Вне времени, вне цикла
Ни звёзд. Ни горизонта. Ни неба, ни земли. Только безмолвный обломок древней скалы, медленно дрейфующий в Пустоте — за гранью дыхания мира, где нет ни ветра, ни направления, ни эха воспоминаний о свете.
Только тишина. И двое.
Она — прямая, как застывшее пламя, и неподвижная, как последняя свеча в заброшенном храме. Её белые одежды, некогда струившиеся, как лунный свет над водой, теперь висели на теле кровавыми лоскутами. Рукава — изорванные, обвисшие ленты, обнажали бледную кожу с синеватыми прожилками, как тонкие трещины во льду. На запястьях — следы глубоких порезов, будто её пытались освободить от невидимых оков.
Он — на коленях. Его чёрный плащ лежал за спиной, как изломанное крыло подстреленного ворона — испачканный в пыли и засохшей крови.
— Ты помнишь условия, — сказала женщина. Её голос был тих, но в этой тишине он прозвенел как надорванная струна. — Седьмой день седьмого месяца. Вторая стража. Сердце, застывшее между вдохом и выдохом.
— Зачем тебе это, Байсюэ? — спросил он.
— Ты сам помнишь, сколько раз мы терпели поражение. — Её голос дрогнул, но лишь на миг. — Я устала терять. Если этот план сработает… я смогу спасти хотя бы тех, кто остался.
— Ты знаешь, что цена будет высокой.
— Мы утратили право бояться цены, — прошептала она. Её пальцы невольно сжались. — Ещё тогда, когда позволили Юэцзиню сойти с пути. Когда создали меня. Не ради жизни, а ради убийства.
Мужчина выдохнул и склонил голову еще ниже — не перед ней, а перед судьбой, которую они оба хотели изменить, но пока что безуспешно.
— Я найду этого человека.
Байсюэ молча кивнула. Затем она протянула ему небольшую чёрную шкатулку, на поверхности которой мерцали защитные знаки.
Он принял её, не поднимая взгляда.
— А если не сработает?
Она долго молчала.
— Тогда я попробую снова, — голос стал тише. — Как всегда.
Она посмотрела на него — долго, словно старалась запомнить. Затем коснулась его лица, провела пальцами по щеке, медленно, будто неосторожное прикосновение могло ранить.
Он не отстранился. Лишь закрыл глаза, позволяя себе одну короткую иллюзию нежности.
— Прости, — прошептала она. — Тебе придётся помнить.
Он открыл глаза — и в них не было упрёка.
— Тебе не за что просить прощения, — сказал он. — Я всё равно пойду туда, куда поведёшь ты. И я буду помнить за нас обоих.
И тогда она улыбнулась. Самой лёгкой, самой горькой улыбкой. Такой, какая бывает перед концом.
— Тогда иди.
Он встал — и шагнул в Пустоту. Один шаг. Один выдох. И тьма поглотила его. Без звука. Без следа. Как будто его никогда не было.
Байсюэ осталась одна.
Ветер всё ещё не дул. Звёзды всё ещё не светили.
Но с этого мгновения время больше не текло вперёд.