Сын Люцифера

День 56-й НАГРАДА

И настал пятьдесят шестой день.

И сказал Люцифер:

— Никогда не люби никого слишком сильно. Если хочешь остаться самим собой, остаться человеком. Слишком сильные чувства сжигают душу.

Студент 2-ого курса Саша Сафонов стоял на балконе и курил. Он чувствовал себя ничтожеством и идиотом. Полнейшим. Это были ещё самые лестные эпитеты их тех, которыми он сам себя в душе награждал. Но поделать с собой он всё равно ничего не мог. Решительно ничего! Он был влюблён. Влюблён давно и безнадёжно, в свою очаровательную сокурсницу Аллочку Седову.

Девушку, правда, немного вздорную и легкомысленную, но это ей даже шло. Зато самую красивую, самую умную, самую!.. Ну, в общем, самую-распресамую на свете! Не было тех качеств и достоинств, которыми бы он ни наделял наедине с собой, в своих бесконечных страстных монологах свою воображаемую возлюбленную.

"Воображаемую", поскольку в реальности абсолютно никаких надежд у него не было. Никаких шансов! Для Аллочки он, похоже, просто не существовал. За этот год он стал уже посмешищем всего курса, но его бессердечной пассии это было, кажется, всё равно. Он таскался за ней повсюду, как хвост, а она этого словно и не замечала.

Сафонов злился на себя, проклинал, чуть не плакал от униженья, но всё было бесполезно. Это было просто наваждение какое-то! Как только он видел вдали тонкий и капризный, будто точёный аллочкин профиль, всё в нём словно отключалось. Стыд, рассудок, здравый смысл… Он словно превращался мгновенно в какого-то безмозглого идиота. В дебила. Разве что слюни от счастья не пускал. Ему хотелось встать на четвереньки, подбежать к ней и начать лизать ей руки. Лишь бы она на него посмотрела! По головке его небрежно потрепала и похвалила: "Молодец! " Если бы она ему скомандовала залаять, он бы залаял. Слава богу, она ещё этого не сделала, — Сафронов вздохнул и глубоко затянулся. — Да…

Зато много чего другого она делала! Флиртовала напропалую чуть ли не с половиной курса, глазки всем подряд строила, целовалась-обнималась почти в открытую… Да и вообще!.. Ходили слухи, ходили!

Сафонов всё видел (не слепой!), но ничему не верил. Никаким сплетням и слухам. Он был для них неуязвим.

Это она так просто!.. кокетничает! Назло ему. Такая у них с ней сложная любовь. Это она его… испытывает! Проверяет. А на самом деле!.. На самом-то деле между ними уже сейчас существует некая незримая духовная связь. И она с каждым днём всё крепнет, крепнет, эта связь… И вот когда она совсем окрепнет!.. Вот тогда! О-о-о!..

Но пока эта связь ещё не совсем окрепла, бедный Сафонов не решался не то что заговорить с предметом своей страсти, но даже хотя бы приблизиться к нему на более-менее разумное расстояние. Он так и тусовался постоянно где-то в отдалении, маячил на горизонте, вился вокруг Аллочки как какой-то унылый и докучливый, хотя и безвредный, в сущности, комар. Которому вообще непонятно, что надо. И укусить вроде не пытается, а так… жужжит себе и жужжит… спать мешает. Сделаешь резкое движение — исчезает. А потом опять…

А, блин! — Сафонов бросил вниз сигарету и проследил взглядом за её полётом, как она, рассыпая искры, шлёпнулась об асфальт. — До чего всё глупо! Все кричат кругом, какая сейчас молодёжь развращённая, а я с девушкой заговорить стесняюсь. Уже год! Год!! Если бы Ромео с Джульеттой год не заговаривал!..

Ладно, впрочем! Чего там!.. — он опять вздохнул, постоял ещё немного, повернулся и пошёл назад в комнату.

Вечеринка была в самом разгаре. Музыка гремела. Все уже были порядком навеселе. Сафонов и сам выпил целое море, но чувствовал себя как стёклышко. Водка его не брала. Как будто его безответная любовь её нейтрализовывала. Как огуречный рассол. Гормоны какие-нибудь в крови… Или, там, ферменты…

Он привычно поискал глазами Аллочку.

Вон она, у окна!.. Стоит, хохочет!.. Рядом с какими-то мудаками. Чего это они, интересно, такое, прямо уж, смешное, ей рассказывают?!..

Половина присутствующих была Сафронову незнакома. Остальную половину он знал только шапочно. В лицо, ну, и по именам кое-кого. На уровне "привет-привет". На лекциях пересекались.

Он вообще фактически просто-напросто напросился внаглую на эту вечеринку и был здесь человеком, в сущности, совершенно посторонним. Лишним.

Из-за Аллочки, естественно! Иначе чего ему здесь делать?! Он вообще был не любитель на вечеринки ходить.

Хозяина квартиры, где всё это происходило, парня из её группы, он тоже почти не знал. Как и всех прочих. Так… в шахматишки иногда в перерывах между лекциями поигрывали. Поэтому, когда Сафонов начал вдруг ни с того ни с сего набиваться к нему на день рождения!..

А!.. ладно!.. Проехали. Вспоминать противно. Впрочем, плевать! Пусть думают, что хотят. Тем более, что все и так давно уже всё знают и всё понимают. Да чего там не понимать-то! Секрет полишинеля.

Сафонов и так уже год как притчей во языцех у всех был. Со своей несчастной платонической любовью. Девушки при его появлении шушукались, хихикали и делали круглые глаза. Петрушка прямо какой-то! Пьеро. В стане весёлых, энергичных и предприимчивых арлекинов.

Всё это Сафонов и сам преотлично видел и сознавал. Совершенно ясно и отчётливо. Как будто со стороны сам на себя смотрел! Он вовсе не был по жизни каким-то рохлей, мямлей, неудачником. Он был нормальный, молодой, современный парень. Как все. Весёлый, спортивный, компанейский. И с девушками у него всё было нормально. Всё в полном порядке. Как и у всех.

Но это раньше всё было. В другой жизни. В той, нормальной. До того, как началось у него всё это. Вся эта фантасмагория с Аллочкой. Теперь же…

При ней он словно язык проглатывал. Краснел-бледнел, глупел и терял дар речи.

Сафонов иногда мрачно думал:

А вот если бы действительно она захотела вдруг завязать с ним какие-то отношения? Роман любовный закрутить. Самым разумным с её стороны в этом случае было бы обращаться с ним, как с какой-то комнатной собачонкой. С мопсиком каким-нибудь. Общаться исключительно на уровне команд " К ноге!.. Рядом!.. Ляг-встань!.." и т. д.

И Сафонов бы с удовольствием и восторгом всё безропотно выполнял и от счастья бы повизгивал. Общаться же с ним, как с человеком, ей было решительно невозможно.

Например, подвигнуть его на какие-то нормальные, человеческие действия и поступки, самые что ни на есть элементарные, какие совершает любой нормальный молодой человек, когда хочет познакомиться с девушкой. Цветы там, комплементы, знаки внимания… Нет! Этого бедной Аллочке ждать от несчастного Сафонова совершенно не приходилось. Он бы, наверное, от страха умер, если бы она к нему просто с вопросом обратилась. Самым обычным. Сколько время, к примеру.

Вот если бы она прямо приказала ему: "Купи мне цветов!"!.. О, да! Тогда бы Сафонов всё продал, всё, что у него есть, и на все деньги накупил бы ей цветов. И был бы самым счастливым человеком на свете. Но сам!.. Нет, это невозможно!

В общем, Аллочку он воспринимал фактически не как живого человека, земную женщину, реальную двадцатилетнюю девушку, а как какую-то олимпийскую богиню, холодную, непостижимую и недоступную. Которой можно разве что любоваться издали. Поклоняться ей. Тайно на неё молиться! И только.

А почему "тайно"? А потому что, если она узнает, то наверняка рассердится. Что какой-то жалкий смертный посмел!..

Всё это было до такой степени вопиюще глупо, что Сафонову и самому порой стыдно за себя становилось. Но это ровным счётом ничего не меняло. Логика тут была бессильна. Поделать с собой он всё равно ничего не мог. Он всё прекрасно понимал, сознавал, отдавал себе во всём отчёт!.. Но!..

Какой он законченный кретин и мудак!.. Что это полный тупик!.. Что ничего он так никогда не добьётся!.. Что ещё хоть сто лет ходи вокруг да около — ничего не изменится. Действовать надо! Действовать. Шаги какие-то предпринимать. Попытки. Обозначаться. Объясниться хоть, что ли, попытаться!.. Ну, пусть она его пошлёт! Прогонит! В конце-то концов. Всё лучше будет… Будет хоть какая-то определённость. Чем вот так вот!.. дурью маяться.

Всё это Сафонов прекрасно понимал. Но поделать с собой всё равно ничего не мог. Не мог — и всё. Это было прямо какое-то колдовство! Его словно любовным зельем опоили.

Чёрт бы всё подрал!!!

Сафонов быстро подошёл к столу, налил себе полный стакан водки и выпил его залпом не закусывая. Немногие невольные свидетели этого его подвига покосились на него с некоторой опаской, и чуть отодвинулись, но Сафонову было уже на всё плевать. Ему страстно захотелось хоть что-нибудь сделать, хоть чем-то привлечь наконец её внимание! Чтобы она ему хоть слово ласковое сказала! Хоть одно-единственное!! Узнать хоть, что он для неё человек, а не пустое место. Да чёрт все подери!!

Водка наконец ударила в голову. Сафонов почувствовал прилив храбрости и, чуть дыша от волнения, приблизился потихоньку почти вплотную к её группе. К кучке мудаков, которые вокруг неё тусовались. Ну, собственно, не вокруг неё. Там ещё и помимо Аллочки две-три девицы, вообще-то говоря, было, но Сафонов видел только ЕЁ. Остальные особи женского пола для него не существовали.

Разглагольствовал какой-то незнакомый Сафонову высокий худощавый парень с длинными вьющимися волосами и красивым, словно вдохновенным лицом. Поэта, блядь! Или воина-барда. Обычный мудозвон, в общем. Из тех, что дурам-бабам нравятся.

Сафонов презрительно скривился. Он прекрасно знал этот тип мужчин. Трус и полное ничтожество наверняка. Потенциальный альфонсик. И Аллочка ещё его слушает, этого урода!

Сафонов непроизвольно сжал кулаки. Вывести сейчас этого… воина в коридор, врезать разок по кумполу!.. "Упал — отжался!.. Ну?!!.. Не понял!?"

Все вокруг опять засмеялись. Сафонов невольно прислушался. Чего это этот шут гороховый такое уж развесёлое им там на уши вешает?

— Да, да, я не шучу! — парень чуть повысил голос, требуя внимания.

Все сразу же притихли и замолчали и снова на него с любопытством уставились, ловя каждое его слово и ожидая, что же он ещё им сейчас расскажет? Чувствовалось, что парень привык быть душой общества, и ему это нравилось.

Сафонов ощутил нарастающее раздражение. Если бы не Аллочка!.. На остальных ему было насрать. Впрочем, если бы не Аллочка, он бы здесь вообще не торчал, в компании этих дебилов!

— Садились на подоконник, свесив ноги на улицу, и выпивали из горлышка бутылку шампанского за здоровье своих дам. Это даже у кого-то из классиков описано. У Толстого, кажется, в "Войне и мире". Долохов, кажется, или Курагин?..

— И что, это только гусары так развлекались? — с интересом спросила какая-то девушка.

— Ну, уж не знаю! — засмеялся парень. — Я читал про гусаров. Может, и ещё кто. Кавалергарды какие-нибудь…

— Да-а… — задумчиво протянула Аллочка и вдруг в упор взглянула прямо на стоящего в двух шагах от неё Сафонова. — Сейчас гусаров нет…

— А вот интересно? — Сафонов внезапно обнаружил с изумлением, что это, оказывается, он говорит! Вернее, его язык, словно независимо совершенно от него самого, всё это произносит. — А награда какая-нибудь гусару за это полагалась? Ну, от дамы сердца, за здоровье которой он шампанское пил! — после секундной паузы пояснил он, видя, что окружающие его поначалу не совсем поняли.

Все захохотали. "Браво!.. Браво!.. Да наверняка!.." — раздались кругом крики.

— Не знаю! — суховато ответил парень и с неудовольствием покосился на своего неожиданного конкурента. — Про награду там ничего не было сказано.

Но все уже были на стороне Сафонова.

"Конечно, полагается!.. А как же!.. Награда!.. Награда!.." Полупьяные девицы радостно визжали и хлопали в ладоши.

Но Сафонов смотрел только на Аллочку. Смотрел и не отводил глаза. Он переживал мгновения какого-то высшего, неземного блаженства. Как язычник, воочию узревший своё живое божество. Он общается с богиней! Она смотрит на него!.. разговаривает с ним!..

— Да… — медленно сказала Аллочка, всё так же глядя в упор на Сафонова. — Я тоже думаю, что награда полагается… — губы её тронула лёгкая усмешка. — Это было бы справедливо.

— Ну, что ж… — тоже усмехнулся Сафонов, посмотрел по сторонам и громко добавил:

— Тогда остаётся только найти шампанское!

Все вдруг замолчали. Сначала вокруг них с Аллочкой, а потом и все остальные. Гомон стих. Танцующие пары замерли. Все смотрели только на Сафонова. В комнате внезапно воцарилась мёртвая тишина. Даже музыку кто-то выключил.

Сафонов почувствовал, что кто-то сунул ему тяжёлую бутылку. Он мельком взглянул на неё, небрежно взвешивая в руке, и шагнул к окну. Прежде чем кто-либо успел остановить его или вообще что-нибудь понять, он уже сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу. Какая-то девица рядом истерически взвизгнула и сразу же затихла, неестественно широко раскрыв глаза и зажав рот руками. Все вокруг словно оцепенели и боялись даже пошевелиться. Слышно было, как где-то в глубине квартиры бьётся о стекло и недовольно гудит муха.

Далеко внизу чернел асфальт. Подоконник был ровный, скользкий, и Сафонову казалось, что ноги перетягивают его вниз, и он постепенно сползает в бездну. Девятый этаж! Люди внизу, на улице, были совсем маленькие, словно игрушечные.

Осторожно, стараясь не делать резких движений и не смотреть вниз, он принялся аккуратно откручивать проволоку на горлышке. Готово!

Если пробка сейчас хлопнет, я, наверное, свалюсь, — почему-то пришло ему в голову, и он затаил дыхание и облился холодным потом.

Пробка не хлопнула.

Сафонов бережно положил рядом с собой проволоку и принялся возиться с пробкой. Пробка выскочила так резко, что он от неожиданности дёрнулся назад и сразу съехал вниз на несколько сантиметров. За спиной все дружно ахнули. Сафонов теперь полулежал на подоконнике, сильно откинувшись туловищем назад, вглубь комнаты. Выпрямиться и сесть ровно он не мог. Он понимал, что, если он попытается выпрямиться, то неминуемо упадёт. И остальные это тоже прекрасно понимали. Тишина стала какой-то неестественной, звенящей. Все, казалось, даже дышать боялись.

Сафонов поднёс ко рту бутылку и начал медленно пить. Вливать в себя шампанское.

Только бы не поперхнуться и не закашляться!.. — думал он. — Только бы не закашляться!..

Шампанское было тёплое и противное. Оно пенилось, пузырилось во рту, пить было трудно. И казалось, что оно никогда не кончится. Сафонов всё пил, пил, а оно всё не кончалось и не кончалось. Не кончалось и не кончалось… Половина… треть… четверть… совсем немножечко уже осталось… Ну?!.. Всё! Наконец-то.

Сафонов сделал последний глоток, приподнял бутылку над открытым ртом, показывая, что она пуста, и поставил её на подоконник. Подождал немного, пока успокоится дыхание, и резко выпрямился, мгновенно ухватившись сзади, за спиной руками за подоконник. Потом не торопясь и без суеты, чувствуя уже себя уверенно и в полной безопасности, усилиями рук подтянул тело к краю подоконника, проехавшись задом по его гладкой поверхности, ловко крутанулся на месте, прижав колени к груди и следя, чтобы не разбить ненароком оконное стекло, и небрежно спрыгнул на пол.

Все разом зааплодировали.

Сафонов смотрел вокруг, видел все эти, обращённые на него, восторженные, восхищённые взгляды и испытывал странное чувство.

Я мог разбиться! Я должен был разбиться!! Я же пьяный был совсем. Я, по сути, чудом остался жив!! — с ужасающей ясностью сообразил он. — Сейчас бы я валялся внизу на асфальте в лужи крови пополам с шампанским и переломанными костями. И ради чего!?

Он перевёл взгляд на Аллочку. Она единственная не аплодировала и лишь не отрываясь смотрела на Сафонова каким-то мерцающим, загадочным взглядом.

До сих пор ломается! — с отвращением подумал Сафонов. — В игры свои бабские со мной играет.

Ему вдруг захотелось её ударить.

И ведь она всё понимала! Что сейчас произойдёт. Что я что угодно сделаю, лишь бы впечатление на неё произвести, да и пьяный ещё, к тому же. Что точно на подоконник сейчас полезу, гусара из себя корчить!.. 9-й этаж!! И не только не остановила, но ещё и прямо подтолкнула фактически! Награду пообещала. Ну, как же!.. Будет потом о чём всем последующим мужикам рассказывать! "У меня был один парень, так он так меня любил, что даже погиб ради меня!" Подружки все от зависти лопнут.

Ложь! Всё ложь!! Глупая бездушная кукла. Пустышка.

Сафонов ощутил приступ такой дикой тоски, что у него аж горло перехватило. На душе зияла одна только огромная чудовищная пустота. Он снова был свободен. Его великая любовь исчезла. Упала с 9-ого этажа и разбилась вдребезги об асфальт. Он чудом удержался, зацепившись ногтями за край подоконника, а она — нет. Она — погибла. Умерла. Пламя погасло, залитое тёплым и дешёвым шампанским.

— Так какую же награду хочет получить мой верный рыцарь? Мой ида-альго? — медленно протянула стоявшая перед Сафроновым высокая рыжеватая девушка со странно знакомым лицом.

Сафонов секунду смотрел на неё, но потом всё-таки сдержался и спокойно ответил:

— Никакую!

— Никакую? — удивлённо переспросила Аллочка. Глаза её в изумлении расширились.

— Я уже получил свою награду.

Сафонов повернулся и, не обращая внимания на окружающих, быстро направился к выходу.

__________

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Полюбит ли ещё кого-нибудь тот мужчина?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Так — уже никогда.