Сижу грустный и уставший в восточной комнате, вернее полулежу. Катя нашла меня и присела с большим трудом на подушки.
— Прости, милая, за невнимательность к тебе.
— Я всё понимаю, как не просто тебе в Петербурге. Нас наверное все презирают и завидуют тебе? — грустно вдохнула Катя.
Я рассмеялся от души, чем озадачил её.
— Нашла о чем беспокоиться, как ты говорила: Идут они все в далёкое далёко. Меня вгоняет в грусть мысль, что скоро мне придётся уехать на Кавказ, Андрею тоже. Как вы тут одни?
— Нашёл о чём беспокоиться. Ада со мной, дедушка, родители Андрея, Наталья наконец, правда толку от неё мало, зато весело. –рассмеялась Катерина. — Мишенька уже под забылся, у неё новое увлечение.
— И кто этот счастливчик?
— Племянник князя Черкасского, дальний родственник нашей Марэ. — шепотом поведала мне Катя.
— И как идут дела? — тоже шёпотом спросил я.
— Пока она делает вид, что равнодушна к нему, но он определённо ей нравиться.
— А как же Мишенька?
— Вот возьми и сам спроси у неё, если так интересно.
— Нет, нет, это я так, просто спросил из вежливости.
— То-то трусишка, боишься?
— Скажем так… опасаюсь. Мне, что больше всех надо? Мне с тобой хорошо, без Натальи. Быстренько соскочил я со скользкой темы.
В комнату вошёл Андрей.
— Я кажется не вовремя? — смутился он.
— Да, ты не ко времени, мы сплетничаем о твоей сестре, — невинно сообщил я Андрею.
— Пётр, ты просто невыносим, — фыркнула Катя, пытаясь, встать. Я помог жене и проводил до двери.
— Командир, пора на службу. Ты хоть иногда полезными делами занимаешься, а я уже скоро на стенку начну прыгать от безделья. Знаешь, иногда ловлю себя на мысли, как я раньше жил в этом болоте. Заниматься всякой ерундой лишь бы быть на слуху или на виду. Вариться в этом котле лицемеров и ханжей. Как только Мара разрешиться от бремени, через год заберу её.
— Андрей, ты чего такой злой?
— Да, раздражают уже эти снобы. Знаешь, что говорят о тебе. Помои чище.
— Ну и что, я звезда, хоть и вымазанная дерьмом, всё равно, я сияю и пахну.
Андрей не выдержал и рассмеялся от души.
— Вот за что я уважаю тебя, командир, даже по горло в дерьме, ты найдешь повод, чтобы радоваться жизни.
— А чего грустить Андрюха. Жены у нас красавицы, скоро родят нам сыновей, мы с тобой кавалеры орденов. Я полковник и граф. Есть приличная крыша над головой, кормят хорошо, радуйся и наслаждайся жизнью. — оптимистично закончил я.
— И то верно, но всё равно на службу пора. Мне ещё ордена потребны и есаульское звание, смотри командир, ты обещал. Да, про пенсию чуть не забыл. — серьёзно напомнил мне мой начальник штаба.
Посещение полковника Лукьянова, обычно, было признаком неприятностей.
— Не ругайте меня, ваше сиятельство — примирительно поднял он руки. — Сегодня без происшествий. Вас приглашает генерал Дубельт на личную встречу, опять же не официально. Мы прошли в здание управления через черный вход.
— Здравствуйте ваше сиятельство. — первый поздоровался Дубельт.
В кабинете находился ещё один человек. Мужчина лет сорока, сорока пяти, в немного потёртом чиновничьем мундире с петлицами надворного советника на воротнике.
— Здравия желаю ваше превосходительство.
— Оставьте, граф, без чинов. Позвольте вам представить, надворный советник Куликов Жан Иванович. Проходит служащим по нашему ведомству. А это граф, Иванов — Васильев, казачий полковник. — представил Дубельт нас друг другу. Пётр Алексеевич, Жан Иванович, герой Нижегородского хлебного дела. Он смог вскрыть и доказать махинации связанные с поставками зерна в армию, на сотни тысяч рублей. В него стреляли, пытались подкупить и опорочить, но, он довёл дело до конца, за что и был награждён орденом Владимира четвёртой степени. Дело происходило два года назад.
— Полно вам, Леонтий Васильевич, я просто честно делал своё дело. — смутился Куликов.
— Толи дело, спаситель цесаревича, значимый подвиг, а уж я, со своими ворами и казнокрадами, обычное дело.
— Хорошо, Леонтий Васильевич, к чему долгое вступление, мы по наградам видим, кто чего стоит? — высказался я.
Мы с советником оценивающе осмотрели друг друга. Твердый взгляд, умные серые глаза, без сомнения профессионал высокого класса, впрочем, в жандармерии других не держат.
— Что ж, извольте. Наш Шеф принял решение направить вместе с вами Жана Ивановича. Он окажет всемерную помощь полковнику Баровичу и подполковнику Булавину, естественно вам. Жан Иванович, как никто другой знает все схемы и возможные варианты хищений и казённых махинаций среди чиновников и военных. Он наделён правом вести расследование и проводить аресты в случае необходимости. Местное жандармское управление окажет вам всемерную помощь. Думаю, Жану Ивановичу, может понадобиться ваша помощь, полковник, особенно силовое прикрытие. Удаленность от столицы, особенности местных реалий вызывают опасение за жизнь Жана Ивановича.
Наблюдаю за реакцией советника. Явно не трус, мужик с характером.
— Когда вы планируете отъезд? — спросил советник. Надеюсь у вас найдётся свободное место?
— Конечно, Жан Иванович. 3 марта. В данный момент я проживаю в доме князя Андрея Долгорукого. Он мой начальник штаба, едет с нами. Готовьтесь Жан Иванович.
— Благодарю вас, ваше сиятельство, 3 марта непременно буду.
Куликов встал и попрощавшись, вышел из кабинета.
— Пётр Алексеевич, его высокопревосходительство, просил передать вам свою личную благодарность и поведать вам о том, что его величество доволен вашей службою. Не знаю, во что это выльется, но Император посетовал, что вас уже нечем награждать.
— От чего же, было бы желание, а чем наградить всегда можно придумать. — вставил я быстро своё мнение.
Дубель рассмеялся.
— Право слово, Пётр Алексеевич, за словом в карман не полезете. Хочу вас обрадовать, цесаревич будет лично следить за выполнением всех приказов государя по отношению к вам.
— Он что знает о наших планах? — удивлённо спросил я.
— Нет, но цесаревич не глуп и подозревает, что намечаются серьёзные события связанные с вами. Поэтому, он будет внимательно отслеживать вашу службу на Кавказе. Как мне кажется он твердо намерен заполучить вас в свой ближний круг. Постарайтесь перед отъездом навестить цесаревича, уверен, это будет благосклонно принято.
Мы ещё час говорили с Дубельтом прежде чем расстаться. Когда мы возвращались, полковник Лукьянов посетовал.
— Эх, ваше сиятельство, как бы мне хотелось поехать с вами на Кавказ.
— Лев Юрьевич, оставьте вы это «сиятельство», мы же с вами свои люди. Или я ошибаюсь?
— Конечно, Пётр Алексеевич, с удовольствием, почту за честь, быть для вас своим. — улыбнулся он.
— Так в чём заминка, поедемте со мной, дел предстоит….
— Просил его высокопревосходительство, отказал. Только после того, когда закрою польский вопрос. Возможно приеду позже.
— Приезжайте, Лев Юрьевич, спокойней на душе, когда рядом с тобой надёжные, боевые товарищи. — я посмотрел в глаза полковнику. Он некоторое время раздумывал и потом кивнув, ответил.
— Благодарю, ваше доверие для меня много значит.
— Мне кажется, мы едем не домой? — заметил я.
— Простите, Пётр Алексеевич, пока вы беседовали с Дубельтом, его высокопревосходительство просил вас посетить его, за одно. Как я понял, вопрос связан с цесаревичем.
Зимний дворец. Кабинет Бенкендорфа.
— Здравия желаю ваше высокопревосходительство.
— Здравствуйте, граф. Простите за столь частое беспокойство, но в связи с вашим скорым отъездом вынужден торопить события. — улыбнулся Бенкендорф.
Я еле сдержался, чтобы не высказаться по поводу извинения столь высокопоставленного лица. Изобразил вежливость и внимательность.
— Хочу просить вас, граф, изложить мне более последовательно ваше видение охраны первых лиц. Его высочество вывалил на меня все сведения и содержание ваших разговоров с ним. Мне бы хотелось услышать и систематизировать их.
— Ваше высокопревосходительство, по просьбе цесаревича, я коротко, в программном виде набросал черновики. Думаю разобраться в них не составит труда.
— Замечательно, привезите их и дайте краткое пояснения. Я приглашу заинтересованные лица.
Пришлось ехать за черновиками. По прибытию обратно, застал в кабинете Бенкендорфа жандармского полковника и полковника полиции.
— Позвольте вам представить, граф Иванов-Васильев. Начальник охранного отделения дворцовой полиции полковник барон фон Гаус и полковник, князь Остерман, начальник жандармского отделения дворцовой охраны. — указал Бенкендорф на присутствующих. Дубельт сидел в стороне незаметно наблюдая за всеми.
По равнодушным и не заинтересованным взглядам было понятно их отношение ко мне, ' казачьему выскочке', который собрался давать советы многоопытным профессионалам. По большому счёту мне не очень хотелось влезать в эту дворцовую кухню. Положил на стол Бенкендорфу папку с моими черновыми набросками. Он кивком предложил мне сесть и быстро стал просматривать записи. Полковники вообще не смотрели в мою сторону, молча занимаясь своими делами. А я наоборот смотрел поочерёдно на каждого своим фирменным взглядом составляя приблизительный портрет каждого. Через пять минут они оба заёрзали и стали чувствовать себя, как не в своей тарелке. Особенно суетился князь Остерман. Было в нем, что-то скользкое и неприятное. Барон напротив, хоть чувствовал себя не очень комфортно, но хоть пытался сопротивляться моему взгляду. Бенкендорф наконец оторвался от бумаг.
— В принципе я понял ваши мысли граф, уточните только некоторые моменты. Маршруты следования? Сидите граф.
— Проанализировав покушение я сразу задался вопросом, он на поверхности. Преступники знали точный маршрут движения кортежа, время его появления, количество охраны. Я уверен, что охрана дворца и мест пребывания императорской семьи состоят на должном уровне, а вот нахождения членов императорской семьи вне дворца, сильно хромает. Основным моим предложением является введение телохранителей осуществляющих ближнюю охрану первых лиц. Не просто, еще несколько человек толкающихся около охраняемого лица, а профессионально обученных бойцов. Человек двадцать, десять смен по два и пять смен по четыре. Они должны осуществлять охрану при выездах охраняемого лица. Повторяю, профессионально обученных. Хорошие воины, солдаты, офицеры, адъютанты, флигель-адъютанты, это всё не то. Там ещё мои заметки по созданию штурмовых подразделений в вашем корпусе. Снаряжение, вооружение, и некоторые схемы действий в городских условиях. А по поводу охраны первых лиц, течёт у вас господа, кто-то сливает информацию на сторону. Я никогда не сталкивался с подобной службой и поэтому могу заблуждаться или вообще ошибаться. Охрана первых лиц государства это очень ответственная и трудноисполнимая служба. Так что будьте снисходительны к моему дилетантскому подходу. После моего выступления началось более подробное обсуждение проблемы. Все кроме князя Остермана активно участвовали в разговоре.
— Благодарю вас, граф. Вы можете быть свободным.
Облегчённо выдохнув я быстро удалился. Только я собрался выйти из дворца полковник Лукьянов притормозил меня.
— Повремените, Пётр Алексеевич, ещё не всё. Через минут двадцать нас пригласили в кабинет. Бенкендорф усмехнулся увидя недовольство, мелькнувшее у меня на лице.
— Петр Алексеевич, ещё минуту терпения. Виконт Кэмптон и Стенфорд срочно убыли в Англию. Думаю наше послание дойдет до нужных людей. Скажите полковник, когда вы планируете убыть на Кавказ?
— 3 марта, ваше высокопревосходительство. С заездом в Москву. Планирую в начале апреля быть у себя на базе. В конце апреля открываются горные перевалы и начнётся осуществление плана А.
— Как вы сказали, план А, хорошо, пусть будет так. Полковник Лукьянов рвется на помощь к вам. Как вы смотрите на это?
— Я только за. Армейская разведка сильно хромает. Предшественник подполковника Шувалова совсем не занимался ею. Многое у нас не то что хромает, а просто лежит на смертном одре. Очень надеюсь на надворного советника Куликова. Надо непременно начинать борьбу с коррупций и казнокрадством.
— Ну, ну, Пётр Алексеевич, помните о главной своей задаче. Остальное второстепенно для вас. Прошу вас помнить и взвешенно подходить к решительным действиям по отношению к неприятным событиям, которые непременно возникнут у вас. Неприятности неизбежны, но отвечать на них необходимо расчётливо. — Бенкендорф откинулся на спинку сложив пальцы домиком. — Полковник Барович опытный и достаточно весомый человек в Кавказском округе. Не сочтите за труд посоветоваться с ним.
Помолчав добавил уже мягче.
— Остаётся только пожелать вам удачи, граф.
— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Единственно, что могу пообещать, приложу все свои силы и умения.