Тренировочный день 8

Глава 18

Глава 18

В приемной заместителя директора Колокамского, Ордена Трудового Красного Знамени Металлургического Комбината восседала и властвовала Ирочка. На самом деле незаменимую нимфу приемной, волшебницу, которая распоряжалась временем Соломона Рудольфовича звали Ириной Денисовной, однако в этом конкретном кабинете «Ирочка» — это было не имя. И даже не должность. «Ирочка» — это титул. Когда человек произносит слово «Ирочка», в его голове поневоле всплывает что-то легкомысленное, с белокурыми кудряшками, с болтающимся на шее кулончиком в виде сердечка, с губной помадой и золотыми сережками, порхающее над пишущей машинкой и сверкающее лодыжками из-под мини-юбки.

Ирочка в приемной Соломона Рудольфовича вовсе не была похожа на обычную «Ирочку», ей скорее пошло бы обращение не только по имени-отчеству, но с преклонением колена и придыханием. Потому что Ирине Денисовне шел уже тридцать второй год, злые языки говорили, что на самом деле ей сорок, просто она хорошо сохранилась. Впрочем, выяснить ее настоящий возраст никому не удавалось, а папка с ее личным делом таинственным образом исчезла из отдела кадров еще восемь лет назад.

Ирина Денисовна имела строгий вид, прямую спину, точеную талию и волосы цвета воронова крыла, уложенные в безупречную высокую прическу, которую не смог бы растрепать даже ураган. Ни одна прядь не выбивалась из этого архитектурного сооружения, закрепленного невидимками и лаком «Прелесть» от Уральского комбината бытовой химии, кстати победителя в социалистическом соревновании. Лицо ее было классически правильным — высокие скулы, прямой нос, губы, очерченные бордовой помадой с такой точностью, будто по линейке. Но главное были глаза — серо-стальные, холодные, всевидящие, способные одним взглядом остановить начальника цеха на полуслове или заставить молодого инженера забыть, зачем он вообще пришел.

Одевалась она в строгие костюмы — всегда темно-синие или графитовые, с юбкой точно до середины колена, ни миллиметром выше, ни миллиметром ниже. Белая блузка застегнута на все пуговицы вплоть до воротничка-стойки. На шее — тонкая золотая цепочка, почти невидимая, в ушах — маленькие жемчужины. На левом лацкане пиджака неизменно красовался значок ударника коммунистического труда.

Руки у нее были холеные, с длинными пальцами пианистки, ногти покрыты бесцветным лаком. На безымянном пальце правой руки поблескивал тонкий золотой ободок, хотя никто и никогда не видел никакого мужа. Ходила она на туфлях с устойчивым каблуком средней высоты, ступая так тихо, что могла материализоваться за спиной посетителя совершенно внезапно, заставив того вздрогнуть от неожиданности.

Однако в большинстве времени Ирочка сидела на своем троне, в кресле секретаря и примерной помощницы Соломона Рудольфовича.

Все сотрудники Комбината знали что, если ты на хорошем счету у начальства — это еще ничего не значит. Но если ты на хорошем счету у «Той Самой Ирочки» — то это значит все. Говорили, что сам Соломон Рудольфович, очень семейный и весьма положительный персонаж, настоящий решительный советский директор и руководитель, награжденный орденом Ленина и Трудового Красного Знамени — прислушивался к ней. Говорили, что «Та Самая Ирочка» знает о Соломоне Рудольфовиче все и даже немного больше. А еще говорили, что «Та Самая Ирочка» даже в отпуск летает вместе со своим начальником и его семьей. Так же говорили что по цвету ее шейного платка, единственного аксессуара, который выбивался из ее делового стиля, — можно было определить настроение начальства с точностью до десятых долей градуса.

Так что первым делом, заходя в кабинет обычный посетитель всегда сперва бросал быстрый взгляд на ее шейный платок…

— Доброе утро, Ирина Денисовна! — говорит Виктор, войдя в приемную и найдя взглядом шикарный шелковый платок, украшающий шею секретарши заместителя директора: — о, сегодня персиковый! Никак Соломон Рудольфович в хорошем настроении?

— Виктор Борисович! — женщина отрывается от пишущей машинки и поднимает взгляд на посетителя: — вы удивительно вовремя. Обычно я не перестаю жаловаться на нынешнее поколение лоботрясов, которые совершенно не испытывают уважение к времени. Ни к своему собственному, ни к времени других людей. Но вы сегодня вовремя. Это на вас не похоже.

— Эээ… обстоятельства, Ирина Денисовна. — Виктор лезет было пятерней вверх, почесать затылок, но наткнувшись на строгий взгляд «Ирочки» — отдергивает ладонь и вытягивает руки по швам: — не ночевал дома! Был застигнут врасплох!

— Виктор… — женщина качает головой и ее пальчики пробегают по клавишам печтаной машинки, выдавая пулеметную очередь — тра-та-та-та-та! Она сдвигает каретку влево: — Соломон Рудольфович вас так ценит… — она не заканчивает предложение, но всем своим видом излучает недовольство. Ей не нужно ничего говорить, ментальный фон всего кабинета излучает информацию в ноосферу, посылая ее прямо в мозг посетителю. Вас, Виктор Борисович ценят и вам авансом столько доверия дано, а вы как вахлак, в мятом спортивном костюме и на голове словно черти солому всю ночь грузили, единственно, хоть пришли вовремя и то хлеб. Если итог подводить, то непростительно и неприемлемо.

— И я ценю доверие всего трудового коллектива! — поспешно кивает Виктор: — а особенно ваше, Ирина Денисовна! Я уже говорил вам, что вы выглядите просто сногсшибательно? Нет? Какое упущение с моей стороны. Это непростительно.

— Снова вы глупости говорите, Виктор. — укоризненно качает головой секретарша: — присядьте, подождите немного. У Соломона Рудольфовича посетитель, представитель рыбзавода с Камчатки.

— Конечно. — кивает Виктор: — только чего сидеть, молодой еще. Кстати, я вот спросить хотел у Соломона Рудольфовича за комнату в общежитии для нашей спортсменки, Салчаковой Айгули. С другой стороны, он вон какое большое начальство, чего его по мелочи беспокоить…

— Так. — холеные белые пальчики Ирочки замерли над клавишами печатной машинки: — это вы правильно решили, Виктор. Что там у вас по общежитию?

— Да она заявление в отдел кадров написала, по семейным обстоятельствам. — говорит Виктор: — а ей дали не комнату, а конуру какую-то… да еще и с пятнами на потолке. Тут нужно учитывать, что она спортсменка, ей нужно помещение побольше, а ее в третье общежитие вселили, ну которое у училища стоит. И матрац продавленный. Мне-то все равно, а вот спортсменкам отдыхать нужно качественно, чтобы высыпалась, и чтобы под окнами пьяные не орали…

— Так. — Ирочка поднимает голову и внимательно изучает лицо Виктора: — разберемся. Секундочку. — она поднимает трубку телефон и дожидается ответа.

— Людочка. — говорит она в трубку: — соедини меня с комендантом первого общежития. Да. Да. — некоторое время она ждет, барабаня длинными ногтями с безупречным маникюром по поверхности своего стола. Потом — улыбается в трубку.

— Федор Кузьмич! — говорит она: — да, это я. Совершенно верно. Ну что вы, не стоит. Да, у меня тут Виктор Полищук в приемной сидит. Говорит, что отдел кадров опять что-то напутал, Салчакову в третье общежитие послал и комнату маленькую выделили. Ну вы же знаете, как это бывает. Да, совершенно верно. Хорошо, я ему скажу. Вы уверены? Гостевые апартаменты? Хорошо, это подойдет. В конце концов это же наши девочки из команды, Федор Кузьмич. Спасибо. — она вешает трубку и поднимает взгляд на Виктора.

— Спасибо, Ирина Денисовна! — с чувством говорит Виктор: — а то девушку жалко, ей-богу! А ей и пойти некуда…

— Комбинат своих на улице не оставит. — говорит женщина и наклоняет голову, отчего маленькие жемчужины в ушах начинают качаться туда и сюда.

— Вот хорошо, — кивает Виктор: — а…

— Много про вас слухов ходит Виктор. — перебивает его Ирочка, задумчиво окидывая тренера взглядом сверху донизу: — и слухов… всяких. Разные ходят про вас слухи… и не все лицеприятные, так скажем.

— Врут. — ни капельки не сомневаясь опровергает все Виктор: — как пить дать все врут. Не было ничего. Не был, не был, не участвовал, не привлекался, не замечен. Искуплю, отстрадаю, отслужу, если нужно — отсижу. К угнетающей верхушке больше не принадлежу.

— Все так говорят. — Ирочка откладывает карандаш в сторону и подается чуть вперед, над столом, опираясь на локти: — но дыма без огня не бывает. Я и сама не склонна верить слухам… обычно. Но… вы же знаете, как говорят — scientia potentia est, Виктор.

— Ну да. Знание — сила.

— Вот-вот. — женщина наклоняет голову, заинтересованно изучая Виктора: — так это все правда? Насчет девушек в команде и вас, Виктор?

— Неправда, Ирина Денисовна!

— Для вас просто Ира. Даже Ирочка. Я еще достаточно молода, чтобы не обращать внимания на отчества… Виктор Борисович?

— Ээ… Ирочка?

— Уже лучше. Итак, Виктор, расскажите в каких именно отношениях состоите вы и ваши подопечные? — женщина подается вперед, ее глаза блестят, она машинальными движениями накручивает золотую цепочку на палец.

— Да ни в каких! Ирина Де… то есть Ирочка! Как вы могли поверить каким-то…

— Знаете ли вы Виктор о методе дедукции, который в свое время открыл сэр Артур Конан Дойль?

— Как не знать. Индукция и дедукция, методы анализа…

— Вы, Виктор для меня как раскрытая книга. — женщина откидывается на спинку кресла: — мятая спортивная форма и бардак на голове говорят о том, что вы не ночевали дома. Вы обычно ходите на работу в спортивной форме, но не в этой. Особенность смятой прически вкупе с направлением роста волос выдает то, что вы спали не в привычной кровати. Запах… — женщина втягивает носом воздух: — это «Алый Октябрь», легкий дезодорант рижского производства, тот самый которым пользуется Салчакова… и вы упомянули о том, что ее матрац продавлен. Откуда бы вы это знали? Эрго — этой ночью вы ночевали в той самой маленькой комнатке в общежитии номер три!

— Ого! — Виктор с уважением взглянул на секретаршу: — поистине ваши таланты выше неба и шире моря! Вы и правда так умеете?

— Ну нет конечно. — пожимает плечами Ирочка: — это я предположила. Потому что вы про матрац сказали. А каким дезодорантом ваша Салчакова пользуется и куда у вас волосы растут — это я без понятия.

— Вам бы в МВД работать…

— Пфф… там одни дилетанты. — отмахивается Ирочка и наклоняется вперед: — и все-таки? У вас и правда новая методика там? Как вы это все делаете? По очереди? Или все-таки в порядке стимула? Ну, как поощрение самых лучших игроков? Я бы могла вам график составить, у меня…

— … конечно! Всего хорошего, до свидания! — дверь из кабинета в приемную открывается и оттуда спиной вперед выходит высокий и худой человек, который не перестает кланяться, пятясь задом. Как только дверь перед ним закрывается, он выпрямляется и уходит, не удостоив Виктора и Ирину даже взглядом.

— Рыбзавод. — пожимает плечами Ирочка, встретив взгляд Виктора: — они все такие важные. У них на производстве куча красной рыбы и икры остается в излишках, вот они и ходят как короли. А лезвия из закаленной стали они у нас заказывают для своих заводов. Все хотят вне очереди… в этот раз вон, коробку красной икры приволок.

— А… ясно. Так что, можно мне зайти?

— Это зависит, Виктор. — женщина накручивает золотую цепочку на палец: — зависит от того, насколько мы с тобой будем дружны.

— Ирина Де… то есть Ирочка! — Виктор прижимает руки к груди: — да я ни с кем так не дружен как с вами! Я же ночью ворочаюсь про вас думаю! Как вы там, то есть тут! И вообще!

— Ладно, ладно. — она машет на него рукой: — ступайте конечно. Только Вить… ты и правда лучше от меня ничего не скрывай. По двум причинам.

— По каким именно? — Виктор задерживается в дверях, ему интересно.

— Во-первых… — холеные белые пальцы отжимают указательный с безупречным маникюром: — все равно не скроешь. У меня дедукция, помнишь?

— Так это я уже понял. Вы, Ирочка Шерлок Холмс, мисс Марпл и сестра Бонифация в одном лице. А во-вторых?

— А во-вторых… — к указательному добавляется средний палец: — от своего врача и от своего юриста не должно быть тайн.

— Врачи и юриста? — Виктор наклоняет голову: — Ирина Де… Ирочка, вы у нас юрист или врач?

— Я еще хуже. Я секретарь твоего начальника. Ступай, Витя, тебя ждут…

Дверь из красного дерева с тяжелой бронзовой ручкой открылась бесшумно, и Виктор невольно замер на пороге. Кабинет Соломона Рудольфовича простирался вперед на добрых двенадцать метров, а может и больше. Первое, что бросалось в глаза — невероятный простор, в котором терялся даже массивный письменный стол орехового дерева, стоявший у противоположной стены.

Слева тянулась стена с четырьмя высокими окнами в тяжелых бордовых портьерах, сквозь которые открывался вид на дымящие трубы комбината — сердце города Колокамска. Между окнами висели фотографии в рамках: комбинат с высоты птичьего полета, торжественные митинги, вручение ордена.

Справа господствовала огромная карта Советского Союза — от Балтики до Камчатки, испещренная красными флажками и линиями. Под картой выстроился длинный стол для совещаний, покрытый зеленым сукном, с двенадцатью креслами. На столе — графины с водой под хрустальными крышками, пепельницы из уральского малахита.

Пол устилал толстый ковер с геометрическим узором в красно-коричневых тонах, по которому ноги ступали беззвучно, словно по мху. В углу у окна расположилась зона отдыха — кожаный диван глубокого коньячного цвета, два кресла и низкий журнальный столик с шахматной доской из черного и белого мрамора.

За спиной Соломона Рудольфовича, восседавшего в высоком кресле, тянулся книжный шкаф от пола до потолка — собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма в одинаковых темно-синих переплетах, технические справочники, подшивки журнала «Советская Сталь». На самом видном месте — бюст Ленина из самого настоящего мрамора с дымчатыми прожилками и красное знамя в стеклянной витрине.

Воздух в кабинете был прохладным и пах табачным дымом, свежесваренным кофе, полиролью и едва уловимо — чем-то медицинским. Так пахнут некоторые лекарства.

— О! Виктор Борисович! Проходи дорогой! — Соломон Рудольфович вскочил со своего кресла: — ну как все идет? Проходи, проходи, будешь что? Чаю, кофе? Может коньячку с утра? С лимончиком, а? — хозяин кабинета был везде сразу, провожал гостя к диванчику, тут же — отжал кнопку селектора и уронил фразу «Ирочка нам два кофе, пожалуйста», не слушая возражений Виктора что ему ничего не нужно.

Но наконец и Виктор уселся на мягкий кожаный диван, и хозяин кабинета устроился напротив в большом кресле, сложив пальцы рук вместе и наклонившись чуть вперед.

— Слышал я про жеребьевку и что попали мы в Ташкент, что против «Автомобилиста»… — начал было Соломон Рудольфович, но в этот момент в кабинет вплыла Ирочка с кофейником. Они замолчали, пока Ирочка наливала кофе и выставляла на столик вазочки со сладостями. Уходя она насмешливо подмигнула Виктору. Тот аж поперхнулся от неожиданности.

— Так вот. — продолжил Соломон Рудольфович: — слышал я все. Велики шансы что вылетим мы не дойдя до плей-оффа. Но я с заместителем министра разговаривал, он согласен что вся эта система «один проигрыш и вылет» — слишком суровая и не дает молодым командам себя проявить. Вроде, как и первая лига, а что толку? Встретился на входе с «ТТУ» и все — весь сезон коту под хвост. А команде из первой лиги где потом играть? На региональных, в области? В общем чушь и бред. Это сколько расходов несут команды, тут и форма, и подготовка, и командировки, и зарплата девчатам, а всего один проигрыш в первом же матче и все — сезона нет. За год любая команда мотивации лишается, а девушки теряют надежду. Надо давать возможность отыграться командам, а иначе одна неудачная жеребьевка всю карьеру испортит. Это же не показывает реальный класс игры, вот что я думаю. Нужны матчи-реванши. Два из трех, вот! Что думаешь, Вить?

— Идея… идея хорошая. — кивает Виктор, застигнутый врасплох: — даже отличная! Жаль правда, что прямо сейчас она невозможна, но сама по себе идея очень хорошая. Для популяризации спорта чем чаще матчи будут проходить — тем лучше. В идеале вообще все со всеми должны хоть по разу да встретиться, у нас не так много команд в первой лиге, шестнадцать всего. За год можно успеть… это каждая команда по пятнадцать матчей провести может. По матчу каждый месяц практически…

— А чего это прямо сейчас невозможная? — хмурится Соломон Рудольвофич: — я договорился с заместителем министра, я же говорю!

— … а что так можно было? — осторожно спрашивает Виктор и его собеседник — смеется.

— Я и сам не думал, что можно. — признается он: — в футболе мне бы так навстречу не пошли. Но это волейбол, да еще и женский… потому не министр даже решает, а замминистра. Там и суммы совсем другие и стадионы не заполняются, а просто залы… так что оказывается возможно. В этом году вместе с рейтинговыми пока проведут систему обязательных товарищеских матчей-реваншей. Так, чтобы зрелищно было… но со следующего уже рейтинговые пойдут не по системе «один проигрыш-один вылет». Видишь, лига женского волейбола на самом деле маленькая и влияние малое имеет, так что, когда я предложил поддержку нашего Комбината — многие вопросы порешались. Вот только… — он пошевелил пальцами: — а ладно. Чего тебе рассказывать, меньше знаешь, лучше спишь. Просто имей в виду, Вить, что Ташкент на жеребьевке всегда получал то, что ему удобнее. Так что этот вот расклад — далеко не случайность.

— Вот даже как…

— Такие вот пироги с котятами… — разводит руками Соломон Рудольфович: — но даже если мы в первом матче проиграем, то знай, что возможность реванша у нас теперь есть. Пусть и товарищеский матч, но проведем мы его дома, а не в гостях.

— Спасибо, Соломон Рудольфович. — с чувством говорит Виктор: — шанс это всегда хорошо. Я рад что вы не бросаете нас в холодную воду.

— Ну что ты, Вить. Твои девчонки мне как дочери. Кстати… — Соломон Рудольфович прищуривается: — ты у меня смотри! Чтобы не обижал никого! Раз уж все у вас так… я человек старых формаций и всего этого не понимаю, даете результат — ну и ладно, хоть на голове ходите, но чтобы не жаловались мне тут!

— Соломон Рудольфович! Да никто не жалуется же!

— Да? Новенькая вон, эта, которая Железнова недавно через «Крылья Советов» выходила, письмо написала!

— Да о чем⁈

— О том что ее к «особым тренировкам» не допускают, а она член коллектива!

— Соломон Рудольфович!

— Да знаю я, знаю! — собеседник Виктора хлопает себя по коленям: — она несовершеннолетняя! Но это ради советского спорта!

— Не могу же я…

— И слышать ничего не желаю! Устрой ей «особые тренировки», но только чтобы никакого разврата!

— Да нету у меня никаких «особых тренировок»!

— Да я же все понимаю, Вить… — Соломон Рудольфович понижает голос как опытный заговорщик, печатающий «Искру» в подвале своего дома: — ты правильно делаешь что тайну оберегаешь, нечего этой Железновой выдавать методики секретные, она сегодня тут а завтра в Москву поедет, к «Крылышкам», шила в мешке не утаить, рано или поздно твои методики по стране все равно разойдутся, но пока мы должны преимущество по полной использовать. Ты все верно делаешь! — он подмигивает ошеломленному Виктору: — да и нету никаких «особых тренировок», верно же?

— Ээ… не совсем уверен, что мы с вами на одной строке… — говорит Виктор: — их и правда нет.

— Да, да, да. Молодец. Всем так и говори. — кивает Соломон Рудольфович: — вот только имей в виду что меня на замминистра именно тренер «Крылышек» вывел, он об ответной услуге просил. Придумай что-нибудь, хорошо?

— … придумать что-нибудь?

— Ага. Мистическое. Тайное. Овечку там в жертву принеси, чем вы там на своих оргиях занимаетесь?

— На оргиях? Она же…

— Несовершеннолетняя, я знаю. Ну сделайте все в легкой версии. Типа оргия для школьников, версия под цензурой. В конце концов почему я должен обо всем думать⁈ — сердится Соломон Рудольфович: — я вам условия выбил, с Гормолзаводом договорился, с министерством все уладил, уж тут как-нибудь сам, Виктор. Имей в виду, травмировать ее нельзя и вообще чтобы осенью мы ее «Крылышкам» в целости и сохранности доставили!

— … эээ….

— Вот я тебе поражаюсь, Виктор! — хмурится Соломон Рудольфович: — одна школьница тебя в ступор повергает! Всему тебя учить нужно, ну молодежь пошла…

— Соломон Рудольфович!

— Нечего мне. — Соломон Рудольфович разминает переносицу пальцами и встает из кресла. Подходит к окну и некоторое время изучает индустриальный пейзаж за стеклом.

— И вообще… — говорит он задумчиво: — возраст это такой недостаток что гарантировано проходит со временем. Эх… где мои шестнадцать лет…

— Соломон Рудольфович?

— Я говорю что ей в октябре уже восемнадцать будет! Всему вас учить нужно!