Трудовые будни барышни-попаданки 5

Глава 21

На четвертый день мне сообщили, что Павел Иванович вернулся в полк. К тому времени я была готова к встрече. Все же работа следовательского коллектива всегда эффективней, чем труд сыщика-одиночки. Если у Холмса был Ватсон, у Пуаро — Гастингс, то у меня — целая команда.

Потрудились в эти дни мы на славу. Когда возвращались, то отдыхали от криминальных трудов — например, читали в лицах пьесу «Женитьба Фигаро».

Поехала не командой, а в компании Анастасии. Все же замужней даме не совсем прилично одной навещать мужчину.

Полк Пестеля я посещала не в первый раз. И опять отметила, как у него все ладно и в порядке. Самое главное — не материальная часть, тем более люди не по казармам, а по частным домам. Людям хорошо. Видно, что солдаты сыты, не задерганы и не ждут от начальства глупо-непредсказуемых приказов.

Жаль. Придется огорчить хорошего человека. Хотя кто его знает — может, спасу от виселицы.

Павел Иванович был преисполнен любопытства и любезности.

— Очень рад, уважаемая Эмма Марковна. А то уже сам стал бы искать с вами встречи. Чтобы понять, чем обусловлен ваш интерес к моему полку.

— Предлагаю, Павел Иванович, начать разговор с рядового вашего полка — Григория Петрова. Он был рекрутирован из моих людей, и мне важны обстоятельства, при которых он совершил преступление.

— Два преступления, — вздохнул Пестель без всякой наигранности. — Убил хозяина шинка и дезертировал.

— Павел Иванович, — сказала я максимально нейтральным тоном, — позвольте мне познакомить вас с подробностями, касающимися одного из преступлений. Если вы разрешите, слово возьмет мой секретарь — Анастасия Николаевна. Кроме того, для разговора будет желателен подпоручик Александр Макин.

Удивленный Пестель распорядился послать за Макиным. Вошла Анастасия и, пока ждали Макина, рассказывала любопытному декабристу о своей секретарской работе. А я — о том, как управляю торговой империей.

— Так вы Марфа-посадница, — улыбнулся Пестель, и я улыбнулась тоже, благодаря Карамзину русская история нынче в моде. Сама же сказала, что Марфа потому и запомнилась, что занялась политикой. Так-то многие новгородские вдовушки руководили усадьбами, а может, и торговыми домами.

Хотелось спросить: в вашей «Русской правде» что-нибудь о правах женщин говорится? Вот честное слово, без подвоха — не запомнила, как там было. Но решила, что не ко времени. Тем более явился подпоручик.

Перед первой встречей он представлялся мне циником и хитрецом. Увидела же мальчишку, не столько наивного, сколько простого. Сразу же поняла, почему он оказался в тайном обществе. Захотел быть своим в модной тусовке, понял, что в ней есть секретный уровень, устремился туда. Не сообразив, какие требования к соблюдению секретности на этом уровне.

Вот только надо жалеть не мальчишку, а двух других людей в этой истории, третьего жалеть поздно. И мы с позволения Павла Ивановича начали разговор. Сюжет происшествия восстанавливала Анастасия, а я смотрела в лицо подпоручику, заменяя следовательскую лампу злого ночного допроса.

— Странная привычка завелась у вашего денщика, — начала Настя, — ходить за солдатом Григорием Петровым. Прежде в шинках был не замечен, а тут — два вечера подряд, в среду и в четверг, когда известная беда случилась. А видели его там в эти вечера прислужница Ганка, рядовой Алексеев, рядовой Подопригора… еще два имени.

Подпоручик удивленно глянул, даже рот открыл, но промолчал. Настя продолжила рассказ, как Григорий Петров еще одну бутылку заказал, а денщик тихо заругался: совсем разбавлено вино, не уважает тебя шинкарь, не боится, будто не знает, как кличут тебя.

— Пять свидетелей у этой подначки, — заметила Анастасия.

Гришка с тремя друзьями-солдатами допил водку и удалился, поддерживаемый под руки. Едва они ушли, служанка поставила еще одну бутылку. В заведении всегда ошивалась различная голь. Увидев бесхозную горилку, она стала угощаться по праву соседства у стола. Тем более кто-то сказал: «Добрым людям оставили».

— Служанка и трое пьяниц, — заметила Анастасия, показав на блокнот с именами, — запомнили — это был денщик Петр. Петра позвали к столу. Но он ушел в другой конец корчмы и привел трех рядовых. По словам свидетелей, сказал им: «Голодранцы солдатскую водку выпить решили».

Пестель помрачнел. Подпоручик Макин взглянул с тоской, но опять промолчал.

Голодранцев было пятеро, они солдатам не уступили, началась драка, обычное событие для корчмы. Шинкарь и прислуга кинулись в эпицентр. Не разнимать — понимали, что бесполезно, — а спасать посуду.

Корчма и так была в потемках, а к концу драки стало еще темнее — кто-то целенаправленно гасил масляные плошки. Завершилось же все криком: «Господи, шинкаря вбили!» Что было сущей правдой: Соломон Кривой лежал среди осколков посуды. Среди прочего инвентаря в шинке были и весы — закуску взвешивать. Кто-то подхватил фунтовую гирю и ударил несчастного по затылку.

— Так кто это был? — наконец сказал Пестель.

— Сам момент убийства никто не разглядел, — пояснила Анастасия. — Зато все, кого я расспросила, запомнили громкий голос: «Убивец это, кто же еще!» Кричал денщик подпоручика Макина.

— Он не… — запинаясь, начал подпоручик. И замолчал, не зная, что сказать.

— Анастасия, продолжайте, — властным тоном велела я, а Пестель кивнул.

— Пусть никто из участников и свидетелей не имел часов, установить время совершенного злодейства оказалось не трудно, — продолжила моя помощница, глядевшая на Макина так же пристально, как и я. — Ровно в семь часов пополудни в католическом костеле завершается богослужение. Убийство произошло после вечернего звона. Тогда же трое свидетелей видели нетрезвого рядового Григория Петрова, который, по их словам, удалялся от шинка в хату на ночлег. И нет ни одного свидетеля, который был бы готов подтвердить под присягой, что рядовой Петров после колокольного звона вернулся в корчму. В частных разговорах каждый батрак-пьяница говорит, что имя убийцы услышал от «слуги пана офицера».

Пестель повелительно стукнул по столу костяшками пальцев.

— Простите, что прерываю рассказ. Подпоручик Макин, извольте немедленно привести вашего денщика!

Подпоручик встал. Взглянул на полковника, будто не расслышал приказ. Потом вышел, делая каждый шаг с болезненной натугой.

Хлопнула дверь. Павел Иванович взглянул на меня и произнес неожиданно страдальческим тоном:

— Эмма Марковна, так кто же убийца?

— Мы узнаем очень скоро, — ответила я.

В ожидании Павел Иванович расспрашивал меня о расследовании. Я рассказала, как предыдущие дни мои люди общались с обслугой шинка, солдатами, крестьянами, вызнавали подробности, даже получили свидетельство, в какое время вечером звонит колокол костела. Рассказала о том, что моя дочка говорила с ровесниками, а они часто замечают то, что не видно взрослым. А потом мы свели показания в общую хронику и теперь видим тот драматичный вечер так, как будто присутствовали сами.

— В государстве, где уничтожена пытка, открытие преступлений является таким же искусством, как написание книг или музыкальных сюит, — заметила я. — Кстати, когда вернется подпоручик Макин, будьте добры, задайте первый вопрос не денщику, а ему: почему на следующее утро он раздал наряды солдатам, ночевавшим под одной крышей с Григорием Петровым, и разговор с денщиком прошел без свидетелей.

Пестель не успел ответить — раздался нервный стук в дверь. Вошел подпоручик. Он был один.

— Ваше высокоблагородие, мой человек покинул расположение полка, — хрипло сказал Макин.