Сяо Тай и разбойники горы Тянь Ша

Глава 24

Искусству фехтования на коротких мечах цзянь ее обучала мать. Она так никогда и не узнала кто ее отец, выросла в большой семье бродячих артистов небольшого театра, который путешествовал вдоль побережья. Так что то, что обычно выпадает на долю отца — взяла на себя ее матушка, или как ее называли в труппе — Кривая Гу Лань. Кривой ее звали потому, что страшный шрам пересекал ее лицо, шрам из-за которого ее правый глаз вытек и она носила матерчатую повязку, закрывающую пустую глазницу.

Из-за этого шрама Гу Лань так и не вышла замуж, хотя обладала прекрасным голосом и удивительным сценическим талантов и в классической опере, где нужно было выступать с маской на лице — собирала многочисленные ахи и охи, а также кучу поклонников. Которые, впрочем, разбегались, едва она снимала маску. Впрочем, были и особо назойливые, от которых простыми извинениями не отмашешься, для которых нужны аргументы посильнее. Искусство пресечения боя — вот то, чему ее в свое время обучала мать. Не победы в бою, нет. Победа в бою нужна знатным и благородным господам, воинам, генералам, заклинателям, стратегам. А людям второго, а то и третьего сорта, вроде бродячих актеров не нужна победа. Им нужно избежать боя, а если тот уже начался — прекратить его без особых последствий. В чем разница? Это как разница между мечом и кнутом. Меч предназначен для того, чтобы убивать, кнут — чтобы управлять. Обычная сельская девчушка намного слабее чем здоровенный бык, которого она пасет, но кнут в ее руках — направляет могучее животное туда, куда ей нужно. Она не сражается с быком, она — управляет им. И у бродячих актеров было свое, особое искусство, которое и заключалось не в том, чтобы победить, а в том, чтобы управлять течением боя, пресекать саму возможность его возникновения, а если это не удалось и началась открытая схватка — как можно скорее прекращать его. Сюда входили тычки и подсечки, которые можно было оправдать неловкостью — «ой, уважаемый господин! Я такая неловкая! Простите меня!». Маневрирование с целью избежать захвата, применение всего арсенала средств, который обычно носит с собой любая женщина — от длинной и острой заколки в волосах, лезвия небольшого ножа, пояса, тяжелой подвески и наконец — самой женщины, ее силы. Ее мать научила ее всегда носить в волосах или в рукаве такую вот «заколку», которая на самом деле — острый кинжал из хорошей, закаленной стали.

К сожалению, весь этот арсенал приемов был бесполезен в открытой схватке против ватаги разбойников, таких ситуаций попросту нужно избегать… но у этой Гу Тин не получилось.

Потому она выдохнула, представляя как Ци струится по ее жилам и наполняет меридианы, стандартная практика медитации. Она не чувствовала свои меридианы, не умела управлять Ци как заклинатели, но такая техника успокаивала ее и чем черт не шутит — может однажды она все же научится? Она бы хотела владеть своей Ци как Госпожа Седьмая, которая могла разрушать крепости и резать металл как мягкое масло. Однако помимо уроков сценического фехтования и умения пресекать бой, ее мать научила ее одной не менее важной вещи. Знать свое место. Она знала, что в сравнении с Госпожой Седьмой, приемной дочерью из знатной и богатой семьи, талантливой заклинательницей и Седьмой Сестрой в лагере Братства — она всего лишь бледная тень, свечка рядом с пылающим великолепием солнца. Те из бродячих артистов что задирают нос и начинают верить в свою собственную игру — очень быстро попадают в неприятности.

— Внимание. — она обращает свой взгляд на говорящего. Это Пятый Брат, он из так называемого Зимнего Лагеря, места, куда основная разбойничья масса переместится на зиму, чуть выше по склону и южнее. С той стороны склона зимой не так дуют ветра и больше солнца. Впрочем, она и не думала дожить до того момента, когда разбойники соберутся на зимовку. Она бы замерзла в бамбуковой клетке задолго до этого, уже сейчас ночи становятся холодными, а дни — короткими. В горах холод ощущается особенно сильно, пронизывает все существо… а когда ты спишь в открытой бамбуковой клетке укрытая лишь грязными тряпками и страдаешь от голода…

Она поднимает глаза и видит Толстяка Мо, стоящего напротив. Она не встречается с ним глазами, чтобы он не начал подавлять ее своей агрессией, своей маскулинной силой, она смотрит на него в целом, как на размытую фигуру. У нее есть план и у нее нет выхода, это должно быть закончено здесь и сейчас. Иначе она до конца своих дней так и не сможет выпрямить спину. Ведь ватага Толстого Мо и он сам — почти сломали ее.

Да, она помнила уроки своей матери о том, что надо знать свое место и о том, что у таких как они нет права выбирать себе господина или службу, нужно просто исполнять волю нанимателей и молится о том, чтобы однажды выпал счастливый шанс.

— Сегодня у нас поединок между Толстяком Мо, главой ватаги «Славные Ребята Мо» и человеком из команды Седьмой Сестры, Гу Тин. Я обязан сперва спросить у сторон, не желает ли кто-либо решить дело миром и извинениями? — продолжает Пятый Брат и бросает быстрый взгляд сперва на Толстяка Мо, потом на нее. Она отрицательно качает головой. Бросив вызов Толстяку Мо, она уже пошла против всех правил, ее мать учила ее никогда не соглашаться на открытый поединок. Было столько способов решить проблему тихо, тем более что она работала на кухне. Отравить еду главаря ватаги было проще простого, она знала его вкусы, знала какие блюда тот предпочитает… но отравление едой с кухни бросило бы тень на репутацию Седьмой. Были другие способы… но она выбрала именно этот. Почему? Она и сама не знала. Кто сказал, что эта Гу Тин все еще рационально мыслящая особа? После полугода в бамбуковой клетке она должно быть сошла с ума.

— Нет? Хорошо. Поединок продолжается до тех пор, пока одна из сторон или обе — не умрут, получат повреждения, которые не позволят продолжать поединок или же кто-то из сторон — не признает поражение. — она перестает слышать, что именно говорит Пятый Брат, она сосредотачивается на своем теле, на том, как рукоятка меча лежит в ее ладони. Это меч, который ей дала Госпожа Седьмая. Ее мать всегда обучала ее знать свое место. Быть именно такой, какой и должна быть певичка — слабой, не особо умной, всегда ищущей себе покровителя, преувеличенно требующей к себе внимания, эдакой райской птичкой в клетке. Просто… в золотой клетке, а не в бамбуковой. Знай свое место, Гу Тин. Ищи себе покровителя. Такова судьба женщины в этом суровом мире.

Рука Пятого Брата опускается вниз и на какую-то долю секунды она замирает. Вот и все. Жребий брошен, отныне пути назад нет, она и Толстяк Мо, — заперты на этой арене до тех пор, пока кто-то из них не упадет на землю, захлёбываясь своей кровью.

— Хэй! — выкрикивает она, прогоняя секундное замешательство и бросается вперед. Искусству фехтования ее обучала мать. Зрелищные, красивые, размашистые движения и атаки мечом. Журавль взмахивает крылом, змея прячется в кустах, богомол хватает свою жертву, тигр выходит на тропу войны — ее приемы безупречны. Она скидывает с себя легкую заторможенность и полностью отдается ритму атаки. Именно такой рисунок боя и был в третьей части пьесы «Осада славного города Ланьчжу и гибель генерала Чоу». Она повторяла эти движения сотни, тысячи раз. Рубящий удар сверху, тут же — присед, скручивание ног, атака по нижнему уровню, целясь в колено и, сохраняя инерцию меча — возвращение его к себе, рукоятью к груди, толчок обеими ногами! И прогибаясь в спине, выбросив одну ногу в воздух для сохранения равновесия — атака, падая на спину, словно опираясь на лезвие меча! Успеть перевернуться в воздухе, ударить рукой по земле, отскакивая в сторону и — выпад!

— Генерал Чоу выходит за врата Ланьчжоу! — думает она, впуская в себя сценический образ Генерала Чоу, Благородного Воителя, Тигра среди людей. Вот он выходит, а вокруг — тысячи врагов, а он совсем один в своей сияющей броне. Но он — Генерал Чоу! Он хохочет им в лицо! Он потрясает мечом и спрашивает своих врагов, почему их так мало! Он превращается в гром, в молнию, в огонь! В бушующий вихрь!

От столкновения клинков во все стороны летят искры, Толстяк Мо закрывается топором. Она парит над ним, обрушивая удар сверху, припадает к земле, жаля острием клинка снизу, атакует сбоку, она везде и нигде, она…

— Дзинь! — меч вылетает из ее руки, удар болезненно отзывается в локте. Что? Неужели это все? Неверие, шок, ошеломление… она смотрит на свои пустые руки. Как? Неужели… она проиграла?

— А я смотрю ты поверила в себя, Певчая Птичка? — ухмыляется Толстяк Мо, легко поигрывая своими топорами, так, словно это были детские игрушки.

— Но… — она сглатывает и смотрит туда, где в землю воткнулся меч Седьмой Сестры.

— Попробуй. — пожимает плечами Толстяк Мо: — давай. Проверим кто быстрей — ты или мой топор.

— … — она смотрит на Толстяка Мо, смотрит на его легкие, уверенные движения, видит, как расслаблено он стоит и качает головой. Она не успеет. Ни за что не успеет. Едва только она рванет к мечу, как он тут же ударит топором, разрубая ей спину… или просто метнет его. Нет. Она не успеет.

— У тебя не было шансов с самого начала. — говорит Толстяк Мо: — не было никаких шансов. Я мог бы зарубить тебя с самого начала, едва только ты приблизилась ко мне. Но я не сделал этого. Хочешь узнать почему?

— Нет!

— Боюсь, что у тебя нет выбора, Гу Тин. — Толстяк Мо злорадно улыбается и облизывает лезвие своего топора: — видишь ли, у тебя появились… могущественные покровители и я не мог ничего с этим сделать. Хотя надо признать меня изрядно бесило то, что ты начала голову поднимать. Забыла, как на коленях кусок хлеба и глоток воды вымаливала, тварь? Поверила в себя? Забыла, как ползала голая в грязи у моих ног? Стала настоящей госпожой? Ну так вот, знай свое место, девка. И знаешь что? Если бы ты сама не бросила мне вызов — я бы, пожалуй, не сумел так быстро преподнести тебе этот урок.

— Пятый Брат! — встает со своего места Седьмая: — разве поединок не окончен? Одна из сторон не может сражаться! У нее меч выбили.

— Согласно правилам, бой не останавливается, пока кто-то не сдастся, не умрет или же обе стороны не будут в состоянии вести бой. — меланхолично отвечает Пятый Брат, вынимая изо рта соломинку: — как по мне так уважаемый Мо в состоянии вести бой. Этого достаточно.

— Она же безоружная! А у него — два топора!

— Как будто мне нужно оружие, чтобы справится с ней! — ухмыляется Толстяк Мо и делает несколько шагов назад. Передает кому-то из своей ватаги свои два топора. Разминает плечи и бросает на Гу Тин тяжелый взгляд.

— Ну, что Певчая Птичка, приступим? Помнится мне, что ты у нас девственница, не так ли? Всякое может случится, когда мы с тобой начнем тут бороться… и никто не имеет права вмешаться, не правда ли, просто прекрасно? — он идет к ней, растягивая свои полные губы в усмешке: — что бы я не делал тут с тобой, как бы не развлекался — это все будет просто поединок. Давай сделаем его приятным. Развлечемся. — он оказывается совсем рядом и хватает ее за рукав. Она успевает только придушенно вскрикнуть, как он отрывает рукав ее платья, обнажая плоть.

— Нет! — она закрывается руками, но он ударяет ее по голове, просто бьет наотмашь своей здоровенной, волосатой рукой и она — падает на землю, беспомощная, оглушенная, сбитая с толку.

— Если бы ты приползла ко мне на коленях как прежде — я бы простил тебя, Гу Тин. Но сейчас… сейчас я преподам тебе урок. А потом — убью. Раздавлю тебе голову прямо на глаза у твоей покровительницы. Или вырву ноги. Хотя может быть просто засуну тебе твой меч между ног и проверну… я еще не определился. Сперва я сорву с тебя эти одежды, потому что ты животное, а животным не положена одежда! — он наклоняется к ней, и она закрывает глаза.

Фехтовать ее учила мать. Но это было сценическое фехтование и конечно же эти движения были бесполезными в реальном бою. Но мать учила ее не только фехтованию. Она учила ее как быть артистом, как быть женщиной. Как казаться беспомощной, не будучи таковой. Как казаться сломленной, не сломавшись. И как читать мужчин словно открытую книгу.

Она чувствует, как Толстяк Мо рвет на ней одежду, обнажая плоть. Что же. Она была без одежды перед людьми и прежде. И задолго до того, как разбойники сделали это с ней. В конце концов жизнь бродячего артиста далеко не так безоблачна и приятна. Даже если твой контракт выкупили. Особенно если твой контракт выкупили.

Ее не трогал тот факт, что сейчас она окажется обнаженной перед всеми разбойниками Летнего Лагеря. Ее даже не трогал тот факт, что Толстяк Мо сейчас изнасилует ее перед всеми, она могла пережить и это. Но позволить ему убить себя или уронить репутацию Седьмой Сестры, этого она не могла.

Седьмая Сестра спасла ее от мучительной смерти и издевательств. Седьмая Сестра показала ей путь. Седьмая Сестра отнеслась к ней как своей младшей сестренке, не задирала нос, не считала ее недостойной или порочной, грязной девкой. Седьмая Сестра сияла словно солнце в вышине и она, Гу Тин — решила сделать все, чтобы однажды стать достойной этого сияния и помочь Седьмой Сестре воплотить в жизнь все ее мечты. Ее мать учила ее, что они, бродячие артисты — не выбирают себе покровителей. Что она должна казаться слабой и беспомощной, чтобы однажды какой-нибудь покровитель выкупил ее. Чтобы она оказалась словно райская птичка — в золотой клетке, избалованная деньгами и вниманием. Но… с нее довольно клеток! И неважно — золотых или бамбуковых.

Она открывает глаза и встречается взглядом с Толстяком Мо. Он смотрит на нее торжествующе, шарит у себя в штанах, придерживая ее свободной рукой. Как предсказуемо. Забавно, насколько эти мужчины думают, что контролируют ситуацию, когда на самом деле…

Острое лезвие длинной заколки скользнуло ей в ладонь. Она не умела фехтовать по-настоящему. Она не умела драться. Не умела вести сражение или поединок. Искусство бродячих артистов — пресекать бой. Заколка входит в тело Толстяка Мо как в мягкое масло, это фактически обоюдоострый стилет, у Толстяка много сала, оно защитило бы его от короткого ножа, но не от кинжала. Лезвие входит прямиком в нервное средоточие, в Срединный Даньтянь, парализуя его и заставляя выпучить глаза и замереть. Никто не должен был заметить ее движения, но это и не важно. Она отталкивает Толстяка Мо в сторону, он грузно валится набок, выпучив глаза и подергивая руками, не в силах двигаться.

Она встает над ним, разорванная одежда колышется, словно флаги на ветру. Она не делает ни малейшей попытки прикрыться. Вокруг — замирают и замолкают пораженные разбойники. Она видит понимающий взгляд Седьмой Сестры. Да, когда она только начинала этот бой — она знала, как он закончится. Толстяк Мо… он словно открытая книга. Он не мог не покуражиться, он недооценивал ее, он полагал что уже одержал победу и намеревался воспользоваться ее плодами. А сейчас он лежит на боку, пучит глаза, хватает воздух ртом и из солнечного сплетения у него торчит серебряное оголовье заколки в виде свернувшейся в клубочек лисицы.

Она не спеша идет к воткнувшемуся в землю мечу Седьмой и вынимает его, чувствуя удобную рукоять.

— Пожалуй я остановлю поединок, — говорит Пятый Брат.

— На каких основаниях? Согласно правилам, бой не останавливается, пока кто-то не сдастся, не умрет или же обе стороны не будут в состоянии вести бой. — раздается голос Седьмой Сестры и в нем слышна едва скрываемая усмешка: — как по мне, так уважаемая Гу Тин вполне в состоянии продолжать. Кажется, так ты мне сказал ранее?

— … — вздох. Гу Тин не обращает внимания. Ее роль еще не сыграна до конца. Она делает это все не только для себя. Она делает это и для того, чтобы репутация Седьмой Сестры выросла. Чтобы никто и никогда не смел бросать вызов ей или ее людям. Все, что сделала она до сих пор — заострила и привлекла внимание. Настоящий спектакль начинается только сейчас. Она останавливается над парализованным, лежащим на земле Толстяком Мо и видит в его глазах страх.

— Как ты там сказал ранее? Ах, да… «и никто не имеет права вмешаться, не правда ли, просто прекрасно»? А еще — «давай сделаем это приятным. Развлечемся». В самом деле, уважаемый Мо, почему бы нам и не развлечься? — она опускает меч и примеривается, где нанести первый разрез. В конце концов мать умела делать замечательные пирожки на пару и учила ее фехтованию, учила ее искусству пресечения боя, но никогда не учила ее как именно проводить казнь «Тысячи Порезов». Она занесла меч. Спасибо, мама, подумала она, спасибо…