Школяр

Глава 8 Часть 1

…Две недели «полноценных тренировок» дались невероятно тяжело. Да, в запредельной нагрузке были и свои плюсы — все это время я настолько уставал, что вырубался чуть ли не до того, как добирался до кровати, так что рвать себе душу тягостными воспоминаниями тупо не успевал; стремительно набирал сухую мышечную массу, подрос почти на два сантиметра, примерно разобрался в алгоритме боя против магов Земли и сжег два комплекта резины для «Шквала». Но все это далось не просто так: каждый божий день начинался с двухчасовой тренировки в тренажерном зале, после первого завтрака приходилось медитировать еще три, со второго я убегал в зал для единоборств и несколько часов рубился против «любимой тетушки», подстраивавшейся под мои возможности, потом обедал и на пару со все той же Зыбиной уезжал на автодром в Мякинино.

Кстати, занятия там выматывали ничуть не меньше, чем тренажеры или рукопашка, ведь стоило мне оказаться за рулем «Шквала» и выехать на площадку, как Раиса Александровна превращалась в Суккубу, давала какое-нибудь «простенькое» упражнение и заставляла отрабатывать его до потери пульса! Не унималась и после того, как заканчивала очередной урок — пересадив меня в пассажирское кресло, требовала уйти в активную медитацию и заставляла реагировать на все подряд, не сбивая концентрации на рекомендованных образах. Ну, а через полчаса-час после ужина повторяла утреннюю экзекуцию, то есть, опять гоняла в рукопашке!

Если бы не питание раз в четыре часа круглые сутки и не обследования с последующими целительскими воздействиями и массажем после каждого занятия, включая вождение и медитации, то я бы, наверное, сдох. А так терпел. И даже изредка находил во всем вышеперечисленном какое-то извращенное удовольствие. Правда, в периоды «просветления» задумывался о причинах недостаточно высокой интеллектуальной загрузки, однако после недолгих раздумий приходил к выводу, что Зыбиной виднее, и снова отключал голову.

Увы, этот режим не лучшим образом сказывался на сообразительности, из-за чего я так и не смог навести мосты с «вернейшей помощницей», хотя она раза два или три пробовала сократить дистанцию общения. Так, стоп, вру: я не пошел ей навстречу, так как не чувствовал искренности, а приближать к себе стерву не желало даже подсознание. А вот в отношениях с Земляничкой все было прекраснее некуда: она наслаждалась чуть ли не каждой минутой возни с «любимым племянником», ради увеличения общего времени пребывания рядом научилась просыпаться в шесть, уговорила составлять ей компанию в сауне, очень много шутила и… отслеживала чуть ли не все телодвижения Замятиной и т. д., так как боялась, что та мне чем-нибудь навредит.

Я тоже привык к неподдельной заботе Раисы Александровны, поэтому радовался ее неусыпному вниманию и неподдельной заботе, не обижался даже на самые едкие или провокационные подначки, полюбил разговоры ни о чем в сауне и вторые ужины в ее гостиной, во время которых Зыбина забывала обо всем на свете и становилась настолько мягкой, теплой и домашней, что напоминала матушку. И пусть повышенный гормональный фон, вызванный экстремальной перестройкой организма, моментами заставлял реагировать на пышные и умопомрачительные формы «тетушки» слишком сильно, это никак ни сказывалось на ее отношение ко мне или мое к ней. Почему? Да потому, что Зыбина чувствовала, что я вижу в ней вторую матушку, а «неадекватные» реакции вызывает тело, а не разум или душа. Кроме того, она являлась Земляничкой, то есть выросла среди магов Земли со схожими проблемами и прекрасно знала, что в период между пробуждением и инициацией такие реакции естественны. Вот и убедила не сгорать от стыда при каждой «потере лица».

Кстати, разговор, в котором «любимая тетушка» предельно подробно и без каких-либо купюр разобрала все грани моей реакции на «половозрелых женщин», дался мне крайне тяжело. Но уже на следующее утро я вдруг поймал себя на мысли, что делиться самым сокровенным с Раисой Александровной мне будет в разы комфортнее, чем с мамой, и… не ужаснулся, хотя по логике, должен был.

Единственным более-менее спокойным днем стало второе воскресенье этого безумного марафона. Нет, программу первой половины дня я отработал полностью. А после обеда начался расслабон: я погонял по городу под чутким руководством Суккубы, сначала хорошенечко освоив, а затем и сдав сразу два экзамена — прохождение трассы «особняк Зыбиных — Городок Лицеистов» на десять баллов, а экстремальную парковку на девять. Затем зарулил на рынок, где накупил фруктов, потратив малую часть денежек, перечисленных Александром Всеволодовичем на мой банковский счет согласно договору, и привез наставницу домой. А оставшиеся несколько часов мы с ней провели в блаженном ничегонеделании — смотрели фильмы, полулежа на диване в ее гостиной, уминали всякие вкусности, лениво перешучивались и, тем самым, морально настраивались на первый день моей учебы…

…Четвертого декабря, в понедельник, утреннюю тренировку пришлось чуть-чуть укоротить. Зато перед первым завтраком я полчасика понежился на массажном столе и прошел все обязательные процедуры. Поел, как обычно, очень плотно и с большим удовольствием, потом в сопровождении Замятиной отправился к себе и переоделся в форму учащегося Императорского Лицея, построенную аж в пяти экземплярах. Последние штрихи к моей неземной красоте навела «вернейшая помощница», поколдовав над волосами, подобрав подходящий одеколон и зачем-то перевязав узел галстука. А когда сочла, что я выгляжу достойно, с моего разрешения унеслась приводить в порядок себя.

С этим делом справилась не по-женски быстро, нарисовавшись в гараже чуть менее, чем через двадцать минут, быстренько загрузилась в «Кайзер», за рулем которого уже сидел Геннадий Осипович, личный телохранитель Раисы Александровны, и внедорожник сорвался с места.

Суккуба появилась минут через пять и убила шармом, хищной красотой и, если можно так выразиться, животной сексуальностью: белая блузка, туго обтягивавшая грудь, визуально увеличивала и без того чрезвычайно солидные объемы, кожаные брюки крайне нескромно обтягивали крутые бедра и полные ножки, легкие ботинки на небольшой платформе добавляли последним толику длины, а сверхагрессивный макияж и буйная прическа… как выразился бы покойный батюшка, рвали все шаблоны внешнего вида уважающей себя аристократки!

— Вы умопомрачительно хороши! — восхищенно выдохнул я, оглядев все это великолепие. — Начинаю завидовать самому себе!

— И правильно: ты — единственный Мужчина в моей жизни, не считая кровных родичей! — эротично промурлыкала она, а через пару-тройку секунд жизнерадостно рассмеялась, благодарно чмокнула меня в щеку и взглядом отправила к «Шквалу», замершему на «стартовой позиции».

Я помог «тетке» опуститься на пассажирское сидение, обошел машину сзади, поддернул брюки, сел за руль, пристегнулся, завел двигатель и на автомате пробежался взглядом по горящим пиктограммам, хотя понимал, что механики Суккубы едят свой хлеб не зря, и машина в полном порядке. — У тебя появились правильные привычки! — удовлетворенно отметила Земляничка, ткнула пальчиком в панель управления аудиосистемой и врубила сборник музыки, которая нравилась нам обоим.

Под таким звуковым фоном трогаться с места в режиме рассохшейся телеги было кощунством, по гаражу я накатал не один десяток километров, так что стартовал так, как считала единственно возможным строгая наставница. По Вечерней Зорьке летел тоже… хм… быстро, а на выезде на Ремезовский проспект был вынужден встроиться в очень плотный поток и минут восемь-десять двигался с его скоростью, ибо час пик ради меня никто не отменил. Зато после того, как свернул на относительно свободную Басманную, дал жару, очень быстро въехал на территорию Городка Лицеистов, промчался по аллеям до самой престижной открытой стоянки,

в красивом заносе, периодически корректируемом ИИ «Шквала», красиво проскользил через створ открытых ворот, переложил руль в противоположную сторону, чтобы протиснуться между двух угольно-черных «Континентов», и на третьем «скольжении» подряд «припарковался» на свободное место.

В таком режиме на учебу, видимо, еще никто не приезжал, так что весь народ, которого вокруг было предостаточно, вылупился на мою машину, и Раиса Александровна, довольная до безобразия, расплылась в довольной улыбке:

— Красавчик!

Ценное указание номер два — не тупить при высадке — я помнил не хуже, чем первое, так что состроил правильное выражение лица, выбрался из салона, вальяжно обошел «Шквал», открыл пассажирскую дверь, протянул «любимой тетушке» руку и помог выбраться наружу. А когда она выпрямилась во весь рост, многоголосый возмущенный ропот, встретивший мое появление в поле зрения невольных зрителей, сменился куда менее «плотным» потрясенным гомоном. Впрочем, те, кто узнал в моей «спутнице» Саму Суккубу, быстро поделились этим знанием с остальными, и гомон стал в разы насыщеннее. А Зыбина, продолжая развлекаться, оперлась на мое предплечье, танцующей походкой подошла к «Кайзеру», успевшему подкатить к собирающейся толпе,

притянула меня к себе, с непередаваемым чувством чмокнула в щеку и пожелала хорошего дня. Конечно же, достаточно громко и в своем любимом стиле:

— Порви их всех, племяш! А то, смотрю, это затхлое болото продолжает загнивать…

Пока лицеисты, их телохранители, личные помощницы и пара учителей отходили от последнего заявления, из внедорожника выскочил Геннадий Осипович и уступал хозяйке место за рулем, я помог ей забраться в салон, а Замятина, под шумок выбравшаяся из машины с другой стороны, возникла за моим левым плечом. Стартовать в обычном режиме Зыбиной помешала толпа, но она грозно рыкнула мощным движком, и особо тормозные представители высшего света порскнули, кто куда.

За маневрами «немца», выруливавшего к выезду с парковки, наблюдали все, кроме нас с Валентиной, так что на оперативный простор мы вырвались без задержек и неспешно пофланировали в сторону второго учебного корпуса. Целительница, «выполняя свою работу», сообщила, в какую аудиторию мне требуется прибыть, назвала фамилию, имя и отчество преподавателя, поделилась кое-какой информацией по этой личности вроде научного звания, честно заслуженного прозвища и «милых» привычек, после чего замолчала.

Мини-термоконтейнер с коктейлем, который я должен был употребить в десять утра, несла сама, ибо мне это было, вроде как, невместно. Держалась с подчеркнутым уважением, но без перегибов, и ни на миг не забывая о том, что является красивой девушкой, несла себя так, что становилось понятно: она — моя абсолютно во всех смыслах, а всех остальных мужчин не существует.

Нет, это мне не льстило и никак не сказывалось на самооценке: я помнил, что «тетушка» в момент знакомства назвала эту особу стервозиной, успел убедиться в том, что это определение верно, и не льстил себя несбыточными надеждами. Впрочем, «правильным» реакциям особо любвеобильных парней на свою «вернейшую помощницу», бывало, радовался. Чисто из вредности. А потом мы поднялись на пятый этаж, добрались до кабинета новейшей истории, переступили через порог, и наступило веселье, обещанное Зыбиной. Какое именно? Реакция на мое представление одноклассникам, обнаружившимся в помещении.

Первым из легкого ступора вывалился княжич Константин Родионович Васильчиков, согласно досье, пробудивший в себе родовой Огонь еще в конце августа — оглядел с головы до ног, оценил демонстрируемую уверенность в себе, осанку и стоимость формы, мазнул взглядом по небольшому бугорку на левом запястье, под которым прятались часы, и обратился ко мне через губу:

— Простолюдин?

— Верно… — спокойно подтвердил я.

— …в Собственном Его Императорском Лицее номер один?! — патетично продолжила Евгения Ильинична Евдокимова, платиновая блондинка, вроде как, пробудившая Лед в начале октября.

— Ну да! — кивнул я и уверенно пошел к четвертому столу в левом ряду, который, согласно «разведданным», пустовал. — Лучший лицей страны — для лучших учеников. А я, определенно, лучший!

Одноклассники потеряли дар речи. Правда, не все: Виктория Семеновна Жданова, Земляничка, пробудившаяся в начале сентября и уже успевшая основательно оформиться, оказалась и глазастой, и весьма толковой, поэтому разглядела цвет «моего» кантика и сообразила, куда я так уверенно иду:

— Землячок со связями в ректорате? Интересненько. А чья кровь, если не секрет?

Она обратилась ко мне без ярко выраженного неуважения, так что я не запирался:

— Зыбиных.

— Так, стоп!!! — ошалело воскликнул Петр Петрович Жемчужников, единственный Водяной в нашем классе, в момент моего появления на пороге вглядывавшийся в экран коммуникатора. А когда на него посмотрела вся толпа, застрочил, как из скорострельной пушки: — Это он приехал в компании Суккубы на ее «Шквале»!

— Этот «Шквал» мой, а все остальное верно… — равнодушно сообщил я, пропуская Валентину на место для личных помощников, а потом сел сам.

— Не может быть!!! — возмущенно взвыл «оратор», судя по поведению, являвшийся ее верным фанатом. — Суккуба терпеть не может мужчин, не дарит им выигранные машины, не…

— Прошу прощения за то, что перебиваю, но я ее любимый племянник! — заявил я, достал из внутреннего кармана пиджака коммуникатор, подаренный Александром Всеволодовичем, открыл нужную программу и развернул экран так, чтобы Жемчужников увидел фамилию, имя и отчество в строке «Владелец автомобиля».

Как и предсказывала Раиса Александровна, девайс от торгового дома «Светоч» заметили все и ошалело переглянулись. И ничего удивительного: их подросткам, как правило, не дарили. А потом подал голос Павел Геннадьевич Крашенинников, Воздушник, вымахавший под метр восемьдесят, но весящий от силы килограммов пятьдесят:

— На чем бы это быдло ни прикатило и какими бы коммуникаторами ни пользовалось, здесь оно учиться НЕ БУДЕТ!!!

Я неспешно встал с удобнейшего кресла, подошел к этому задохлику, сложил пополам правым прямым в живот и сразу же зафиксировал затылок. Затем разогнул тушку ударом колена в лицо, чуть довернул дворянчика влево и шарахнул сломанным носиком об парту. Дав упасть на пол, сообщил, что не терплю оскорблений от кого бы то ни было, спокойно развернулся на месте и… был вынужден уходить от атаки княжича Константина. Двигался он достаточно быстро, драться, вне всякого сомнения, и умел, и любил, так что кулак просвистел впритирку с моим ухом. А на отводе разжался, и тонкие, но сильные пальцы попытались взять захват за шею. Ага, так я это и позволил — в лучших традициях дядьки Фрола вошел на предельно короткую дистанцию, левой рукой прихватил Васильчикова за талию, а правую восходящим движением упер в основание подбородка и, прогнув парня в спине, воткнул затылком в пол. Для того, чтобы понять, что добивания не требуется, хватило одного взгляда, а уже через пару мгновений я поймал взгляд простолюдинки лет двадцати семи, рванувшейся в нашу сторону, разглядел вокруг ее радужки зеленый кантик и демонстративно отошел в сторону в знак того, что не собираюсь мешать ей откачивать хозяина.

Аккурат в этот момент отмерла Земляничка и, презрительно фыркнув, обратилась к единственному парню кроме меня, все еще стоящему на ногах:

— Петя, только не говори, что ты вовремя вспомнил о дуэльном кодексе лицея и решил вызвать «охамевшего простолюдина» на честный бой!

Словосочетание «охамевший простолюдин» она произнесла с издевкой, так что я нисколько не обиделся. А господин Жемчужников пошел красными пятнами и с небольшой задержкой пожал плечами:

— Лютобор… э-э-э…

— …Игоревич! — подсказал я.

— …Игоревич был в своем праве. Да, нарушил пару правил этого самого кодекса, из-за чего получит свое первое взыскание, но, окажись я на его месте, среагировал бы так же!

Не знаю, почему, но ему не поверили. А потом в класс ворвалась толпа из двенадцати парней и девчонок, на ходу обсуждавших главную сенсацию дня — приезд Самой Суккубы с «каким-то неизвестным мальчишкой», увидела картину маслом, потребовала объяснений и получила. От все той же Виктории Ждановой. Кстати, описавшей недавний конфликт настолько образно и точно, что я невольно улыбнулся, а третий и последний княжич в нашем классе — Ярослав Федорович Засекин — вспыхнул, как сухая береста, брошенная в костер, вперил в меня взгляд, пылающий алым кантиком вокруг радужки, и вызвал меня на поединок. По крайним правилам для восьмого класса, то есть, до сдачи, потери сознания или тяжких телесных повреждений.

Я пожал плечами и дал волю любопытству:

— Не то, чтобы я отказывался, но очень хотелось бы понять, на каком, собственно, основании.

— На основании пункта шесть-одиннадцать дуэльного кодекса нашего Лицея! — сдуру ляпнул он, причем чуть ли не раньше, чем я договорил.

Не воспользоваться представившейся ситуацией было выше моих сил, и я расплылся в ехиднейшей улыбке:

— Пункта шесть-одиннадцать?!

Княжич понял, что спорол какую-то редкую чушь, но отказываться от сказанного было уже поздно, и он подтверждающе кивнул:

— Да!

— Удивительное рядом! — «восхитился» я. — В шестом разделе дуэльного кодекса Собственном Его Императорского Величества Лицея номер один всего пять подпунктов, все они описывают порядок оплаты услуг целителей вышеупомянутого лицея в случае отсутствия у поединщиков собственных, а далеко не последний представитель славного рода Засекиных недостаточно умен для того, чтобы выучить наизусть простенький, но чрезвычайно важный документ!

Парень чуть не лопнул от злости, рванулся, было, ко мне, но был пойман друзьями. А я посмотрел на «вернейшую помощницу», обнаружил в ее взгляде плохо скрываемое веселье и еще раз убедился, что любимая тетушка назвала ее стервозиной не просто так:

— Мой господин, я уже забронировала малую арену номер одиннадцать. На шестнадцать ноль-ноль.

— Одиннадцать? Это число я уже не забуду… — преувеличенно серьезно заявил я, повернулся к Ярославу Федоровичу, плавящемуся от бешенства, и нанес по его самолюбию еще два сильнейших удара: — Право, не стоит так яростно сопеть: я принимаю ваш вызов, ибо и нам, простолюдинам, не чуждо великодушие. И потом, чего вам расстраиваться? Вы ж аристократ с вереницей благородных предков за спиной. Ну, а мозги — дело десятое…

Это, если что, тот самый Засекин)))