Тайны Оленьего парка

Глава XIX Трагедия Геракла

Всю дорогу молчали. Катя не решалась спросить, что именно произошло, почему им срочно нужно срываться и ехать в ночь. Она и так понимала - дело серьёзное. Маркиза была погружена в свои думы. Кутаясь в шаль и откинувшись вглубь кареты, она неподвижно сидела и глядела перед собой.

Сердце заходилось от волнения, когда подъезжали к Консьержери. Сейчас, в тусклом свете фонарей, тюрьма, расположенная в самом центре Парижа, смотрелась декорацией к рыцарскому роману. Это был грозный средневековый замок с круглыми башнями и каноническими крышами. С трудом верилось, что когда-то здесь располагалась королевская резиденция.

Катя на секунду застыла, глядя вверх, на здание. Внутри всё цепенело. Ощущение беды стало сильным, почти осязаемым. Особенно когда повели их не по знакомым уже коридорам, а в одну из башен. Девушка не знала, что это башня Бонбек и именно в ней находятся камеры пыток.

- Ваше сиятельство, - обратилась к маркизе Катя. – Может быть, я подожду вас снаружи?

Жанна-Антуанетта с грустью поглядела служанке в глаза. Кажется, саму её гложила тревога.

- Если любишь мужчину и желаешь быть с ним, то он должен видеть, что ты его поддерживаешь и веришь ему. А ты прячешься... - проговорила маркиза.

Катрин опустила голову. Ватные от волнения ноги с трудом подчинялись ей.

Под башнями Консьержери располагались подземелья. Длинные извилистые коридоры, а в них камеры, где томились обречённые узники. Мало кто из них доживал даже до суда. Сырость, постоянный холод вызывали болезни и губили людей, заключённых здесь. Те, у кого имелись деньги, могли себе позволить меблированные камеры на верхних этажах. Здесь же содержались, говоря прямым текстом, неплатежеспособные граждане. Обитание в постоянной грязи отходов и испражнений, скудное питание, укусы крыс – всё это не способствовало ни физическому, ни психическому здоровью. Пока дамы, которым заблаговременно предоставили специальные плащ-накидки, чтобы не испачкать платья, шли по извилистым коридорам с каменными сводами, из камер что-то кричали, выли, визжали.

Катя в ужасе жалась к маркизе, то и дело натыкаясь на неё, ступающую впереди. Даже сама каменная кладка стен была влажной от сырости. Воняло аммиаком, фекалиями, гнилью. В висках ударами крови пульсировала мысль – куда они идут? Что им предстоит увидеть?

Консьерж крепости пытался отговорить Помпадур от данной затеи, но она решительно требовала проводить её в башню Бонбек.

К одной из таких сырых каменных стен был прикован полуголый Эркюль, одетый лишь в нижние штаны, на которых кое-где запеклись пятна крови. Тёмная поросль на груди, и убегающая от пупка вниз, за пояс штанов, дорожка волос были мокрыми из-за пота. Крупные тяжёлые капли стекали по вискам, чёрные пряди липли ко лбу и щекам. Живот и рёбра мужчины местами изуродовали страшные чёрные раны. Очень контрастировал с узником стоявший напротив следователь, облачённый в тёмного цвета кафтан, под которым виднелись бордовый жилет и белая кружевная сорочка. Особенно бросались в глаза его белоснежные чулки и напудренный парик. Весьма странно всё это выглядело в средневековом каменном мешке, где из стен торчат железные кольца, с которых свисают ржавые от запекшейся крови цепи. Дополняла сие поистине гротескное зрелище маячившая в углу помещения мрачная фигура палача. Совсем в стороне, у стены, молча стоял пожилой лекарь, призванный следить за тем, чтобы подозреваемого не слишком покалечили или чтобы он внезапно не скончался. Тюремный врач, как и следователь, почтительно поклонился при появлении Помпадур.

Флоретт понимал, что их цель - не убить его или замучить до смерти. Они хотят, чтобы он признался в убийствах девушек и назвал своих сообщников. Доказательство его причастности только одно – чепец пропавшей воспитанницы, найденный то ли у него под кроватью, то ли даже под подушкой. Доктор упорно молчал, но понимал, что долго так не сможет. Боялся не выдержать и признаться в том, чего не совершал…

- Скажите, когда и зачем вы похитили воспитанниц пансиона Олений парк? – равнодушно вопрошал тем временем важный чиновник в парике.

Эркюль был уверен, что до подобного не дойдёт. Но сегодня днём в камеру явились жандармы и потащили его сюда. Им нужно было его признание. Потом дело начнёт рассматривать суд и его либо казнят, либо навсегда упекут в крепость, откуда уже никогда не увидеть солнечного света.

Говорить Флоретт упорно не желал, а в перерывах между пытками думал. Размышлял, почему всё это на него обрушилось. Кто и зачем его подставлял? Неужели маркиза? Но какой ей прок? Разве она не желала найти настоящего преступника и разобраться в реальных причинах исчезновения девушек? Нет, хоть и были между ними размолвки, не могла она так с ним обойтись. Поэтому обо всех своих подозрениях в её адрес он решил молчать.

Когда в пыточную, едва слышно шелестя подолами бальных платьев, вошли две женщины, Флоретт даже чуть приподнял голову, до того бессильно свесившуюся на грудь. В его измученном мозгу мелькнула мысль, что Катрин разительно изменилась. Ещё недавно была удручённая, несчастная. А теперь поистине сияла. Под капюшоном накидки виднелось нежное сердечко лица. Меж полами плаща золотилось платье. Весьма скромное декольте открывало соблазнительную ложбинку и самый верх полукружий груди, на которых лежали сейчас завязки плаща. Взволнованная, напуганная, походившая на богиню, низведённую из рая в самое пекло ада. Но как прекрасна она была в этой своей печали! Сейчас Катрин казалась ему намного, намного красивее, чем даже в те моменты, когда они вдвоём, весёлые и воодушевлённые, носились верхом по полям. Появление этой девушки было для Флоретта сравнимо с солнечным лучом, тайно пробравшимся в самую густую темень подземелья. Его глаза настолько привыкли к полумраку, что даже сияние одежды Катрин казалось ослепительным. Как же радостно от того, что она пришла! Добрый знак! Эркюль, уже считай прощавшийся с жизнью, снова воспрянул духом.

Хороша была и маркиза. Точёные скулы её, обычно бледные, сейчас румянились от волнения. Помпадур, войдя, скинула капюшон. Голову фаворитки короля венчала изысканная сапфировая диадема. В ушах мерцали аккуратные серьги, а на груди лежало сапфировое колье тонкой работы. Трепещущие длинные ресницы в тусклом свете темницы бросали на щёки маркизы густые тени.

Флоретт даже мысленно хмыкнул, горько смеясь над самим собой. Выходит, не так уж ему сейчас плохо, если женскую красоту способен замечать и оценивать.

В дальнем углу помещения на столе лежали орудия пыток. Разобрать, что там, далёкому от всего этого человеку было весьма затруднительно. Какие-то клещи, тиски, иглы. Когда в той стороне что-то лязгнуло, Эркюль невольно сжался. От разведённого в жаровне огня пахнуло горячим воздухом. Дышать здесь было совсем нечем, поэтому начинала болеть голова.

При появлении маркизы следователь хоть и отвлекся, но совсем прерывать допрос не собирался. Видя, что узник и не думает отвечать на его вопросы, сделал знак палачу – невысокому крепкому человеку, похожему больше на кузнеца. Маркиза тут же остановила его.

- Погодите, месье Овеллар, объясните, что происходит! К чему это всё?

- Распоряжение моего руководства, ваше сиятельство. Дело стоит на месте, подозреваемый молчит. Вечно это тянуться не может.

- Но… Сегодня утром в пансионе не досчитались ещё одной девушки. И очевидно, что виновник тому не месье Флоретт…

- Мне это известно, сударыня, я уже был в пансионе. Потому и вынужден ускорить расследование. Если у господина Флоретта есть сообщники, мы должны об этом знать.

- Вы можете оставить нас с шевалье наедине?

- Увы, ваше сиятельство, я не имею права оставлять подозреваемого в пыточной наедине с посторонними. Простите.

Следователь сделал знак палачу и тот безмолвно поднял один из жутких инструментов. Это было что-то вроде длинной тонкой иглы.

- О, нет! – послышался вскрик и все, включая узника, повернулись в сторону звука.

Катя, зажав рот ладонью, попятилась назад и наткнулась на стену. Эркюль закрыл глаза. Он знал, что это раскалённая игла. Она протыкает плоть, упираясь в кость и не затрагивая жизненно важные органы. Такой прокол не способен убить. Но причиняет жестокие страдания. Он понимал, что конца этим пыткам не будет, пока он не сознается. Им нужно, чтобы он взял всё на себя. И это даже ещё не настоящие пытки. Парижский суд применял в своей практике несколько видов допросов: обычные и усиленные, с использованием воды или «сапог». Также могло применяться подвешивание за ноги, дыба, поджигание кожи. В перерывах между пытками задавались вопросы. Если обвиняемый на них не отвечал, пытки продолжались. За состоянием обвиняемого должен был следить врач. Если человек резко терял сознание или ему становилось слишком плохо, пытки на время прекращались.

В каменном подземелье стало совсем дымно из-за чадящего очага. Маркиза закашлялась. Эркюль знал, что ей нельзя здесь долго находиться, у неё слабые лёгкие. Хотел что-то сказать, но лишь беззвучно пошевелил губами. Он и не замечал, что во рту настолько пересохло.

Лучше б сразу умереть, но ведь не убьют же… А если признается, что он виновен, то потом прилюдно казнят. Да, он врач и знает, какие средства могут умертвить быстро и почти безболезненно. Но у него нет ничего, ни одного даже самого безобидного лекарства. Здесь ему позволено иметь лишь книги.

С самого начала что-то с этим пансионом было не так. Не нужно было ему вообще соглашаться на работу там. Правду говорят, что стремление к большим деньгам губит людей. Вот и его сгубило. Поверил в то, что богатства получит, что титул пожалуют, ко двору представят. Особенно когда маркиза его своими ласками решила одарить. Тогда уж не сомневался, что ему очень повезло. Понимал - если король узнает, погубит его. Но и это не останавливало. Думал, что наконец поймал удачу за хвост. А оказалось - даже не прикоснулся. Сейчас мелькнула мысль, что маркиза решила таким образом от него избавиться, дабы никто никогда не смог выдать её тайну Людовику. Хорошо, что она не знает о том, что и Катрин всё известно. С девушкой она уж точно церемониться не станет.

Мысли путались, головная боль нарастала. То он обвинял во всём Помпадур, то оправдывал её. Не ведал Эркюль, что Жанна правду об их отношениях и не думала скрывать от Кати. Даже намекнула девушке на это однажды и похвалила его способности, как любовника. Сама же она была не самая горячая любовница. Как-то призналась ему, что ей трудно было соответствовать темпераментному королю. Но это нисколько не умаляло её достоинств. Очень умная, образованная, интересная собеседница, очаровательная женщина, на которую было даже просто смотреть безумно приятно. Маркиза помимо всего прочего прекрасно пела. Голос у неё был волшебный!

- Персонал пансиона указывал на то, что периодически вы покидали учебное заведение и какие-то время могли не выполнять ваши прямые обязанности по лечению воспитанниц. Куда вы уезжали и по каким причинам? – задал очередной вопрос следователь.

- Какая теперь разница? – прохрипел узник.

Эркюль был уверен, что это конец его врачебной карьере, а может быть и жизни. От того, что все цели, к которым он шёл столько времени, так и не будут достигнуты, было грустно. Как-то неожиданно всё закончилось. Толком даже не начавшись. Флоретт висел в железных наручниках, и устало вспоминал, как учился в медицинской школе в Солерно, с каким воодушевлением мечтал спасать жизни, изучать болезни и находить новые средства для их лечения.

О семье старался не думать. Эту сокровенную часть своей жизни он спрятал поглубже, в самый дальний уголок души. И не разрешал себе слишком часто туда заглядывать, словно боялся, что кто-то подсмотрит, разведает всё, опорочит своим неуместным любопытством.

Видя, что узник упорно не собирается помогать следствию, полицейский снова кивнул палачу.

- Ну не при дамах же, - сипло усмехнулся Флоретт.

Даже хорохориться пытался. Хотя голос его был ужасен, - подумала невольно Катя. Эркюль чувствовал, что мозг, кажется, вот-вот разорвёт от боли. То ли от того, что дымом надышался, то ли от пережитых пыток, когда его тело жгли раскаленными иглами и щипцами, голова болела уже просто невыносимо. Эркюль даже подумал с тоской, что как-то уж совсем слаб он оказался. Раньше считал себя гораздо более крепким и физически, и духом. А выходит, что нет…

Маркиза же наотрез отказывалась покидать пыточную, пока не поговорит с заключённым. Сама не понимала, что ещё больше его этим мучает. Ведь перед ними с Катрин ему нужно держать лицо. Нельзя позволить себе кричать от невыносимой боли, стонать, плакать. Нужно терпеть.

Но пока Жанна-Антуанетта со следователем спорили, а Катя молча жалась к стене и неотрывно глядела на него, Эркюль ощутил, что ему что-то совсем плохо становится. Перед глазами вся комната закружилась, как в колесе. Успел лишь увидеть вытянувшееся от страха лицо Катрин и её огромные глаза. И всё. Темнота.

- Боже мой, что с ним? – воскликнула Помпадур.

Тут впервые пошевелился до того неподвижный тюремный врач. Подошёл к узнику, пощупал пульс, поднял веки, заглянул в глаза.

- Может его водой окатить, чтоб в себя пришёл? – предложил Овеллар.

Доктор покачал головой.

- Нет. Надо прекращать допрос. Иначе он умрёт.

- Хорошо. Подлечите его. До следующего раза.

От этих слов Катя похолодела. Она и так стояла ни живая, ни мёртвая. Совсем не чувствовала конечностей. Хоть жарко было, а её лицо и руки стали ледяными. И тошнило от ужасного смрада, в котором смешаны были запах дыма, палёной кожи, крови и пота.

Огонёк свечи в лампе, которую держала маркиза, затрепетал, когда она отступила. Двое жандармов, вызванные следователем, освободили подозреваемого от оков и понесли в камеру. Помпадур пошла следом. Её сияющее шёлковое одеяние и сапфировые украшения странно смотрелись в клубах дыма на фоне мрачных серых стен тюремного подземелья.

В камере с заключённым, так и остававшимся в беспамятстве, какое-то время был доктор. Маркиза и Катрин ждали окончания осмотра в кабинете консьержа. Наконец, когда разрешили пройти к Флоретту, поспешили туда. Была уже глубокая ночь, но обе от напряжения не чувствовали усталости.

- Я боялся, что с ним случился удар, - сказал врач, поглаживая свою седую редкую бородку. – Но нет.

Когда, наконец, они остались в камере одни, если не считать неподвижного жандарма у двери, маркиза остановилась около низкой лежанки узника. Смотрела с грустью. В глазах поблёскивали слёзы.

- Прости меня, если сможешь, - прошептала она. - Я постараюсь сделать всё, чтобы ты был счастлив. Ты ведь Геракл[1]. Ты всё выдержишь.

После этих слов она, не в силах больше смотреть на измученного Флоретта, вышла вон.

Катя же осталась. Опустилась прямо на пол возле лежанки узника. Юбки широким куполом легли вокруг неё. Взяла его руку и трепетно припала к ней мягкими губами. Застыла. Неизвестно, сколько прошло времени. Очнулась лишь когда загремела, открываясь, дверь. Вернулся местный врач.

- Будь проклят король, который так относится к людям! – процедила Катя, когда сели в карету.

Помпадур ничего не это не сказала.

- Страшно представить, каково ему, - снова подала голос девушка.

Чувства переполняли её. Невозможно было молчать.

- Как человеку, у которого в одночасье рухнула вся жизнь, - произнесла маркиза, глядя перед собой.

- Ваше сиятельство, откуда вы узнали о случившемся?

- Доложили, - коротко бросила фаворитка короля.

В подробности вдаваться не желала или не считала нужным.

- Что же теперь будет? - Катя всхлипнула. - Может быть, нужно попросить помощи у его величества? Вы же можете это сделать!

- О, нет! – Жанна-Антуанетта бессильно закрыла лицо руками. – Боюсь, что вмешательство короля станет для Эркюля смертным приговором.

Катерина промолчала, чувствуя, как внутри вскипает глухая ярость и уже почти ненависть к этой лицемерной женщине.

[1] Имя Эркюль – это французское имя, аналог имени Ираклий, которое также звучит как Геракл, Ираклис, Эрколе и Эраклио. У этого имени греческие корни, дословно переводится как «слава Геры». В Польше это имя произносят как Геркулес (Херкулес), Хераклес (Гераклес), а производными имена стали Херкулан (Геркулан) и Хераклиуш (Гераклиуш).