Тени под сердцем неба

Глава 6. "Журавль в тумане"

Повозка мерно покачивалась на ухабах, а лошадь уже фыркала от усталости. Цзяньюй, от нечего делать, пытался считать, сколько раз она споткнётся.

Была уже глубокая ночь, когда впереди обозначились силуэты стен и городских ворот.

Несколько серебряных монет, незаметно перекатившихся из руки Цзяньюя в ладонь стражника, — и ворота нехотя, с протяжным скрипом, приоткрылись, впуская повозку.

Город был среднего размера — шумный днём, но ночью почти замиравший. Только отдельные огоньки, ещё горящие в окнах постоялых дворов и чайных лавок, напоминали, что жизнь здесь никогда не замирает полностью.

Цзяньюй поправил сиденье, чуть сжал поводья. Хоть повозка выглядела теперь вполне скромной — обычной, без драгоценной резьбы и сияющих тканей, — прохожие инстинктивно отводили взгляд.

— Мы… остановимся здесь? — спросил он негромко, не оборачиваясь.

— Да, — отозвалась Байсюэ не шевелясь. — Нам нужен дом. Спокойное место. Без лишних взглядов. Без вопросов.

Он кивнул и свернул в боковую улицу, где фасады лавок выглядели менее вычурными. Они проехали мимо закрытых чайных, мимо весёлой группы молодых людей, раскрасневшихся от алкоголя, и, наконец, остановились у старого постоялого двора с выцветшей вывеской «Журавль в тумане».

Фонарик над воротами тускло покачивался. Внутри было тихо.

Цзяньюй спрыгнул с повозки, постучал. Спустя несколько мгновений появилась хозяйка, средних лет женщина в зелёной накидке, вышитой белыми пионами.

— Места есть? — спросил Цзяньюй. – Нам нужно две комнаты.

Цзяньюй знал про «Журавля в тумане» не из слухов — группа наёмников, к которой он и Яохань примкнули перед походом в храм, останавливались именно здесь. Один из них, крепкий мужчина со шрамом поперёк брови, как-то сказал: «Если тебе надо, чтобы за тобой не следили — ночуй у журавля. Если хочешь узнать, кто за тобой следит — сядь в тени, закажи чай и жди».

Цзяньюй запомнил. Это была настоящая сеть разрозненных, но узнаваемых заведений, разбросанных по всей Поднебесной, от уединённых трактов до самой столицы. Все они носили одну и ту же вывеску – тонкий силуэт журавля, нанесённый белилами на табличку из чёрного дерева. Владельцы всегда разные – мужчины и женщины, старые и молодые. Но слухи ходили, что владелец всей сети – один человек. Никто точно не знал, кто им владеет. Но именно сюда приходили за информацией — и чтобы исчезнуть на время, скрыться от чужих глаз. Никто не задавал лишних вопросов. Что услышано здесь – остаётся здесь.

— Есть, — ответила хозяйка и позвала слугу, чтобы впустить повозку во внутренний двор и помочь гостям разместиться.

Цзяньюй обошёл повозку сбоку и откинул лёгкий полог. Яохань не шевелилась, но дыхание было ровным.

— Ну что ж, — пробормотал он, мягко, почти виновато. — Пора отдохнуть на нормальной кровати.

Он аккуратно подхватил её на руки. Байсюэ выбралась из повозки следом.

— Это место подходит, — сказала она, тихо, будто себе.

Внутри пахло едой и чаем, маслом для ламп и слегка сыростью деревянных стен, как и в сотнях других постоялых дворов. Слуга провёл их в комнату, поклонился и исчез — так же беззвучно, как и появился.

Комната внутри была простая, но чистая. За ширмой обнаружилась большая кровать – Цзяньюй бережно переложил Яохань на неё, поправил подушку, затем одеяло. Он постоянно прислушивался к её дыханию. Её лицо было спокойным, дыхание по-прежнему ровным.

— Завтра ты обязательно придёшь в себя, — прошептал он. — Обещай мне.

Он встал неохотно. На пороге обернулся — и натолкнулся взглядом на Байсюэ, которая всё это время молчала. В её глазах не было тревоги. Только спокойная, тяжёлая уверенность: всё идёт так, как должно.

— Я буду в соседней, — сказал Цзяньюй. — Если что… просто позовите.

Байсюэ коротко кивнула.

Когда он ушёл, плотно закрыв за собой дверь, в комнате повисла тишина.

Байсюэ подошла к кровати, села рядом на край. Не спеша, чуть склонилась вперёд, глядя на Яохань. Её пальцы коснулись лба девушки — нежно, почти матерински.

За окном донёсся короткий щелчок — где-то во дворе, должно быть, слуга открывал ворота ещё одному ночному гостю. Байсюэ не отвлеклась. Она ещё мгновение смотрела на лицо Яохань — такое юное, упрямое, живое. В уголках губ девушки дрогнула почти незаметная тень улыбки, будто во сне она разговаривала с кем-то дорогим. Это был хороший знак. Яохань не проснулась. Но пальцы её чуть дрогнули.

А в соседней комнате, за тонкой стеной, Цзяньюй лежал на спине, глядя в потолок, где от дрожащего пламени свечи плясали тени.

Он перевернулся на бок, уткнулся лбом в подушку и зажмурился. Не помогло. Сердце всё ещё билось слишком громко.

Он провёл ладонью по лицу. Всё было в порядке. Никто не умер. Все живы. Всё хорошо. Всё должно быть хорошо. Но что-то внутри будто не верило. В груди было пусто и тесно одновременно.

Почему-то именно сейчас он вспомнил, как когда-то давно, когда они с Яохань были ещё детьми, она разбила колено и подвернула ногу. Глупая была история — кто-то из них предложил посоревноваться, кто быстрее переберётся через забор. Он уже и не помнил, кто предложил. Наверное, он. Наверняка он.

Яохань тогда не плакала. Он принёс ей воду с кухни в тарелке для супа, и пытался дуть на ссадину.

— Не дыши на меня, — сказала она. — Ты только хуже делаешь.

— Я просто хочу, чтобы тебе стало легче!

— Да ты и помогать толком не умеешь… Я сама!

Он тогда обиделся. Но не ушёл. И сидел до заката, рассказывал смешные истории, пока она не встала сама, хромая. Всё равно пошла — через боль, через упрямство И всё-таки оперлась на него, хотя делала вид, что это ей не нужно. Вот и вся их история.

Сейчас, лёжа в темноте, он почему-то вспомнил именно этот момент. И не мог понять — почему это так важно.

Цзяньюй повернулся к стене. Той самой, за которой была другая комната. Там — она.

Он знал, что волнуется. Просто не знал, как именно. Не просто как за сестру. Не просто как за товарища. Но и не…

Цзяньюй сжал глаза крепче.

— Просто спи, — прошептал он себе. — Утро расставит всё по местам.

***

Первым, что почувствовала Чжао Яохань, был запах чая. Тонкий, цветочный, с лёгкой горечью.

Веки дрогнули. Тень мыслей зашевелилась в голове. Мир был тих, но не пуст. Кто-то был рядом.

Она открыла глаза. Потолок был чужим. Белый, с резьбой по краям. Ткань над изголовьем — лёгкая, как дым.

— Ты проснулась, — раздался мягкий голос сбоку.

Яохань повернула голову.У окна, сидя за чайным столиком, в идеальной неподвижности, словно вышедшая из свитка, находилась женщина.

Белые волосы, собранные высокой заколкой. Лицо — тонкое, без возраста, и слишком безмятежное, чтобы быть человеческим. Одежда — простая, но безупречная, золотисто-белая, как утренний свет, рассеянный сквозь туман.

— Вы… — Яохань приподнялась на подушке. В горле пересохло. — Простите, мы знакомы?

Женщина взглянула на неё спокойно, без удивления. Только чуть склонила голову.

— Мы встречались, — сказала она. — Но ты не могла этого запомнить.

В голосе не было упрёка. И всё же у Яохань по спине пробежала дрожь. Она попыталась напрячь память, но в голове всё ещё был туман.

— Вы… та, кто была в храме. Под куполом, — прошептала она. — Богиня…

— Байсюэ, — кивнула женщина. — Этого имени будет достаточно.

Они долго смотрели друг на друга. Яохань чувствовала, что должна задать Байсюэ сотню вопросов — о том, что произошло, о том, кто она такая, о том, как они выбрались.

— Ты спасла нас… — только и выдохнула она.

Байсюэ отвела взгляд к окну.

— А Цзяньюй? – Яохань застыла. Сердце глухо ударилось в груди. Она боялась услышать ответ. Только сжала пальцы на покрывале.

В этот момент дверь скрипнула — быстро, нетерпеливо. И в комнату влетел Цзяньюй.

— Ты проснулась! Слава Небу, наконец-то!

Он подскочил к кровати, присел на корточки и взял девушку за руку. Она не отдёрнула её. Даже, наоборот, сжала чуть крепче.

— Мы в порядке? — спросила она чуть хрипло, глядя в его глаза. Они были такие же, как всегда — живые, ясные, полные света.

— Да, — кивнул он. — Мы живы. И даже уже в нормальном городе, на нормальном постоялом дворе!

Яохань рассмеялась. Цзяньюй даже в такой ситуации умудрился сморозить глупость.

Байсюэ только слегка улыбнулась, наблюдая за ними.

— Тебе повезло, — сказала она. — Её душа сильная. Она не отпустила жизнь, даже когда тело почти сломалось.

— Она упрямая. Сколько себя помню. Однажды в детстве… — он начал, но запнулся, вдруг поймав взгляд Яохань. — Э… потом расскажу. Главное — ты здесь. И я тоже. И всё хорошо.

— Хорошо, — согласилась она. А потом вдруг добавила, глядя на Байсюэ: — И спасибо вам. Мне почему-то кажется, что мы встречались раньше, но я не могу вспомнить…

Богиня на миг прикрыла глаза, как будто почувствовала боль. Но когда снова открыла их — на губах играла лёгкая, едва заметная улыбка.

— Возможно.

Солнечный луч скользнул по полу и лёг на край кровати. Впервые за много дней было по-настоящему светло.

Некоторое время Яохань и Цзяньюй просто сидели в тишине. Он не отпускал её ладонь, словно боялся, что если ослабит хватку — она исчезнет. Поглощённые друг другом, они и не заметили, как Байсюэ, не говоря ни слова, вышла, неслышно закрыв за собой дверь.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил он, чуть тише обычного.

— Тело немного ломит, но это... не то, что меня волнует.

— А что тебя волнует? – он внимательно посмотрел на неё.

— Всё, — выдохнула она. — Всё, что произошло. Этот храм… зверь… И… ты.

— Я? — он чуть удивлённо вскинул бровь. — Что я?

Она отвела взгляд и посмотрела на свои пальцы в складках одеяла.

— Ты… Ты бросился на него. Это последнее, что я помню.

Цзяньюй молчал. Потом вздохнул.

— Очень испугался. Больше, чем когда-либо в жизни.

— Тогда зачем?

— Потому что... — он помедлил. — Потому что ты лежала на земле и не дышала. Потому что я не знал, смогу ли ещё когда-нибудь услышать, как ты ругаешься на меня за то, что я съел последнюю булочку. Или улыбаешься, когда думаешь, что я не вижу. Потому что, если бы я убежал — я бы никогда себе этого не простил. Ни в одной жизни.

Яохань посмотрела на него. В глазах её что-то дрогнуло, и уголки губ приподнялись.

— Ты дурак, Лю Цзяньюй, – она выдохнула это как привычное заклинание, как щит, за которым прятались чувства.

— Ну наконец-то, — оживился он. — Я уже думал, что ты меня больше не будешь так называть. А это почти как прозвище.

— Не обольщайся, — отозвалась она, но голос её звучал тепло.

Он засмеялся и, наконец, отпустил её руку, но между ними словно всё равно осталась ниточка.

— Что ты думаешь о Байсюэ? – Цзяньюй отошёл от кровати и начал наливать чай в чашки. – У меня ощущение, что у неё собственный план. Даже когда она молчит — у неё план.

— Может, и так. Но она спасла меня. Поэтому думаю, ей можно доверять.

Оставив друзей наедине, Байсюэ направилась на голубятню «Журавля в тумане». В руке у неё была тонко свёрнутая записка, запечатанная каплей воска.

— Мне нужен голубь, — тихо сказала она слуге.

Он кивнул и проводил её, к небольшой хижине в дальнем углу двора. Там на деревянной жёрдочке под навесом, сидели три белоснежных голубя с чёрными кольцами на лапках.

— Этого, — произнесла Байсюэ и указала на крайнего, того, что не двигался, но наблюдал за ней с почти человеческим вниманием.

Закрыв глаза, Байсюэ приложила пальцы к груди голубя.

— Истинная нить, связывающая души… покажи мне путь, — прошептала она.

Под её ладонью слабо вспыхнул неяркий холодный свет. Он прошёл по перьям голубя, заструился к крыльям и растворился в воздухе. Голубь слегка дёрнулся, будто сопротивлялся — и затем успокоился, принимая заклинание.

Она прикрепила к лапке птицы записку и отпустила его ввысь.

У неё действительно был свой план.