Сын Люцифера

День 28-й НОЖНИЦЫ

И настал двадцать восьмой день.

И сказал Люцифер:

— Счастье — это состояние души. Никогда не пытайся ничего изменить, если ты счастлив. Помни, что улучшиться уже ничего не может. Всё может только ухудшиться.

— Ты меня любишь? — Ксюша так доверительно и ясно смотрела на Черновского, что у того захватило дух.

Господи, — подумал он, — за что Ты мне дал такое счастье? Я его недостоин! Спасибо Тебе, Господи! Я, наверное, самый счастливый человек на земле. Большего счастья смертный просто не в силах вынести!

Он хотел сказать всё это Ксюше, как-то передать, объяснить ей это свое состояние, поделиться им с ней, попытаться выразить его! — но нужные слова, как обычно, не находились. Да и не существовало, наверное, в человеческом языке таких слов! Всё, что приходило на ум, было бессильно и бледно.

Поэтому Черновский ограничился тем, что покрепче прижал жену к себе и нежно погладил по голове.

— Ну, скажи! — тихо шепнула она.

— Люблю, — пробормотал Черновский и поцеловал ее. — Конечно, люблю, ты же знаешь!

— А почему ты тогда мне об этом никогда не говоришь? — Ксюша чуть отодвинулась и с ласковой укоризной посмотрела Черновскому прямо в глаза.

— Разве? — опять поцеловал он ее. — Мне кажется, что я только об этом и говорю…

— Нет, — медленно покачала она головой. — Никогда не говоришь…

Черновский испытал приступ какого-то щенячьего восторга. Ему захотелось завилять хвостом и залаять. И потом лизнуть жену в нос, чтобы хоть так выразить переполнявшие его чувства.

— Милая!.. — с усилием начал он, мучительно подбирая слова. — Милая моя! Родная! Я люблю тебя так, как, наверное, никто в этом мире! Ты всё, что у меня есть! Нет у меня никого: ни отца, ни матери — только ты! (Родители Черновского были вообще-то живы.) У меня даже Бога нет! Ты мой Бог.

В Библии говорится, что человек должен любить Бога больше всех: жены, детей, родителей. И что домашние его — враги его. Так вот, это не про меня.

Тебя я люблю больше всех! Больше Христа, больше всего на свете! Ты и есть мой Бог. Только ты! И другого мне не надо.

Ксения молчала. Черновскому показалось, что она даже слегка растерялась.

— А ты? — требовательно спросил он. — Ты кого-нибудь любишь больше меня?

— Глебушка, ты такие вещи говоришь… — неуверенно проговорила жена. — Это грех!..

— Нет, скажи мне! — Черновский и сам не понимал, что это на него нашло, но уже не мог остановиться. — Кого ты больше любишь: меня или Бога? Скажи! — решительно произнес он таким тоном, будто речь шла, по меньшей мере, о жизни и смерти. (Господи! Что за чушь я несу! — мелькнуло у него в голове.)

— Тебя… — благодарно прошептала жена и мягко прижалась к Черновскому всем телом. Черновский победно улыбнулся.

— «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», — напыщенно продекламировал он. — И ничто нас не разлучит, никакие испытания! Ни Бог, ни Дьявол! Правда?

— Правда, — раздался в углу насмешливый мужской голос.

Черновский подскочил и вытаращил глаза. Ксения вскрикнула.

Рядом с кроватью сидел мужчина. Он возник из ниоткуда. Только что его не было, Черновский был готов в этом поклясться, и вот он внезапно появился. Вместе с креслом. И дорогим табачным дымом от сигары, которую он держал в руке.

— Что Вы здесь делаете? — сипло пролаял Черновский и даже сам удивился, что язык его говорит сегодня одни только глупости.

Мужчина расхохотался. По всей видимости, он подумал то же самое.

— Ладно, Глеб Ефимович! — наконец небрежно махнул сигарой он. — Не будем терять времени. Вы вызывали дьявола, и вот он перед Вами.

— Я Вас вовсе не вызывал! — тут же тявкнул Черновский.

— Ну, упоминали, а это почти одно и то же, — мужчина иронически-снисходительно посматривал на Черновского. — Сказано же: не упоминай всуе… Ну, и так далее. В общем, не важно. Главное, что я уже здесь.

Да Вы не бойтесь, Глеб Ефимович! — вдруг обратился он к Черновскому. — Расслабьтесь. Ничего плохого я Вам не сделаю.

Черновский не боялся. Он лежал и бессмысленно хлопал глазами, с трудом воспринимая происходящее. Он был в шоке.

— Так вот! — жизнерадостно продолжил мужчина и снова взмахнул сигарой. — Я просто случайно услышал Ваш разговор, и мне стало интересно. Даже захотелось Вам помочь! Не часто же встречаешь в наше время такую любовь. «Ни отца, ни матери!..» Гоголь! Андрей объясняется в любви прекрасной полячке! Впрочем, — мужчина перевел взгляд на Ксюшу и галантно ей улыбнулся. Та вздрогнула и еще крепче прижалась к мужу, — Ваша дама ничуть не хуже, уверяю Вас! Вы счастливчик, Глеб Ефимович. Право же, счастливчик!

Ну-с, — мужчина вновь весело взглянул на Черновского. — Я предлагаю Вам маленькое испытание. Своего рода тест. Вашей великой любви. Именно то, что Вы хотели. Вы же сами только что сказали, что никакие испытания Вам не страшны? Да, Глеб Ефимович? — вопросительно кивнул он Черновскому.

Черновский тупо кивнул в ответ. Он все еще не пришел в себя и по-прежнему почти ничего не понимал.

— Ну, так Вы его легко выдержите!

Итак, — мужчина лениво повертел в руке свою сигару. — Я подарю Вам миллион долларов — ну, скажем, Вы его в лотерею завтра выиграете или еще как-нибудь, не важно! — при одном-единственном условии, — он остановился и сделал глубокую затяжку.

(Черновский затаил дыхание. Он медленно приходил в себя. Черт побери! Неужели это правда?!.. Впрочем, всё происходило настолько быстро, что удивляться было некогда.)

— Ваши судьбы будут отныне в руках друг друга. Ее — в Ваших, а Ваша — в её.

— Как это? — не понял Черновский.

— Ну, как-как!.. — усмехнулся дьявол. — Ну, знаете, как в мифологии?.. Три парки, богини судьбы. И у одной из них ножницы, которой она перерезает нить человеческой жизни. Вот и у каждого из вас будут теперь такие точно ножницы. Перережете Вы — и Ваша жена умрет! — посланец бездны снова ласково улыбнулся Ксюше. Та задрожала крупной дрожью. — Ну и, соответственно, Ксения Никифоровна. Пожелает — и умрете Вы. Перережет Вашу ниточку…

— Не надо нам никакого миллиона! — хрипло, прерывающимся голосом истерически закричал Черновский. — Оставьте нас в покое! Ничего нам от Вас не надо!

— А почему, Глеб Ефимович? — сладенько пропел его страшный гость. — Вы что, боитесь? Вы не верите своей жене?.. Вы же только что клялись, что любите ее больше жизни? Больше жизни! — с нажимом подчеркнул он. — Так в чем же дело?.. Да и к тому же, не думаете же Вы?.. в самом деле?.. Что она?.. Будет желать Вам… смерти?! Ну что-о Вы!.. Неужели Вы о ней такого плохого мнения? Что она Вам враг, что ли, какой? А?.. Глеб Ефимович?.. — мужчина укоризненно взглянул на бедного Черновского. — Вам предлагают даром миллион, а Вы отказываетесь!

Черновский судорожно вздохнул. Он почувствовал себя загнанным в угол, попавшим в какую-то чудовищную ловушку.

Соглашаться не хотелось. Ни за что!! Ни в коем случае. Он просто боялся. Боялся!! До дрожи! Панически. Сама эта мысль вызывала у него чисто животный ужас.

Как это!?.. Моя жизнь… в чьих-то руках… Пусть даже… Ножницы какие-то… Щёлк и!.. Бр-р!..

Но, с другой стороны, он прекрасно понимал, что и отказываться нельзя. Отказаться — это значит признать, что ты сомневаешься. Ни он, ни Ксюша этого никогда не забудут. Даже если сейчас и убедят себя, что поступили правильно. Это будет первая трещинка в монолите, в их волшебном и прекрасном здании любви. И она проляжет между ними навсегда и уже никогда не исчезнет. Никогда. И будет со временем всё расширяться и расширяться, пока не рухнет всё здание.

— Так как же, Глеб Ефимович? — улыбка мужчины стала совсем медовой.

Как у Чеширского кота, — пришло вдруг почему-то в голову Черновскому. — Из Зазеркалья. Только тот, по-моему, добрый был. Не помню… Да все они там добрые! Миллионы предлагают.

«Так, как же, Глеб Ефимович? — елейным голоском повторил мужчина и даже слегка зажмурился, отчего его сходство с котом еще более усилилось. По крайней мере, Черновский окончательно почувствовал себя мышкой. Маленькой, глупой, попавшей в мышеловку мышкой. В мышеловку, в которую он залез сам, просто так, из пустого каприза и глупого бахвальства. И из которой теперь ему не выбраться. Дверца захлопнулась.

— Хорошо! — Черновский сделал героическую попытку тоже улыбнуться в ответ. Но губы у него прыгали. — Ничего я не боюсь. Я просто Вас сначала неправильно понял. Естественно, я согласен!.. Мы согласны.

На следующий день проснувшийся первым Черновский увидел на столе в соседней комнате аккуратные пачки долларов. Новенькие, в банковской упаковке. Сердце у него упало.

Всю ночь они с Ксюшей обсуждали все эти, приключившиеся с ними, невероятные события, мистику эту и чертовщину, «испытание» это совершенно немыслимое, словно из какого-то дешёвого триллера! в общем, всю эту чушь.

Ну, не чушь, конечно, мужчину этого они действительно оба видели, и разговор весь этот… Ксюша его тоже слышала. Н-да…

Но нельзя же, в самом деле, всерьез полагать, что это был… Дьявол?!.. Бред!! Ну, может, галлюцинация у них была массовая… Общая! Черновский читал где-то, что такое иногда бывает, когда целые массы людей видят одно и то же… Правда, они не разговаривают, эти галлюцинации… но всё равно! Должно же быть какое-то разумное объяснение! Гипноз там… В конце концов, пусть даже колдуны, шаманы, телепаты, внушение на расстоянии, психическое расстройство (пары ртути какие-нибудь!) — да хоть инопланетяне, на худой конец!! (Черновский уже и на это был согласен. На инопланетян.) Но не дьявол же!

Телепаты-инопланетяне — это всё же нечто рациональное и логически объяснимое. Просто некая высшая форма разума. Дьявол же!..

Да что за чепуха! Нет никакого дьявола! Никто в целом мире его не видел, одни мы сподобились. Вздор!

Короче, розыгрыш всё это какой-то. Мистификация. Чья-то шутка. Непонятно, конечно, кем, как и для чего затеянная, но это уже неважно. Это уже не главное. Главное — что всё это вздор. Да, да, да! Именно! Вздор. Вздор, вздор и вздор! Чушь! Ерунда. Нет никаких волшебных ножниц и нет никаких волшебных миллионов. Это тебе не «Тысяча и одна ночь» и не сказка о золотой антилопе. Ага!.. Держи карман шире! Так они тебе сейчас с неба и свалятся! Доллары эти.

И вот теперь доллары вдруг действительно свалились. Дальше обманывать себя и тешить иллюзиями было бесполезно. Версия о шутке рушилась. Что-то действительно происходило. «Шутка»!.. Хороша «шутка»! На миллион долларов. Доллары — это уже не шутка!

Черновский подошел к столу и бездумно взял в руки одну из пачек. Сам не зная зачем повертел в руках и поднес к носу.

Новенькие! Только что отпечатанные. Пахнут еще. Черт бы их побрал!!!

Радости никакой Черновский не чувствовал. (Всё же столько денег!) Только глухую тоску и апатию. Что добром всё это не кончится, он уже не сомневался. Дьявол просто так подарков не делает.

А если в монастырь их пожертвовать? В церковь? — вяло подумал он. — Как Маргарита в «Фаусте»? А-а!.. — бесполезно!.. — он безнадежно вздохнул и расслабленно махнул рукой. — Чем для нее всё это кончилось, для этой Маргариты?..

А ножницы!!?? — неожиданно сообразил Черновский и едва не задохнулся от ужаса. Его словно волной какой-то ледяной окатило! — Если есть доллары, то должны быть и ножницы!

Он почувствовал себя как Кощей Бессмертный, воочию увидевший вдруг, что Иван-царевич уже держит в руках его последнюю, заветную иголку. Сейчас вот чуть шевельнет пальчиками и… Дзинь!.. Щелк! Черт!! Где эти проклятые ножницы!!??

На столе ничего, кроме долларов, не было. Черновский, тяжело дыша, лихорадочно начал рыться в долларах, расшвыривая пачки. Поначалу он пытался действовать аккуратно, но руки у него дрожали, пачки сыпались на пол. Перерыв все пачки и так ничего и не найдя, Черновский на секунду остановился, а потом бросился исследовать сами пачки. Каждую пачку в отдельности. Мять их, перегибать, рассматривать.

Может, внутри где-нибудь спрятаны? Да где же они, черт их возьми!!?? Где!!!???

Бросив последнюю пачку, Черновский остановился и вытер вспотевший лоб. Пусто! Ну и чего? Где они? Доллары есть, ножниц нет!? Что всё это значит!? Не может их не быть!!

Внезапно в сердце Черновскому что-то кольнуло. Он испуганно замер и прислушался к своим ощущениям и в следующее мгновенье покачнулся и грузно оперся рукой о край стола. Ему захотелось закричать, завизжать-заверещать от совершенно непереносимого страха, как свинья! как поросёнок, которого собираются резать!! Ви-и-и-и-и!!!!!

Он нашел наконец ножницы. Обнаружил их. Ножницы были в нем самом, внутри его. У него в душе. Он ясно чувствовал их. Чувствовал эту туго натянутую, тонкую нить Ксюшиной жизни, Ксюшиной судьбы. И знал, что может в любой момент ее перерезать. Стоит только захотеть. Одно короткое движение и… Чик!..

И знал также, что и у нее в душе отныне есть такая же. Такая же точно нить. Жизни и судьбы. Только его собственной. Нить и ножницы. Блестящие и остро отточенные. И что она тоже в любой момент ими может… Вжик!..

Каждый из них был отныне заложником другого. Находился в его полной и безраздельной власти. И это было ужасно.

Когда через полчаса Ксюша проснулась и вышла из комнаты, Черновский сидел на столе, свесив ноги, и курил, рассеянно стряхивая пепел прямо на пол. Рядом с ним на столе лежала груда долларов.

Ксюша остановилась как вкопанная, зачарованно на них глядя. Потом медленно подняла взгляд на мужа.

— Что это?

— Что-что!.. — принужденно усмехнулся тот. — Сама видишь, что. Миллион долларов, как нам вчера и обещали. На блюдечке с голубой каёмочкой. Всё точно, как в аптеке. Тютелька в тютельку! Вы не в церкви, вас не обманут!

Черновский пытался за развязностью тона скрыть свое смятение и замешательство, но ему было не по себе. Очень даже не по себе!.. Жутко как-то… На душе было тяжело. Как будто там лежала огромная тысячепудовая чугунная плита.

— Откуда они взялись? — неуверенно спросила Ксюша, переводя глаза с глупо хихикающего мужа на доллары и обратно.

— Откуда-откуда!.. — преувеличенно-бодро пожал плечами Черновский. (Чего я повторяю всё как попка! — тут же раздраженно подумал он.) — Ниоткуда. С неба свалились! — он комически воздел руки и завёл глаза. — Как и наш вчерашний гость. Я вошел, а они на столе лежат.

— И что теперь? — Ксюша, судя по всему, совершенно растерялась и никак не могла сориентироваться в происходящем.

— А что теперь? (Тьфу ты! — со злобой выругался про себя Черновский. — Заклинило.) Ничего. Всё прекрасно! Денег у нас теперь полно!.. Куры не клюют! — он небрежно поворошил свободной рукой доллары. — Заживем на славу. Правда? — совершенно неожиданно для себя добавил Черновский, как-то искательно и в то же время слишком уж пристально глядя на жену. Словно хотел заглянуть ей в душу.

— Не знаю… — еще более неуверенно протянула Ксюша и медленно пожала плечами. — Наверное… Ну, да…

— Слушай, Ксюш! — Черновский замялся, исподлобья поглядывая на жену. — А ты… ничего не чувствуешь?.. — он на секунду отвел глаза, потом опять бросил на жену быстрый взгляд. — Ну, ножницы, нить судьбы… — помнишь, он там говорил… — неохотно пояснил Черновский, видя, что жена смотрит на него с недоумением.

— Да нет, вроде… — начала было Ксюша и вдруг остановилась. Лицо ее исказилось, дыхание стало частым и прерывистым. — Чувствую! — глядя на мужа широко раскрытыми глазами, потрясенно объявила она. Сердце у Черновского покатилось куда-то в пропасть. — Чувствую! — упавшим голосом еле слышно повторила Ксения.

Господи-боже!.. — Черновский дрожащей рукой затушил в пепельнице сигарету, спрыгнул со стола и подошел к жене.

— Ну-ну!.. — приговаривал он, прижимая к груди плачущую женщину и ласково поглаживая ее по волосам. — Успокойся!.. Все будет хорошо. Мы же любим друг друга.

С этого дня жизнь Глеба Черновского… даже не изменилась. Она превратилась в сущий ад!! Он думал теперь об этих чертовых ножницах постоянно. Днем и ночью. Засыпал и просыпался с одной только этой мыслью. Буквально сходил с ума!

Сознавать, что твоя жизнь находится в чьих-то руках, в руках постороннего человека, было невыносимо! Ну, пусть не постороннего, пусть даже самого родного, близкого и любимого — всё равно! Это сейчас он близкий и любимый — а завтра?..

Черновский ловил себе на этой мысли и ужасался.

Я же ее люблю! Люблю!! — с отчаяньем твердил себе он. — Как же я могу о ней так думать!? Сомневаться!

Но всё это было бесполезно. Сомнения не исчезали. Более того, они с каждым днем всё усиливались и усиливались. Росли, как снежный ком!

Да, я ее, конечно, люблю… — оправдывался перед собой Черновский. — Но все мы живые люди! Жизнь есть жизнь. Всякое бывает! А вдруг она меня завтра разлюбит? Полюбит другого. А я ей буду мешать. Что тогда? К тому же эти деньги… Черт! Что я такое думаю!? — спохватывался он, но остановиться было уже невозможно. Клубок продолжал разматываться.

К тому же деньги, были действительно очень весомым аргументом. Очень! И никуда от него было не деться. Миллион долларов это вам!.. Это миллион долларов. Да за такие деньги!.. И если я вдруг умру — все они ей одной достанутся. Целиком! Н-да… А если она вдруг влюбится или даже просто любовника себе заведет… Н-да..

И т. д. и т. п. Главное, было начать. А там уж!.. Услужливое воображение охотно подсказывало вариант за вариантом, рисовало убедительнейшие картины, одна кошмарнее другой. Дело пошла!

Не прошло и месяца, как Черновского было не узнать. Из прежнего сильного, спокойного и уверенного в себе человека, мужчины, он превратился в какое-то мрачное, подозрительное существо, злобное и раздражительное. К тому же втайне боящееся своей жены. Да, как ни стыдно ему было себе в этом признаться, но Черновский своей жены теперь действительно боялся. Боялся — и всё! И ничего не мог с собой поделать. Да и как тут не бояться, когда!.. Как в фильме. Чик! — и ты уже на небесах. Одно легкое движение руки — и брюки превращаются… брюки превращаются… Вжик!.. Да черт меня побери совсем!!

Черновский мучительно искал выхода из сложившейся ситуации. Но выхода не было. Выход был только один. Щелк!.. Либо он, либо она.

Этим, наверное, всё и кончится, — всё чаще и чаще мрачно думал он. — Рано или поздно. Если я раньше просто с ума не сойду!!

Каждое утро начиналось теперь у Черновского с того, что он с фальшивой улыбкой спрашивал у жены, любит ли она его? И потом в течение дня задавал этот вопрос обычно еще раз сто. Он прекрасно понимал, что поступает неправильно, что надоедает жене, что только сам всё портит! — были же у них замечательные отношения, ну и надо просто вести себя как раньше! — но удержаться было выше его сил. Каждый день вечером он клялся себе больше этого не делать, и каждое утро всё начиналось сначала. «Дорогая, ты меня любишь?» И так ежедневно, через каждые десять минут.

Неудивительно, что жена от него скоро просто шарахаться стала и смотреть, похоже, как на какого-то полусвихнувшегося полудурка.

Поведение жены вообще представлялось Черновскому в высшей степени таинственным, и это беспокоило его еще больше. Он всё пытался угадать, что происходит у нее на душе — и не мог. Она была для него теперь каким-то сфинксом. Абсолютно открыта и в то же время абсолютно непроницаема. И при всем том спокойна, как удав. Как удавиха. Если есть, конечно, у этих удавов женский род.

Ни с какими глупыми вопросами, по крайней мере, к мужу она не приставала. Любит он ее или не любит. Вообще она вела себя как прежде. Как будто вообще ничего и не было. Никаких дьяволов и никаких ножниц. Такое впечатление, что она вообще о них забыла. О всех этих невероятных событиях.

И тем не менее Черновский ловил иногда не себе ее странный взгляд. Непонятный какой-то… Застывший.

Когда Черновский в первый раз случайно его подметил, он перепугался до дрожи. Кого-то она ему в этот момент напоминала, только он никак не мог понять, кого…

В то же день он сбивчиво и путанно наплёл и насочинял жене целую историю про то, что ночью, мол, ему сегодня опять приснился тот… дьявол… И он, Черновский, поинтересовался у него, а что будет, если ниточку перерезать? Сразу, мол, человек умрет? И дьявол сказал, что нет. Не сразу. Быстро, за несколько секунд, но не сразу. А вот тот, у кого нить перерезали это сразу почувствует! («И наверняка сразу же отомстит! Тоже твою перережет», — именно эту мысль подспудно и пытался всеми силами внушить жене Черновский. Чтобы хоть как-то подстраховаться. Ради этого он весь этот балаган со сном и затеял.)

Непонятно, поверила ли во всю эту белиберду Ксения, но во всяком случае она ничего не сказала. Просто молча выслушала мужа и задумчиво кивнула. Она вообще последнее время стала какая-то неразговорчивая. В основном молчала и всё о чем-то думала, думала…

О чём!!??.. Как от меня половчее избавиться!? — Черновского эта мысль просто с ума сводила! — И кого же она мне все-таки напоминает?.. Так вот… когда тайком на меня смотрит и думает, что я ее не вижу?.. Ну, кого!!!???

Прошел еще месяц. Отношения между Черновским и женой окончательно разрушились. Превратились в руины. В грязь и мусор. Нет, внешне-то всё было хорошо и благопристойно, но вот внутренняя связь — исчезла. Нить порвалась! («Нить»! — угрюмо усмехался Черновский. — Опять нить…) Раньше это была семья, а теперь просто два человека, живущих зачем-то вместе. Хотя, почему «зачем-то»!?.. Скованные одной цепью! Миллионом и ножницами… Но долго так продолжаться, естественно, не могло. Надо было что-то делать.

Разводиться надо! — тоскливо думал Черновский. — Вот что. Поделить миллион и разбежаться. А то всё вообще бог знает чем закончится! Мы же сейчас как собаки на сене. Каждый и сам не живет, и другому не дает. А так, разойдешься — и каждый своей жизнью заживет.

Но мысль, что Ксения уедет куда-то, исчезнет вместе с ниточкой его судьбы, вызывала у Черновского панический ужас.

Так она хоть на глазах. Я хоть ее настроение вижу. Контролирую хоть как-то!.. (Это была иллюзия, и Черновский и сам это отлично понимал. Чего он там «контролирует»!?..) А так что будет!?.. Нет уж!.. Пусть уж лучше на виду.

Да и кроме того, сам он не решался заводить разговора о разводе. Просто боялся. Кто ее знает, как она это всё воспримет? Женщины же вообще к этой теме очень болезненно относятся. Любовь-морковь… Вот если бы она сама!..

Но сама Ксения никаких подобных разговоров не заводила. И, похоже, даже и не собиралась. Во всяком случае, даже намеков никаких с ее стороны не было. Как будто ничего и не происходило.

Так оно шло себе и шло. Прошел еще месяц. Наконец Черновский почувствовал, что больше не выдерживает. Еще чуть-чуть, и он сорвется. Ксению теперь он просто ненавидел. Боялся и ненавидел.

Он не решался теперь выпить лишнюю рюмку, задержаться с друзьями… О женщинах речи вообще не шло! Какие там «женщины»!! Он и взгляд-то бросить теперь в чью-либо сторону боялся! А вдруг ОНА заметит, и ЕЙ не понравится?.. И она — рассердится?!.. И тогда она… А-а!.. Пропади всё пропадом! Черти бы ее побрали!! И чего это она все время молчит?! А?.. Наверняка ведь что-то замышляет! Или уже замыслила. Непонятно только, что.

Может… самому?.. — всё чаще и чаще начинал задумываться Черновский. — А?.. Раз и!.. Чик!.. Нет человека — нет проблемы.

Но вот просто так, взять и убить свою жену он все же пока не мог.

За что!? Она же мне все-таки ничего плохого не сделала. Это я сам себе всё напридумывал. С перепугу. Всякие страсти-мордасти себе насочинял. Что она на меня как-то не так смотрит, а значит, мол, убить собирается.

Пока только я ей всякие козни строю. А что у нее в голове — неизвестно. Может, она меня любит до сих пор? Что, убивать человека только за то, что он косо на тебя посмотрел? Что я, нелюдь, что ль, какой? Чикатило?

Поначалу все эти уговоры действовали, но чем дальше, тем меньше. Да и, думая постоянно об этом радикальном варианте, Черновский постепенно к нему привык, и он уже не казался ему теперь таким уж прямо ужасным и аморальным. Фактически он уже для него созрел. Оставалось только найти повод. Окончательно уверить себя в том, что он прав. Что иначе просто нельзя. Что это она сама!..

И Черновский этот повод, конечно же, нашел.

В один прекрасный день он объявил жене, что ему снова приснился тот же мужчина. Ну, дьявол или кто он там. И сообщил ему, что всё, мол, Глеб Ефимович, испытание закончено! Вы его с женой с честью выдержали, поздравляю! И всё у вас теперь исчезнет! («В смысле, ножницы эти проклятые и нить! А миллион-то останется!» — тут же поспешил пояснить Черновский, видя, как изменилось лицо Ксении.)

Н-да… Исчезнет, значит… Но не сразу. А постепенно. Вот с завтрашнего дня и начнет исчезать. Сначала на короткое время будет исчезать: исчезнет-появится! исчезнет-появится!.. потом на более длительное, а потом и вовсе. Поэтапно, в общем. Ну, сами увидите!

Причем происходить это будет у вас обоих одновременно. По принципу: раз! — и у обоих ничего нет. Потом раз! — и у обоих снова всё есть.

Ну, может, не совсем одновременно. Небольшие нестыковки всё же возможны. Когда у одного уже всё исчезло, а у другого еще нет. Но это лишь буквально на минуту-другую, не больше! А потом и у другого тоже всё исчезнет. Так что не волнуйтесь, если что! Если обнаружите вдруг подобную задержку. Это нормально.

Словом, счастья Вам, дорогой Глеб Ефимович! Вам и Вашей дорогой супруге! Успехов в личной жизни! Привет ей, кстати, огромный от меня! О-огромный!.. Денег у вас теперь много — в общем, живите да радуйтесь! Совет да любовь! Удачи!..

Такие вот дела.

Ксения выслушала весь этот сложный и запутанный рассказ молча и лишь задумчиво покивала. Вопросов она не задавала. Черновский опять так и не понял, поверила она ему или нет.

Расчет был у него прост.

Завтра они поедут на дачу. По дороге он ей скажет, что у него всё исчезло — и ножницы, и нить: ах!.. ну надо же!.. а у тебя, дорогая?

Пока он за рулем, она ему ничего не сделает. Просто побоится, что и сама погибнет, если машина на полной скорости вдруг без водителя останется. Ну, а минут через пять он ей с грустью сообщит, что ой!.. увы! Опять всё появилось. Ну, в общем, как дьявол этот его во сне и предупреждал. Что именно так оно всё и будет.

Если она ему соврет, что у нее тоже всё примерно то же самое было, и ножнички исчезали-появлялись, то всё ясно. Можно больше не церемониться. Дураку понятно, что она просто затаилась теперь и ждет удобного случая. Когда у ее любимого муженька опять у первого всё исчезнет. И можно тогда сразу же чик-чик! — и в дамки! И всё чики-чики! И мужа опостылевшего нет, и все денежки ее.

Короче, и разговаривать тогда больше не о чем! Суду всё ясно. Вернемся домой, я сразу куда-нибудь отъеду, якобы по делам, чтобы мне, чего доброго, убийства потом не пришили, алиби чтобы себе железное создать; и — вжик!.. Извини, дорогая! Чао, бомбино, сорри!

А что мне еще остается делать? Если не я ее, то она меня. Тут уж, знаете, не до сантиментов! С волками жить, по-волчьи выть! Адью, короче! Гудбай, май лав, гудбай. Д-да!..

(А если не соврёт? — иногда приходило в голову Черновскому, когда он над всем этим раздумывал. — Тогда что?..

А!.. — тут же поспешно отмахивался он от этой не очень-то приятной крамольной мыслишки. — Соврёт!

Никуда не денется. Что я, не вижу, что ль, что происходит? Не слепой! Взгляды эти… Бр-р!.. Прямо василиск какой-то! Медуза Горгона. Кого же она мне все-таки напоминает?.. Кого?.. А?.. Кого?!..)

Конечный-то расчет был прост, как и всё в теории, но вот весь план в целом…

Прежде всего, версия эта совершенно идиотская с очередным сном.

Поверит ли? — Черновский не раз задавал себе этот вопрос и каждый раз не находил ответа. — Ч-черт е-знает! Слишком уж всё искусственно и надумано. Шито белыми нитками.

«Поэтапно!.. постепенно!.. за несколько дней!..» Как будто это не Сатана, а врач в районной поликлинике лекарство прописывает. Микстуру от кашля. В первый день — столько-то капель, во второй — столько-то!.. Тьфу. Чушь! Дьявол в белом халате. Бред сумасшедшего! Неубедительно.

Кроме того, если это действительно Дьявол, то уж ему-то прекрасно известно, что у них с Ксенией в душах сейчас творится! И как им впрок его подарочек дорогой пошел. Так что, какие там «живите да радуйтесь»! Какие, в пизду, «поздравления»!

(Меня-то, по крайней мере, поздравлять уж точно не с чем! — мрачно хмыкал про себя Черновский, обдумывая все эти варианты.)

Ну, и к тому же самое главное. Чересчур уж всё хитро и замысловато! «Вместе!.. не вместе!.. Сначала у меня всё отключится, потом у тебя!..» Сообразить еще надо, что к чему и что из всего этого следует.

(Сообрази-ит!.. — совсем уж зловеще усмехался Черновский. — Еще как сообразит-то!.. А чего тут «соображать»?

«А у меня, дорогая, ножнички исчезли!» — «Ах, исче-езли!?..»

Вот и всё «соображение». Чего тут соображать-то? Сообрази-ит!..)

Словом, недостатков у плана была масса. Вагон и маленькая тележка. Но Черновскому было уже на всё это глубоко начхать! Больше ждать он не мог! Хороший план или не хороший, но другого у него не было. Завтра надо всё решать. Так или иначе. Соврёт она по дороге или не соврет — не важно! Вот приедем домой с дачи — и!..

Не соврёт — значит, просто раскусила меня. Только и всего. И еще хитрее что-то задумала. Да и вообще!! Если раскусила, то вообще пиздос! Значит, заподозрит теперь наверняка, что я и про первый сон ей всё наплёл! И что тогда?..

Нет!! Всё! Надо с этим кончать. Раз и навсегда. Завтра! Завтра…

На следующий день была суббота. Дачный день. Пробки, пробки, пробки… Они с Ксенией выехали с утра, ни свет ни заря, и, тем не менее, все дороги были уже забиты. Чертыхаясь и проклиная все на свете, Черновский только часа через два наконец выбрался на трасу. Там, конечно, было посвободнее. Машин попадалось все меньше и меньше, а через полчаса дорога и вовсе расчистилась.

Пора! — решил про себя Черновский, прибавляя газу. Его била нервная дрожь. — Вот сейчас!

Он совсем уже раскрыл было рот, чтобы произнести свою заранее подготовленную и тщательно отрепетированную тираду, но что-то вдруг его остановило.

— Молчи! Молчи! — отчаянно закричал внутри какой-то невидимый голос. — Молчи!!!

Да что это я! — с досадой подумал Черновский. — Нервы… Не время отступать! Обдумано же всё уже тыщу раз…

— О! — театрально воскликнул он и хлопнул руками по рулю. — Исчезли! Ножницы исчезли! А…

А у тебя? — хотел поинтересоваться он у Ксюши, но в этот самый момент мирно катившийся до этого впереди по обочине велосипедист внезапно затеял какой-то сложный манёвр, оказавшись через мгновенье чуть ли не посередине дороги, и, чтобы избежать столкновения, Черновский вынужден был резко затормозить, так что машина почти остановилась.

Черновский похолодел. Еще ничего не успев понять, но уже почувствовав, что случилось что-то непоправимое, он кинул быстрый взгляд вправо и увидел искаженное красивое лицо жены и злое торжество в ее застывших, неестественно-широко раскрытых глазах, с огромными посиневшими зрачками посередине.

Черновский вдруг сообразил, кого она ему всё это время напоминала.

Ведьма! — в ужасе задохнулся он. — Панночка!! Гоголь!

В следующую секунду что-то больно кольнуло его в сердце, и он, ткнувшись лицом в руль, начал плавно заваливаться влево. Машина вильнула и медленно выкатилась на встречную полосу. Страшный удар мчавшегося на полной скорости КАМАЗа тут же отбросил ее назад.

Сидевшая на месте пассажира Ксения (куда и пришел основной удар) умерла сразу. Черновский, когда приехала «Скорая», был еще жив.

Услышав, что лежащий на носилках человек что-то шепчет, врач наклонил к нему голову.

— Ведьма… — с трудом разобрал он. — Полячка… Панночка… Ве-едь-ма…

Человек всхлипнул и вытянулся.

— Всё! — кивнул врач шоферу и натянул на лицо лежащего простыню. — Можешь не торопиться. Жмурика везем.

__________

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Сказано: не мечите бисер перед свиньями. Если Бог любит всех, то кто же такие свиньи?

И ответил, усмехнувшись, Люцифер своему Сыну:

— Да. Вот именно! Кто же свиньи у всемилостивого и любящего всех Бога?