Шайтан Иван 4

Глава 14

Зимний дворец. Кабинет императора Николая.

Император Николай Павлович сидел за массивным письменным столом, перечитывая доклад начальника Армянской области. Уголки его губ непроизвольно подрагивали в лёгкой улыбке. Вчерашний вечерний приезд Павла, несмотря на все тревоги и упрёки императрицы, теперь казался ему оправданным.

«В самый тяжелый момент… возглавил оборону… воодушевил солдат…»

Слова рапорта звучали в его голове как музыка. Он не ошибся, разрешив сыну эту поездку. Да, конвой был небольшим, да, Павлу следовало бы соблюдать меры безопасности, но разве мог он предвидеть, что Павел окажется в самой гуще сражения? И не просто окажется, а проявит себя так, что даже закалённые в боях офицеры будут ходатайствовать о награде.

Орден Святого Георгия четвёртой степени, скромная награда для великого князя, но какая значимая! Не за родство, не за высочайшую волю, а за личную храбрость. Николай вспомнил, как сам, ещё молодым, мечтал о таком отличии.

Он отложил бумагу и задумался. Императрица, конечно, будет недовольна. Ещё больше упрёков, ещё больше тревог. Александр, видимо, тоже затаил обиду, но что поделать, война не место для глупостей. А Павел… Павел доказал, что не просто «гуляет по Кавказу», а служит России по-настоящему.

Он откинулся в кресле, удовлетворённый. Пусть тревожатся, пусть ропщут, Россия должна знать, что её правители не прячутся за спины других. И сегодня он мог гордиться сыном.

Тяжёлые дубовые двери кабинета бесшумно распахнулись, впуская цесаревича Александра и великого князя Павла. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь окно, золотил паркетный пол, когда Павел, вытянувшись по-военному, чётко отрапортовал.

— Здравия желаем, ваше императорское величество!

Николай I отложил перо и медленно поднялся из-за стола. Его пронзительный взгляд скользнул по загорелому, осунувшемуся лицу младшего сына, остановился на его сияющих глазах и вдруг смягчился.

— Здравствуй, Павел, — тёплый бас императора заполнил кабинет. Николай обнял сына, и на мгновение в строгом кабинете воцарилась почти домашняя атмосфера.

— Ты превзошёл все мои ожидания.

Александр стоявший в стороне крепко сжал пальцы. Его взгляд, полный досады и зависти, неотрывно следил за этой сценой.

— Присаживайтесь, — жестом указал император, сам занимая кресло за массивным письменным столом. — Ну что, герой, поведай нам, как ты учинил туркам достойный приём?

Павел смутился и выпрямился в кресле, его пальцы машинально теребили эфес сабли.

— Честно говоря, ваше величество, ничего особенного. Обычная стычка. Турки напали, мы отбили, а потом в ночной атаке нанесли поражение и обратили в бегство.

— Полно скромничать! — не выдержал Александр, резко встал, шагнув вперёд. Его голос звучал неестественно громко в царственной тишине кабинета. — Весь Петербург только и говорит, как великий князь Павел с горсткой храбрецов обратил в бегство целую орду башибузуков! Ваше величество, покажите ему рапорт Верникова!

Император молча кивнул. Александр торжествующе схватил со стола толстую папку с гербовой печатью и протянул брату.

Бумага хрустнула в дрожащих пальцах Павла. С каждой строчкой его лицо становилось всё бледнее. Внезапно документ выскользнул из рук и шурша упал на ковёр.

— Но… этого… этого не было… — прошептал он, и в его голосе прозвучала такая искренняя боль, что даже Александр невольно напрягся видя лицо брата.

Тишина повисла тяжёлым покрывалом. Николай I медленно поднял брови, его пальцы замерли на резной ручке кресла. В воздухе явственно ощущалось, что сейчас в этом кабинете решается нечто большее, чем судьба одного ордена.

— То есть, как не было? — лицо Николая окаменело. Он уперся взглядом в сына.

— Ваше величество, все перечисленные события имели место, туркам нанесено поражение и они были обращены в бегство. Но то что написано в докладе о моем участии в данном событии, не соответствуют действительности.

— Объяснись — тихим и неестественно ровным голосом сказал император.

Александр напряженный стоял у стола и тревожно переводил взгляд то на отца, то на брата.

Павел молчал какое-то время опустив свой взгляд.

— Значит вы, Великий князь, член императорской фамилии, довольствовались ролью стороннего наблюдателя? — с угрозой произнёс император.

— Нет, ваше величество. — Вскинулся Павел с обидой в голосе. — Я принимал участие во всех боевых действиях. После тяжелого ранения командира егерского батальона, по поручению есаула Иванова принял командование батальоном и отражал штурм южной стены нашего укрепления, участвовал в отражении нападения на нашу колонну пятью сотнями конных. К участию конной атаки наших казаков меня просто не допустили, как и участию в ночной атаке. Я сражался наравне со всеми. Не правда в том, что я руководил действиями отряда. И если быть честным до конца, я не смог бы так хорошо организовать и руководить, как это сделал есаул Иванов. Поэтому я не приму орден Георгия ни при каких условиях. Приписывать себе чужие заслуги — голос Павла дрогнул — это было бы недостойно не только великого князя, но и простого офицера.

Николай слушал Павла не сводя с него тяжелого взгляда. Александр следивший за отцом невольно напрягся, переступив с ноги на ногу.

— Значит ты отказываешься от Георгия? — спросил император и в его голосе не было гнева, скорее уважения. Павел встал и принял стойку смирно.

— Отказываюсь, ваше величество. Честь нельзя получит по ошибке или протекции. Как нельзя позволить чтобы настоящие герои остались в тени.

Тишина, повисшая в кабинете, была другой, в ней не было гнетущего напряжения. Александр всегда ревниво следивший за успехами брата, смотрел на него с уважением. В глазах императора мелькнула тень простой человеческой гордости отца за поступок сына.

— И как же нам поступить? Все знают о докладе и участии Павла в обороне Армянской области.

Александр, всё это время стоявший в напряжении, неожиданно расправив плечи и улыбнулся той хитрой улыбкой, которая предвещала неожиданный ход.

— Ваше императорское величество, — заговорил он тщательно выдерживая паузы. — Мне кажется я нашел соломоново решение. Мы объявим, что за оборону Армянской области и проявленное при этом храбрость, Великий князь Павел награждается золотым Георгиевским оружием. Очень достойная награда и соответствует деянию. — Он посмотрел на императора и Павла.

— И наградим других участников боевых действий соответственно их заслугам.

— Как тебе такое решение, сын?

— Я согласен, не стыдно перед другими офицерами. — Улыбнулся Павел. В его взгляде читалось облегчение и благодарность. Он кивнул брату.

— Ну что же, хорошее решение. — Николай взял перо и наложил резолюцию на ходатайстве о награждении:

«Подвиги, оказанные Великим князем Павлом, признаю недостаточными для удостоения орденом Святого Георгия 4-й степени. В воздаяние же ревностной службы всемилостивейше жалую его золотым оружием с надписью „За храбрость“.»

— А теперь, Павел, поведай нам, без прикрас, обо всем, подробно. Павел стал рассказывать подробно обо всём, что увидел, не утаивая ничего, как обещал есаулу и другим офицерам.

Рассказ получился долгим и не приятным. Николай сидел нахмуренный и недовольный. Павел не пытался скрасить или убрать острые темы. Дополняя рассказ своими комментариями, порой очень резкими.

— Значит говоришь, что командовал всем есаул Иванов? Опять Иванов. И как же нам наградить его?

— Мне кажется Анны второй степени он вполне достоин. — после некоторого раздумья произнес Александр.

— На него представление на Станислава второй степени. — уточнил Николай.

— Нет, ваше величество, Анна будет более уместна. И, Ваше императорское величество, снимите с него запрет на посещение Петербурга.

— Ну что же, если заслужил, значит наградим.

Вспомнил Николай обещание данное Бенкендорфу.

— Хорошо, я снимаю с него запрет на посещение и проживание в Петербурге.

Жандармское управление города Пятигорска.

Ротмистр Булавин устало откинулся на спинку кресла. За последние пять дней удалось сделать массу полезного. Рота жандармского дивизиона, временно прикомандированная к городу, смогла оперативно арестовать сорок девять ссыльнопоселенцев, планировавших уйти к горцам. Был задержан прапорщик сапёрного взвода и два нижних чина, служивших с ним, они готовили взрыв на пороховых складах. Также арестовали двух мелких чиновников интендантского ведомства, сбывавших казённое продовольствие на сторону. Камеры следователей были переполнены. Работа продвигалась тяжело и медленно.

Ротмистр подумывал привлечь к допросам есаула. Судя по тому, как охотно сотрудничали со следствием два пойманных им эмиссара, этот человек действительно знал толк в допросах. Булавин был уверен, что такой ценный сотрудник принёс бы огромную пользу жандармскому корпусу. Но категорический запрет самого генерала Бенкендорфа на принятие есаула на службу, разбивал все надежды в прах.

Мечты ротмистра Булавина о подполковничьих погонах и должности начальника городского жандармского управления обретали реальные очертания. Сам полковник Барович прозрачно намекнул, что приставка «исполняющий обязанности» в скором времени канет в лету. Тем более, что приказ о награждении его орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами уже лежал подписанным на столе, достойное дополнение к имеющемуся ордену Святой Анны 4-й степени. Приятно сознавать, когда усердие на службе получает высочайшее признание. Подпоручик Серов и штабс-капитан Золин удостоились той же награды, но без почетных мечей.

С истинно казённой аккуратностью Булавин не преминул доложить полковнику Баровичу о существенной помощи, оказанной есаулом Ивановым, при этом чистосердечно признав собственное упущение в деле о турецких эмиссарах и готовившемся взрыве пороховых складов. С почтительной настойчивостью он ходатайствовал о возможном поощрении отличившегося есаула.

Ротмистр, следуя отработанному порядку, распорядился освободить задержанного купца, предварительно проведя с ним обстоятельную «профилактическую беседу» в лучших традициях ведомства. Для соблюдения формальностей, подпоручик Серов получил нарочито строгий выговор с выражением «полного неудовольствия начальства», тщательно отрепетированное представление, рассчитанное на возможных посторонних наблюдателей.

Параллельно, по личному указанию Булавина, штабс-капитан Золин проводил тщательную негласную проверку всего личного состава управления. Ротмистр считал своим долгом лично удостовериться в безусловной благонадежности каждого подчинённого. Малейшие сомнения в преданности или неосторожные разговоры могли обернуться внезапными кадровыми перестановками.

Всё шло по плану.

Махинации интендантских чиновников тянулись вверх толстыми, нагло переплетёнными канатами. Никто даже не утруждал себя тем, чтобы прятать концы. В расхищении казны участвовали такие высокие чины, что одно лишь упоминание их имён могло обернуться опалой, а то и гибелью для слишком любопытного следователя.

Ротмистр отлично понимал, если он начнёт действовать всерьёз, первым, кто пострадает, это он сам. Чем выше чин вора, тем вернее он отделается лёгким испугом, переведётся в другую губернию, отсидится в имении «по болезни» или, в крайнем случае, откупится частью наворованного. А вот тому, кто посмеет поднять шум, не поздоровится.

И всё же он действовал, осторожно, без лишнего шума. Собрав компромат на двух ключевых фигур, он передал всё полковнику Баровичу. Теперь оставалось ждать. Решение старшего офицера определит, станет ли это начало концом коррупционной пирамиды, или же документы бесследно канут в архивах, а сам ротмистр внезапно получит назначение куда-нибудь на край империи.

Он нервно постукивал пальцами по столу, размышляя, на чьей стороне окажется сила, справедливости или привычного молчаливого сговора.

Опыт подсказывал, что второй вариант был не просто вероятен, он был неизбежен. Стоило вырвать с корнем несколько мелких сошек, как их места тут же занимали новые, еще более алчные, еще более циничные. Пустые карманы и ненасытная жажда наживы делали их опаснее предшественников. Они уже не прятались, не дрожали от страха, они воровали с холодной наглостью, зная, что система их прикроет. Коррупция казалась бессмертной. Чем яростнее с ней боролись, тем живучее она становилась. Чиновничья гидра отращивала новые головы, а те, кто пытался рубить их, рано или поздно сами оказывались под ударом.

Булавин мрачно сжал челюсти, желваки напряглись. Эти мысли окончательно испортили ему настроение. Где-то в глубине души теплилась наивная надежда, что когда-нибудь найдётся тот, кто сумеет переломить ход этой гнилой игры. Но сегодня явно был не тот день. Сегодня он чувствовал себя ребёнком, который пытается проломить крепостную стену брошенным камешком.