Трудовые будни барышни-попаданки 5

Глава 48

Когда мы переезжали Волхов, муж, скорей всерьез, чем в шутку, предложил на ближайшей ночевке держать оружие под рукой — вдруг отчаявшийся ротмистр нас похитит. Но обошлось, и верховой эскорт с нами простился.

На ближайшей к Петербургу почтовой станции нас ждали, вернее, заждались посланцы вдовы-императрицы. Мне пришлось отложить встречу с Новой Славянкой, сесть в царскую карету и направиться в Зимний дворец,

Придворный этикет был сведен к минимуму. Мне позволили ускоренно привести себя в порядок, после чего привели к императрице, в ее покои с видом на Дворцовую площадь.

— Я не хочу знать, какими средствами вы выяснили судьбу любовницы Аракчеева, а также исход дуэли флигель-адъютанта Новосильцева и поручика Чернова, — произнесла Мария Федоровна нервным тоном. — Для меня не имеет значения, прибегли вы к черному или светлому волшебству, науке или гадальным картам. Я жду от вас ответа на простой вопрос: что мне следует сделать, чтобы мой сын вернулся живым из нынешнего путешествия? Как его можно спасти?

Царица начинала говорить красиво, даже величественно. Как ее незабвенная свекровь Екатерина II. Но к концу речи заторопилась, едва ли не выкрикнула.

Я посмотрела на собеседницу. Нервная, утомленная, но все же владеет собой. Буду откровенной.

— Ваше императорское величество, мне утешить вас или дать действенный совет?

— Для утешений есть придворные, — резко ответила Мария Федоровна. И добавила чуть мягче, зато не сдерживая тревоги: — Представьте, что речь идет о ваших детях.

— Ваше императорское величество, — спокойно сказала я, — есть только одно надежное средство сохранить жизнь вашему старшему сыну: убедить его немедленно прервать южную поездку и вернуться в Санкт-Петербург.

— Это невозможно, — тихо сказала Мария Федоровна. — Он не послушает меня, даже если я сама помчусь на юг. Вы счастливы: ваших детей еще можно взять за руку и посадить в карету. А я… Я не могла этого, даже когда он был маленький.

Императрица пристально, быстро оглянулась — нет ли лишних ушей или глаз у нашего разговора.

— Никому не отдавайте своих детей! Какое счастье, что они воспитываются у вас! — сказала она.

И, не в силах сдержаться, заплакала. Даже зарыдала.

Я глядела на Дворцовую площадь, непривычную без Александровской колонны, и молча сочувствовала. Да, Марии Федоровне не повезло с первенцем.

Царственная свекровь Екатерина из политических соображений отобрала Александра у матери едва ли не сразу после рождения. Еще и назвала ребенка в честь античного покорителя Востока — тот, будто назло этому решению, войдет со своим войском не в Вавилон или Багдад, а в Париж. Вырос Саша без мамы и умрет вдали от нее, за полторы тысячи верст.

Мое созерцание площади длилось минут пять. Наконец вдова-императрица вытерла слезы. Сказала тихо:

— Благодарю. Благодарю, что не стали утешать. Ступайте.

— Ваше императорское величество…

Мария Федоровна взглянула на меня с удивлением — как можно не уйти после этих слов. Но такая встреча если и повторится, то не скоро, надо дерзнуть.

— Да, — удивленно сказала она, совместив в сверхкороткой реплике удивление и недовольство.

— Ваше императорское величество, мне иногда удается узнать то, что будет. А также узнать, как сделать, чтобы самого худшего не случилось.

— На этот раз вам это не удалось. Эмили, — царица повысила голос, подзывая фрейлину, — проводите госпожу Орлову-Шторм.

Я удалилась, снова и снова прослушивая в голове реплику Марии Федоровны: «На этот раз вам это не удалось». В ее интонации была боль, желание уязвить. А вот абсолютной безнадеги не было. Царица запомнила мои слова, и наша встреча — не последняя.

Всю дорогу, особенно на завершающем этапе, когда меня эскортировали в направлении дворца, не могла избавиться от нехорошей мыслишки: не закончится ли эксклюзивный монарший прием циничным монологом. «Это всё, что вы можете мне сказать? Я услышала. Я вас больше не держу, возвращайтесь в ваше поместье. Вы приехали в столицу с мужем и детьми? Вот все и возвращайтесь».

То ли вдовствующей императрице были чужды мелкие пакости. То ли она решила держать достоверную пророчицу под рукой. В любом случае из Зимнего дворца я отправилась в Новую Славянку, куда уже прибыли супруг и дети.

Сразу же занялась своими делами. Вернее, проблемами.

Первой стали дети. Они решили поиграть в спартанских мальчиков, вернее Алеша. В того самого героического придурка, который спрятал лисенка под плащом, чтобы скрыть это странное приобретение от взрослых, и непринужденно стоял перед наставником, пока звереныш прогрызал ему тело, до летального исхода.

Я и Миша оказались в роли этого слепого наставника. Не заметили, что младшенький не просто простыл, наигравшись под осенним дождиком, но тяжело заболел.

Ох, стоило пуститься в путь без Павловны. Она бы своевременно углядела детскую хворость. А так, мало того, что я и Миша явили невнимательность, так и остальные детишки постарались. Объяснили младшенькому, что маменька спешит в столицу по важному делу. И отвлекать ее жалобами «меня знобит, головка болит» нельзя. Так еще и покрывали: отвлекали внимание на себя, об Алеше заботились сами. Разве что не прятали его от меня среди багажа.

Я, чесслово, обиделась реально. Особенно на Лизоньку: мозги-то надо иметь.

— Маменька, а если бы ты узнала на Валдае, что Алешка хворый, что делать бы стали? — серьезно возразила она.

На это я не ответила. Но прибегла к игнору в самой неприятной форме — не нарочной. Да тут еще и ребенку поплохело, и Лизонька сменила подростковую обиду на детскую слезу. К тому времени Сашка тоже расплакался-покаялся. С ним Миша поговорил как отец с сыном, правда словами.

Что касается Алеши, после осмотра доктором Пичугиным — благо он временно стал домашним доктором — мы пришли к одинаковому выводу: пневмония типичная. С диагнозом справились, теперь предстояло справиться с болезнью — без антибиотиков, включая простенький сульфадин. Пичугин, по своему прежнему роду занятий не только хирург, но и врач-универсал, утешил меня:

— Эмма Марковна, по своему опыту скажу: за две недели или умрет, или выздоровеет.

После чего сам накапал мне валерьянки.

Я пришла в себя и взяла лечение в свои руки. В первую очередь — никакого тогдашнего медицинского варварства. Например, ледяных ванн, чтобы сбить температуру. Или втирания ртути.

Кстати, насчет ртути. Одним из моих скромных достижений этих лет стал обычный ртутный градусник цилиндрической формы, почти рудимент старины в начале XXI века и локальный технологический прорыв в первой четверти XIX века. Прибор тогда уже существовал — почти тридцать сантиметров в длину, время на измерение — двадцать минут, и действовал от дыхания пациента, так что большинство врачей относились к нему со скепсисом. Плюс стихотворение «У меня опять тридцать шесть и пять» не написано, потому как консенсуса по нормальной температуре еще нет.

Градусников изготовили около двадцати штук. И этот прогресс хоть и был принят в штыки тогдашним медицинским сообществом, но не так гневно, как наркоз. К тому же некоторые критики осторожно просили дать этот странный прибор попользоваться. И «зачитывали», как хорошую книгу. Я не просила вернуть, наоборот, присылала инструкции — например, что делать, если разобьется.

Ну а я волюнтаристски решила: терпеть до 39.0, лишь тогда — сбивать мокрым укутыванием. Осторожно, без сквозняков.

Остальные средства лечения: мед, алоэ, чабрец, гадостные жировые коктейли (ну почему я, дура, за эти годы не продвинулась по антибиотикам⁈). Теплый свежий воздух, легкая вкусная еда. И главное из доступных лекарств в неограниченной дозировке — постоянное присутствие маменьки рядом с больным. Сказки, песенки, трюки в исполнении Зефирки — тут уж старалась Лизонька, правда на расстоянии и в маске. Театр теней, волшебный фонарь.

Ну а все исторические процессы, дворцовые и недворцовые интриги и даже коммерческие встречи в эти дни идут лесом. Извините!