Трудовые будни барышни-попаданки 5

Глава 39

Сначала доставили супруга в министерство. Я сошла на берег с ним, узнать новости.

За ночь украденные фальшивки нигде не всплыли, хоть агенты постарались на славу: обнаружили две грубо нарисованные поддельные ассигнации, а также схватили трех воров и каторжанина, беглого с этапа, скрывавшегося едва ли не с зимы. Увы, «московских бумажек» нет.

Супруг поблагодарил подчиненных, вознаградил агентуру и вернулся к текущим делам. А я доставила Настю в контору и поплыла на Чумной остров за Василисой.

Анестезиолог была собранна и бодра. Правда, спросила: почему пациент не может прибыть сам? Я сказала, что на это есть серьезные причины и она сама скоро все поймет.

Что же касается предыдущего пациента, то Якубович был вполне здрав, и если и страдал, то от невозможности покинуть остров по первому желанию.

Прошлый раз лихой драгун был доставлен на остров с ближайшего берега на весельном катере. Сегодня ему предстояла пароходная прогулка.

— Как почивали, Александр Иванович? — спросила я.

— Как в колыбельке младенческой. Ваш доктор всех этих придворных немцев добрей и умелей. Головушка разве что гудит чуток, как в полдень, когда прошлым вечером пунша перебрал. Эмма Марковна, — сказал Якубович еще тише и застенчивей, — как же мне отблагодарить вас за такое благодеяние? Нет ли у вас личного врага, которому следует бросить перчатку в лицо?

Я улыбнулась. Напомнила, что замужем и любого оскорбителя к ответу призовет супруг. А отблагодарить можно. Отправиться со мной в Аничков дворец и засвидетельствовать почтение великому князю, тем самым показав, что «сонная манипуляция» легка, безопасна и эффективна.

— Так, значит, сударыня, я вчера в разведку сходил? — усмехнулся Якубович.

Я с ним согласилась. Заодно улыбнулась — наука еще не популярна, потому-то аналогия «подопытный кролик» не в ходу.

Уже за полдень ошвартовались у Аничкова дворца. Нас тотчас же провели во внутренние покои. Сашка подкараулил нас на лестнице, подбежал, прошептал, что папенька тезки немного волнуется, но к операции готов.

Сначала Николай Палыч побеседовал с Якубовичем. Капитан был тих, почтителен и церемониально вежлив. Я чуть не фыркала: ведь совсем недавно в салонах он громогласно обещал отомстить его старшему брату за обиду. А тут — протрезвевший зайчик передо львом.

Под конец разговора Якубович показал шкатулочку, в которой лежали кусочки свинца, извлеченные из его черепушки. Сказал, что сольет их в пулю и постарается еще до осени вернуть неприятелю.

Тут я не просто улыбнулась, а облегченно выдохнула. Значит, Якубович решил не дожидаться возвращения императора, а отбыть на Кавказ за новыми подвигами. Тем самым я избавила столицу от драйвера заговорщиков и лихого дуэлянта…

Стоп, Эммочка! А ведь в сентябре 1825 года, кроме ножа для Минкиной, должна произойти еще одна драма, связанная с дуэлью. Такая яркая, трагичная история, что даже помню ее завязку из прошлой жизни. А в этой — видела некоторых персонажей. Дуэль, к которой Якубович никак не причастен.

Да, даже вспомнила, кто кого обоюдно застрелит. Но не сейчас же об этом думать!

Поэтому сказала Николаю Павловичу:

— Ваше императорское высочество, надеюсь, вы изволили убедиться, что даже столь непростая манипуляция, как извлечение пуль из головы, безопасна.

Его высочество спорить не стал. В отличие от Якубовича он подошел к предстоящей процедуре серьезней: ни капли вина с утра. И уже распорядился подготовить кабинет во дворце — достаточно светлый, но отдаленный. Николай Палыч еще вчера дал понять, что манипуляция должна пройти конфиденциально.

Полный режим секретности, конечно же, был невозможен. Царские зубы — это вам не капитанская голова. Поэтому, помимо моего французского гостя и доктора Пичугина, участвовал придворный дантист. Я уже выяснила возможности здешней стоматологии и понимала, какие новации могу привнести сама.

История эта началась давно, еще пять лет назад. Я слишком хорошо помнила цитату из любимого некогда Макса Фрая: «Эти подонки зубы и их верные друзья стоматологи не раз испортили мне жизнь!»

Пока мы с Мишей молоды, эта проблема остро не стоит, повезло обоим с генетикой. Но озаботиться будущим имело смысл.

И я напрягла память. Когда не помогло, потрясла доктора Пичугина на предмет новейших исследований в этой области. От него и узнала о герое прошлого, восемнадцатого, века на ниве зубоврачебного дела. Его звали Пьер Фошар. И он придумал делать пломбы из амальгамы — серебра с добавлением ртути.

Увы, первые опыты не были хороши: материал оказался подвержен температурным перепадам, кроме того, ртути в нем было многовато. Французский дантист так и не стал миллионером. Зато оставил достаточно учеников, с одним из которых, мсье Альбертом Пикаром, я и списалась. Успешно практикующий зубной врач из предместья Парижа загорелся исследованиями, тем более что я обещала финансирование, подкинула парочку идей насчет обезболивания и снабдила посыльного сказочным рассказом о том, как моей матушке в детстве поставили амальгамную пломбу. По методу, дескать, его учителя, но усовершенствованную. Нынче секрет утерян, а вот пломба прожила в зубе до самой матушкиной кончины, более того, сберегла окружающие зубы. Значит, сие возможно, надо только воссоздать состав!

И это даже не было чистым враньем, я просто вспомнила собственный опыт. Мне такую пломбу поставили в конце восьмидесятых в заводской поликлинике, и она дожила со мной до самого попадания! При том, что всякие цементные и прочие пластиковые вылетали только в путь.

В общем, мсье Пикар у себя в Париже взялся за дело. И теперь, пять лет спустя, приехал и готов был продемонстрировать ошеломляющий результат. Я ведь ему и идею ножной бормашинки подарила на паях. И про удаление нерва написала. Французский дантист пять лет бесплатно лечил бедняков своего предместья, получая от них согласие на экспериментальные методы. Затем начал задорого принимать французских богатеев и аристократов. Вполне успешно. Только теперь я готова была рискнуть и допустить его к Николаю. После того, как он на нескольких русских пациентах продемонстрировал результат.

Конечно же, самым трудным стало убедить мсье Сосерота. Я понимала это с самого начала. Заранее попросила Якубовича не уходить, привела к дантисту — пусть убедится, что, когда пациент спит, даже пули вытаскивать из головы безопасно.

Сосерот все равно пребывал в скепсисе. И тогда Николай Палыч просто повелел осуществить манипуляцию.

Я посоветовала Якубовичу принимать все снадобья, которыми его снабдил на дорогу доктор Пичугин, — и для скорейшего заживления, и в случае головных болей. Попрощалась с ним, надеясь, что теперь он точно уйдет из большой истории, оставшись лишь в летописях своего полка.

Как же улица в центре Ленинграда будет называться? Ладно, сейчас не до этого.

Подготовка к манипуляции вышла хлопотливой и тревожной. Дантист нервничал, придворные ахали. Только Николай Палыч был благожелателен и спокоен. Я окончательно убедилась, что в домашнем кругу в бытовых ситуациях это просто душка, милый человек. Вот когда наденет мундир да выйдет на плац к построенным полкам — дракон. Ладно, хоть в будущем у дракона зубы болеть не будут.

Была еще одна причина для тихого поведения — Василиса. Девушка в роли врача, да еще такого специфического назначения, сломала привычную модель. Нельзя же кричать на даму. Посему великий князь был растерян, как котик, на которого надели шлейку и ведут на поводке.

Зато когда Николай Палыч заснул и началось лечение, обстановка стала деловой. Дантисты трудились, перешептываясь на французском, Василиса следила за состоянием пациента. Я прогуливалась неподалеку, чтобы не мешаться.

На душе было безоблачно… почти. Главное дело сделано — пациент согласен. В придворных дантистах я не сомневалась, великого князя надолго избавят от фактора раздражения. Теперь бы временно сосредоточиться на коммерции, подождать, пока офицерство заметит перемены в поведении Николая Палыча. А там, глядишь, царь наконец-то издаст Манифест, который исключит двойную присягу. Радикалы успокоятся, а циничная элита забудет эгоизм, и обойдемся без великого потрясения.

И вот какая странность: из моей головы не могла выйти будущая сентябрьская дуэль, о которой вспомнила благодаря бретеру Якубовичу. Умри Пушкин и Лермонтов не от пуль, пожалуй, то была бы самая известная, трагичная и красивая дуэль в истории России. И я вспомнила фамилии участников. Вот только как ее предотвратить?

Ладно, до сентября далеко. Сейчас — проследить за царскими зубами и помочь Мише найти негодяев, покусившихся на его вещдоки…

Я так погрузилась в раздумья, что не услышала звуки разгорающегося конфликта.

— Куда⁈ Погоди, погодите! Права не имеете! Подождите!

Вышла в коридор, увидела бегущего офицера. Вспомнила давний анекдот, что такая картина вызывает смех или панику, но настроение сразу стало не анекдотное.

— Ваше высокопревосходительство, — обратился ко мне адъютант, — Павел Волгин — ваш человек?

— Да, — удивленно ответила я, пытаясь понять, как один из лучших учеников, не уехавший на каникулы, телепортировался из Новой Славянки в Аничков дворец.

— Ваше высокопревосходительство, — смущенно продолжил офицер, — я не имею полномочий пропустить его, но если вы соблаговолите спуститься к входу…

Я соблаговолила легкой трусцой, то и дело переходящей в бег. В ушах даже прозвучала фраза из прошлого: «Не бегите по эскалатору».

Паренек стоял перед часовым. С первого взгляда я поняла, что Павел очень спешил — грязная одежда, красное лицо. А еще, благодаря опыту этого мира, я поняла по его осанке, что он, никакой не ездок, долго скакал на коне.

— Эм… Эмма Марковна, обыск в Новой Славянке.