Осталось отгулять день рождения Натальи и возвращаться. Надоело, честно говоря, в Петербурге. Домой, на базу хочу, да и бойцы мои затосковали по дому. Насмотрелись на Москву, Петербург и тоже приуныли. Как правильно выразился Саня.
— Душно сдеся, командир, да и люди не те, что у нас. Вона, казачки тожа, ждут не дождутся, когда до дому поедут. В городе жить, привычка нужна, всё тута не по-людски. Вроде красиво и чинно, да только не про меня это. Вона и Мара жалилась Женьке, как она тут без неё и Ады жить будет.
— Может останешься с князем Саня?
— Господь с тобой, командир, такое говорить. Я остался только до твово приезду, что бы апосля с вами вертаться Не… Пётр Ляксеич, уволь от счастья такого. Лучше Аду оставь. Графиня сколько раз предлагала у неё остаться. Мне Женька рассказывала.
— И что она? — Заинтересовался я.
— Ада говорит, куда господин, туда и она. Что она дура, что ли, от тебя уходить, где она ещё такого справного казака найдет.
Мне стало смешно, я с трудом сдержался, что бы не рассмеяться, слушая серьёзные рассуждения Сани. Ушёл от этого балабола, что бы не обидеть его своим смехом. Собрался и поехал к графу Васильеву, тем более он просил навестить его после аудиенции.
— Здравствуйте, Пётр Алексеевич, — удивилась Катерина, увидев меня.
— Здравствуйте, Екатерина Николаевна.
— А, Пётр Алексеевич, наконец-то соизволили навестить меня — Обрадовался вышедший из кабинета граф, — прошу ко мне, шутливо поклонился он, жестом указывая на вход. Мы расселись в кресла у камина, в котором весело потрескивали берёзовые поленья.
— Наслышан о ваших визитах ко двору, — граф отхлебнул вина, пристально глядя на меня. — И не удивляйтесь моей осведомлённости. Увы, не я один внимательно слежу за дворцовыми делами.
Он отставил бокал, его пальцы нервно постукивали по столу:
— Многие заметили, как милостиво принял вас государь. Да и всё августейшее семейство, кажется, прониклось к вам симпатией. Особенно цесаревич Александр.
Граф сделал многозначительную паузу.
— Ходят упорные слухи, будто по вашему совету Александр удалил из Аничкова дворца графа Олевского и барона фон Ростена. Его давних приятелей, ещё те льстецы и подхалимы. Особенно граф Олевский. Скользкий и мстительный человек.
— Да что вы, граф⁈ — я действительно был удивлён.
— А вы, выходит, даже не подозревали, что сломали этим господам карьеру? — граф усмехнулся.
— Да я их в глаза не видел, Дмитрий Борисович! Хотя постойте, кажется с графом Олевским довелось встретиться, он приносил приглашение от Александра.
— Верю, — кивнул граф. — Тем интереснее, кто и зачем распускает такие слухи.
— Простите за прямоту, граф. Почему вы помогаете и опекаете меня? Зачем вам всё это.
— Вы должны были задать этот вопрос.
— Граф тяжело вздохнул, его голос дрогнул. — Видите ли, вы очень напоминаете мне моего сына. Он погиб в Персидскую кампанию, как и сын князя Долгорукого. Оба добровольно ушли из гвардии, не по принуждению, а по зову сердца.
На мгновение он замолчал, будто собираясь с мыслями. Его взгляд стал каким-то прозрачным, устремленным в прошлое.
— Сходство не во внешности, нет. Во внутренней чистоте. Вы такой же честный, прямой человек. Настоящий романтик, если хотите.
— Кто угодно, но только не романтик — мелькнула у меня мысль. Вдруг я увидел, как граф буквально сгорбился на глазах. Одна единственная слеза медленно скатилась по морщинистой щеке. Его пальцы бессознательно сжали ручку кресла.
— Простите старика, — прошептал он. — Господь отнял у меня всех и сына, и дочь, и жену. Оставил только Катерину.
Он резко встряхнулся, словно отгоняя тяжелые мысли:
— Я хочу помочь вам занять достойное место, Пётр Алексеевич. Потому, что вижу в вас редкие качества ум, твёрдый характер, преданность Отечеству. Но главное, верю в чистоту ваших помыслов. Поэтому я хочу уберечь вас от ошибок, которые могут перечеркнуть все ваши начинания.
Мы замерли, взгляды скрестились в безмолвном понимании, будто скрепили наш договор без лишних слов. В этом молчаливом диалоге было больше доверия, чем в любой клятве. Граф первым опустил глаза, легонько хлопнув меня по плечу.
— Ну вот и договорились, Пётр Алексеевич. Теперь-то вы точно не отвертитесь от старика.
Граф усмехнулся, в его голосе вновь послышались добродушные нотки. Но я разглядел другое. В глубине его потускневших глаз всё ещё горел тот самый стальной огонёк, что отличает бывалых игроков дворцовых интриг. Этот взгляд знал цену каждому слову и каждому движению при дворе императора Николая и пока, малом дворе, цесаревича Александра.
Надо же, ни сном ни духом не ведая, я влез в окружение Александра. Ещё как влез, как слон в посудную лавку.
— Надо быстрее уезжать домой.- Посетила меня умная мысль, когда я вышел из кабинета графа. В просторной гостиной, у мольберта с девственно белым холстом, застыла Катерина. Пальцы её сжимали кисть, взгляд был устремлен куда-то вдаль, унесённый течением глубоких раздумий.
Услышав мои шаги, она вздрогнула и обернулась, уже открывая рот для вопроса. Но я лишь поднёс палец к губам.
Не говоря ни слова, мягко отстранил её от мольберта. Взял угольный карандаш и вдруг холст ожил под моей рукой. Твёрдые уверенные штрихи, несколько точных движений, лёгкая растушёвка пальцем… И вот из хаоса линий проступило её лицо, живое, дышащее, с тем самым задумчивым выражением, что было у неё минуту назад.
Вытерев запачканные углём пальцы о тряпицу, я отступил на шаг, оценил работу. Поклонился и вышел из комнаты, оставив Катю стоять перед портретом с широко раскрытыми глазами и немым вопросом на губах. Граф вышедший из кабинета, застал Катерину стоящую у мольберта. Рассмотрев портрет сказал.
— Это он?
Катя кивнула.
— Немного неожиданно, но мне очень нравиться, особенно глаза. Подумать только и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Как и предполагал граф Васильев по Петербургу поползли слухи, о том, что никому не известный есаул был принят Императором как герой славного боя в Барактайской долине. Награжден и обласкан его вниманием. Мало того я стал весьма дружен с цесаревичем и под моим влиянием Александр удалил из Аничкова дворца своих давних приятелей, графа Олевского и барона фон Ростена. Ну и вишенкой, стал мой роман с графиней Екатериной Васильевой, которая потеряла голову и всякий стыд, проводя день и ночь в доме князя Андрея Долгорукого. Ни больше, ни меньше. На всё можно было махнуть рукой, кроме слухов о моём романе с Катериной. Неизвестно, как на это отреагирует император. Он любил Екатерину, как дочь, не особо скрывая это.
Мы сидели с Андреем в восточной комнате и я слушал его рассуждения по поводу сложившейся ситуации, вокруг меня
— Ну, что командир, влип ты по самое не балуй.
Андрей восстановился в гвардии, подпоручиком Преображенского полка.
— Твоё столь быстрое возвышение при дворе императора, заставило многих обеспокоиться. А своим поступком, со своими бывшими приятелями, Александр подложил тебе свинью, не малых размеров. Не знаю умышленно он сделал это или случайно получилось, но то, что ты нажил себе недоброжелателе, это не подлежит сомнению. А твой, якобы, роман с Катериной специально используют, что бы вызвать недовольство императора. Я поговорю с Катей, что бы она до твоего отъезда не бывала у меня. Пусть общается с Натальей в доме родителей. Нужно быть осторожным, командир. А то местный бомонд так нагадить может, что не отмоешься до конца жизни.
— Кстати, Пётр Алексеевич, господа офицеры приглашают тебя на ужин, хотят увидеть и послушать героя славного сражения.
— Да ну его, надоело, как попугай одно и тоже рассказывать. Ты тоже участник, вот и рассказывай, но только не так как Саня. Изрубил две дюжины и газами, из задницы, отравил не меньше.
Андрей смеялся долго, до слез. С трудом успокоившись.
— Вот, как ты, командир, придумываешь подобные высказывания? У меня не получается так.
Вечером следующего дня отправился с Андреем на званый ужин в офицерское собрание Преображенского полка. Андрей предупредил меня, что у преображенцев свой особый этикет, поэтом нужно быть осторожным в высказываниях и действиях. Офицеры встретили нас сдержанно, приветливо. Богато украшенная столовая сияла от множества свечей. Деловито сновали специально обученные солдаты, которые обслуживали офицеров. Одетые в мундиры, напоминающие ливреи лакеев. Нас встретил подполковник Рощин, батальонный командир Андрея.
— Здравствуйте господа. Благодарю вас есаул, что откликнулись на наше приглашение.
Общая масса офицеров со скучающим видом и вежливыми улыбками рассматривала нас. Единственно, что вызвало их интерес, это наши награды, особенно мои. Среди всех присутствующих только у подполковника была «клюква» и у пары человек Станислав без мечей. В этот момент, сзади меня раздался, приятный баритон.
— О, господа, смотрю вы пригласили к нам шута горохового. Слава богу подпоручик, что мы не опоздали на представление. Ходят слухи о занятном шутовском танце, под бубен. Интересно будет посмотреть.
Сказать, что мы офонарели от такого простого и грубого наезда, ни чего не сказать. По всей видимости подполковник и другие, тоже не ожидали подобного. Я повернулся и увидел двух офицеров, поручика высокого и статного, настоящий Аполон, да ещё в гвардейском мундире и подпоручик не менее видный и приятной наружности. Прямо сладкая парочка. Я сам на мгновение залюбовался ими.
— Отставить подпоручик! — остановил я дернувшегося Андрея.- Поручик сказал шута, а не шутов. Я правильно вас понял? Простите не имею чести знать вас.
— Гвардии поручик, граф Вержановский Станислав Владиславович.- он гордо приподнял подбородок.
" Понятно, ляхская диаспора засуетилась"- отметил про себя.
— Мне достаточно Стасик, остальное звучит громоздко и слишком длинно. Не находите, князь. — обратился я к Андрею и не давая ему времени на ответ, продолжил.
— Как я понимаю, Стасик, ты сейчас намеренно оскорбил меня в присутствии господ офицеров? Ты, что бессмертный? — спросил я простецким манером.
— В каком смысле бессмертный? Извольте обращаться ко мне, как подобает моему положению. — поначалу растерялся Стасик, но сразу обрел равновесие.
— В том смысле, Стасик — подчеркнул я. — Ты сейчас оскорбил командира отдельной пластунской сотни, Георгиевского кавалера. Я неожиданно и резко ударил его в ухо, ладонью сложенной лодочкой. Не сильно, но попал точно. Стасик вздрогнул, лицо его исказилось и стало казаться, что он сейчас заплачет. Неожиданно для всех он пошатнулся и грохнулся на задницу, потерял равновесие.
Все очнулись и бестолково засуетились.
— Что вы сделали, есаул? — воскликнул подполковник, не зная, что делать.
— Простите, ради бога, господа, мою неловкость. Хотел ударить по щеке, а вон как вышло. Ай, я, яй, как плохо всё случилось — ёрничал я.- Ни чего страшного, господин подполковник, через час отойдёт. — У вас, в полковом тире, найдётся место для поединка?
— Да, вполне, можно приготовить — ответил пришедший в себя Рощин.
— Вы можете быть моим секундантом?
— Да, господин есаул, но дуэли запрещены, его Императорским величеством.
— Кого это останавливало, по вашему я могу спустить такое оскорбление? Как оскорблённая сторона, завтра в восемь утра, у вас в тире, драться будем на шпагах. Надеюсь на вас господин подполковник. Единственно, что позволительно в этом случае, принесённое извинение мне в присутствии все офицеров бывших свидетелями данного происшествия. Прошу вас, господин подполковник без лишней шумихи.
— Хорошо, завтра в восемь.
— Благодарю вас, господин подполковник, вы очень выручили меня. Честь имею. — коротко поклонился и мы с Андреем быстро удалились. Судя по активности и бурной реакции Стасика, он отошел и горел желанием увидеть меня.
Андрей ехал задумчивый и расстроенный.
— Мне, кажется, все это действо не случайность, а продуманная провокация.
— Андрей, у тебя остались какие-то сомнения. Исполнение только топорное.- Поморщился я.
— Станислав лучший фехтовальщик полка, а в прошлом году он выиграл турнир по фехтованию, у него знак победителя на груди.
— А я, думаю, что за награда, блямба такая серьёзная. Побольше ордена будет.- усмехнулся я.
— Стасик противник очень серьёзный, командир. Подлые приёмы не приемлемы.
— Я понимаю Андрей, но деваться мне некуда. Разве, что завтра по утру тихо смыться домой.
Андрей посмотрел на меня с таким выражением лица.
— Шучу, я, расслабься.- Рассмеялся я.
Какое-то непонятное, тревожное чувство не покидало меня. Нет, не страх, тревога.
Неужто я так сильно мешаю кому-то или меня решили заранее устранить, пока не вошёл в силу. Ляхи точно активизировались. А кто он, граф Вержановский?
— Я многого о нем не знаю, он служит в другом батальоне. Из графского рода Вержановских, богатые помещики, из Варшавы. Его родная тетя, баронесса Агнеша фон Пален, жена барона фон Пален, крупного чиновника в Великом княжестве финляндском, прибалтийский немец, тоже богат и влиятельный в определенных кругах.
— То есть, даже если он меня убьёт, то ему за это ничего не будет. Наверное, и Олевские тут пристёгнуты.- Грустно подытожил я.