Столичный доктор. Том VIII

Глава 22

ВСЕПОДДАННѢЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА

статсъ-секретаря С. Ю. Витте на имя Его Императорскаго Величества

Всеподданнѣйше доношу Вашему Императорскому Величеству, что Японія приняла Ваши требованія относительно мирныхъ условій и, такимъ образомъ, миръ будетъ возстановленъ благодаря мудрымъ и твердымъ рѣшеніямъ Вашимъ и въ точности согласно предначертаніямъ Вашего Величества. Россія останется на Дальнемъ Востокѣ великой державой, каковою она была доднесь и останется вовѣки. Мы приложили къ исполненію Вашихъ приказаній вѣсь нашъ умъ и русское сердце, и просимъ милостиво простить, если не сумѣли сдѣлать большаго.

ПАРИЖЪ

Витте, Комура, Такахира и Розенъ среди мертваго безмолвія присутствующихъ, подписали мирный трактатъ.

С. Ю. Витте, подписавши, всталъ, направился къ Комуре, и пожалъ ему руку. Моментъ былъ трогательный. На всѣхъ лицахъ отражалось глубокое волненіе. С. Ю. Витте и Комура, взволнованные, долго жали другъ другу руки. Присутствующіе встали и въ этотъ моментъ раздался пушечный залпъ. Залпъ пушекъ смѣшался съ перезвономъ колоколовъ всѣхъ церквей. Подъ эти звуки уполномоченные обмѣниваются короткими привѣтствіями и удаляются въ особую комнату. Черезъ нѣсколько минутъ С. Ю. Витте, Комура, Розенъ и Такахира направляются въ буфетъ. Хлопанье пробокъ шампанскаго является послѣднимъ залпомъ этой долгой ожесточенной войны. Конецъ долгому, мучительному кошмару.

ПАРИЖЪ

Японскіе студенты, которыхъ здѣсь очень много, явившись въ японскую миссію, выразили свое огорченіе по поводу принятія Японіей условій мира. «Неужели, — сказали студенты, — наши офицеры должны прибѣгнуть къ харакири, чтобы смыть съ себя позоръ подобнаго мира?»

Неожиданному посетителю удалось меня ошарашить. Вроде и думал, что японцы могут воспользоваться ситуацией, но всё равно — вот так…

Я вздохнул и кивнул, отвечая на поклон:

— Как к вам обращаться?

— Назьивайте меня Мичи, — сказал он, выговаривая «з» с мягкой, почти детской шипящей интонацией.

Даже моего японского запаса слов хватило, чтобы понять, что фамилия «Никто» — не настоящая. Впрочем, какая разница? Хоть Токугавой пусть назовётся. Хотя для японцев это перебор. Все-таки самая известная фамилия, что правила страной триста с лишним лет.

— Присаживайтесь. Вам придется потерпеть европейский стул. Как видите, в номере нет татами.

— Это не стеснит меня, благодарю вас, — японец снова коротко поклонился, плавно опускаясь на край кресла у стола. Спина прямая, будто шпагу проглотил. Я присмотрелся к японцу. Черные волосы зачесаны с помощью какого-то воска или пасты, глазки совсем узкие, зрачков почти не видно. И возраст не ясен. Кожа гладкая, но она может быть такой и у довольно возрастных.

— Что же вы хотели сообщить мне?

Блин, пять секунд прошло, а мы уже водим хороводы с поклонами. Ничего, ради возможных новостей об Агнесс я готов и половецкие пляски в программу включить. Потерплю.

— Я располагаю точными сведениями о местонахождении и состоянии ее сиятельства, — подпустив пафоса, сообщил Мичи. — И готов способствовать быстрейшей эвакуации госпожи княгини в Шанхай.

— Но? Вы же хотите что-то взамен?

— Сущий пустяк, ваше сиятельство, — японец склонил голову.

— Дайте догадаюсь. Вы хотите формулу панацеума?

А что еще ценного у меня есть?

Японец засмеялся:

— Это лекарство уже давно в Токио, наши медики исследовали грибок. Очень оригинальное решение для борьбы с инфекциями!

Все-таки украли. Ну этого следовало ожидать. Когда панацеум уже в дюжине армейских госпиталей — уследить невозможно. Что же… Сама культура — даже не половина работы. За рамками остается технологический процесс. Но, наверное, пора застолбить этот участок, пока хитромудрые конкуренты не подобрались к тайне производства.

— Что же вы тогда от меня хотите? Сообщите ваши условия.

Надеюсь, раздражение изобразить получилось. Впрочем, особо и притворяться не пришлось.

— Вам надо сделать небольшое заявление для прессы.

— О вашей благородной помощи? С радостью, — отозвался я и даже почти не скривился.

— Нет, с осуждением мирного договора, который готовится к подписанию. Призвать к войне до победного конца. Текст вам подготовят.

Я глубоко вздохнул, закрыл глаза. Все-таки огромная куча дерьма на моем пути образовалась. Понятно, что я тут совершенно не при чем, так, под руку подвернулся. Какая-то многоходовочка, целью которой является кто-то в окружении Николая. Думаю, играют против Ли. Или нет.

— Какие гарантии?

— Никаких. Вы сделаете это после возвращения госпожи княгини.

— Вынужден отказаться, господин Никто, — перевел я его псевдоним на русский.

— Но мы гарантируем…

— Я связан обещанием, данным моему императору, — развел я руками. — Вы же человек чести, господин Мичи? Что, если бы кто-то предложил вам нарушить клятву, данную лично императору? Наверное, вы бы убили мерзавца, а потом совершили сеппуку, коль скоро вас могли счесть способным на такой поступок. Долг превыше всего, господин Мичи. Прошу вас покинуть мой дом.

Сработало. Поклонился медленно, до пояса, с тем выражением лица, которое не менялось с момента его появления — и вышел.

Пожалел ли я? Ни капли. Играть со спецслужбами — всё равно что пытаться перехитрить рулетку. В книгах это неплохо получается даже у домохозяек и студентов, но в жизни… Стоило мне согласиться, и начались бы торги — сделай сначала то, а потом это, привезут не сегодня, а через неделю…

С другой стороны, возникает вопрос: а как так получилось, что я еще суток в Шанхае не пробыл, а японцы у меня на пороге? Точно, Мичи ждал здесь, а сообщил ему… Гостиничные? Скорее всего, нет, мы в «Берлин» случайно заселились, информатор отсюда вряд ли поддерживает постоянную связь с куратором. Послал бы записочку, потом пока она ушла бы на более высокий уровень… Почти нереально. Банкир? Мы расстались час назад, ничего не успеть. Остается консульство. Именно там узнали о моем приезде раньше всех, вот у них время и было. Меняет это что-то? Вообще ничего. Мне остается только продолжать делать то, что я должен.

Слишком насыщенный день, к тому же большинство событий несли негатив. Я разделся и погрузился в медитацию. И когда мысли вернулись в этот мир, то почувствовал, что в голове вроде всё упорядочилось. Вновь ощутил гармонию. Делай, что должно и будь что будет.

Надо продолжать. Исходить из того, что Агнесс скоро вернется. Значит, надо искать место для операции и реабилитации. Узнать с утра, какой госпиталь лучший, поехать туда, договориться. Много чего надо сделать. У людей свой распорядок, роли распределены, и появление чужого будет значить только одно — кому-то придется подвинуться, уступить место. Ничего, можно сразу залить госпиталь деньгами, чтобы профит сильно превышал неудобства. Ерунда, надо будет, я их выкуплю просто на необходимое время, пусть переводят пациентов в другие места.

Утром, едва позавтракав, я собрался в консульство. Тут рядом, можно и пешком, размяться. Но стоило мне выйти из гостиницы, как разверзлись хляби небесные, и полил дождь библейских масштабов. Поджидали, гады.

Выскочил портье.

— Герр фюрст, прошу, — с поклоном он подал мне зонт. — Может, вызвать экипаж?

— Не надо, — буркнул я.

Зонтик мне достался добротный, при желании под ним бы без особого дискомфорта и три человека уместились. Но брюки успели промокнуть от хождения по лужам. Нечего выпендриваться, дальше только на извозчике.

Сказали, что консула на месте нет. Или это он так показывает отношение ко мне? Впрочем, нужную справку и секретарь даст.

Так и получилось. Когда я выходил к вызванному извозчику, то в кармане у меня лежал листик с адресом. Единственный госпиталь, который соответствовал моим требованиям, оказался британским, Shanghai General Hospital. Очевидное название. Лечат там не только экспатов, но и всех, кто может хорошо заплатить. Джентльмены денежки считать умеют. Впрочем, я тоже, и масштабы у «Русской больницы» покруче, чем всех генеральных госпиталей Китая вместе взятых.

Вот кому дождь по барабану, так это извозчику. Едет себе, что-то заунывное напевает под нос, время от времени обсуждая с самым умным собеседником важные новости, и не беспокоит его, что вымок до нитки.

Госпиталь, естественно, тоже в международном сеттльменте, который под чутким руководством британских властей. От консульства не далеко, и не близко. Я даже название улицы запоминать не стал — на табличках одно, а у местных оно превращается совсем в другое. Надо будет, еще раз в бумажку с адресом посмотрю.

Оплот английской медицины занимал здание в два этажа в глубине двора. Навскидку — коек пятьдесят, не больше. Скорее, меньше. Впрочем, мне нужна одна. Остальные пусть пользуют джентльмены.

Главный врач, мистер Уитмен, принял меня незамедлительно. Времени на этикет он не тратил — бегло взглянул на визитку, кивнул и пригласил пройти.

Настоящий британец: краснощёкий, рыжеватый, с открытым курносым лицом и выцветшими, почти стеклянными глазами. Про этот цвет лет через шестьдесят напишут песню. Как там было? «Linger on your pale blue eyes». Склонный к полноте, но плотно затянут в сюртук — по всем канонам Оксфорда или хотя бы Сент-Джорджа. Воротничок рубашки накрахмален до такой степени, что казалось — поверни мистер Уитмен голову чуть резче обычного, и он отрежет её себе сам, как гильотиной.

На строгом тёмном галстуке поблёскивала золотая булавка с эмалью — то ли университетский герб, то ли масонский символ, распознать было трудно.

Кивнул на кресло, и вернулся на своё.

— Доктор Баталофф, — сказал он сдержанно, слегка склонив голову. Голос был густой, будто пиво «Гиннесс» с плотной шапкой пены. — В вашем распоряжении, сэр. Чем могу служить?

Блин, вот так и сказал, «At your disposal, sir. How might I serve?», будто я как минимум герцог, а он — дворецкий. Ладно, слова суть сотрясение воздуха, посмотрим, что случится, когда дойдет до дела.

— Давайте проще, на коллегиальном уровне, — ответил я. — К тому же мой английский… не столь изыскан как ваш.

— Мой русский еще хуже, поверьте, — засмеялся Уитмен. — Так что вы правы, давайте без поклонов.

— Скажу прямо, у меня личный интерес. Моя жена попала к японцам, получив при этом пулевое ранение груди.

— Мои сочувствия, коллега, — сразу став серьезным и деловитым, ответил британец.

— Благодарю. Сейчас швейцарское консульство ведет ее розыски с целью эвакуации в Шанхай. Хотел бы получить возможность провести здесь оперативное лечение. Ваш госпиталь рекомендовали как лучший.

— Да, у нас есть всё, что надо хорошей больнице — аппарат икс-лучей, современная операционная, лаборатория. Сотрудники готовы взяться за самые сложные задачи. Уход на высочайшем уровне.

Взгляд Уитмена скользнул по книжным полкам. А там полная подборка Ланцета и прочих международных медицинских журналов. Ну что же… Лучшей рекомендации и не требуется.

— Отлично. Я готов зарезервировать палату для моей жены прямо с этого мгновения. На необходимый срок, каким бы долгим он ни был.

— В этом нет нужды. Моё вам слово: в любое время для вас будет готова лучшая палата с самым надежным персоналом. Сочту за честь оказать вам эту услугу.

— Спасибо. Со своей стороны готов на любую помощь: мастер-классы для персонала, консультации. Естественно, в качестве дружеской услуги.

— А операцию? Проведете? — вдруг спросил Уитмен.

— Не вижу трудностей. Какого рода вмешательство планируется?

— Ваша операция. Пациент Б., помните? Одномоментное удаление головки поджелудочной железы, двенадцатиперстной кишки…

— Конечно, помню, — кивнул я. — Готов повторить. Вы уверены в диагнозе? Он просто довольно редкий. Пациент здесь, в больнице?

— Да, уверены, — с расстановкой ответил главврач. — Была проведена диагностическая лапаротомия. Рак головки поджелудочной. Больному шестьдесят, он сейчас в нашем госпитале, можно провести осмотр немедленно. Но я должен предупредить вас об одной детали.

— Да?

— Он японец.

— И что, у них поджелудочная железа расположена в другом месте?

Пациент носил фамилию Исикава — человек не только состоятельный, но и знатного происхождения. Судя по всему, из тех, кому полагается клан, герб и родословная, восходящая к Аматэрасу. Жил он в Шанхае уже много лет, как объяснили — по торговым делам, а теперь решил, что пришла пора позаботиться о здоровье. Увы, затянувшееся недомогание оказалось раком головки поджелудочной. Диагноз был подтверждён, операция готовилась.

Пациент держался сдержанно и благородно — без истерик и ненужных вопросов. Самурай, что тут скажешь. Впрочем, новость, что его будет оперировать не какой-нибудь безвестный гайдзин, а сам автор методики, произвела впечатление. Исикава кивнул едва заметно, но взгляд его потяжелел: не всякому даруется честь наблюдать собственную смерть в глаза, зная, что, может быть, её удастся перехитрить.

Осмотр занял не более четверти часа: пощупал, что положено, послушал то, что звучит, заглянул, куда следовало. Умные люди не задают глупых вопросов, а приглашённые светила не тратят время на рутину. Я откланялся, предупредив, что решение о сроках и технике окончательное — за мной. Исикава снова кивнул: понял.

К моему удивлению, жизнь в шанхайском сеттльменте оказалась почти неприлично комфортной. Если забыть, где ты находишься, — можно подумать, что всё это просто окраина Вены или даже Петербурга. Чисто, освещено, вежливо, вкусно. Электричество — стабильное, рестораны — многочисленные, варьете — хоть каждый вечер.

После разговора в госпитале я отправился на почту. Надо было, наконец, выразить соболезнования Софье Александровне — вдове Николая Васильевича. Слишком больно резанула весть о его смерти. Её надо звать в Базель, обязательно. В Петербурге ей не место. А в Полтавской губернии — и подавно. Садок вышневый коло хаты я ей организую где угодно. Сразу же отписал коллегам, сотрудникам, в «Русскую больницу», чтобы знали: я жив, здоров, скоро буду, и работаю, как проклятый.

На выходе из почтамта, почти у самого входа в ресторан столкнулся с Гилбертом. Он аккуратно складывал зонтик, с досадой оглядывая небо. Раскланялись, пожали руки.

— Не выношу местную кухню, — пожаловался банкир, морщась. — После каждой трапезы с рисом во рту будто наждаком прошлись. Изжога, хоть на стену лезь.

— Так заказывайте блюда без перца, — пожал плечами я.

Он рассмеялся и тут же предложил пообедать вместе в ресторане яхт-клуба.

— Здесь, совсем рядом. Кухня сносная. И без риса.

Не стал отказываться. Обед вышел приятным — говорили о пустяках: про Петербург, плавание, подводные лодки, финансовые странности Шанхая. Гилберт оказался страстным яхтсменом. Даже, как выяснилось, владеет яхтой, хотя сам признался, что чаще платит за стоянку, чем выходит в море.

— Хотите взглянуть? — спросил он почти между делом. — Моя стоит в марине Баошана. Всего полчаса пути. Я бы с удовольствием показал. Вы ведь после обеда никуда не торопитесь?

Действительно, не тороплюсь. До вечера — свободен. Я кивнул.

— Вот она, Юджин, — с ноткой гордости в голосе сказал Гилберт, махнув рукой в сторону дальнего причала.

На воде покачивалась красавица — длинная, стройная яхта с ослепительно белыми бортами и высокой, почти театральной трубой, уходящей в небо. Даже стоя на месте, она выглядела стремительной. Чуть выше ватерлинии блестели золотые буквы: «Krista».

— Построена в Англии, на верфях Thornycroft, — начал банкир, когда мы шагали по трапу. — Сто футов, представляете? Самый современный паровой двигатель, идеальные обводы корпуса. По правде сказать, досталась по случаю. Но я её полюбил.

Палуба была выстлана тесно подогнанным тиком, пахнущим древесной смолой и воском. Всё — от лееров до медных кнехтов сверкало, как начищенный хрусталь. Это была не просто яхта, а манифестация belle époque. Машинально я отметил: её холили, будто любимого скакуна перед выставкой.

— Её строили под средиземноморские регаты и трансатлантические переходы. Максимальная скорость — двадцать узлов. Да, на угле. Но для такого класса — вполне экономично. Инженеры постарались.

Главная палуба была широкой, свободной от лишнего: лишь шлюпки, трапы, вентиляционные раструбы. Я прикинул — человек двадцать вместится легко, даже с комфортом.

— Десять матросов, капитан, его помощник и кок, — отчитался Гилберт, угадав мой взгляд. — Вся команда с опытом. Британцы и пара норвежцев. Умеют держать курс даже в самую сволочную погоду.

Салон оказался настоящей гостиной: полированное дерево, глубокие диваны, гравюры на стенах. Ни грамма вульгарного шика — только элегантная добротность.

— Шесть кают. Две люксовые наверху, остальные четыре пониже, — повёл он меня дальше. — Все с санузлами. Ванная, зеркало, шкаф — как положено.

Мы спустились в машинное отделение. Там царствовал другой мир — прохлада, запах машинного масла и влажного угля. Огромные котлы блестели, как пушки на параде. Всё было в таком порядке, что хоть стерильные салфетки застилай.

— Немец-механик требует, чтобы всё было «по инструкции». Подчиненные боятся к нему близко подойти, — усмехнулся Гилберт. — Но я доволен. Эти машины, знаете ли, с норовом. Их надо чувствовать.

Вернувшись наверх, я вдруг ощутил: шум Шанхая будто остался за стеклом. Здесь было только солнце, вода, дерево, и этот воздух — с привкусом меди, тика и далёких маршрутов.

Гилберт замолчал. Его лицо — с минуту назад довольное, уверенное — стало отстранённым. Он смотрел на горизонт, как человек, который уже попрощался с мечтой.

— Вы так яхту расписываете, будто продаёте, — сказал я, положив руки на массивное деревянное штурвальное колесо. Прямо захотелось крикнуть «отдать швартовы!». Впрочем, мой яхтенный опыт ограничивался в Петербурге больше ресторанной частью клуба, чем морской.

— Так и есть, — выдохнул он. — После начала войны все гонки свернули. А яхта… простаивает. Вы же понимаете: экипаж, уголь, стоянка, обслуживание — тысячи фунтов в год. «Криста» просто сжигает деньги.

Он повернулся, в глазах — тоска по тонущей инвестиции.

— Хочешь разорить человека — подари ему эсминец, — усмехнулся я.

— Я выставил её на продажу. Только кто ж купит в такое время? Все вкладываются в оружие, в заводы. А яхты… роскошь без пользы. Сегодня не до них.

Я слушал, а сам осматривал палубу, раструбы, шлюпки, просчитывал расстояния. Его слова эхом гуляли в голове: «никому не нужна… простаивает… стоит без дела…»

И в этот момент, среди запаха тика и соли, бликов на лакированных поверхностях, тепла полуденного солнца, внутри что-то словно щёлкнуло.

Я посмотрел на яхту. Потом на Гилберта. И произнёс, сам удивившись тону:

— Она нужна мне.

В итоге мы договорились об аренде сроком на год с возможностью продления. Сама аренда — символический один фунт, но все накладные расходы — за мной. Пожали руки и разъехались.

Поймал себя на мысли, что действую, будто Агнесс уже здесь. А как иначе? Начнешь сомневаться — спугнешь судьбу. Нет уж, только так.

Стоило мне войти в лобби гостиницы и сказать портье «Гутен таг», как с кресла в углу поднялась знакомая фигура. Господин Мичи, будь он неладен. Интересно, что ему осталось непонятным с момента нашей прошлой встречи?

— Ваше сиятельство, — поклонился он. — Вы позволите подняться к вам? Думаю, у меня есть сведения, интересующие вас.

— Послушайте, Мичи, или как там, — я уже не играл в вежливость, — вам здесь не рады. Вы — бесчестный человек, раз оказываете давление через беззащитную женщину. И всё ради каких-то дворцовых интриг. Завтра же супруга должна быть отправлена в Шанхай. Или я собираю репортеров, и весь мир узнает о бесчеловечных действиях японских властей! Представляете, какой это будет позор для микадо? Все, что вам останется — это сделать сеппуку!

«Никто» побледнел, я отвернулся от него.

Портье явно был на моей стороне, и что-то держал под стойкой. Наверное, решил помочь выпроводить нежеланного посетителя. Впрочем, Мичи задерживаться не стал. Поклонился и ушел, не оглядываясь.

— Любезный, где находится русское консульство? — спросил я, подавая портье серебряный рубль. Надо подстраховаться.

— На набережной Банд, герр фюрст! — бодро отрапортовал он. — Заказать экипаж?

— Будь любезен.

А ничего так соотечественники тут устроились. Район явно престижный, дома один другого богаче. Блин, как консула зовут, не знаю. Невелика беда, расскажут.

А вот и отечественные дипломаты, не обманул извозчик. На табличке у ворот надпись «Русское генеральное консульство в Шанхае», ниже продублированная на французском. На посту уссурийские казаки в темно-зеленых мундирах с желтыми лампасами. В отличие от швейцарцев просто так не пустили, велели ждать.

— Сейчас, ваше сиятельство, вызовем разводящего, он проводит, — сообщил часовой.

Пришел вахмистр, посмотрел мои документы, козырнул и пригласил следовать за ним.

— А кто сейчас консул? — спросил я.

— Действительный статский советник Владимир Сергеевич Серебренников, — не поворачивая головы, хмуро ответил унтер. — Вас проводят, ваше сиятельство.

Разбудили его, что ли? Или зубы болят? Говорит, будто вся жизнь под откос пошла. Впрочем, не моё дело.

В приемной у консула меня слегка помариновали. Минут двадцать, наверное, я изучал карту Российской империи, несколько засиженную мухами и поясной портрет Государя, за которым ухаживали тщательнее. На парсуне самодержец красовался в парадном мундире полковника гвардии, молодой, с целеустремленным взглядом. Ни капли не похожий на усталого и сильно потрепанного жизнью почти старика, с которым я встречался совсем недавно.

Наконец, повинуясь одному ему слышимому сигналу, секретарь запустил меня в высокий кабинет. Зачем вспоминать, что еще несколько месяцев назад я такие двери с ноги мог открывать? Сейчас мой статус изменился, чему я, впрочем, рад. Если ради покоя надо посидеть в приемной некоторое время, так тому и быть.

Консул встал, приветствуя, но из-за стола выходить не стал. Показал на стул, напитки не предложил. Чисто канцелярский приём.

— Господин консул, — заявил я официальным тоном. — Некоторое время назад моя жена, княгиня Баталова, сотрудница госпиталя Красного Креста под Мукденом, попала к японцам, при этом была ранена. Я приехал в Шанхай, так как японская сторона заявила о ее эвакуации в этом направлении. Здесь веду ее розыски с помощью сотрудников консульства Швейцарии.

Профессионал. И выражение лица, и положение тела — всё говорит об искреннем интересе сказанному. Только глаза выдают не то чтобы равнодушие. Усталость. Небось, сейчас в голове складывается подходящая отповедь — туманные обещания из серии «Мы приложим все усилия».

— Примите мои сочувствия, ваше сиятельство, — Серебренников склонил голову, обозначая поклон. — К сожалению, наши возможности в поиске соотечественников в зоне японской оккупации ограничены…

— Я не об этом, господин консул, — ответил я. — Накануне вечером ко мне обратился японец, скорее всего, офицер разведки. Он предлагал помощь в эвакуации жены, требуя за это сделать некое политическое заявление, идущее вразрез с официальной линией. Я отказался. Сегодня этот господин предпринял новую попытку. С тем же результатом.

Теперь в глазах дипломата плюхался вопрос «За что мне это?». Он прекрасно понимает, к чему я веду.

— Возмутительно, — сказал он, не моргнув.

— Придерживаюсь того же мнения. Прошу вас как представителя Российской империи выступить с официальным протестом. Давление на гражданское лицо, через раненую женщину, в целях политического торга — это не просто подлость, это вызов. Надеюсь, вы знаете, как на такое отвечать.

Он кивнул — даже не театрально, просто устало. Поставил локти на стол, сцепил пальцы.

— Учитывая ваш статус… и недавнюю службу… вы правы. Сейчас же передам дело одному из наших сотрудников. Где вы остановились?

— Отель «Берлин», на Бундштрассе.

Он записал.

Я встал.

— Надеюсь, заявление окажет нужное действие, — заметил я.

— Надеюсь, что так и будет, — ответил консул. — До свидания, ваше сиятельство. Желаю скорейшего воссоединения с вашей супругой.

Утром я решил перед поездкой в больницу зайти в консульство. К тому же и погода на диво хороша — солнце светит, не душно еще, и до жары пара часов осталась. Почему бы и не прогуляться?

Охранникам кивнул как своим, и они ни слова не сказали. Посмотрели бы они на коллег с набережной Банд, наверное, нашлось бы чему поучиться. Хотя Швейцария — не Россия. Ни с кем не воюет, со всеми ровные отношения, денежки в банки принимают у всех. Даже теоретически трудно представить, чтобы на них кто-нибудь напал.

Секретарь, увидев меня, тут же убежал в кабинет к начальнику, выскочил назад, и с поклоном проводил меня внутрь.

— Доброе утро, герр Баталофф, — консул Ферри сиял так, будто выиграл в лотерею. — И оно действительно доброе! Буквально полчаса назад мы получили телеграмму от нашего агента в Циндао! Фрау фюрстин доставлена накануне вечером морским путем из Даляня! Мы организуем ее эвакуацию сюда прямо сейчас!

Я опустился на ближайший стул. Не потому что хотел присесть. Просто ноги отказались меня держать. Неужели это случилось?