевать муж строчки либретто еще не написанной оперы. Но на большие дела мы вышли не сразу. Первые месяцы из пяти неполных лет после моей декабрьской победы пришлось заниматься массой насущных проблем. В первую очередь — стараться не потерять достигнутое.

Николай Палыч отошел от испуга, слегка захандрил, пытался понять: самодержец он или нет. Его еще подначивали варшавский брат и маменька. С маменькой вышло по принципу «не было бы счастья…». Вдова-императрица от неожиданных нововведений серьезно заболела. Ей пришлось согласиться на «сонную манипуляцию», что по выздоровлении существенно снизило уровень критичности с ее стороны.

Что же касается Константина, ему напомнили: у него в Варшаве есть сейм. Теперь его аналог — Большой Госсовет — будет и в Петербурге. Несостоявшийся император язвительно заметил, что в Польше рекруты служат восемь лет, а не двадцать пять, как в России.

Отлично! Немного работы с царем — и на торжественной коронации в Москве был объявлен срок службы: десять лет. Унтер-офицеры могли остаться и служить за жалованье.

Коронация прошла весной и сопровождалась множеством милостей. Например, была решена проблема Пестеля и других членов Южного общества, названных в осведомлении доносчика Майбороды, а также агента Шервуда Верного.

С последним вышел курьез: покойный император велел ему докладывать Аракчееву, но временщик так загрустил из-за зарезанной любовницы, что донесение поступило с опозданием. А это, как в памятной истории, так и в творимой мною, дало повод царю деликатно отстранить Аракчеева от всех дел. И сразу же возвращать военных поселенцев в их прежнее состояние.

Так вот, хоть на юге восстания и не произошло, все же тамошние заговорщики, в отличие от северных, с повинной не явились, поэтому следствие началось. Продолжалось до коронации, тогда же и прекратилось. Участники всех тайных обществ дали подписку больше таковые организации не создавать, но открыто обсуждать пути улучшения государства и подавать проекты. Причем не только непосредственному начальству, но и в специальную комиссию.

Тогда же, во время коронации, удалось провести немало небольших, но очень важных реформ. Например, отменить кнут и клеймение. Насчет последней меры вышли споры; оказалось, что знаки ставят во многих странах. Но супруг составил дайджест историй о том, как злоумышленники сводят клеймо, и предложил подобие бертильонажа — подробное антропологическое измерение и описание. На дактилоскопию выйдем тоже, но не сразу.

Кое-что сделали еще до коронации. Например, Карамзин был отправлен в Италию — спасать здоровье. Из ссылки вернулся Пушкин, простить Александра Сергеевича, между прочим, просили оба маленьких Саши — мой и царевич. А еще супруг провел ревизию всех мест заключения и обнаружил несколько узников, заточенных в разные времена по высочайшим указам и забытых. Все получили свободу.

А все благодаря новым возможностям Миши. В начале 1826 года скончался канцлер Николай Румянцев — кстати, отчасти из-за этого и заболела вдова-императрица, они дружили. И хотя эта должность ассоциировалась с Коллегией иностранных дел, царь предложил пост моему супругу. А тот его принял, став чиновником I класса и самым могущественным человеком в государстве.

По столичным салонам ходили шутки, посвященные моим капиталам и новым возможностям супруга. Я только посмеивалась.

В плане коммерции проще не стало. Огромные деньги по-прежнему уходили не столько в торговлю-производство, сколько на различные проекты. Не самым дорогим оказалось новое училище для талантливых девушек. «Для неблагородных девиц», — шутили в салонах, а также добавляли, что супруга канцлера принимает смолянок, исключенных за дерзость.

И пусть. Зато уже через четыре-пять лет появятся первые выпускницы, способные стать учительницами и врачами. А где им работать — уже понятно: в новых школах и больницах, последние становились также амбулаторными пунктами. Мы с Мишей так и не решили, что хуже — открывать учреждения без кадров или выпускать специалистов без доступных вакансий. Лучше синхронизировать процессы. А если в казне не предусмотрены средства, доплачу.

Приходилось тратиться и когда дело дошло до реализации и масштабирования идей, которые были прежде игрушками в моей усадьбе. Конечно же, железных дорог.

Мы с Мишей решили не столько менять историю, сколько ускорить. Первая чугунка, связавшая Питер и Павловск, была построена за казенный счет на десять лет раньше, чем в реальности. Еще до открытия начали прокладывать трассу между столицами. И ее — за казенные деньги. Но одновременно акционерное общество принялось строить железку Нижний Новгород — Москва. Которая, вместе с дорогой Москва — Питер, даст суперэффект: все товары, все грузы со средней Волги будут поступать в столицу и ее порт напрямую. А не обходной северной дугой, по рекам и Мариинской водной системе. И это уже будет не шаг — прыжок вперед.

Вот только купечество призадумалось: стоит ли закапывать капиталы в насыпи и чугунные полосы? Пришлось мне внести пай — 40 процентов от требуемой суммы. Плюс еще Миша постарался — прекратил гонения на староверов, что приободрило бородатых толстосумов.

Но все же в приоритете у нас была ликвидация крепостного права. «Без спешки, без рывков, но неотвратимо и неуклонно», — сказал Миша. А я добавила, что если мы не можем мгновенно отменить рабовладение, то временно поменяем его на упорядоченный феодализм.

Так и действовали. Исключили любые возможности продажи людей — купить можно деревню целиком. Но и купив, нельзя переселить жителей из-под Торжка в Таврическую губернию.

Ограничили произвол «насильственной лозы». Сразу помещичьи розги отменить не смогли, но каждый случай наказания должен быть занесен в специальный журнал, по особому формуляру, а в конце года — выписка в уезд. Если крестьянин или дворовый не согласен на наказание — пусть барин везет их в уездный суд, а там помещик заплатит пошлину за судебное решение, крестьянин же в любом случае, накажут его или нет, ничего не платит.

И за любые злоупотребления — немедленно имение в опеку. Так еще и половина доходов идет в специальный фонд, из которого их вернут помещику, только если в суде будет доказана его невиновность.

Между прочим, рекрутская служба в десять лет тоже стала хорошим путем выхода из крепости. Ведь солдатчина «очищала» крестьянина: снял шинель — уже не помещичий. Так еще казна стала принудительно выкупать солдатских жен, если те остались у барина. Мы помогали этим женщинам переселяться из деревень в города, поближе к месту службы супруга. Дело доброе, но большие расходы…

Офицеры, между прочим даже недавние члены тайных обществ, считали эту новацию едва ли не блажью. А пару лет спустя мнение изменили. Ведь недавно крестьяне не жалели денег, чтобы купить молодожену рекрутскую квитанцию, и вместо широкоплечих молодцов полки наполняли квазимоды и печальная мелюзга. Теперь же стать рекрутом — значит и самому от барина уйти, и жену с детьми освободить. Как заметил князь Трубецкой, кстати занятый разработкой военной реформы, рекрутов гренадерского роста стало поступать больше, чем егерского.

Но это были отдельные диверсии против крепости. Требовалось крушить стены.

Создали Земельный банк. Он действовал методом софинансирования: если крестьяне готовы всем селом выкупить землю, то банк оплачивает три четверти стоимости недвижимости. А если соотношение иное и крестьяне готовы дать 60–70 процентов, то тогда они освобождаются от любых повинностей и налогов на несколько лет. Заодно вводился закон и о выкупе дворни, причем и в индивидуальном порядке. Принцип был прост: покупать людей в розницу можно только для освобождения.

Увы, и солдатские жены, и Земельный банк — все требовало экстраординарных расходов. Вот тут-то мы с Мишей и вспомнили давнюю идею насчет неоткрытых золотых россыпей.

— Два дня спорили с Большим Пумом. Пумы — это такие рыси в Америке. Не хотел продавать делянку под намыв, а я — уходить с речного берега со своей группой. Наконец решили побороться.

— И как вышло? — с беспокойством спросила Лизонька.

— Поборол, конечно, — рассмеялся Алексейка. — Я же обещал Эмме Марковне без золота не возвращаться.

Уже скоро вечер, а импровизированное празднество, начавшееся утром, продолжалось.

Как меня чуйка не подвела! Никого не пригласила из чужих на пятнадцать лет своего второго рождения в этом мире.

Только свои, да еще подружки Лизоньки — ведь и ее именины.

Кое-кого даже пришлось спровадить. Наследника престола, который последние года три проводил больше времени в Новой Славянке, чем во всех дворцах правящей династии, вместе взятых.

Александр Николаевич оказался постоянным гостем моей усадьбы не просто так. Хорошо поработал его тезка, мой сын: «Не хотите ли, ваше высочество, и у меня погостить, как я у вас?» Царевич уговаривал-уговаривал отца да и уговорил отпустить с двумя ночевками. Правда, по интрижке вдовы-императрицы — с небольшим сопровождающим придворным штатом, от главного воспитателя поэта Жуковского до двух престарелых генералов.

Отлично! С этой публикой без интриг не прожить. Миша заранее собрал досье на группу сопровождения. И каждый получил то, что хотел. От великолепной стерляжьей ухи и партии в шашки до задушевного разговора на интересующие темы. Пришлось потрудиться. Зато через два дня у нас появились десять агентов влияния, мечтавших побывать у нас еще раз.

Иногда царевич приезжал с отцом, чаще без. И оставался на неделю-другую. Как шутил Михаил Палыч, «Николя отдал сына в корпус Орловой-Шторм».

Конечно же, гость не столько развлекался, сколько учился. В индивидуальной группе с Сашей и Алешей. Естественные науки — череда физических и химических опытов. Даже на уроке истории можно и подержать в руках меч эпохи Каролингов, и увидеть, как создавали средневековые витражи в соборах.

И все же главным были не знания и показательные опыты. А общение с помощниками этих рукотворных чудес — моими учениками. И даже ученицами. Они относились к цесаревичу без фамильярности, панибратства, но и без раболепия. Не скрывали, что знают и умеют больше, чем он. И царевич видел: для них учеба — не утомительная нагрузка, а радость. И понимал, что ему предстоит управлять сильными, свободными людьми…

Первый шаг на пути к будущему сделан. И это не власть придержать за хвост нынешнего царя, не давая разгуляться «палочнику». Это воспитание того, кто придет следом. Кому предстоит вести отечество во времена гораздо более стремительные и трудные. И мы сделаем все, чтобы Александр справился.

И все же. Какое счастье, что папенька позавчера затребовал сына в Петергоф.

Так что сегодня — никого чужого. Все свои, все, кто меня принял, кто помогал. Иногда обманывал, даже предавал. Был прощен и доказал — не зря.

Например, Ванька, тот самый симпатяга-швейцар, что когда-то в Голубках совершил самую серьезную пакость из возможных. Тоже участник калифорнийской экспедиции. Ему был доверен отдельный участок, и он с землекопами — индейцами мивоки за день накопал пять пудов золотых слитков, больше, чем любая другая группа.

Вот Севастьян — простой мужик, которого мне пришлось отбивать у картежников на уже не существующей Макарьевской ярмарке. В Калифорнии вместе с геологом из Горного института он нашел каменный уголь. И продумал-организовал доставку к плавильному заводу, чтобы зря не гонять груженых мулов.

А вот Настя, моя верная спутница, доставившая мне пять лет назад не очень приятное переживание. Стоит в уголке со своим супругом. Иван оказался очень дельным парнем и своеобразно «отомстил» Настюше за ее отъезды со мной — тоже отпросился в Калифорнию. Правда, теперь ему налаживать отношения с дочкой Машенькой. Пока Машеньке интересней живой опоссум, привезенный отцом, чем бородатый незнакомец.

На диванчике — старая, подслеповатая Павловна. Вот давно пора объявить конкурс в Медицинской академии на лечение катаракты. Чтобы верная нянька не скучала, с ней говорит Степа — поясняет, для чего была нужна поездка в Калифорнию. А в стороне — Лизонька с тремя подружками из новой школы, рассказывает им шепотом, какой Степа крутой. Сама краснеет. Что-то надо делать с этой парочкой… или не надо?

— Мушка, что касается золота…

— Будешь отстаивать интересы государственного бюджета? — рассмеялась я и погладила щеку мужа — он еще и вечером побрился, для домашнего-то праздника.

— Чего отстаивать, всё по закону, — ответил он. — Заплатим акциз как с добытого на территории Российской империи. Ребят вознаградим. Будет на биржах небольшой переполох — ничего, утрясется. Я подсчитал: мы разово выкинем на рынок не больше пяти процентов мирового запаса драгоценного металла. Ну а потом…

Я прервала речь. Конечно же, поцелуем.

— А потом, завтра утром, подумаем, на что нам потратить незапланированные сверхдоходы — кому помочь, какой проект поддержать. Где, в какой лаборатории, мы создадим рентген, где — вакцину от оспы, где проложим трамвай. Все это решим завтра. А сейчас… Друг мой, время ужина. Может, хватит на сегодня работать?

Миша недоумевающе взглянул на меня.

Вспомнил, сообразил, обнял. Ну а я столь же крепко обняла его.

— Эмма Марковна, тут еще у меня. — Дождавшись, когда дети отвлекут Мишу своими разговорами, ко мне снова подошел Алексейка. — Просили передать. И читать не запретили, тем более и до меня были любопытствующие из наших и из тех, через чьи руки сии записки шли. Хорошо излагает, шельмец, я как книгой приключенческой, бывалыча, зачитывался при керосинке допоздна, забывал, что вставать рано. И это несмотря на то, что своих приключений нам хватало. Вот бы издать, а? С картинками, тут мои подсобят, никак своими глазами многое из описанного или похожего повидали! Будет фурор!

Я взяла из рук мужчины слегка потрепанную пачку тетрадей и удивленно выдохнула. На обложке быстрым росчерком была нарисована лукавая кошачья рожа с обмотанной вокруг ушей цепью. Знакомая такая рожа, похожая на одного авантюриста, коему приближаться отныне и навек заказано.

Неужели? Хм, а почему бы и не прочесть? Только Мишу дождусь, вместе станем читать.

КОНЕЦ КНИЖНОЙ СЕРИИ

Дорогие друзья, приглашаю вас в мою новую книгу! https://author.today/work/423630