Трудовые будни барышни-попаданки 5

Глава 57

Принимать подчиненных в уютно-домашней обстановке — неправильно. Хоть с победой они явились, хоть с бедой. Поэтому минуты через три я сменила халат на деловое платье, а тапочки — на туфли.

Теперь можно казнить и миловать. Но для начала выяснить, что же случилось.

Делегация ждала меня в кабинете. Знакомые все лица — Павлуша, Антон, другие ученики со стажем… Нет, был и новенький — Петруша Воскресенский. Пытался слиться с группой, но был вытолкнут вперед, и не слишком деликатно.

К чести парня, едва понял, что говорить ему, перестал скромничать. Тряхнул кудрями, вежливо поздоровался и бодро сказал, не потупив очей:

— Эмма Марковна, у нас шалость вышла… по моей задумке…

Шалость заключалась в том, что мальчишки по инициативе Петруши соорудили тайный самогонный аппарат и почти месяц успешно генерировали спиртное. Конечно же, техническая часть проекта досталась более продвинутым ученикам. А новенький, бойкий не по статусу, убеждал их, что ничего страшного в этом нет, что он и крепость проверит лучше любого спиртометра, и качество, и буйства не допустит. Ребята даже сделали звукоизоляцию в одной из комнат, чтобы петь песни.

Я давно научилась анализировать такие повинные речи еще в процессе говорения. Незаметно кивала: да, и песен я не слышала, и пьяных ЧП не случалось. Сама себя похвалила: мои ученики даже в этом алкогольном подростковом нарушении сумели сохранять адекватность.

Прервав повинную Петруши, я потребовала вещественных доказательств. Мне предъявили небольшую склянку с притертой лабораторной пробкой. Открыла, понюхала — да, как производственник со стажем, сразу поняла: качество — моя лучшая фабрика.

Закончилась же история тем, что сегодня вечером аппарат взорвался. Без жертв и разрушений, но такое не скрыть.

— Вот, Эмма Марковна, ребята решили вам рассказать, пока вы сами не узнали, — договорил Петруша. И добавил: — Я все это затеял, я всех убедил, что без вина скучно. Эмма Марковна, простите… Я знаю, у вас обычные наказания не приняты. Вы мне любую работу дайте. Хоть вам рыбу в проруби наловить, только не прогоняйте.

Склоненная повинная глава, повисшие кудри. И, подозреваю, слезинка, хоть и не видна. Да, кто прожил у меня хоть месяц — не хотят уходить.

— Простите его, Эмма Марковна, — сказал Антоша Михайлов, крепыш баскетбольного роста. — Мы виновны, что этот баламут нас уболтать смог. Будто околдовал.

Прощу, конечно, прощу. Парень-то на самом деле добрый и умный, а насчет артистизма — на грани гениальности.

Но что же делать с таким талантом? Ведь болтовней смог убедить ребят, которые его гораздо опытней. Стал главарем тайного алкогольного общества.

Тайного общества…

— Так, — сказала я, — ступайте. Все, кроме Петруши.

Ребята удалились, одарив товарища сочувственными взглядами.

— Эмма Марковна…

— Вот что, Петр, — прервала я парня, — нашла я тебе дело. Трудное, опасное, как раз по тебе. Россию спасти.

За этот вечер пазл сложился. Мы поняли, что должны сделать, составили план и приступили. Трудились почти до позднего ноябрьского рассвета, потом два часа бодрящего сна, ванна, кофе, новые труды. Постоянные консультации с Настей, иногда с Лизонькой. Подробный инструктаж Петруши. Впрочем, не столько подробный, сколько объемный. Я и раньше знала, что парень мнемоник, но не подозревала масштабов таланта. Он запоминал все, в том числе латинские афоризмы и куплеты на незнакомых языках.

Вряд ли юноша ожидал, что искупление вины, точнее подготовка к нему, потребует столько заданий. Например, он впервые в жизни выпил залпом бокал шампанского, чтобы проверить реакцию организма. Нашел напиток «забавным» и сказал: могу полведра такого выхлестать. Экспериментировать с количеством не стали и вернулись к застольному этикету.

Еще нашлись задания для некоторых учеников — конечно, не посвященных в основной проект. Для типографов, художников, для портных, причем такие срочные, что я разрешила мастерам ругаться при мне. Для Степы и его отчима, недавно вернувшегося с Валаама и оставленного в усадьбе на испытательный срок. Я еще раз убедилась: жертва недавнего похищения способна воспроизвести любой почерк. Ну а образцов в домашнем архиве накопилось изрядно.

Миша послал в министерство курьера с извещением, что припозднится, и отдал некоторые важные распоряжения.

Под вечер отбыл в город, но не один. А на ночь глядя в Главный штаб пожаловал полицейский офицер, сопровождавший от заставы офицера Туркестанского военного корпуса поручика Петра Воскресенского. Юный поручик родился на берегах Урала, в столице был первый раз, и ему требовался провожатый, чтобы он не зашел вместо Штаба в Адмиралтейство или в Синод.

Дежурный офицер узнал, что Туркестанский корпус учрежден в прошлом году указом покойного императора для охраны и покорения степных пространств. Конечно, он в тени знаменитого Кавказского корпуса, но его ждут не менее славные подвиги — например, дойти до берегов Инда и Ганга, как застенчиво заметил поручик. Прибыл же он с известием, что могущественный хан Бабай Багатур готов перейти в подданство к великому Белому Царю со своей ордой и стадами.

В любой другой ситуации такого визитера на следующий день, а может и в тот же вечер, пригласили бы на прием к его императорскому величеству. Вот только император Александр подвергался в далеком Таганроге анатомическо-бальзамическим процедурам. Недовольный брат Константин был в Варшаве. А слегка запуганный брат Николай интересовался только депешами из Варшавы или сообщениями о тайных обществах. Идти с докладом о новостях далекого степного корпуса было просто не к кому. Да и дежурный полковник Штаба не знал, как распорядиться.

Его выручил сотрудник МВД. Сказал, что отвезет поручика в приличную гостиницу, проследит, чтобы тот был устроен и не ввергнулся в непривычные городские соблазны. Дежурный возликовал от мысли, что завтра решать, к кому долженствует явиться с докладом поручику Петру Воскресенскому, уже не ему.

Дело сделано. В журнале появилась необходимая запись. А главное, пошел слух о прибывшем в столицу офицере неведомого подразделения.

Петербургское военное общество в эти дни напоминало организм, особо подверженный любой информационной инфекции. А может, поработала слухмейкерская агентура. Уже с полудня стало известно, что в столицу прибыл офицер с далеких степных рубежей с докладом о корпусе, эти рубежи охраняющем, и очередном хане, готовом стать данником русского царя. Вот только царя в Петербурге нет.

Поэтому, когда вечером поручик пожаловал на Мойку, 72, на квартиру Рылеева — постоянное сборище членов тайного общества, о нем уже слышали многие. Так еще у поручика оказались несколько рекомендательных писем от членов Южного общества или их друзей. Правда, все рекоменданты находились в Тифлисе, в Оренбурге, в Омске — в местах уж очень дальних, так что в ближайшую неделю проверить невозможно. Было, например, письмо от Якубовича.

Однако гость вел себя так, что и подозрений для проверки не возникало. Сын дьячка, сирота, попал в школу для солдатских детей, проявил не только усердие, но и талант, поэтому выслужил сначала унтер-офицерский, потом офицерский чин. С такой биографией можно простить и ошибки при употреблении столовых приборов, и плохое (никакое) знание французского.

Зато какая была служба! Она состояла из таких приключений, что слушатели забывали все. Например, шрам на лбу получен во дворце Бухарского эмира, куда Петр прокрался с отрядом казаков, чтобы освободить пленного русского майора и его дочь, предназначенную в гарем. А еще плавал по мало кому известному Аральскому морю. А еще охотился на тигров в камышах.

Важно не только что говорить. Важно — как говорить. Голос у Петруши был громкий, густой, идеальный баритон. Он им играл, заставлял слушателей замирать, если не цепенеть.

А иногда не только рассказывал, но и пел. Например, когда Рылеев захотел с ним познакомиться, то услышал издали:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали,

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Удивленный, Рылеев подошел к певцу, а хитрый Петруша сделал вид, будто не понял, что перед ним автор знаменитой песни. И сказал, что эту балладу про Ермака поет весь корпус — ведь враг почти тот же, да и напоминание, как этот враг коварно подкрадывается.

Уж сколько раз твердили миру… Но Кондратий Федорович попался на столь незамысловатую лесть. Вместо проверочных вопросов — с кем знакомы, от кого узнали мой адрес? — начал, как и прочие товарищи по заговору, беседу о далеких степях.

Кроме того, туркестанский офицер то и дело спрашивал столичных гвардейцев: где же царь, к кому идти с докладом? Слышал в ответ возмущенные реплики: император, которому присягнули, в Варшаве, править не хочет, а мы не хотим, чтобы его брат правил! Разделял возмущение, говорил, что такой порядок дел надо переменить. И не то чтобы с каждым днем — с каждым часом становился своим для членов Северного общества и сочувствующих, посещавших квартиру Рылеева.

О своих похождениях Петруша рассказывал мне сам — в гостинице на окраине, где ночевал, хотя ему предлагали уже поселиться в центре, у гостеприимных офицеров-заговорщиков. Миша привлек двух лучших агентов, которые проконтролировали, есть ли хвост за Петрушей. Хвоста не было. Декабристы никакие не конспираторы-террористы, но все равно лучше поостеречься.

Итак, Петруша в дом Рылеева внедрился. А параллельно развивался другой проект, тоже связанный с Рылеевым. Точнее, его семьей.