Скорость. Назад в СССР 2

Глава 9

— Ты знал, что внутри люди?

У моего собеседника начали вылезать глаза из орбит.

— Нет, ты что! Он сказал, что бытовка пустая. Я просто помогал.

— Как вы познакомились? Почему ты согласился ему помогать?

— Познакомились? На ипподроме мы познакомились. Я ему остался должен…

— Так ты тотошник?

— Почему сразу тотошник? — оскорбился незадачливый поджигатель.

— Не, ну а кто ты? Как тебя прикажешь называть, если ты за долг на ипподроме готов людей живьем сжечь, как фашисты в Хатыни?

— Я не хотел никого сжигать. Я не знал, что внутри люди. Свет не горел, я заглянул и увидел пустую койку.

— С какой стороны заглядывал?

Он указал рукой. Было похоже на правду, с той стороны была снаружи из окна видна только моя койка. Андропова он мог не заметить.

— А вообще, я математик. У меня своя система. Нас называют комбинаторами. Это тотошники готовы на любую гадость, ради ставки.

— А комбинаторы нет?

Он смутился.

— А комбинаторы нет. Комбинатор это такой игрок на ипподроме, который ставит только если стопроцентно уверен, что все факторы и комбинации, говорят в пользу победы того или иного номера.

— Это как? Я понял, что-то сложно объясняешь

— Ну если коротко, то тотошники делают ставки просто потому что верят, что знают, какая лошадь победит. Используют минимум статистики, максимум слухов, эмоций и личного мнения.

— А комбинаторы?

— Мы изучаем всю статистику по лошади, по ее физической форме, тоже самое по каждому конкуренту, собираем все по наездникам, учитываем погоду ветер, время года и кучу всего другого. И только если уверены, то ставим.

— А если неожиданно меняют наездника? Что тогда?

— Тогда просто не ставим.

— Правда просто.

— Для тотошников это игра, казино, попытка поймать удачу за хвост.

— А для вас?

— Для нас — это работа.

— А ты что, только на ипподроме работаешь?

— Нет почему? Я в НИИ Госплана СССР в отделе статистики старшим научным сотрудником работаю, ну и на ипподроме само собой.

— И много вас таких на ипподроме?

— Если прям толковых, кто знает математику и статистику, то человек пять на всю Москву, не больше.

— А ты только на лошадей ставишь? Или еще есть варианты?

Он знал, что другие ставки незаконны, поэтому спрятал глаза и сказал, что иногда покупает лотерею.

— Вижу врешь! — я остановился и строго посмотрел на него.

— Ладно, ладно. Я еще на автогонках тоже ставлю.

— Это другой разговор. Мы пошли дальше.

— И как ты попался на удочку к этим своим приятелям?

— Как, как. Проигрался, как последний дурак. Пошел просить в долг и снова проиграл.

— И много?

— Проиграл или в долг взял? Проиграл все свои деньги — четыре с половиной тысячи.

— Ничего себе? Ты что богатый Буратино?

— Я эти деньги по-маленькой на скачках три года зарабатывал своими мозгами.

В его взгляде чувствовалась гордость и высокомерие. Наверно мало кто из игроков способен столько заработать.

Хотя если посчитать, то это средняя зарплата инженера или ученого за те же три года. Странные люди эти игроки.

— А разве можно такую большую ставку делать на тотализаторе?

— На ипподромном, в кассе нельзя. А у бумеров можно любую, хоть сто тысяч.

Теперь я недоверчиво косился на него.

— Разве такое бывает?

— Я сам никогда не видел, но слышал.

— И что? Твоя же комбинация не сыграла, раз ты все так прекрасно умеешь считать?

Он снова стал опускать глаза. Видно, что тот проигрыш висел тяжким грузом на его математической профессиональной гордыне.

— Наездника сменили, вот и проиграл.

— Как же так? Ты ж сам говорил, что если меняют, то не ставишь?

— Теперь только такое правило, а раньше эта лошадь за три сезона ни одной скачки не проиграла. Наездник тоже отличный, порядочный ни в чем таком раньше замечен не был.

— И что же в итоге?

— Шансы у меня были девяносто восьми процентные. Если посадить на лошадь меня, и привязать к седлу и стременам, она все равно первой пришла бы. А я верхом ездить совсем не умею. Но кто знал, что наездник будет ее придерживать.

— Понятно, развели тебя, как школьника?

— Получается так.

— А сколько в долг брал?

— Сто рублей.

— Проиграл?

Он обреченно кивнул

— И тоже наездник придерживал?

— Нет. Я просто как будто потерял самоконтроль. Веру в свои мозги. Ставил на эмоциях, как тотошник. Когда проигрываешь всё, что у тебя есть, сложно сдерживать эмоции и включать разум.

— То есть получается, что ты до сих пор, как тотошник на эмоциях продолжаешь ехать? Иначе зачем поджигал вагончик с людьми?

— Ну что ты заладил, я же сказал, что посмотрел и никого там не увидел. Никто же не погиб!

— Ну спасибо тебе комбинатор, за то, что так великодушно подарил жизнь и лишил двух человек жилья.

— Да ты прав, могло произойти страшное, я бы себе никогда не простил. Прости меня.

— Как они выглядели, эти двое. Рост, возраст, приметы какие-нибудь?

— Не знаю, — он задумался, — с юга они. С акцентом говорили.

— Грузины?

— Грузины или армяне, я не разбираюсь. Но да откуда-то оттуда. Как же город, — он поднял на меня глаза, — я не ездил, там гонки проходят.

— Кутаиси?

— Точно!

Я долго смотрел на него пытаясь понять, может ли он перепутать или вешать мне лапшу?

— Да наверно грузины. Только я тебя прошу не сдавай меня ментам. А пожить можете у меня, сколько захотите. Я на Новослободской живу. У меня три комнаты. Из них одна свободна.

— Я же говорю богатенький Буратино.

— В одной комнате я, в другой живет папа. У меня отец тяжело болен. Болезнь Паркинсона, лекарства стоят бешеных денег. Он без меня не выживет.

Я задумался.

Сдавать его ментам не было никакого резона. Я уже понимал, кто пытается нам подложить свинью.

Зато использовать, как крота в синдикате, да еще и с неплохими математическими способностями можно вполне.

— Вот как мы поступим: Я тебя сдавать ментам пока не буду. Мы может и поживем у тебя. Но ты будешь выполнять мои несложные просьбы скажем.

— Что за просьбы?

— Делать прогнозы, анализировать соревнования, делать небольшие тестовые ставки, иногда будешь сливать полезную информацию. И самое главное собирать все сплетни на треках и ипподромах.

— И все?

— Ну я пока не знаю, но поджигать вагончики и людей, я тебя точно не заставлю.

— Как долго продлиться мое рабство? — комбинатор заметно повеселел

— Ни хрена себе! Ты это называешь рабством? Я могу передумать и вызвать ментов.

— Хорошо, хорошо. Без вопросов живите бесплатно сколько хотите, только с вас еда на всех. По части анализа я в твоем распоряжении. Все равно у меня пока нет денег для серьезных ставок.

— Давай мне номер телефона и свой адрес. Звать-то тебя как, комбинатор. Ручка есть?

Он достал из нагрудного кармана авторучку и протянул ее мне.

— Меня? Михаил, Миша.

— А фамилия есть?

— А? Да. Конечно. Грин.

Я записал его координаты на том же листочке, что и телефон Марго.

Мы подходили к Константину, вахтеру и двум пожарным, стоявшим около потушенной бытовки. Остальная пожарная команда занималась укладкой брандсбойтов и пожарного инвентаря.

— Покажи, где канистра? — обратился я к комбинатору.

Все обернулись на мой голос, а мой новый знакомый с удивлением уставился на меня.

— Этот чтоли? —хмурый Костя развернулся, чтобы обрушить на него свой гнев.

— Стоп. Константин, успокойся. Человек, видел в пролом в заборе, как кто-то облил бензином вагончик, выбросил канистру и убежал. Потом мы вместе пытались догнать гада, но не смогли. Он ушел.

Я почти не соврал.

Комбинатор упокоился и захлопав ресницами показал в сторону ближайших кустов. Было темно и разглядеть канистру в зеленой траве было сложно.

— Ты смотри, точно, — пожарный подошел и вытащил на свет канистру защитного цвета, а я походил поискал источник огня. И не нашел.

— Ты точно оттуда наблюдал? — пожарный кивнул в сторону забора.

Комбинатор заикаясь закивал.

— Да, оттуда.

— Ну-ка опиши как выглядел, тот кто поджигал, — строго потребовал пожарный, который, судя по субординации, был старшим в расчете.

Ипподромный завсегдатай довольно подробно описал того, кто уехал в шестерке на пассажирском сидении.

— Понятно. Надо в милицию сообщить, — ответил пожарный.

— Ну это пусть начальство решает, мое дело маленькое я позвонил, всё доложил, а им там наверху виднее.

— Я все равно в рапорте укажу, что это поджог, а значит милиция должна предпринять соответствующие.

Потом он снова посмотрел на комбинатора. Он заметил его испачканную одежду и кровоточащие ссадины на ладонях.

— Это у тебя, что? Может скорую вызвать, я по рации могу.

— Нет спасибо, не надо. Это я упал, когда бежал за тем типом.

— Может аптечку?

— Нет-нет, все нормально я сейчас руки помою. Где тут у вас туалет?

Я указал в направлении бокса, где был подключен шланг. Я думал, что комбинатор

Тем временем рассмотрев канистру, пожарный открыл ее и осторожно принюхался.

— Похоже бензин. Я-то думал, что в день получки, мужики наквасились, и, как это обычно бывает, по пьяни оставили электропечку включенной. Или уснули с непотушенной сигаретой. Вам, товарищи,очень крупно повезло. Эти бытовки горят, словно спички.

Он рассказал, как служил в пожарной команде на Севере.

В городке нефтяников, где он проходил срочную были очень суровые зимы.

— За зиму бывало несколько по-настоящему холодных дней, когда температура опускалась ниже минус пятидесяти градусов.

Работать становилось невозможно из-за того, что замерзала смазка и отказывала техника.

В такие дни весь рабочий люд оставался в вагончиках. Печки в них нужно было топить постоянно, да и самодельные обогреватели устанавливали, а проводку делали не всегда специалисты.

А так как из развлечений в городке только карты и выпивка, часто такие ванчики сгорали в такие дни. И в большинстве случаев по пьяному делу. Иногда вместе с обитателями.

Бывало так, что от высокой температуры начинали обугливаться, а кое-где даже, гореть соседние вагончики, хотя они находились на расстоянии примерно пяти метров от горящих.

Как-то раз был ветер и сгорел почти целый квартал из двухэтажных бытовок.

— Ну бываете мужики, больше не горите.

Пожарный поочередно пожал руки каждому из нас. Когда очередь дошла до Андропова, то он задержался и пару секунд н выпускал его руку.

Видимо постарался получше запомнить того, от которого порядочно фонило коньячным перегаром. Андропов все это прекрасно прочувствовал и теперь имел жалкий вид.

— Спасибо. И вам спокойной смены, — пожелал я пожарному расчету, пожимая руку.

— Ну нет. Так не пойдет, ну-ка бери свои слова обратно!

— В каком смысле? Почему?

— Как только кто-то нам желает спокойной смены, то тут же все происходит наоборот.

— Я не знал, тогда беру слова обратно. Что вам пожелать?

— Пожелай просто здоровья.

— Здоровья вам, мужики!

— Покажешь нам дорогу на выезд? — старший почему-то обратился ко мне. Он уже сидел в салоне ЗИЛа, — становись на ступенечку.

— С удовольствием, с детства мечтал прокатиться на пожарной машине, — ответил я и взобрался на подножку держась за зеркало и раму двери.

Машина медленно тронулась. Я ехал снаружи у указывал путь между боксами.

Показались открытые ворота автобазы.

— Миша, тормозни здесь. Я что попросил тебя проехаться с нами. Твой друган нормально так подшофе. По хорошему, я должен был вызвать скорую для освидетельствования. Если бы не ты и тот долговязый, то я так и поступил. Понимаешь?

— Да.

— У него еще спиртное есть?

— Вроде нет.

— Если есть — вылей. И следи за ним чтобы его задницу сегодня не тянуло на приключения. Если он где-нибудь сегодня еще нахреновертит, то сложить два плюс два — элементарно. Алкоголь плюс пожар на автобазе. Мало не покажется никому. Ни ему, ни мне, ни вашему вахтеру, ни вашему начальству. Про то, что вы живете вагончике писать не буду. Замучаетесь потом пыль глотать и бегать по комиссиям объяснять на каком основании в бытовке люди живут. Но вы смотрите, не ляпните нигде, если будут спрашивать.

— Спасибо.

— Не за что. И вот еще что: обычное хулиганье с канистрами бензина по автобазам не шастает. Уж не знаю, что у вас там за история. Но будьте внимательней с этим делом.

— Хорошо. Понял, вас, еще раз спасибо! — я соскочил с подножки.

— Ну бывай. Князю Трубецкому большой привет

Я был потрясен.

— Вы знакомы с Игорем Николаевичем⁈

— А-то! Еще как!

Пожарный улыбнулся.

— От кого передавать привет?

— От мастера спорта международного класса Баркова Сергея Юрьевича

— Обалдеть! — я читал про вас, но никогда не видел во время соревнований. Вы на Формуле Восток в Таллине в прошлом году золото взяли!

— Точно так. Смотрю у князя хорошая смена растет, а вас как звать-величать, юноша?

— Меня зовут Саша. Я Саша Каменев

— Ну что же, честь имею, товарищ Каменев. Миша поехали.

Красная пожарная машина уехала. А я вернулся обратно.

Трубецкой на утро был крайне возбужден, ему очень не нравилась ситуация с ночным пожаром.

Руководство автобазы устроило князю большой разнос, не дав вставить слово, ничего толком не объяснив.

Трубецкому только сообщили, что произошел пожар, в том месте, где живут его люди.

Несмотря на неприятности, князь как всегда был сдержан и учтив.

Его гнев выдавали крайняя точность коротких формулировок, отсутствие на лице его обычной доброжелательной улыбки и молнии сверкающие из глаз.

Руководство автобазы устроило князю большой разбор, ничего толком не объяснив, только сообщив, что произошел пожар, в том месте, где живут его люди.

Никто не собирался разбираться с причинами, и проломом, через который пролезли поджигатели.

Накануне Андропов просто умолял меня не говорить, о том, что он был нетрезв ночью. Я и так не собирался закладывать его, но мне пришлось трижды пообещать, что никому не скажу, что Константин выпивал вечером.

Я не успел ничего рассказать и передать приветы от Сергея Баркова. До этого утра мы не виделись несколько дней.

Не знаю, как, но Трубецкой узнал, что один из нас был нетрезв. Возможно он созвонился со своим приятелем, который приезжал с расчетом на тушение пожара или нас сдал сменившийся вахтер.

Князь прохаживался перед нами, всеми членами команды за исключением Саши Дзюба, сложив руки за спиной.

— Итак, мои любезные. Кто вчера из вас был нетрезв?

Артур и Слава сообщили, что ушли в шесть и пришли на работу только утром. Они знают не больше чем князь.

Тогда Трубецкой поднял подбородок и заглянул в глаза к Константину.

Андропов сделал то, чего я от него не ожидал.

— Игорь Николаевич, вы меня знаете. Я был абсолютно трезвым, я не могу так легкомысленно подвести вас и команду.

У меня отвисла челюсть. Черт его побери, такой дичайшей подлости я от него не ожидал. Вот подстава, так подстава. Я медленно повернул голову в его сторону, чтобы самому заглянуть ему в глаза.

Второй раз за последнее время я ощутил горечь предательства. В первый раз с Ниной на треке, когда она ушла в команду Махарадзе, и во второй раз прямо сейчас.

Самая неприятная подлость та, которую не ждешь. Трубецкой остановился напротив меня. В его глазах я прочел разочарование.

— А что скажете, вы Александр?

— Игорь Николаевич, мне нужно с вами поговорить наедине.

Он опустил голову. Развернулся на каблуках и снова зашагал перед нами, подбирая слова.

— Александр, несмотря на ваши очевидные заслуги перед командой, к своему великому сожалению, я вынужден вам напомнить, что лично я брал вас на поруки. Вы должны помнить при каких обстоятельствах это произошло.

— Я помню.

— Прекрасно, вы получили в команде большой кредит доверия.

— Это так?

— Все верно.

— Вы знаете наши правила. Мы все в команде равны. Ваши товарищи имеют право знать, тоже что и я. Поэтому я призываю вас говорить откровенно, как на духу перед лицом нашего коллектива. Я понятно излагаю свои мысли?

— Да. Игорь Николаевич.

— Если вы считаете себя виновником пожара, то самое время признаться в этом и раскаяться. Мы выслушаем вас, а потом все вместе решим, как нам поступить.

— Игорь Николаевич, я действительно послужил причиной того, что произошло, но совсем не так, как вы это увидели.

— Хорошо, тогда извольте объяснится, как нам нужно смотреть, на то, что произошло.

— Я не могу, простите, — я тоже разочарованно опустил голову. Я не мог себе позволить нарушить данное Андропову слово.

— Что же Александр, я вынужден вам сообщить, что вашу дальнейшую судьбу определит товарищеский суд. Я надеялся, что та ситуация с Москвичем уже забылась, но из-з событий сегодняешней ночи, руководство нашей автобазы вспомнило мне все. В том числе и то, что мы вас взяли на поруки.

— Хорошо, а когда состоится суд?

— Сейчас. В десять ноль ноль. В актовом зале.