Слияние

Глава 14

Рассматривать, что там собралось в Валероне, в дирижабле я не рискнул. Не дай бог, активируется сразу — и что мне тогда делать? В небе, вдалеке от зоны. Нет уж, лучше дотерплю до Дугарска, в крайнем случае ломанусь на нужное место сразу, не дожидаясь более удобного времени.

— Не активируется, — не согласился с моими страхами Валерон, когда я ими поделился. — Я бы почувствовал. Но может фонить, что почувствуют несколько пассажиров с этого рейса. Один — очень сильный маг и очень подозрительный на злоумышление.

Он слишком выразительно замолчал, чтобы я не отреагировал.

— Пока он не придет лично сюда злоумышлять, ты у него ничего не тыришь.

— А потом будет уже поздно. Он же с дирижабля сойдет вместе со всеми ценностями, — расстроенно тявкнул помощник.

— А если ты его ограбишь на дирижабле, со всеми ценностями отсюда спустят нас. И ценности отберут. Стоят они того?

— Да кто на тебя подумает? — недовольно тявкнул Валерон.

— Отступать от принципа ненападения до проявления агрессии в нашу сторону мы не будем.

— А если он проявит агрессию? — с надеждой уточнил Валерон. — Прогуляешься по коридору, он тебя толкнет и…

— Давай без самодеятельности, а? Мы не должны привлекать к себе внимание. И рейс, на котором мы летим, тоже не должен привлекать к себе внимание, чтобы нас было сложней найти.

— Довод, — согласился Валерон.

И так душераздирающе вздохнул, что я поневоле задумался, что же там за ценности такие. Но решил не спрашивать — вдруг после ответа тоже решу, что данный тип на нас злоумышляет. Слишком заразны некоторые идеи, которые постоянно витают в воздухе — этак не заметишь, как начнешь подозревать всех встречных…

Вскоре принесли чай, и я достал артефактную жестянку, заправленную в этот раз мелкими пирожками, купленными по дороге к дирижаблю в небольшом чистом трактире, из которого доносились настолько аппетитные запахи, что я бы там непременно задержался, если бы было время. Но времени на это не хватало, и без того едва успел к отлету.

Пирожки я разделил на четыре кучки — чтобы и утром нам с Валероном было чем перекусить. Брал все с мясом, чтобы не вышло так, что все со сладкой начинкой мне, а с мясной — Валерону.

Пироги, благодаря сохраняющему артефакту, оставались горячими, с чаем они пошли на ура.

— Знаешь, о чем я подумал? — сытым голосом сказал Валерон. — О том, что один сундук Макоши нужно под еду сделать. Наготовить много — и доставать оттуда сразу свеженькое, горяченькое или холодненькое. Идеально.

Он громко икнул. Похоже, переел. Но, как мне казалось, растолстеть ему не грозит — потихоньку-полегоньку все переведет в энергию и запасет или потратит.

Поужинав, я попросту отключился — день выдался не из легких. Перегрузился я и физически, и магически, и эмоционально. Только подумал перед сном, что стоит в будущем озаботиться магической сигнализацией, не полагаясь на одного только Валерона, который, конечно, сказал, что глаз не сомкнет, но поскольку я его все равно не видел, то сильно в этом сомневался.

Ночь мы провели спокойно, никто на нас, к большому сожалению Валерона, так и не покусился. Кроме меня, в Курмене вышло еще три человека, среди которых, слава богу, не оказалось типа, чье имущество привлекло Валерона. Ничьего внимания к себе я не ощущал, но все равно немного покружил по улицам, прежде чем прийти в гостиницу, в которой меня ждал Прохоров.

— Наконец-то, — обрадовался он. — Я уж думал, помру здеся от скуки-то. Все сделал, че надо-то. Счас едем?

— Валерон хорошую идею подал: использовать контейнеры для хранения продуктов. Предлагаю один забить мясом и молоком на местном рынке.

— Точняк, — обрадовался Прохоров. — И хлебом. А то ваще обнаглели. Везут всякое дерьмо, прости господи. Пополам незнамо с чем. Хлеб крошится и невкусный.

Поправка была принята, я переоделся в одежду попроще, чтобы, по словам Прохорова, не взвинчивать цены одним видом, и мы направились на рынок, расположенный недалеко. Кроме мяса, как свинины, так и говядины с костями и без, мы взяли рыбу, которую в Дугарск не возили и раньше. Щуки, окуньки и судаки ухали в наш контейнер с концами, хотя Прохоров уже начинал переживать, что места для хлеба не хватит.

— Братуха, какими судьбами?

На плечо Прохорова опустилась ручища почти как у него самого. Да и обладатель ручищи был похож на Прохорова как чуть мутноватое отражение в зеркале — вроде такой же, а что-то неуловимо отличается. С ним была миловидная деваха, улыбавшаяся столь сладко, как будто объелась петушками на палочке, один из которых вертела в руке, и сейчас вся эта сладость неудержимо рвалась наружу.

— Здорово, — мрачно сказал Прохоров, явно не обрадованный встрече с родственником. — По делам, вон с компаньоном приехали.

Младший Прохоров глянул на меня и решил, что я особого внимания не стою.

— Выпивка здеся дешевше? — хохотнул он. — Грят, ты ее полюбил пуще всего другого.

— Брешут, — коротко бросил Прохоров. — Батя тама как?

Это уж точно брешут — я ни разу не замечал за ним пристрастия к алкоголю. И слухи такие не ходили. Вот об Уварове болтали, да и то, он как потратил кристалл в подпитии, резко стал сторонником трезвого образа жизни. Среди артельщиков вообще редко кто злоупотреблял, ибо работа опасная. Можешь не только сам погибнуть, но и товарищей за собой утащить.

— Да че ему деется-то? Кувалдой своею машет, на жизнь зарабатыват. Тебе-то неинтересно, поди, дела нашенские, кузнечные. Выглядишь ты не ахти, — продолжил Прохоров-младший втаптывать старшего в грязь.

— Гриш, я для тебя склянки алхимические забыл купить, — я притворился, что вот только спохватился. — Не до этого было.

— Здеся купим, — ответил Прохоров и брату: — У меня сродство к артефакторике и алхимии появилось. Вот качаю помаленьку.

— У тебя? — его брат сморщился и засмеялся, его спутница поддержала его тонким хихиканьем. — Вот точно брешешь.

— Да пошел ты, — взорвался Прохоров. — Че привязался? Я к вам не лезу, живите как хотите. И вы ко мне не лезьте. Петь, пойдем.

Он даже про хлеб забыл, попер к выходу с рынка как бульдозер, быстро, уверенно и сметая всех со своего пути. Мне оставалось только держаться в кильватере. Плохо, что там держался не только я, но и Прохоров-младший, чьи запасы гадостей были неисчерпаемы, хотя он их бросал в спину старшего брата с завидной регулярностью. У Прохорова кулаки сжимались, но что удивительно, он не разворачивался и не прикладывался ими к физиономии вконец офигевшего родственника. Похоже, дело было в спутнице младшего.

Честно говоря, у меня уже самого кулаки чесались, но любая драка сейчас нежелательна, поскольку попаду я в полицейские сводки, а дальше вычислить мое местоположение будет плевым делом даже для того, кто не обладает аналитическими способностями моего отчима.

— Он же на нас злоумышляет? — раздался еле слышный тявк.

— На Прохорова, — возразил я.

— Прохоров — это тоже мы, — заявил Валерон.

Спустя пару мгновений Прохоров-младший полетел на землю, запнувшись о невидимого Валерона. Мужик грязно выругался, его спутница над ним засюсюкала, успокаивая и счищая прилипшую грязь.

— Рано еще совсем, — громко сказал я. — А некоторые уже так наклюкались, что на ногах не держатся.

— Счас врежу, щенок, — завелся Прохоров-младший. — Будешь знать, как тявкать на взрослых.

— Ты сначала на ноги встань, пес брехливый, а потом посмотрим, кто кому врежет, — сказал я, вызывая свою Искру.

Жужжащий шар сразу же сделал противника благоразумным, в драку Прохоров-младший резко перехотел лезть, предпочтя сыпать оскорблениями издалека. Его же спутница начала переживать за сохранность кавалера и принялась уговаривать пойти в другую сторону. Но Прохоровы, видать, все упорные, потому что младший ни на какие увещевания не поддался и продолжил тащиться за нами, выкрикивая вслед обидные слова, приходившие ему в голову. Честно говоря, хотя воображение у него было так себе, желание повернуться и вломить у меня все росло, и удерживало лишь короткое прохоровское «Петь, не лезь».

Поэтому я делал вид, что ничего особенного не происходит. Подумаешь, привязался какой-то ненормальный, так мы сейчас быстро рассчитаемся с гостиницей, да уедем.

С первым пунктом прошло все без сучка и задоринки. Мы оставили щедрые чаевые, поэтому провожали нас как любимых родственников с уверением в том, что в следующий раз примут лучшим образом.

А вот когда встал вопрос с «уедем», то выяснилось, что капризные водные элементали при такой погоде работать не хотят, а хотят впадать в спячку. Пришлось их стимулировать, в результате чего у меня Жар вырос до восьмого уровня. До какого уровня вырос он у Прохорова, для меня осталось тайной. Не до расспросов было.

При этом прохоровский брат не убрался, а, вытягивая голову, чтобы лучше разглядеть, что там происходит в каретном сарае, сориентировался и теперь вопил о наших кривых руках, в которые ничего доверять нельзя.

Наконец машина неохотно завелась и медленно поехала. Разгонялась она тихо, поэтому Прохоров-младший успел сказать еще очень много ценных замечаний по поводу своего брата и меня. Меня он тоже счел ступившим на скользкую тропу алкоголизма.

Короче говоря, когда машина наконец набрала нормальную скорость, я уже был взведен настолько, что мог бы наплевать на последствия и утихомирить этого идиота. Останавливало лишь то, что я понятия не имел, за что младший настолько взъелся на старшего. Может, Прохоров и чего побольше заслужил. Не зря же сопровождающая его брата девица настолько ехидно улыбалась.

Мы выехали из города, и, пока я придумывал, как начать разговор, Валерон выплюнул на колени Прохорова увесистый мешочек. Прохоров еле успел поймать, а то просвистела бы его компенсация мимо.

— Эт че?

Валерон пристроился на моих коленях. Причем ладно бы просто сидел, так он еще и ерзал по ногам, под которыми, между прочим, были педали. Прямая угроза безопасности.

— Что было у твоего брата ценного, то и взял, — тявкнул Валерон. — Никто не может на нас злоумышлять безнаказанно.

— Ты спер у него кошель?

— А чего делать-то было? Больше у него ничего ценного не было.

— Воровать нехорошо, — заявил Прохоров.

— Я не ворую, — возмущенно тявкнул Валерон. — Воры — это кто берет чужое. Я беру свое. Усек разницу? Или тебе ее на носу выкусать? И вообще, я зря, что ли, под ноги этому придурку сунулся? У меня спина до сих пор болит, а вы о компенсации даже не подумали. Ни одной куриной тушки не купили. И яйца забыли.

— А еще хлеб и колбы, — вздохнул Прохоров.

— В Гарашихе купим, — предложил я.

— К концу дня несвежее все ужо.

— Ты нам зубы не заговаривай. Колись, чем так перед семьей проштрафился, — злобно тявкнул Валерон.

— Че сразу я? — возмутился Прохоров.

— А кто?

— Да был бы Митька один, я б ему рожу начистил. А с ним Настасья была.

Он замолчал, как будто бы этим объяснил все.

— А Настасья у нас кто? — нетерпеливо тявкнул Валерон.

— Сговорены мы были, — хмуро ответил Прохоров. — А когда кузню было решено Митьке оставить, ее за Митьку и пересговорили.

— А ты чего?

— А я чего? Грю, давай убежим и поженимся, — совсем помрачнел Прохоров. — А она грит, не могу супротив батюшки пойти.

— Любила бы — пошла бы, — постарался я обломать сияющие в воображении Прохорова крылышки этой феи, чтобы показать, что она не такая уж жертва и что, если ей чего и не хватает, так только метлы.

— Да понял я. Я ее пытался выкрасть перед свадьбой ихней, — вздохнул Прохоров. — Токмо она мне сказала, что нищим я ей не нужон.

— А ты чего? — сочувственно тявкнул Валерон.

— Чего-чего. Дурак был. Сказал, что она пожалеет. А она так противненько захихикала и грит, что пожалеет, рази что, ежели я вдруг дворянство получу.

— Хоть понятно стало, зачем оно тебе.

— Не, — запротестовал Прохоров. — Это ужо из принципу. Настасья мне теперя и даром не надобна. Гнилая она, как брательник. Два сапога они пара. Батя меня, мож, и не выгнал бы, ежели не Митька, потому как хоть и сродство у него к Кузнечному делу, но он ленивый, а я нет. И у меня сродство к Воздуху и Огню есть. А недавно еще и к Природе получил. А у Митьки со стихиями пусто. Так что… — Он махнул рукой. — Все. Отболело. Противно токмо видеть их. И мамане я обещал, что не трону Митьку-то, когда она еще жива была. Она батю упрашивала, чтоб не гнал меня, да тот ни в какую. Мож, тута он и прав: не ладили мы с Митькой. Погодки мы, и он завсегда жалился, что мне больше достается. Токмо это не так. Я всегда трудом брал, а он хитростью. Еще малой совсем был, а уже схитрить пытался и мою работу за свою выдать. А от как судьба-то повернулась: у него сродство есть, а у меня нету.

Прохоров так и нахохлился на неудобной деревянной лавочке, накрытый грустными воспоминаниями. Не знаю, стоила ли та кузня переживаний, но девица, которую я видел, — точно нет.

— Он и соврать мог, — тявкнул Валерон.

— Да кто ж в таком деле врать будет? — возмутился Прохоров.

— Тот, кто хочет подгрести все себе? — предположил я. — У него это сродство где-то записано? Бумага есть?

— Зачем нама бумага? — удивился Прохоров. — За нее же платить нужно. А свои навыки мы знаем и без бумаги.

— Свои знаете, а чужие? Ой, простота, — тявкнул Валерон. — Ниче, мы еще выведем этого типчика на чистую воду.

— У него действительно может быть сродство, — возразил я.

Прохоров-младший, конечно, мне понравился не больше, чем Валерону, но это не исключало того, что он не соврал.

— Спорим на месячную норму энергии, что сродства у него нет? — азартно предложил Валерон, от возбуждения аж подпрыгнув. Моя нога дернулась, и автомобиль притормозил, чтобы через мгновение вернуться к прежней скорости.

— А как проверите-то? — пробурчал Прохоров.

— Прямо сейчас — никак, а чуть позже уже Петя сможет, — уверенно сказал Валерон. — Врет твой брат. Нутром чую, что врет. Нет у него сродства. Петь, спорить будешь на энергию? На месяц, а лучше — на год.

Спорить на что-то с Валероном — себе дороже. Уверен, даже если я выиграю в этом, то все равно проиграю…

— Не буду. Ты слишком уверен в своих словах, значит, знаешь больше, чем говоришь. Колись давай почему. И слезь с моих колен, мешаешь управлять.

— Так холодно же, — жалобно сказал Валерон. — Поддувает иначе. Гриша, можно я на тебя пересяду?

— Можно. Ежели скажешь, почему так уверен.

Валерон оттолкнулся от моих колен и перепрыгнул к Прохорову. Автомобиль при этом чуть вильнул, я ругнулся на помощника. Но тот, проигнорировав мое возмущение, переключился на разговор с Прохоровым:

— От него вообще магией не пахнет.

— Дык магии у него и нету, сродство — енто не магия.

— Не магия, но все равно для меня любое сродство пахнет, — пояснил Валерон. — Чем их больше, тем сильнее. А от Митьки пахнет чем угодно, но не сродствами. Потом, злостью, жареными колбасками, которые он жрал на завтрак, но никаких божественных даров в нем не ощущаю.

— Мож, там совсем слабое сродство? — неуверенно предположил Прохоров.

— Сродство не может быть сильным или слабым, — менторским тоном объявил Валерон. — Оно либо есть, либо нету. Никаких полутонов. Эх, все-таки плохо ты учился в своей церковно-приходской школе.

— Тама такого не рассказывали. И я хорошо учился, — возмутился Прохоров.

Валерон, видно, сообразил, что может лишиться и этих колен с подогревом, потому что быстро поправился:

— Да, ты упорный, значит, должен был учиться хорошо. Но мне кажется, вам с учителями не повезло.

— С учителем. Он у нас один был. Но хороший человек и знающий.

Прохоров вздохнул и подбросил на руке мешочек с деньгами.

— Понимаю, мало, — поддержал его Валерон, как мог. — В следующий раз стырим больше.

— Зачем?

— Как зачем? А месть?

— Мелко это, — поморщился Прохоров. — Ежели так подумать, то мне на пользу пошло, что меня из дома выпнули-то. Помаялся скоко-то, а потом мозги на место встали. А они… Пусть живут как хотят. Я ужо сказал. Я к ним не лезу, а они пусть не лезут ко мне. Чужие они мне.