Вятский пехотный полк. Полковник — Павел Пестель. Человек, с которым я намеревалась встретиться не позже чем через две недели. Вот и повод — вернуть дезертира.
О том, что нам предстоит встреча с людьми, которых позже назовут декабристами, я рассказала Лизоньке позавчера. Или вчера, так как разговор начался вечером и завершился за полночь. Был он тих, нетороплив и конспирологичен — слышать нас могла лишь Зефирка, но не Анастасия.
Началось с неприятного воспоминания.
— Ты помнишь свою греческую историю прошлой осени? — спросила я. И, не позволив дочке обидеться, продолжила: — Сейчас в России есть люди, которые хотят освободить страну от самодержавия так же, как ты хотела помочь грекам свергнуть власть турецкого султана.
— Но ведь греки уже успели восстать, и я хотела им помочь, а в России никто еще не восстал. — Умная девочка не обиделась, а пояснила, в чем неудача моего сравнения.
— Да, ты права, дочка. Эти люди создали тайные общества, но они готовы восстать, как только поймут, что пришло удобное время.
— А ты знаешь, когда они восстанут? — просто спросила Лиза. Будто задала вопрос: а когда прилетят скворцы?
Ох, моя непростая жизнь. Я-то знаю: через девять месяцев с хвостиком. Но как поделиться с ребенком таким знанием?
— Лиза, давай займемся прогнозированием. Я буду предполагать, а ты — соглашаться или нет.
Дочка кивнула — слово «прогнозирование» она знала, в эту игру мы частенько играли.
И я осторожно начала с едва ли не самой скользкой и опасной темы в разговоре жителей самодержавной страны. С цитаты из еще не написанного романа: что человек смертен — полбеды. Беда, что он иногда внезапно смертен. И уж полная беда, что эта простенькая мудрость относится и к царю.
Правда, мою абстракцию подкрепила недавняя тяжелая болезнь Александра Павловича, о которой в Питере знали даже кухарки и трубочисты.
— Царь внезапно умрет, — сказала я совсем шепотом. — По закону взойти на трон должен его брат Константин. Но он женился на польской дворянке не царских и не королевских кровей, он не может царствовать и, самое главное, не хочет царствовать.
— Но ведь Россия об этом не знает, — ответила Лизонька таким же шепотом.
Я кивнула. И продолжила рассказывать дочери реальную историю, преподнося ее как гипотетическую. Если царь умрет не просто внезапно, а в очередной поездке, он не объявит свое завещание, не убедит присягнуть Николаю.
— И при этом многие офицеры, особенно заслуженные генералы, не любят Николая, потому что он…
— … бывает резок и грубоват, — кивнула Лизонька, несколько раз наблюдавшая третьего сына царя Павла.
— Даже груб, — кивнула я. — Поэтому генералы убедят его присягнуть старшему брату и приведут к присяге гвардейские полки в столице. Присягнет весь Петербург, начиная с Сената. А Константин — далеко, в Варшаве. Он не может возразить и заявить, что не будет царствовать. Но он заставит присягнуть Николаю свои полки, в Польше. А потом резко откажется приехать и формально отречься от престола. Так начнется опасная путаница, пока некоторое время спустя, например через две недели, Николай не решится объявить себя царем.
Лизонька с интересом слушала, а я продолжала свою страшную сказку. О том, как лидеры тайных обществ захотят воспользоваться повторной присягой. Но среди них нет единства. Ведь большинство полковников и генералов, недовольных Николаем, мечтают, чтобы правил его брат. Лишь меньшинство — те, кто вступил в тайные союзы, — готовы отменить самодержавие и учредить в России республику.
— А это было бы хорошо или плохо? — спросила дочка.
Тоже проклятый вопрос. Я, богатая дворянка, кстати княгиня, не раз ругала самодержавие и понимала, как зыбки законы, основанные на воле одного человека. Но среди людей высшего круга, да и прочих кругов моего общения, замечала не так-то много дельных депутатов гипотетического парламента.
— Дочка, давай вспомним всех людей, которых ты знаешь. И наших гостей, и моих партнеров по торговле и промышленности, и крестьян, и слуг. Кто был бы рад жить без царя, а кто — нет?
Лизонька опять наморщила лоб. Задумалась и пришла к выводу, что большинство общих знакомых самодержавие устраивает. Хотя претензий к нынешнему правительству много.
— Так что же случится, маменька, если царь умрет, присягнут старшему брату, а он править не захочет?
…Последние месяцы я не раз уходила в воспоминания. Расслаблялась в ароматной ванне, отгоняла насущные мысли. После чего в голове оживали прочитанные страницы и кадры фильмов о тех печальных событиях.
И я принялась рассказывать дочке, что может случиться, а на самом деле — случилось в реальной истории. Константин официально не отречется, Николай объявит о присяге. Высшие генералы и полковники, как говорили тогда, «густые эполеты» — Милорадович, Бистром, Воинов — вздохнут и присягнут. Только поручики и капитаны постараются взбунтовать свои полки.
Для чего? На следствии почти все будут говорить: выйти на Сенатскую площадь. И не сразу всплывет план захвата Зимнего дворца и арест новоиспеченного императора с семейством. План столь рыхлый, что из-за амбиций участников развалился без попытки к выполнению.
Поэтому мой рассказ-предположение был основан на действительных событиях. Младшие офицеры выведут на Сенатскую площадь свои роты — ни одного полного полка, кроме Гвардейского Экипажа. Вышел не вышел — лотерея. Например, в Московском полку найдется энергичный штабс-капитан (Щепин-Ростовский), который будет рубить саблей всех подряд и выведет свою роту. А в других полках поворчат перед присягой, и всё. Бунтовать будут во имя Константина, а не под лозунгом «долой самодержавие!».
В итоге на площади бунтовщиков окажется недостаточно для любой наступательной операции. И, предположила я, хоть знала наверняка, не найдется командира — тот, кого назначат диктатором, узнает, что солдат вышло слишком мало, и сам не явится к эпицентру событий…
— Маменька, что ты так переживаешь?
— Прости, дочка.
Про себя подумала: будь у меня власть в реальной истории, повесила бы одного заговорщика — князя Трубецкого. Диктатор, начальник? Значит, ответственный за то, что и стреляли в Милорадовича, и оставались в безнадежной позиции. Ждал в особняке неподалеку, молился… Должен был на площадь прийти, принять команду и велеть сдаться, до картечи.
Закончила я рассказ-предположение тем, что без крови не обойдется, как и любой бунт. Значит — казни. Значит, император, и без того с непростым характером, станет мнительным и подозрительным. Примется видеть заговоры всюду, и наша жизнь прежней не будет. Надо что-то делать.
— И что же ты сделаешь, маменька?
Ответить на это труднее всего. Идут в туманном проливе два кораблика. Конечно же, встречным курсом. На одном незрячий штурман, на другом все глазастые, да непонятно, кто у руля. Ты знаешь — столкнутся. Но как изменить курс? Кого об этом просить? И не будет ли от твоего вмешательства еще хуже?
— Поговорю с самым умным и авторитетным заговорщиком — Павлом Пестелем, — сказала я. — Пусть его полк на юге, но сам он влиятелен среди членов Северного общества. Если произойдут события, которых я боюсь больше всего, их активными участниками станут офицеры столичных полков. Но чтобы встретиться с ними, у меня в запасе лето и осень.
Говорила без особого энтузиазма. Помнила, что Пестель в реальной истории, когда настанет трагичный декабрь, ничего не сделает — его заранее арестуют, и безнадежный бунт Черниговского полка разразится без него. Кое-что Павел Иванович все же совершит: на следствии максимально подробно расскажет обо всем и обо всех. За такую откровенность ему будут очень благодарны историки, что же касается простых соучастников…
Но все же из разговора с ним кое-что можно будет понять. Теперь же встреча должна получить новое содержание. Вот уж смех и грех: придется доставить самому революционно-прогрессивному полковнику России дезертира из его подразделения. А не доставить — он все равно будет этапирован по месту службы.
К счастью, доклад управляющего почти весь состоялся в отсутствие Лизоньки. Она отдыхала в гостевых комнатах бывшего барского дома, срочно натопленных для нас. Вообще, имение без помещика — серьезная экономия. Нет дворни, барин не изводит придирками, и если управляющий не вор, не пьяница, то народ не горюет.
Чего я отвлекаюсь? Надо скорей самой допросить бедолагу, пока Лизонька с Зефиркой к нему не пошли.