Ступень третья. Часть первая

Глава 14

Секретарь вышел. Император дождался, пока я восстановлю защиту от прослушки, и сказал:

— Я не заметил, чтобы ты что-то извлекал.

— Я не стал этого делать.

— Ты нарушил мой прямой приказ?

Вопрос был с наездом, но тон не был угрожающим. Скорее — удивленным.

— От медузы в голове вашего секретаря идет управляющая нить. И идет она не очень далеко. Скорее всего, кукловод находится прямо во дворце. Или в одном из соседних зданий. А если бы я ее извлек, он бы почувствовал и успел замаскироваться. Вам же этого не надо?

По ощущениям направление было на корпус Императорской гвардии. Но я этого говорить не стал: не настолько я хорошо ориентируюсь, чтобы утверждать это с уверенностью.

— Ты прав. Если есть возможность выявить, это нужно делать сразу, пока след не успел остыть.

Подслушивающее заклинание вибрировало, меняло конфигурацию, но пробиться через мою защиту не могло. Я опять его проявил, чтобы за поведением заклинания наблюдал не только я, но и император.

— Ефремов точно не под контролем?

— Точно, — с уверенностью ответил я. — Более того, его тоже прослушивают. Только я ему этого не успел сказать.

Император помрачнел. Еще бы: под носом зреет заговор, а те, кто этот заговор должны пресекать на корню, в теме ни ухом, ни рылом. Да еще какой-то подросток нагло тычет в физиономию всеми просчетами. Не самый хороший расклад.

— Сейчас я вызову Ефремова, пойдешь с ним и определишь того, кто пытается сейчас нас слушать.

— А если это окажется его начальство?

Император бросил на меня короткий острый взгляд.

— Я прошу определить, а не арестовывать. И вообще не стоит как-то давать понять, что его выявили. А почему ты решил, что это может быть генерал Зимин?

— Вряд ли Ефремова слушали по распоряжению кого-то мелкого, — ответил я. — Я не знаю, какие могут быть причины у вашего Зимина, но тут явно пахнет дворцовым переворотом, если не чем похуже. А значит, лицо, заварившее кашу, сидит достаточно высоко, чтобы в этой каше не потонуть и чтобы иметь возможность получать информацию не только через медуз. Подозреваю, что их во дворце не так уж и много иначе вы бы уже заметили.

— Мне все больше хочется поговорить с твоим учителем.

А уж как мне хотелось поговорить! Но только с учителем настоящим, а не вымышленным Варсонофием. Но марку приходилось держать как единственному известному волховскому ученику.

— Не вам одному. Но даже если я передам приглашение завернуть к вам во дворец не факт, что он захочет пообщаться. Волхвы не лезут во внутреннюю жизнь государства.

— А ты? — насмешливо спросил император.

— А я не волхв. У меня вон клан образовался. — Я вздохнул. — Хотя я этого очень не хотел. Какой из меня глава?

— Посмотрим, какой из тебя глава. Пока вы очень неплохо о себе заявили. Безопасника Баженовых сманили опять же. Не самый хороший поступок, но выигрышный для вас. Постников — очень хороший выбор.

— Мы не сманивали, с чего вы взяли? — я удивился. — Баженов его вынудил выйти из клана и попытался убить. Постников ко мне за защитой пришел. И да, предложил свои услуги. Но так-то у меня уже толпа под началом, а я понятия не имею, что с ней делать.

Император расхохотался. Заразительно до невозможности, напомнив при этом свою дочь.

— Представь себе Ярослав, у меня тоже толпа под началом, и я тоже зачастую понятия не имею, что с ней делать. Но приходится. Права накладывают и обязанности. А уж если от того, что ты сделаешь, зависят судьбы многих людей, нужно трижды подумать, прежде чем что-то сделать. Так, вернемся к нашему делу. Сейчас идешь с Ефремовым и внимательно отслеживаешь, куда идет управляющая нить. Если это оказывается Зимин, ничего не делаешь. Если окажется кто-то другой, под любым предлогом выясни, кто это. И если встретишь еще кого-то под управлением, тоже запомни и доложи.

Он нажал переговорник и затребовал в кабинет Ефремова.

— Дмитрий Максимович, а почему Елисеевым до сих пор не выплатили за утилизацию Вишневских? — грозно спросил он. — Быстро отправились к Зимину и оформили все, как полагается. Потому вернетесь и мы продолжим разговор с Ярославом. Очень уж он занимательные вещи рассказывает.

Вынесло нас из кабинета на последних словах императора. Ефремов покосился на закрывшуюся дверь и с обидой сказал:

— Жаловался, значит. Я к тебе со всей душой, а ты вот как отплатил.

— Дмитрий Максимович, да я понятия не имею, почему Его Императорское Величество про утилизацию вспомнил и решил, что мне нужно за нее заплатить, — я постарался отвести от себя подозрения. — Я вообще ни на что не жаловался. Разве что на то, что до сих пор купол не разрешают убрать.

Последнее я добавил исключительно ради секретаря, который хоть внешне и не проявлял интереса к нашему разговору, но подслушивающее заклинание нацелилось на нас столь уверено, что сразу становилось понятно: его хозяина весьма интересует все, о чем мы говорим. Только спроси секретаря, зачем он это сделал, удивленно вытаращится, потому что действовал сейчас не он, а он даже не замечал, что его используют.

— Вы, наверное, ему сами докладывали про Вишневских и саркофаг, — предположил я. — Вот Его Императорское Величество и решил, что ваше ведомство, как обычно, решило сэкономить на Елисеевых.

— Как обычно? Поговори мне тут еще, —сурово сказал Ефремов. — Когда это мы на вас экономили? Наоборот, мы из-за вас уже столько денег потеряли, что мое начальство рвет и мечет. Ладно. Пойдем к Зимину. Распишем все.

Я бы предпочел пройтись там, где людей побольше и где выше вероятность встретить кого-то с внедренной медузой, но мы опять передвигались по пустынным подземным переходам, причем Ефремов почти всю дорогу ворчал, жалуясь на жизнь, подкинувшую ему такую пакость, как я. Я благоразумно молчал, не вставляя ни единого слова и не снимая управляющий медузой перстень, руку с которым я предусмотрительно держал в кармане.

К концу нашего пути полковник поостыл, но не настолько, чтобы, войдя в кабинет к начальству, сразу не пожаловаться:

— Вот и делай доброе дело людям, Алексей Арсеньевич. Подставил меня ученик по всем статьям.

Хозяин кабинета остановил на мне взгляд своих холодных, почти прозрачных глаз и неприязненно сказал:

— Личные ученики — это всегда геморрой, Дмитрий Максимович. Что ваш Елисеев устроил на этот раз?

Кроме одного-единственного взгляда, больше генерал меня ничем не удостоил, даже кивком в ответ на мое приветствие. Вообще необычайно противный тип. Хотя внешне — образец настоящего военного: мундир сидит как влитой, лишнего веса нет, и сила чувствуется немалая. Поменьше, чем у императора и даже чем у Мальцева, но все равно — много. Опасный противник.

И это было плохо. Потому что управляющая нить вела прямиком к нему, а от него выходили еще две. Одна была толстая и яркая и вела куда-то совсем близко, наверняка заканчиваясь в этом же здании. Вторая — тонкая, едва заметная, управляла или служила для управления кем-то довольно далеким. Не совсем далеким — в пределах города, дальше связь бы не выдержала и лопнула. Определить точнее не представлялось возможным — слишком тяжело было разглядеть нить без применения подсобных заклинания, а применять их сейчас было нельзя.

Сам же Зимин выглядел напряженным и недовольным. Ефремов как раз закончил рассказывать, зачем император отправил нас к начальнику и замолчал.

— Дожили, — проскрипел Зимин. — Императорская гвардия должна платить какому-то сопляку. До сих пор мы таким не занимались.

— Это не какой-то сопляк. Это мой ученик, — неожиданно встал на мою защиту Ефремов. — Личный ученик.

— Это не значит, что мы должны ему платить, — отрезал Зимин. — Обычно ученики платят учителям за науку, а никак не наоборот.

— Его Императорское Величество распорядился заплатить.

— В любом случае этот вопрос не к нашему ведомству, а к казначейскому. Туда и идите.

— Его Императорское Величество ясно сказал — оформить у нас, — неожиданно уперся Ефремов.

— Вот ведь, — выдохнул раздраженно Зимин и зашарил в столе в поисках, как вскоре выяснилось, какого-то бланка.

Был он уже пожелтевший, а значит, относился к таким, которые используются редко, если вообще используются, а не хранятся на всякий случай, чтобы были. А вот перстень на руку Зимина точно использовался часто и был он младшим братом того, что сейчас находился на моей руке. Потому что именно от моего протянулась управляющая нить к этому. Не просто управляющая — подчиняющая, что было прекрасно заметно по яркости и силе. Генерал внимания на это не обратил, значит, подсоединение прошло незаметно для него.

Я очень осторожно полез ему в голову. Внутри сидела точно такая же медуза, что и у секретаря, не отличавшаяся ни цветом, ни размерами. Неужели третья нить все-таки управляла им, а не он ею? Но генерал прекрасно осознавал, что он играет против императора. И не просто осознавал, он готовил покушение, демонстрируя полную лояльность и дожидаясь удобного случая. К Ефремову он относился с некоторой снисходительностью, ко мне — с настороженностью, которая скрывалась за маской безразличия. Он даже сейчас, не переставая беседовать с Ефремовым, прикидывал, что из ходящих про меня слухов правда и на что я в действительности способен. Должен был признать, что я был способен на самые смелые его представления, но говорить этого, разумеется, не стал. Лучше, если это окажется сюрпризом.

Оказались внутри и недоступные для меня участки, тщательно защищенные от проникновения постороннего в зиминскую голову. И было их довольно много. Медуза, хоть и родственница Моруса, все же не была его копией и чем-то отличалась. Наверное, я мог сломить сопротивление и вытащить все секреты, но сделать это незаметно не получилось бы.

Во мне зрела уверенность, что над генералом стоит кто-то еще. Что сам он — марионетка, пусть и обладающая некоторой свободой воли. Знает ли он о медузе? Знает. Более того, впустил он ее добровольно. А это уже интересно…

Наверное, я слишком пристально смотрел на Зимина, потому что он внезапно поднял взгляд от заполняемого бланка и уставился на меня с некоторым недоумением. Почувствовать, что я ковыряюсь у него в голове, не мог, но все же отголоски чего-то неприятного его настигли. Я оборвал контакт и ответил ему удивленным взглядом.

— Жадность, молодой человек, ни до чего хорошего не доводила, — неожиданно сказал он. — Возможно, будет лучше, если вы эти деньги оставите на развитие Императорской гвардии.

— У нашего клана не так много источников дохода, — осторожно ответил я, прикидывая, как лучше поступить.

Выписываемая мне сумма была смехотворно мала, но, отказавшись от нее, что я выиграю? Или только покажу собственную слабость?

— Зато они весьма обильны. Кланы и с меньшими доходами жертвуют в нашу поддержку немалые суммы. А вы заставляете нас тратиться, — укорил он.

Говорил он сейчас в точности, как глава какой-нибудь секты, внушающий неофиту, что деньги — вещь совершенно ненужная и мешающая просветлению. Но беспокоило генерала совсем не необходимость трат. Похоже, я все-таки сделал нечто, заставившее его встревожиться. Две из управляющих нитей неожиданно истаяли. Осталась только дальняя. Черт, а я так и не узнал, кто подслушивал Ефремова. Хотя найти его будет совсем несложно: медуза-то никуда из головы не делась. А если и делась, то следы остались.

— Я подумаю над вашими словами, — ответил я генералу. — Я не решаю столь серьезные вещи в одиночку.

— Слухи ходят, что только вы и решаете.

Полковник Ефремов почувствовал что-то неладное, но причины понять не мог, хотя и смотрел то на меня, то на начальство.

— Вы верите слухам, господин генерал-майор? Да еще таким невероятным?

Он собрал губы в подобие улыбки, но глаза оставались пустыми и холодными. Похоже, его личность начинает распадаться, оставляя лишь то, что необходимо для правдоподобного образа.

— Благодаря своей работе, я знаю, что иной раз самый невероятный слух может оказаться правдой.

Он подписал бланк и заверил его извлеченной из сейфа печатью, которая на миг засияла от активации рукой Зимина и оставила на бумаге такой же сияющий оттиск. Протянул генерал бумагу не мне, а полковнику Ефремову.

— Вы знаете, полковник, куда с ней идти дальше, если ваш юный ученик не передумает и решит отнять у нас наши деньги.

Его рука, на которой был перстень, неожиданно непроизвольно дернулась, и я торопливо стянул с пальца свой, сообразив, что именно поведение перстня, который подвергался влиянию с моей стороны, и насторожило генерала. Но больше он никак не проявил свою обеспокоенность. Во всяком случае до тех пор, пока мы с Ефремовым не вышли из кабинета. Конечно, можно было бы попытаться подслушать, но вряд ли он сейчас бросится кому-то звонить. А вот нам стоило бы поторопиться.

— В бухгалтерию? — спросил Ефремов, неуверенно переминаясь в приемной, но почему-то не двигаясь с места.

— Нет. Не стоит заставлять Его Императорское Величество ждать. Он убедится, что бумага у меня на руках, и успокоится. А бухгалтерия пока проведет…

— И не поспоришь… — хмыкнул Ефремов.

Выглядел он сосредоточенным, словно что-то для себя решал, и не торопился уходить из приемной генерала. Кстати, адъютант Зимина под дополнительным влиянием не находился ни сейчас, ни раньше. Это я проверил сразу. Похоже, не такими большими возможностями обладал генерал. Правда, чтобы проверить это, мне опять пришлось надеть перстень, что не осталось незамеченным Зиминым. Он резко распахнул дверь, увидел нас и бросил:

— Вы еще здесь? Я думал, вы уже на пути в бухгалтерию.

— Мы должны сначала вернуться к императору и доложить, что его указание выполнено в точности, — ответил я.

Лицо генерала неожиданно перекосилось, и он прошипел:

— Щенок, думаешь, станешь препятствием на моем пути? Ты даже не камешек. Ты — соринка под моими ногами.

Он захлопнул дверь, а Ефремов и адъютант уставились на меня с совершенно обалдевшими лицами. Признаться, я и сам ничего не понял из генеральского выступления. Медуза влияет на мышление, но она пока еще Зимину мозги полностью не разъела. Но сказать я ничего не успел, потому что раздавшееся сильное магическое возмущение заставило Ефремов и адъютанта отвлечься от меня на дверь кабинета.

— Телепорт? — удивился я.

— Какой телепорт? — не менее удивленно ответил адьютант. — Здесь телепорты не работают.

Но тем не менее распахнул дверь в кабинет, в котором уже никого не было.