Трудовые будни барышни-попаданки 5

Глава 22

— В таком случае позвольте госпоже Анастасии завершить рассказ, — попросила я.

Пестель согласился.

— Итак, денщик Петр Большаков посетил рядового Григория Петрова прежде своего начальника. Солдата он разбудил не сразу. Перед этим отрубил голову курице, купленной тем же утром у мещанки Гриценко за тридцать копеек. Куриной кровью он испачкал мундир и сапоги Петрова. Только после этого в хату вошел подпоручик Макин и обвинил солдата в убийстве. Дал выпить воды, угостил водкой, добился бессвязного признания. Арестовал, отправил в город, а по дороге, после подначек и фактически советов денщика, рядовой сбежал. Все было именно так?

Полковнику пришлось повторить вопрос. И только тогда подпоручик Макин выдавил:

— Так точно.

— Добавлю, что денщик на этом не остановился. Он направился к шинку, где с утра толпились выпивохи, рассказал о бегстве солдата и закончил так: «Теперь-то вы поняли, кто повинен в смертоубийстве?» Даже свидетели, хорошо помнившие, что Петров вышел из кабака до начала драки, теперь не решались подтвердить этот факт. Ведь если убийца неизвестен, им мог быть признан кто угодно. Недаром эти же люди пару раз говорили мне: «Вы, панночка, нас так настойчиво выспрашиваете, как прежде слуга пана офицера». И лишь двое осмелились сказать, что человек, ударивший трактирщика гирькой в темноте, был похож на этого слугу.

— Подпоручик Макин, ваш человек покинул полк по вашему приказу⁈ — резко спросил Пестель.

Подпоручик замер. Потом произнес тихо, не глядя на нас:

— Петька сбежал. Я сказал, что жена министра узнала всю правду, он и… А я его не остановил. Он коня взял, чтоб догнать было непросто. Ваше высокоблагородие, Павел Иванович, готов и в отставку, и под суд.

Он сел за стол, опустил лицо в ладони и зарыдал, как ребенок.

Пестель поднялся, вызвал адъютанта, стал распоряжаться о поимке беглеца.

— Сейчас темно, а убийца верхом, — заметила Анастасия.

— Павел Иванович, — вежливо попросила я, — прикажите также принести воды для этого… бедняги. И если вы не возражаете, я выскажу свои соображения на основе всего, что нам удалось узнать за четыре дня. Буду говорить, а вы, Александр, соглашайтесь или возражайте.

Подпоручик на миг оторвал лицо от ладоней, тихо вымолвил «да» и опять спрятал свой покрасневший лик.

— Петр — ваш ровесник, молочный брат. Не просто слуга, а друг с раннего детства. Росли в имении, проказничали… Точнее, проказничал Саша, а Петя уберегал его от неприятностей. Так было до выпуска в полк, так было и после. Пока Александр однажды не убедил друзей-офицеров обсудить на русском общее дело, которое прежде обсуждали на французском. И вверг всех в большую беду — задремавший рядовой Петров, между прочим совершивший в тот день маленький подвиг, услышал слова, категорически не подходящие для посторонних ушей. Особенно солдатских. Я права?

Подпоручик Макин еле заметно кивнул. Пестель взглянул с искренним удивлением, которое и секунды не продолжалось. Понял, о чем речь.

А вот я остановилась. Только сейчас сообразила, что Настя считает нашу экспедицию обычной деловой поездкой с расширенным маршрутом. И ничего про тайные общества не знает.

— И тогда… — продолжила я, подбирая каждое слово — не ошибиться бы, не выдать, — тогда подпоручик Макин в ужасе сказал слуге: «Петруша, спасай, рядовой Петров меня погубит».

Донесся сдавленный стон. Неужто попала в точку и всё так и было сказано?

— И Петруша спас барина-друга в очередной раз. Попросту устранить солдата не представлялось возможным.

Пестель взглянул с удивлением. Да, в те времена еще не понимали таких эвфемизмов.

— Петрова убить казалось нелегко. Гораздо проще обвинить в преступлении, после которого любые показания несчастного будут дискредитированы. И тут свою роль сыграла кличка Гришки, известная в роте. Удобная ситуация подвернулась ближайшим вечером, и денщик взял на душу грех смертоубийства. Кстати, вы знали, что корчмаря убил ваш слуга, а не солдат?

— До… догадывался, — проплакал Макин.

— Ведь у вас была своя роль в этой истории — очистить хату от свидетелей предстоящего разговора. И говорить с человеком, который искренне верит, что не убивал, и в своей искренности прав.

Еще один всхлип и гневная реплика Пестеля.

— Потом настал финальный акт мерзостного спектакля. — Я чуть повысила голос. — Денщик-конвоир опять начал обработку несчастного, перечислял все ужасы, требовал признания. Второй конвоир, прежде угощенный водкой, задремал, денщик изобразил спящего, и замысел удался: арестант сбежал. Кстати, символичная мелочь: подпоручик наказал солдата пятидневным арестом, но уснувший денщик подобной кары избежал. После этого несчастный добрался пешком до моего имения. Его связали и приготовились отправить в губернию, откуда вернули бы в полк для суда. К счастью, благодаря удачному стечению обстоятельств я сама заехала в поместье, поговорила с Григорием, оценила смутность обвинений и направилась в Тульчин. Павел Иванович, приношу извинения вам как командиру полка: я укрывала дезертира, желая убедиться, что убийца не он. Надеюсь, мои доказательства достаточны.

Пестель криво улыбнулся.

— Экое канальство: одно убийство и два беглеца. Так он с вами, Эмма Марковна?

— Да. Последние дни он был не скован, уверенный, что правда восторжествует.

— После о нем, — вздохнул Пестель. — Господин Макин, вам надлежит подписать прошение об отставке. После этого — удалиться в свое поместье. Ваш человек не числится по военному ведомству, поэтому после поимки будет судим гражданским судом.

— Так… так точно, — пробормотал Макин.

— Не задерживаю, — бросил Пестель, и подпоручик удалился. — Что же касается рядового Петрова…

— Павел Иванович, позвольте предложить вам наилучший выход из создавшейся ситуации, — сказала я. — Когда завтра рядовой Петров явится в полковую канцелярию, его должно ждать предписание о командировке в мое поместье за лекарственными средствами для армейского лазарета, которые привезены. После чего следует закрыть командировку и признать объявление в розыск недействительным.

Пестель задумался. Я глядела на него так же пристально, как недавно на подпоручика. Добавила:

— Мне близка судьба рядового Петрова. До армии он был несдержан в поступках, отсюда и известная его кличка. Однако кличка — не характер. За эти дни я смогла подтвердить, что он служил без нареканий и взысканий. Ему было неуютно в сельской общине, а в солдатах — легко и удобно. Его подвергли наивысшей несправедливости: не просто обвинили в убийстве, но подтвердили обвинения сфабрикованными уликами. Он нарушил воинские законы, чтобы не быть наказанным за чужое преступление. Простого выхода из этой ситуации нет. Ради спасения Григория Петрова, хорошего солдата, но, главное, невиновного человека, вам предстоит пойти на небольшой подлог. Иначе его не спасти.

Пестель хотел что-то сказать, но промолчал опять. Я возвысила голос:

— Есть очень красивые слова — «спасение», «благоденствие». Проверка их истинности — применение к судьбе отдельного человека. В вашей власти спасти его и благоденствовать. Если же допустима гибель невиновного, то чего стоят любые права и свободы, любые прожекты, посвященные им. Сейчас вы должны спасти не Россию, а одного человека.

— Будь по-вашему, — наконец сказал Пестель. — Так вы его привезли? Если так, я хотел бы услышать от него с клятвой на Евангелии, что он не причастен к преступлению. Можете потребовать с меня обещание, — добавил с усмешкой, — что он не будет арестован после встречи со мной. Пусть поклянется не убегать до окончания внутреннего следствия.

— Григорий поклянется, — уверенно сказала я. — Анастасия, пожалуйста, приведите рядового Петрова. Скажите ему о слове, данном полковником. И, конечно, что убийца-обвинитель сбежал.

Анастасия удалилась. Раньше чем через час она не вернется. Значит, самое время поговорить на тему, о которой моя секретарша не осведомлена.

Теперь нам предстояло не скользить, а колесить по подсохшей дороге. На одного пассажира в моем обозе стало меньше, да и на душе полегчало. Судя по всему, история с рядовым Петровым завершилась благополучно — распоряжения о розыске отозваны, обвинения сняты.

Его бывший непосредственный начальник покинул службу. Слугу пока не нашли: отставной подпоручик признался, что отдал беглецу все наличные, а также написал вольную. Я понимала, что, не будучи подтвержденной в присутственном месте, бумага не очень ценна, но все же…

Что касается разговора с Пестелем, он был трудным. Мне пришлось огорчить собеседника — о Южном обществе я узнала вовсе не от рядового Гришки, а в Петербурге. Называла имена собеседников в своей гостиной, убеждала, что знаю о многом.

А потом попыталась объяснить, какой опасной игрой увлечены члены тайных обществ. Что победа маловероятна и ее последствия могут быть опасней неудачи. Что у власти, кроме людей совестливых и бескорыстных, окажутся прохвосты, по сравнению с которыми наивный подпоручик Макин и его двуногий верный пес — просто люди чести.

— И что же мне делать? — Собеседник задал самый резонный и самый непростой вопрос.

Ответила: никаких планов восстания, особенно тех, что могут быть реализованы при аресте руководства (из головы не выходила история несчастного Черниговского полка). Постараться обобщить планы и проекты, создать их смягченные варианты, такие, какие можно презентовать членам Сената и даже великим князьям. Конечно же, почте их не доверять — Пестель улыбнулся. В конце лета приедет мой человек, ему и передать.

Не обошли стороной важную тему — завязку истории с моим Гришкой.

— Рядовой Петров офицерский разговор забудет, — сказала я, — а вам, Павел Иванович, надо осторожнее. Солдат услышал — ладно. Но если ваши тайные беседы подслушает офицер монархических убеждений, да еще с чаянием выслужиться, вот тут возможна большая беда. Вдруг донесет Майборода…

— Вы уверены? — быстро спросил Пестель.

— Почти, — легко ответила я. Но поняла по взгляду собеседника: он запомнит мои слова не только как шутку. Ведь капитан Майборода служит в Вятском полку — был переведен из гвардии за растрату. Когда о таких людях предполагают что-то дурное, в ответ не услышишь: «Этот человек? Да никогда!»

Надо, надо Пестеля избавить от ареста. В этом движении он один из самых вменяемых.

Расстались с чувством взаимного уважения. Вот только в одном Пестель прав: на Петербург он не влияет.

— Маменька, так теперь мы куда едем?

— В Польшу, дочка.