Скорость. Назад в СССР 2

Глава 10

— Что же Александр, я вынужден вам сообщить, что вашу дальнейшую судьбу определит товарищеский суд. Я надеялся, что та ситуация с Москвичом уже забылась, но из-за событий сегодняшней ночи, руководство нашей автобазы вспомнило мне все. В том числе и то, что мы вас взяли на поруки.

— Хорошо, а когда состоится суд?

— Сейчас. В десять ноль ноль. В актовом зале.

Судьба меня прямо балует. Вот так утро сюрпризов.

Дело не в том, что Константин повел себя, как урод. Я свое слово сдержал и моя совесть чиста.

Плевать на Константина. Хотя мне стоило труда подавить свое желание прямо здесь набить ему рожу.

Дело было в товарищеском суде.

Я мог, конечно, сейчас коротко рассказать Трубецкому про противостояние с синдикатом.

Про словесную перепалку с Давидом Махарадзе после катастрофы Соменко, про драку на рынке, а затем в ресторане с шайкой его брата.

Про то, что я узнал про поджигателей от Комбинатора, мы были едва знакомы с ним сутки, но за ним уже прочно закрепилось это прозвище.

Еще мне пришлось бы объяснять, почему я не «сдал» комбинатора ментам. Вряд ли мои планы на него воодушевили бы князя.

Про наши с Сашей подозрения, что ее отец погиб вовсе не случайно. Ведь ни прямых, ни косвенных доказательств вины Махарадзе у нас не было.

Но все это уже так скаталось в большой ком обстоятельств, деталей, взаимоотношений, что можно было писать целую книгу, а быстро «галопом по Европам» это не объяснишь.

К тому же я был связан обещанием Саше не обсуждать гибель отца и ее мотивы с кем бы то ни было без ее согласия.

С Трубецким я, конечно, еще объяснюсь с глазу на глаз. Сейчас надо думать о том, что говорить на товарищеском суде.

О них я знал, только из фильмов и порядочно волновался. Я уже привык к работе на нашей автобазе и чувствоал себя частью трудового коллектива.

Передо мной стояла дилемма: каяться во всем, и молча сносить все обвинения и укоры или возражать, активно сопротивляться и защищаться.

За короткое время работы на предприятии я завел множество знакомств и у меня почти во всех подразделениях появились приятели и хорошие знакомые.

Теперь мне просто было тошно представлять, что я должен неизбежно противопоставить себя этим людям, если я выберу сопротивление.

Угон, разбитая машина и пожар — это не тоже самое что просто разбитая машина.

Мне совершенно не хотелось принимать на себя и каяться за чужие грехи. Хотя разум подсказывал, что это и есть самая эффективная стратегия защиты из возможных.

В своих размышлениях я даже не заметил, как мы всей командой молча дошли до актового зала и оказались в нем. Слава и Артур похлопали меня по плечу.

— Ничего не бойся, чувак. Мы с тобой, — потом пошли и уселись на свободных местах в зале.

Меня поставили лицом к зрительному залу, даже не предложив отдельный стул, так, чтобы меня было хорошо видно из каждого уголка актового зала.

Мол, смотрите, любуйтесь вот он — нарушитель порядка и трудовой дисциплины, покушавшийся на социалистические устои и моральный кодекс строителя коммунизма.

Чувствовать это было неприятно. Мало того, что меня оговорили, что само по себе мне казалось несправедливым.

Так еще и придется отвечать за пожар, который я первый бросился тушить и между прочим на полном серьезе спас жизнь, того кто так подло подставил меня перед князем.

Ладно хрен с ним. Герои не ждут благодарности. Никто не знает, что я спас Андропова. Я не стану об этом рассказывать, достаточно того, что я сам это знаю.

Суд собирался для того, чтобы установить вину или невиновность. Я сижу отдельно ото всех, как преступник. Семь бед один ответ. В угоне Москвича я виноват на самом деле.

Буду считать, что второй эпизод с пожаром просто недоумение.

Люди потихоньку собирались, здоровались беседовали кучками. они улыбались и были в приподнятом настроении. Я ошибочно принял это за благоприятный признак.

Заседание началось с неприятных открытий, люди были в хорошем настрое просто потому, что у них появилась возможность прогулять работу не какое-то время.

Как только заседание объявили открытым, улыбки исчезли с лиц сотрудников автокомбината, и если на меня бросали строгие взгляды, то они все были полны осуждения и даже, как мне показалось, неприязни.

Никто не стал разбирать ситуацию по существу, сославшись на отсутствие времени в графике работы предприятия. Секретарь товарищеского суда просто зачитала обвинения.

Мне вменялись дерзкий угон и уничтожения автомобиля, являвшегося имуществом нашего автокомбината.

Халатное отношение к работе и результатам труда других участников трудового коллектива. Нарушение трудовой дисциплины, нарушения правил пожарной безопасности.

Еще до кучи обвинили в систематическом пренебрежении нравственностью и правилами поведения советского гражданина в обществе и в трудовом коллективе.

Последние два пункта я не понял. Неужели меня обвинили в том, что это я, а Андропов водил баб в вагончик?

А после того, как зачитали эти пункты просто предложили проголосовать за то, чтобы товарищеский суд рекомендовал руководству предприятия уволить меня.

От такого скорого «правосудия» у меня отвалилась челюсть. Ничего себе суд.

«А чего ты ожидал»? Спрашивал себя я. Хотел, что бы как в кино? «Ты почему, Борщев, в фонтан-то полез? Пусть Вольдемар бы и нырял»?

Ком подступил к горлу. Спасибо, что не стали обвинять в организации подпольного производства автомобильных чехлов. Вообще труба была бы.

Не суд, а самое настоящее формальное разбирательство, исход которого уже предрешен до того, как я вошел сюда.

Я уже знал результат: он будет отнюдь не в пользу обвиняемого.

К моему счастью, на судебном заседании присутствовала Светлана Валерьевна, та самая главбух, которая звала меня в кабинет, переговорить с мамой в первые дни.

Она неожиданно встала и громко заявила.

— Товарищи, подождите. Так нельзя.

— Что нельзя? Светлана Валерьевна — удивился председатель товарищеского суда.

— Нельзя так быстро.

— Светлана Валерьевна, миленькая, нам всем работать надо, машины сами в рейс не выедут, путевки и талоны на топливо сами себя не выпишут. Я вас умоляю. Что значит нельзя так быстро?

— Товарищи, нам нельзя так формально решать судьбу человека. Руководство может быть примет другое решение, нежели определит суд. Но если мы сейчас формально проголосуем, то у этого молодого человека навсегда рухнет вера в справедливость.

— Светлана Васильевна, голубушка, я не понимаю, чего вы хотите, о чем вы говорите? Какая вера, какой молодой человек. Посмотрите не него. Он машину угонял? Угонял. Пожар был? Был. Значит молодой человек должен понести ответственность. Где тут формальность?

На главбух уже не смотрела на председателя, а повернулась к людям сидящим в зале.

— Товарищи, не торопитесь. Я понимаю работа и все такое. Вспомните себя в восемнадцать лет? Вся жизнь впереди. Не дайте ее сломать. Мы же не прокисший компот, к примеру, обсуждаем, а жизнь человека. Компот можно вылить и забыть. А человека не выбросишь. Мы его обвиняем ничего не зная. А это разве морально? Может быть он не виноват, может быть у него были свои причины? Давайте обсудим, товарищи. Кто за обсуждение?

Она подняла правую руку вверх.

«Спасибо тебе, товарищ Светлана Валерьевна за попытку спасти меня, я тебе этого никогда не забуду».

В зале воцарилась тишина.

Светлана Валерьевна обладала большим авторитетом в трудовом коллективе и ей никто не рискнул возразить.

Еще бы. От нее зависел каждый присутствующий в зале человек.

Вслед за ней вверх потянулось еще несколько рук.

— Ну хорошо, давайте поставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы обсудить поведение товарища Каменева?

У меня отлегло от сердца. К неудовольствию председателя, больше половины проголосовало за обсуждение.

Не знаю подействовали ли на них слова главбуха или им захотелось подольше не работать, но это в корне поменяло ситуацию.

С этого момента люди в зале активно включились в процесс, они рассказывали истории из своей жизни, задавали мне вопросы, получали ответы.

Трубецкой, Артур и Слава рассказали, что моя семья полностью компенсировала ущерб и отдала в команду свою машину вместо разбитого Москвича.

Они поведали еще и о том, что я неоднократно помогал в сложных ситуациях в гараже. Что раздобыл для команды еще одну машину, запчасти и знаю о гонках всё.

К концу заседания, картина полностью поменялась, большинство волшебным образом встали на мою сторону. Всем стало понятно, что к поджогу я не имею никакого отношения и мои действия можно оценивать только положительно.

— Молодец Каменев, честь и хвала!

— Такому упорству позавидовать можно! Так держать парень, ты молодец.

Кричали с мест сотрудники автокомбината.

— Может быть ему еще и премию выписать, — раздосадованно вопрошал председатель товарищеского, — или назначить директором предприятия?

— А что? Это идея,товарищ председатель. Вот давайте у него спросим, хочет ли он стать директором? — смеялись в ответ мужики.

Тогда председатель с издевочкой в голосе обратился ко мне:

— Ну так что, товарищ Каменев, видите народ желает знать, поведайте нам о чем вы мечтаете? Как видите развитие своей профессиональной карьеры?

Он мстил мне за то, что заседание пошло не по его сценарию.

— О чем я мечтаю? — переспросил я его, — да, как-то нескромно рассказывать о мечтах.

— Да уж не стесняйтесь, поведайте нам.

— Я мечтаю стать хорошим гонщиком и вывести команду на лидирующие позиции в чемпионатах.

Сотрудники автокомбината активно поддержали меня.

— Дайте парню проявить себя!

— Надо давать молодым шанс!

Теперь у меня было совсем другое настроение.

Среди людей в зале я вдруг обнаружил лицо Андропова Константина.

Он был мрачнее тучи. Похоже ему не нравилось, то что происходило на его глазах.

Андропов почитал, что вышел сухим из воды и уже избавился от меня.

Нет дружок. Ты просчитался. Все только начинается. ты еще очень пожалеешь о своем малодушии. Больше я тебя жалеть не буду и жить с тобой тоже.

У Трубецкого были связи повсюду в автомобильном мире в ближайшие выходные мы всей командой отправились на тренировку на полигон НАМИ в подмосковный Дмитров на двух машинах.

Слава с Константином уехали раньше всех на трейлере с Соколом, они должны были выгрузиться к нашему приезду.

Мы же вчетвером, Трубецкой, Артур, Саша и я собрались в девять утра гараже для того, чтобы забрать канистры для бензина.

Заправлять на полигоне нас никто не станет, полигон не богадельня. Нужно приезжать со своим топливом.

На соревнования все выступали на девяносто третьем, но достать его даже в Москве по талонам было довольно проблематично.

На нашей автобазе выдавали талоны, но искать заправку, где их можно отоварить нужно было самостоятельно. К тому же у команды был свой лимит. Талоны имели ограниченный срок действия.

В то утро я немного припозднился, потому что переехал жить к Комбинатору.

По итогам товарищеского суда, после пожара нам все же запретили жить на территории, и мне приходилось добираться на работу на транспорте.

Я не учел, что расписание движения автобусов в субботу отличается от расписания в будни.

Выходило, что все ждали меня. Я ужасно не любил опаздывать поэтому бежал от остановки изо всех сил. Но всё-таки не успел вовремя.

— Каменев, ну ты прям пунктуальный как немец! — поприветствовала меня девушка, — сколько можно ждать?

Она выглядела, как красивая ухоженная домашняя кошка.

Я посмотрел на часы.

— И тебе доброе утро, свет моих очей, я опоздал всего на две минуты.

— Во-первых, запомни, я свет, но не твоих очей. Во-вторых, если ты собираешься стать гонщиком, то должен понимать, что у нас в автоспорте каждая секунда играет роль.

Вот язва, она ерничала и продолжала злиться за ту ночь, когда я отказался у нее остаться.

— Неужели? — я помогал Артуру укаладывать в багажник инвентарь, запчасти и ремкомплект.

— Если ты не чувствуешь время, то будешь ползти всегда в хвосте. За две минуты лидер обойдет тебя на целых три круга. Не веришь? Спроси Игоря Николаевича.

Князь с улыбкой слушал нашу беседу и утвердительно закивал головой.

— Верю, поедешь с нами?

Саша задрала свой хорошенький носик, жестом отказалась от моего приглашения и демонстративно села в машину к Трубецкому, не сводя с меня глаз.

Сегодня Игорь Николаевич был на роскошной голубой двадцать первой Волге с белой крышей.

Князь скорчил рожицу и показал язык. Мол, я хоть и стар, но тебе за мной не угнаться. Ни в сердечных вопросах, ни в профессиональных.

— Надеюсь, судари, что вы поспеете к обеду, — подколол нас князь, садясь за руль.

Я не успел моргнуть глазом, как он выкатился из бокса, сделал эффектный разворот и умчался с Сашей, оставив за собой облако пыли.

— Хорошая девушка, — прокомментировал молчавший до сих пор Артур, — смотри не упусти ее.

— Да мне через год в армию. Думаешь, она будет меня оттуда дожидаться?

— Дурачок. Конечно будет.

— С чего ты взял, Артур?

— Видно же, что она влюблена в тебя по самые уши.

— Что правда видно? Врешь ведь.

— Нет, не вру. Видно не то слово!

Я не мог понять шутит ли он или говорит серьезно.

— Иди в баню!

Но мой коллега лишь немного улыбнулся в ответ.

Комментарий Артура меня озадачил. Наверно, я ничего не понимал в женщинах, если другим видно, а мне это кажется просто симпатией.

Нам выделили скоростной кольцевой участок полигона длиной в четырнадцать километров. Мы, команда Трубецкого, могли тренироваться там до вечера.

Это было роскошной возможностью, которой обладали далеко не все руководители команд.

Первым Сокола обкатал Слава, он сделал круг на полигоне и остался очень доволен машиной.

— Тьфу, тьфу. Если так пойдет, то у нас все шансы с этой машиной попасть в финальные этапы. Не автомобиль, а самолет, — сказал Слава Константину вылезая из салона и уступая место за рулем, — на третьей коробку не насилуй.

Андропов дождался сигнала старта и рванул с места. На этот раз он был в чистой одежде и обуви. Мне показалось, что стартовал он бережно.

Сокол выглядел настоящей гоночной птицей. Красивый, блестящий, мощный, с хрипящим, но благородным звуком выхлопа.

Через некоторое время Константин пронесся мимо нас завершив первый круг.

— Шесть минут, одиннадцать секунд. Вполне неплохой результат, но можно и лучше, — посмотрел на секундомер в руках Князь.

С каждым кругом Андропов улучшал результат, пока не уперся в шесть минут и три секунд.

Все время пока Константин гонял, Трубецкой со Славой инструктировали и рассказывали об особенностях трассы. Мы с Сашей внимательно слушали.

Артур замахал красным флагом на трассе, что означало, что Андропов должен закругляться.

После него князь сам сделал несколько кругов улучшив результаты Константина на целых пять секунд.

Следующая очередь Саши.

— Давай девочка моя, я знаю, что ты с десяти лет за рулем, но не торопись бить рекорды. Пока сделай круга три, не превышая «девяносто», — давал ей напутствие князь.

— Хорошо, Игорь Николаевич.

— Почувствуй машину, дорогу, тормоза. Увидишь зеленый флаг, можно добавлять по десять кэмэ на круге.

Саша дисциплинированно выполняла все требования, но князь так и не дал ей разогнаться на полную катушку. Лучший результат Саши — шесть тридцать девять.

А после Саши машину доверили мне, с теми же предварительными требованиями по скорости. Было волнительно, мое сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Я, так же как и Саша, терпеливо выполнял все предписания первые три круга. Но завидев зеленый флаг, которым махал Артур,я почувствовал, что со мной что-то произошло.

В голове вспышка осветила трассу на полигоне. Я видел ее сверху.

На дорожном покрытии появились линии, указывающие на оптимальные траектории на прямых и в поворотах.

Костя, костя. Зря ты повел себя, как осел. Мог бы хоть потом извиниться. Тебя не будет в команде. И тут во мне проснулось незнакомое ощущение. Я помню только слово, которое эхом пронеслось внутри.

«Пора!»

Сердце перестало бешено биться. Я сбросил газ. Третья. А потом утопил педаль в пол. Сознание выключилось. Я слился воедино с машиной и, казалось, что я теперь видел трассу на километр вперед.

Сокол начал резво набирать максимальную скорость. Следующий круг я пролетел за пять-пятьдесят восемь. Это был лучший результат Князя Трубецкого.