Спасти СССР, Часть 3

28-30 августа 1985 года

Лететь в Пакистан Чарли Вильсон не хотел. Очень не хотел.

Пьянство, кокаин и бессонные ночи доконали этого почти железного ковбоя. Он всегда хотел быть большим, чем он есть, он хотел быть на переднем краю борьбы с мировым злом, потому-то его все время бросало за границу. Израиль, Египет, теперь вот Пакистан. Он был одним из последних романтиков, которые искренне верили, что группа решительных и смелых людей может переломить ход истории. Вот он и искал таких людей — то израильтян, то теперь моджахедов

Перед тем как лететь, он встретился с Гастом Авракотосом в своем офисе. Гаст… было видно, как он постарел, устал. Виски он пил стакан за стаканом…

— Эти чертовы генералы… — сказал он, закусывая солеными орешками

— Что ты имеешь в виду?

— Пока наши вливания не превышали пары десятков миллионов, никому не было до них дела. Теперь — ты выбил деньги, и саудиты дадут деньги, и получается миллиард. И у генералов возникает вопрос — а где наша доля?

Вильсон налил и себе

— Это точно?

— Другой рабочей версии нет. Этот сукин сын уль-Хак не может быть верным нам — он должен быть верным им иначе его убьют. А генералы не забудут наши санкции, когда они устроили переворот и убили законно избранного премьера

— Зачем мы их ввели?

— Тогда был Картер[61].

— Почему тогда не приостановить финансирование.

— Тогда мы погубим все наши начинания. Ты этого хочешь?

— Нет, конечно.

— Ты должен лично говорить с Уль-Хаком. У него есть слабое место — тщеславие. Дави на него.

— Не уверен, что это сработает.

— Сработает — и второе. Нам как никогда нужно единство в семерке. Генералы настраивают одних в семерке против других. Надо противостоять этой гибельной политике.

И вот — рейс Пан-Американ, бело-синий «клиппер», бизнес-класс и неограниченное спиртное. Бетонные глыбы нового международного терминала, кавалькада машин и джипы с пулеметами…

Поехали…

Уль-Хак принимал на своей вилле в Равалпинди, в военном секторе — нигде кроме как в военных поселениях в этой стране не было безопасно. Он был одет в национальную одежду — коричневые шаровары, белая рубаха с широким рукавом навыпуск и жилет такого же цвета как шаровары. Маленький, осторожный, быстрый взгляд черных, блестящих как речные голыши глаз, потная рука…

— Гость в дом, Аллах в дом…

— Спасибо…

— Перекусите с дороги…

За столом — Вильсон заметил, что нет спиртного

— Генерал вы больше не пьете виски?

Уль-Хак торжественно поднял палец

— Харам!

С ним и в самом деле что-то не так.

После трапезы переместились в курительную — дом был старый, раньше принадлежал британским колонизаторам. Вильсон заметил перемены и здесь — убраны все фотографии, вместо фотографии отца — коврик с изображением Каабы…

— Угощайтесь…

— Аллах разрешает курить?

Генерал внезапно сверкнул глазами

— Не богохульствуйте!

…

— Аллах все видит и не дает победу в джихаде недостойным!

Вильсон взял сигару

— Генерал, победу дают наши деньги и наше вооружение.

— Нет!

…

— Все в руках одного лишь Аллаха! Жаль, что вы не верите. Впрочем, никогда не поздно уверовать и спастись

Вильсон чуть не рассмеялся

— Со всем уважением генерал, я грешник…

— Грехи, совершенные по джахилии[62] не будут спрошены.

Вильсон покачал головой

— Боюсь, я не променяю ни на что шотландский виски

— В таком случае да смилуется над вами Аллах пусть вы и недостойны его милости…

Вильсон решил сменить тему

— Вы решили сменить приоритеты финансирования, почему?

— Вы не поймете

— А вы попробуйте объяснить

— Это невозможно объяснить, вы неверный, вы не знаете Коран. А в нем сказано — тот, кто откажется от веры будет повержен.

— Разве Хекматияр не верит?

— Нет, он лицемер. Его люди и он сам совершают деяния противные Аллаху. А Раббани, тот и вовсе блудодействует с мальчиками. Аллах в гневе на нас из-за таких джихадистов, и никогда не даст нам победы. Мы будем расходовать и думать, что расходуем на пути Аллаха — но на деле мы бредем тропой шайтана…

Вильсон подавил гнев

— Но Хекматияр эффективен

— Разве? Тогда почему он не победил?

Вопрос и в самом деле был интересным. Хекматияр не победил — но он мог не дать победить Советам. Можно ли было вообще одержать окончательную победу в Афганистане — вот вопрос…

Эфенди, и мне и вам известны причины этого

— Нет! — генерал наставительно поднял палец — я не раз слышал от самых разных людей, генералов и гражданских, почему нет победы. Мнения они высказывали самые разные, но все они уводили в сторону от главного. Мы не можем победить потому что Аллах не дает нам победы. Нет сомнения в том, что Аллах мощен над всякой вещью и в этом мире не случается ничего, что не случилось бы по воле Аллаха Всевышнего. Если бы Аллах счел нас достойными победы, мы, несомненно, победили и унизили бы орды неверных — но Аллах в гневе на нас за лицемеров и недостойных людей которые говорят что с нами — а на деле их рукой водит сам шайтан! И кстати, то, что в джихаде участвуют неверные, а как я узнал недавно, даже жиды — и есть причина, почему мы находимся под гневом Аллаха.

Вильсон не мог поверить своим ушам

— Значит ли это, что вы готовы отказаться от нашего финансирования?

— Шариат разрешает брать помощь у неверных с целью употребления ее на благое. Но мы не позволим, слышите, не позволим, чтобы неверные вмешивались в джихад, оскверняя его.

Из президентского особняка Вильсон вышел в состоянии растерянности, переходящей в гнев и накинулся на начальника местной станции ЦРУ, поджидавшего его в пикапе Тойота. Пикапы эти закупались сотнями и были расходным материалом…

— Сэр?

— Он что, переборщил с чтением Корана?

Томас Диккенс, COS Пешавара пожал плечами

— Сложно сказать, сэр. Возможно, это не более чем поза чтобы заграбастать в свои руки денежные потоки. Как только он это сделает — минимум половину будет забирать он и его друзья генералы. Но он таким стал после поездки в Москву?

— В Москву? Он стал таким верующим после поездки в Москву?

— Может его поразили последствия атеизма… но он оттуда вернулся сам не свой.

О том, что его могли завербовать — ни тот ни другой не подумали. Президента страны, тем более такой как Пакистан — не завербовать, да и коммунисты не пытались бы…

Все лидеры «Пешаварской семерки» уже давно не были теми молодыми и гордыми предводителями ватаг отчаянных бойцов, с которыми они пересекли границу в семьдесят девятом году, спасаясь от грубого и гнусного вторжения коммунистических безбожников в их древний быт. Все они теперь были уважаемыми и отнюдь не бедными людьми, каждый из них в первую очередь помог отправить родственников в США и ФРГ, помогли открыть им там рестораны. У каждого из них были личные джамааты боевиков — телохранителей, гаремы из девочек, а то и мальчиков, они вершили судьбы десятков тысяч людей. Каждый из них содержал лагеря беженцев, да не по одному, и когда американцы приводили рис и пшено — они заботились о том чтобы самим раздать людям, чтобы люди были благодарны им, а не неверным. Вербовка боевиков осуществлялась просто — семьи тех кто встал на джихад, получали гуманитарную помощь. А кто не встал — тот вынужден был покупать еду на свои кровные. А где взять кровные, если Пакистан так и не выдает виды на жительство, а без них и на работу не устроишься.

Свою виллу выстроил и Хекматияр, самый влиятельный из полевых командиров. Под ним — в данный момент воевал каждый третий моджахед в Афганистане

— Как вы справляетесь? — спросил Вильсон после положенных приветствий

Хекматияр провел ладоням по щекам

— С трудом, Вильсон, эфенди, с трудом. Саудовский король не остановил наше финансирование, это хватает на самое неотложное. Многое присылают мусульмане со всего мира, собирая саадаку в мечетях — да воздаст им сторицей Аллах!

— Какова ваша стратегия?

— Русские, да покарает их Аллах, контролируют весь Афганистан, но это населенные пункты и частично дороги. Горы и многие селения контролируем мы. Наша стратегия? Каждый день убивать русских. Хотя бы одного русского — но каждый день. Каждый убитый кяфир — это шаг к свободе Афганистана. Когда русские поймут, что и через сто лет мы будем продолжать их убивать — они уйдут, и шариат Аллаха вернется на многострадальную землю Афганистана.

— Омен — синхронно сказали присутствовавшие при встрече мусульмане

— Население поддерживает вас?

— Разумеется, все афганцы за нас

— Почему правительство Пакистана хочет урезать вам субсидии?

— Вероятно, потому что они прожидовились.

…

— Многие мусульманские правительства только с виду соблюдают шариат Аллаха. А на самом деле они давно прожидовились, их матери и жены тайные жидовки и они ведут дело к погибели мусульман. Кто такая жена нашего президента? Что мы о ней знаем? Она даже родилась неизвестно где[63]!

Вильсон подумал, что этот человек неконтролируем.

— Что вам нужно для продолжения борьбы?

— Всё!

…

— Ракеты в первую очередь. Оружие, деньги. Но главное больше ракет.

Из дома Хекматияра Вильсон выбрался обескураженным. Впервые ему пришло в голову, что что-то не так.

Это не борцы за свободу.

Обратно они ехали по жаре, по раскаленному городу. За ними как привязанная — шла Тойота — универсал.

— Следят?

— Да, сэр, местная безопасность.

— Это охрана или именно слежка?

— Думаю и то и другое, сэр…

Станция ЦРУ в Пешаваре арендовала несколько зданий, благо аренда тут стоила дешево, одно из них — вилла на самой окраине города, оставшаяся от англичан. Тут было комфортно, был собственный колодец с насосом и крепкие стены — в этих местах ограду начинали строить раньше самого дома. Еще рядом были голые поля — в случае экстренной эвакуации тут можно посадить вертолеты морской пехоты на случай экстренной эвакуации…

Оросительные каналы пересохли. Невдалеке начиналась стройка, строили в основном руками. Их примет цивилизации — бетоновозы, то и дело доставляющие свежий раствор…

Они вышли из дома — дома наверняка были подслушивающие устройства. Конгрессмен коротко рассказал суть разговора

— Чушь собачья… — отреагировал начальник станции

— Что именно? — спросил Вильсон

Диккенс затянулся сигаретой, прежде чем ответить. Сигарета была с примесью анаши, но и сам Вильсон не раз курил анашу

— Да хотя бы то, что афганцы их поддерживают. Срать они на них хотели

— Разве афганцы не хотят чтобы русская оккупация прекратилась?

— Не все…

Диккенс глубоко затянулся

— В Афганистане нет понятия «нация» в том понимании, в каком это понимаем мы, сэр. Нет и государства, власть Кабула даже в самые хорошие для этой страны времена была условной, правили на местах феодалы, которые делали вид, что подчиняются Кабулу.

…

— Эта страна большую часть своей истории была под оккупацией, и люди привыкли к тому, что в стране оккупанты. Вопрос в том, насколько с оккупантами можно уживаться и что с них можно поиметь. Русские в самом начале совершили несколько ошибок по идеологическим соображениям — например, они напали на религию, попытались закрыть мечети, ликвидировали исламское образование и исламские братства. В результате провинция осталась без правосудия совсем, потому что мусульманское духовенство исполняло роль так же кадиев, судей, разбирая большую часть повседневных дел. Кадии пользовались уважением и их решения выполнялись. Коммунисты, прогнав кадиев — оставили людей без правосудия и сделали мусульманских духовников своими врагами. Они так же прогнали и феодалов — а у феодалов можно было и в долг попросить и подработать.

…

— Но теперь русские сильно поумнели. Они больше не преследуют мусульман, открываются старые мечети, даже некоторые члены пятерок[64] ходят в мечети и их не наказывают за это. Еще граница. Раньше ее не было, потом она появилась. Торговцы с той стороны — гонят караваны, в них помимо оружия и ракет — контрабанда для продажи на базаре, как только караван попадает под удар — люди теряют свои деньги, и становятся озлобленными на Советы. Но теперь русские заставили афганцев изменить свою политику — теперь те племена, которые заключили договор с центральной властью, имеют право отгонять овец на продажу в Пакистан, как и раньше — а обратно привозить товары. Теперь они могут сделать это легально, уплатив налог и многие так и стали делать, потому что лучше заплатить налог, чем потерять всё. Кроме того, русские стали выделять своим солдатам и командирам немного денег, чтобы те могли купить на базаре нужные им вещи — например теплый свитер или кроссовки. Раньше все это отнималось силой во время рейдов. Теперь — покупается. Афганцы веками торговали, для них торговля это все, а покупатель — самый уважаемый человек. Непросто выстрелить в человека, который вчера покупал у тебя…

— И когда же русские так поумнели? — спросил Вильсон

— Я недавно слышу о таком. Но это явно новая политика, и политика связанная с изменением требований в Москве. У меня агенты в Кабуле, они присутствуют на совещаниях и подтверждают, что многое меняется.

…

— А что касается моджахедов, многие афганцы уважают их за то, что они ведут Священную войну — джихад. Но не все. Остальные смотрят, сколько денег можно с них получить. Моджахеды нанимают носильщиков, покупают продукты — все это делается строго за деньги. В местных отрядах люди получают жалование, больше чем денежное довольствие в армии. Но их нельзя назвать национальной армией, сражающейся за освобождение страны, сэр, это и близко не так. Меньшая часть — религиозные фанатики, но большинство интересуют только деньги. Если русские будут давать больше денег — они перейдут на сторону русских, но так — они были бы счастливы, получая деньги и помощь и от нас и от русских. Некоторые так и делают, как получается.

Вильсон выдохнул

— На брифингах об этом не говорят

— Да, сэр.

— А кто такой Хекматияр?

— Хекматияр религиозный фанатик, сэр, но большая часть его людей с ним только из-за денег, как здесь так и там. Как только станет понятно, что деньги находятся в руках других людей — они перебегут туда.

— Моджаддеди?

— Религиозный деятель и заодно крупный феодал, и потомок феодалов. В отличие от Хекматияра вполне примиримый. Если, к примеру, его пригласят в переходное правительство даже с участием коммунистов, и заодно найдут способ, как вернуть хотя бы часть потерянной собственности — он может пойти.

— Гейлани?

— Религиозный деятель и тоже феодал. Тоже может примириться

— В чем их отличие от Хекматияра?

— В том, что они — наследственные владыки и представляют собой вполне традиционный для Афганистана ислам. Хекматияр — это человек связанный с братьями — мусульманами, он исламский революционер, у него нет, и никогда не было никаких степеней в фикхе[65], он не имеет права выносить какие либо суждения в отличие от Моджаддеди или Гейлани. Моджаддеди — приближенный бывшего короля Захир-шаха, Гейлани — пир ордена. Они и в мирное время будут пользоваться уважением и найдут чем заняться. Хекматияр станет никем[66]. К тому же он и до войны участвовал в деятельности студенческих ячеек братьев — мусульман, которые не признавали традиционное духовенство страны и подбивали верующих к бунту. Это помнят и еще не раз ему припомнят. Хекматияр вынужден был бежать из Кабула еще до того как там случилась Апрельская революция — и если там скажем, восстановится монархия или просто будет какое-то коалиционное правительство — Хекматияр по-прежнему будет не нужен.

— А кто еще такой как Хекматияр?

— Халес. Он откололся от Хекматияра и ведет боевые действия в рамках одной провинции — Нангархар, но там у него большинство. У него есть исламское образование, степень в фикхе — но он низкого происхождения и крайне консервативен. Ни на какие договоренности он не пойдет.

— Как к нему относится правительство Пакистана?

— Плохо, сэр.

…

— После того как уль-Хак раздавил восстание племен африди и шинвари — отношения со всеми пуштунами крайне напряженные. Пакистанская разведка подозревает Халеса в том, что тот готовит антиправительственный бунт, тем более что Нангархар граничит с Пакистаном. Это и в самом деле может быть правдой.

— А мы как то можем этому помешать?

Диккенс рассмеялся

— Никак, сэр, это племенные дела. Мы только их разозлим, даже если просто заговорим об этом. В это нельзя соваться.

Послом в Пакистане был Дин Р. Хинтон, ветеран Второй мировой и карьерный дипломат, это было то ли шестое, то ли седьмое место его службы. Но он собирал чемоданы и готовился отбыть в Вашингтон, а новый посол еще не прибыл…

— … что происходит? — посол протянул конгрессмену собственноручно приготовленный коктейль — происходит примерно то, что и всегда. Местные играют в свои игры.

— Они на нашей стороне или нет?

— У Соединенных штатов Америки нет настоящих союзников здесь — сказал посол, отпивая из своего бокала — нас спасает только то, что коммунисты еще хуже. У них с одной стороны почти коммунистическая Индия, с другой стороны — коммунистический Афганистан, армию которого, если считать вместе с народным ополчением, милицией и ХАД — русские довели до полумиллиона человек. И там и там есть территориальные претензии. С Индией конфликт из-за Кашмира, Афганистан никогда не смирится с тем, что Зона Племен принадлежит не ему. Пакистанская армия ведет себя, так как будто они хозяева страны — и во многом так оно и есть. Но крестьяне — ненавидят военных и феодалов и могут в любой момент восстать, чтобы свергнуть их. В конце семидесятых — Пакистан чуть было не пошел по левому пути. Если упустить ситуацию — тут будет вторая Куба. Пакистанские офицеры вынуждены идти с нами — но они не любят нас и предадут, как только найдут иной источник денег и техники[67]. Возможно, это будет Саудовская Аравия.

— Почему они не могут быть нам верны?

— Потому что мы неверные — сказал посол — мы сами выстрелили себе в ногу. Саудовский король дает деньги на беженцев только при условии, что в каждом лагере беженцев открывается мечеть и медресе. Там преподают саудовские преподаватели, они преподают весьма своеобразный вариант ислама, называемый ваххабизм. Ваххабиты призывают к священной войне против неверных. Любых неверных, и нас в том числе. Пакистанские офицеры — инструкторы в лагерях тоже ходят в эти мечети и медресе и слушают тамошних проповедников. Они говорят, что когда они говорят «неверные» они имеют в виду коммунистов — но неверные есть неверные. Еще неизвестно, чем все это закончится. А насчет генералов — сюда полюбили ездить саудовские шейхи на соколиную охоту, как будто нет других мест для этого. Вместе с ними приезжает и принц Турки аль-Фейсал, шеф общей разведки Саудовской Аравии. Они привозят с собой деньги, машины, палатки — все что нужно. После того как охота состоялась — все это дарится президенту и местным генералам.

— Черт возьми, я выбил им миллиард долларов! — не выдержал конгрессмен

— Да, но машины идут им лично. Как и деньги шейхов.

— Для чего это делают шейхи? Они же зависят от нас.

— Да, но они помнят, как мы ушли из Вьетнама. И примеряют это на себя. Король Фахд хорошо понимает, что его подданные — не воины, несмотря на всё то вооружение, которое он им купил. У него рядом две страны, которые могут посягнуть на его нефтяные поля — это Ирак Саддама Хусейна и Иран аятоллы Хомейни. Сейчас они воюют между собой — но рано или поздно война кончится и надо будет думать что дальше. Хусейн, судя по всему бандит, аятолла — настоящий фанатик и психопат. Ему нужна заемная армия, прежде всего — опытные, подготовленные на западной технике специалисты и офицерские кадры. Нигде кроме как в Пакистане он их взять не может, кроме того во времена Британской Индии офицеры отсюда традиционно несли службу в колониях. Ничего нового. Потому он прикармливает их и пытается обратить в свой вариант веры.

— Ваххабизм

— Именно.

— Но у него есть договор с нами!

— Да, есть. Но он вряд ли нам доверяет. Во-первых — он думает, что если мы придем — то уже не уйдем и будем диктовать цены на нефть, какие нам нужны. А арабы уже распробовали вкус шальных денег. Во-вторых — мы неверные. В Саудовской Аравии американские нефтедобытчики и инженеры живут в отдельных городах, местные с ними не контактируют. Но если в страну войдет двести тысяч американских солдат — разместить их отдельно, в закрытых городах не получится, а солдаты, и американские в том числе — не отличаются изяществом манер. И тогда никто не может предсказать что будет. Возможно даже религиозное восстание против нас.

— Зачем же тогда ему договор с нами?

— Против единственной цели — против Советов. В любом ином случае король Фахд предпочтет обходиться без нас. И он уже готовит почву на будущее.

— Что вы имеете в виду?

— Лагеря беженцев. Тут ведь не только офицеры. Только Саудовской Аравии надо до трех миллионов человек прислуги и на всякие грязные работы. Сейчас они ввозят филиппинцев, но готовая прислуга — вот она. Вы не представляете себе, что происходит с этими людьми, как с ними обращаются местные работодатели. Римские рабы жили лучше, чем они. Многие работают на плантациях за кусок хлеба и миску похлебки. Женщины попадают в настоящее рабство, работают в доме как прислуга, ну и все остальное…

Конгрессмен помолчал. Потом спросил

— Эти люди сражаются за свободу с самым страшным злом, какое только существует на свете — со злом коммунизма. Как же такое стало возможным?

— Сэр, здесь нет своего Джорджа Вашингтона. Томаса Джефферсона тоже нет и видимо, еще долго не будет. Это моя седьмая страна, сэр, причем все — развивающиеся. И я кое-что понял…

— Что же?

— Мы приходим к ним сюда с самыми добрыми намерениями, но мы всегда допускаем одну и ту же ошибку. Мы думаем, что у этих людей нет свободы и демократии потому что их гнетет жестокий диктатор, и стоит только сбросить путы диктатуры, как эти люди пойдут по нашему пути, и станут лучшими нашими друзьями и соратниками в борьбе с несвободой. Но это не так сэр. Здесь есть диктатура, потому что это многих устраивает. А свободы здесь нет, потому что она мало кому нужна. Они привыкли подчиняться — Аллаху, генералу, совершившему переворот и нацепившему маршальский мундир, пожизненному президенту. И такого же подчинения они ждут от того кто ниже их. Офицеры обращаются с солдатами, солдаты обращаются с гражданскими, феодалы обращаются с крестьянами, пакистанцы обращаются с беженцами точно так же, как с ними обращается правительство. Рабы хотят не свободы. Рабы хотят сами стать рабовладельцами[68].

— И что же делать?

— Не знаю, сэр. Возможно, программы образования, обмена студентами, какие мы продвигаем, когда-то что-то дадут. Но нескоро. Что касается беженцев — ставить надо на тех, кто выехал в ФРГ, в США, во Францию. На тех, что остаются здесь — надежды нет никакой.

На следующий день — конгрессмена повезли с визитом в один из лагерей беженцев.

Лагерь беженцев располагался на тощей, каменистой почве, никогда не знавшей ни плуга ни семян, и представлял собой скопище армейских палаток, каждая из которых обнесена невысокой, в два — три фута стенкой из камней чтобы было немного теплее и сохранить временное жилище от дующих здесь жестоких ветров. Неподалеку было стрельбище и кладбище, выделявшееся высокими пиками с привязанными зелеными лоскутами. Большая часть могил была символическими, павшие оставались на земле Афганистана, а здесь эти пики были свидетельством обязательства совершить месть. Когда месть была совершена — пики снимали…

На стрельбище учились стрелять из автомата Калашникова, пулемета, гранатомета РПГ, безоткатного орудия Б-10 и винтовки БУР. Последние были новенькими — они до сих пор производились в бывшем Королевском оружейном арсенале в Ишрапуре. Зная о пристрастиях конгрессмена, ему предложили пострелять из автомата и крупнокалиберного пулемета ДШК. Конгрессмен выпустил несколько очередей.

Потом к нему подвели совсем молоденького моджахеда, почти мальчишку, закутанного в традиционный шарф.

— Это Саид, наш новенький, он пришел из Джелалабада пешком. Он зарезал брата — коммуниста и вынужден был бежать.

Конгрессмен стоял и смотрел на подростка

— Как твое имя

— Саид.

— Ты будешь сражаться?

— Да, пока не будет победы или пока я не погибну

— За что ты будешь сражаться?

— За шариат Аллаха…

…

— А еще за родной Афганистан

— Эфенди — сказал полевой командир, который тут был главным — почему бы вам не посмотреть на нашу кухню и запас продуктов. Прошлым годом все продукты вымокли, но сейчас мы стали умнее и этого не допустим…

После того, как колонна джипов и пикапов выехала со стрельбища, к Саиду подошел бородатый моджахед постарше и дал ему подзатыльник. Он был инструктором, один из тех кто между собой говорили по-арабски и те кто знал пашту или урду — их не понимали.

— Идиот! Тебя как учили говорить?! За родину и свободу! А ты что сказал?

— Но разве ложь не оскверняет язык идущего по пути Аллаха?

— Неверным собакам можно лгать как угодно, это не запрещено шариатом. Сказано, что правоверный может даже публично отречься от своей религии, если в душе он продолжает верить в Аллаха и если это ради религии. Когда мы разберемся с коммунистическими безбожниками и жидами, попирающими землю святой Палестины — настанет день, когда и американские безбожники узнают что такое гнев Аллаха. А пока — шариат не запрещает брать у одних безбожников помощь для того чтобы обращать ее против других безбожников. Хитрили они и хитрил Аллах, и воистину, Аллах — лучший среди хитрецов!

— Аллаху Акбар.

Нельзя сказать, что в Афганистане воевал только СССР.

К этому времени — СССР удалось создать в Афганистане и довольно неплохую армию (боеспособность частей сильно отличалась, но профессиональные солдаты, такие как десант, отличались высокой боеспособностью) и сильные органы безопасности. Были созданы две курирующие структуры — народную милицию контролировал и обучал Кобальт, а органы госбезопасности — Каскад. К 1985–1986 году был создан и обучен оперативный аппарат, настоящие оперативники появились не только в крупных городах — но и на провинциальном уровне. В центральном аппарате органов афганской милиции и госбезопасности появились люди, которые прошли обучение в настоящих школах МВД и КГБ в СССР. Уже был изучен и обобщен опыт.

Наиболее опытные и нестандартно мыслящие оперативники понимали, что вопрос уже не в идеологии. Долгая война трансформировала общество, породив с обеих сторон конфликта множество мстителей. Простые афганцы научились использовать войну в своих целях — например, нередки были случаи, когда осведомители сообщали о сходке исламского комитета на поле, а то и в доме своего врага — чтобы лишить кровного врага с трудом обработанной делянки, а то и жизни.

Но это можно использовать в обе стороны и манипулируя кровниками и пониманием чести на этой стороне — можно было много чего добиться на той…

Утром — Джелалабад вовсе не похож на прифронтовой город, стайки голубей режут своими крыльями лазурь неба, добродушно перекрикиваются торговцы, выкладывающие товар на рынке, народ выбирается пораньше и спешит по своим делам. Никто и понятия не имеет, что здесь и сегодня — многое решится…

Средних лет мужчина, одетый как афганец — сошел с мотоцикла, тщательно запер его на замок, чтобы не угнали, выругал хозяина мула перегородившего ему дорогу — и отправился на местный филиал кабульского Чикен-стрит. Он не торопился, как и все афганцы, приглядывался к гроздьям кожаных курток и дубленок, к выставленной в ряд аппаратуре. Двухкассетник Шарп, на самом деле собранный в Китае — мечта любого дембеля. Хорошо, что сейчас перестали запрещать и установили норму провоза вещей для демобилизующихся. Жизнь есть жизнь и отнимать у тех кто тут год с лишком рука об руку со смертью гулял права привезти дубленку отцу или магнитофон себе — это подлость. Тем более что с Кабула летают самолеты, которые никто и не думает проверять.

У одного из дуканов — мужчина остановился

— Салам алейкум, уважаемый

— Ва алейкум салам — откликнулся хитрого вида, бородатый торговец, в чертах лица и разрезе глаз которого было что-то хазарейское. Хазарейцы считались для пуштунов людьми второго сорта, работали в основном прислугой — но если жена не может родить или рожает одних девочек, то и внебрачный сын от прислуги — хазарейки может стать наследником. Это все знают, просто стараются не замечать.

— Я заказывал кожаную куртку пятьдесят шестого размера. С большим воротником.

— Какая удача. Такая куртка только что пришла, с большим воротником из овчины. Очень, очень хорошая куртка, в лютый мороз она сохранит тепло хозяина.

Мужчина вздохнул

— Твои слова сладкие, Алиджон но слова не халва, с чаем не съешь. Хочу примерить твою куртку, потом поговорим…

— Прошу сюда, эфенди — Алиджон отодвинул покрывало — здесь все для примерки имеется…

В тесном пространстве лавки — ждали двое, устроившись среди тюков с одеждой, на которых были условные знаки владельца — три верблюда. Тот, что помоложе — открыто держал Узи

Мужчина не испугался

— Скажи своему, чтобы убрал автомат, Саид. А иначе я повернусь и уйду

Саид, лет под пятьдесят, обветренное, как и у всех живущих в горах лицом сделал знак

— Ты один?

— Один, один. Хочешь — проверь. За мной хвоста не было.

— Сейчас непростое время, шурави. Друзья становятся врагами, а враги друзьями, приходится опасаться всех. Что касается этого бачи — то это Нуруддин. Если что-то со мной случится, он придет на встречу вместо меня. Он год учился у ваших учителей и говорит на русском.

Сейчас же мужчины говорили на таджикском, который Саид понимал потому что его мать была таджичкой, внучкой одного из тех басмачей, что откочевали в Афганистан в двадцатые годы спасаясь от советской власти и истребительных отрядов НКВД. В Средней Азии и до сих пор за портрет Буденного могут убить.

Что касается пришедшего — то он был старшим опером из Душанбинского УГРО, сосланного в командировку, чтобы его тут убили. Начальству он был неугоден, потому что один из немногих говорил о наличии в СССР мафии.

— Знать русский это хорошо. Но еще лучше знать то, что не знают другие…

— Ты прав. В таком случае — как тебе новость о том, что важный американский чиновник приехал в Пакистан с большой инспекцией.

— Это очень хорошая новость. А как зовут этого чиновника?

— Его зовут Вильсон, Чарльз Вильсон. Он не первый раз приезжает

Мужчине это имя ничего не говорило — но он запомнил

— И что же в этой новости такого ценного? Об этом напишут газеты

— А то, что этот чиновник сильно недоволен тем, что происходит и как распределяются деньги — а президент и генералы сильно недовольны тем, что этот чиновник указывает, что им делать. Этот чиновник посетил несколько лагерей, а теперь он собирается тайно проникнуть в Афганистан. Он хочет лично принять участие в операции моджахедов или хотя бы пострелять по какому-нибудь коммунистическому блокпосту.

— Вероятно, этот чиновник идиот.

— Он неверный, а все неверные самонадеянны.

— А когда этот американец собирается проникнуть в Афганистан?

— Точной даты не знает никто кроме Аллаха Всевышнего. Но ему заказан большой эскорт, поднимутся боевые самолеты, самые лучшие. Это будет в провинции Нангархар в ближайшие два — три дня.

— Вот теперь это действительно хорошая новость, что ты хочешь за нее?

Вместо ответа Саид протянул бумажку с криво написанными именами. Гость прочел, нахмурился

— Этот сидит за изнасилование и убийство женщины. И ты хочешь, чтобы его выпустили?

— Именно поэтому и хочу. Скажи, когда он будет выходить, муж этой женщины и его братья будут ждать неподалеку. Далеко от тюрьмы этот плевок верблюда не уйдет

— Его может, и так расстреляют, по суду.

— Ты мусульманин и говоришь, так же как и я — но так ничего и не понял. Правосудие надо вершить своими руками. Если правосудие свершится иным способом — муж этой женщины и весь его род будут унижены

— Хорошо, Саид, будь, по-твоему. Держи

Саид с пренебрежением принял стопочку банкнот — на оплату агентов народные власти выделяли мало, но несколько раз пообедать хватит.

— И еще Саид. Мне нужна куртка. А то подумают, что я сюда за чем-то иным приходил.

Саид позвал хозяина лавки. Последовала краткая, но оживленная дискуссия с жестикуляцией и заламыванием рук, после чего Саид отдал только что полученные деньги, а довольный хозяин полез в мешок за подходящей курткой

— Я дарю тебе эту куртку. Носи и да будет с тобой благословение Аллаха

— И с тобой, Саид, пусть всегда пребудет благословение Аллаха, и пусть он вознаградит большим за твою доброту.

— Американский чиновник. Вильсон…

Основной штабной контингент Советской армии в Афганистане — был расположен в Кабуле и размещен частично в Министерстве обороны (многим известное здание с двумя голубыми куполами), частично в бывшем дворце Амина том самом, который в семьдесят девятом штурмовала Альфа и с которого все началось. Несмотря на то, что всю боевую работу в Афганистане выполняла сороковая армия, с собственным командованием, в Кабуле работал еще аппарат Главного военного советника, который отвечал за советничество во всех частях Афганской армии, и пытался отдавать приказы и частям сороковой армии. Третьей — была оперативная группа Минобороны, работающая отдельно и занимающаяся в основном стратегическим планированием и советничеством в афганском Генеральном штабе.

И это не считая советнических структур в МВД и ХАД, которые тоже тянули одеяло на себя.

— Что думаешь?

— А что тут думать?

Если доложить — начнутся согласования. Это минимум сутки — двое. Не раз такое было — пришла информация о стоянке банды духов, ее накрывали огнем ГРАДов, но перед этим шло согласование. Потом по формулам высчитывали число погибших и сообщали в штаб. Обычно у духов погибших не было — они опытным путем вычислили время советской реакции и знали, сколько можно находиться на одном месте, а потом уходить.

— Ну, ну? Не тяни кота за яйца.

— Привезли очередную партию СКАДов, пуски завтра. Я могу передвинуть. И сам поеду, проинспектирую.

— А как узнаешь, куда и когда?

— Как только паки врубят глушение и поднимут истребители — все ясно станет. Была — не была. Накроем весь квадрат.

…

— Чего мы теряем?

Речь шла про уничтожение устаревших ракет СКАД пусками. В СССР скопилось огромное количество этих опасных, жидкостных ракет. Сроки были просрочены, в любой момент мог произойти самоподрыв. Афганцам передали пусковые, после чего начались пуски по горным укрепленным районам. Был запрос на утилизацию таким образом спецбоеприпасов — химического оружия — но согласия получено не было.

— Да ничего не теряем. Только если что — нас там не было.

— Само собой.