Стальная Хризантема 2. Самый опасный человек Японии

24. Путешествие в дом Испанской Собаки

Даже по сравнению с той станцией, от которой они ходили к школе, эта была какой-то совсем мелкой и незначительной.

Деревянная платформа напоминала эшафот, настолько грубо сколоченный, что после казни его будут разбирать с облегчением. Нет даже билетной кассы. Только навес, который призван защищать от дождя, но стоит подняться ветру — и капли полетят прямо на коченеющих пассажиров.

Единственным оправданием её существования было то, что станцией мало кто пользовался.

Тёплая вечерняя темнота сгущалась, размывая все краски. Теперь лес и по ту, и по эту сторону от железной дороги превратился в сплошную тёмно-сизую стену. И теперь было ясно, что он способен скрыть любую тайну.

У Кимитакэ вдруг сделалось легко на душе. Он пока не знал, в какую сторону поедет — в столицу, чтобы оправдываться, или в Камакуру, чтобы отыскать там этого Курортника и выяснить, куда судьба закинет его дальше. Но почему-то казалось, что дальше будет легче, — хотя разум и подсказывал, что это очень сомнительное предположение.

Станция приближалась мучительно медленно. Так что Кимитакэ уже сообразил, что, скорее всего, они подходят к ней с восточной стороны. А значит, поезд отвезёт их в Камакуру и до старой курортной столицы ехать всего ничего: две-три станции.

Он даже вытащил из портфеля, который чудом пережил погоню, книжечку с расписанием поездов и отыскал в ней ту станцию, которая была перед той, на которой спряталась школа.

Оказалось, что они вышли очень удачно. До поезда на Камакуру было десять минут.

С лёгким сердцем он взошёл на платформу и поглядел вдаль — не видно ли поезда.

Потом повернулся к навесу — и остолбенел.

Похоже, приключения этой ночи ещё только начинались…

В сумраке под навесом покачивались в воздухе три алые точки. Это курил небольшой патруль из сержанта и двух солдат. Судя по униформе, они были из полиции — не военной, а транспортной.

И они, разумеется, тут же заметили подозрительных подростков.

— Вы кто такие? — поинтересовался долговязый командир патруля. Он говорил как-то странно, но было сложно уловить, в чём именно заключается эта странность.

— Свои.

— Неправда. Я вас не знаю. И школьная форма у вас не местная. Что ребята из Гакусюина делают в таком месте?

Кимитакэ уже в который раз подумал, что девочки не зря так озабочены одеждой. Они же действительно ходили по новой школе в прежней, пусть даже очень хорошо пошитой и удобной форме. И никто не обратил внимания на детали: корпус-то был для мальчиков.

— Просто гуляем, — ответил он. — Превосходно проводим летние дни. — Лицо командира патруля оставалось непроницаемым, и Кимитакэ добавил: — На море мы не поехали. На море сейчас опасно.

— Железная дорога, особенно в военное время, — не место для прогулок и игр.

— А мы, в Гакусюине, не ищем лёгких путей.

— И всё это слишком подозрительно. Как вы объясните, что последнее время в Гакусюине творятся странные вещи?

Кимитакэ покопался в голове, но на ум пришла только универсальная отговорка трёхсотлетней давности, уже тогда настолько популярная, что угодила даже в «Хагакурэ».

— В нашей школе издавна творятся странные вещи, — с достоинством произнёс он. — Для того и основана. Иначе она не была бы Гакусюином!

И в этот момент он наконец понял, что странного в словах командира патруля.

Да, он говорил на правильном токийском говоре. Но это был говор уходящего поколения. Так говорили в вольную эпоху Тайсё.

Видимо, этот парень был родом с Хоккайдо. Туда ехали переселенцы из разных областей Японии и вынужденно пользовались столичной речью, чтобы хоть как-то понимать друг друга.

И вот прошли годы, столичный язык незаметно, но изменился, а на Хоккайдо продолжали жить прежние говоры.

— Гакусюин, значит… — заметил командир. — Представляете, мы как раз ищем одного из ваших.

— А что он натворил?

— Нам не сказали. Значит, что-то ужасное. Возможно, имеет отношение к императорской фамилии. Но в школе его нет, уже проверяли.

— А как его зовут?

— Сейчас покажу, как пишется. — Командир достал блокнот, а один из рядовых тут же, без единого звука, осветил страницу фонариком. — Там в имени иероглифы сложные, чтоб их.

— Я смогу прочитать, — заверил Кимитакэ, — я в кружке каллиграфии. Я знаю много древних иероглифов, которые остались только в именах.

— А я вот в пожарном был. Теперь жалею. У вас, столичных, вечно дурацкие имена. А этот сразу видно, что дурная кровь, — имя редкое, а фамилия-то самая что ни на есть крестьянская. Да, фамилию так просто не поменяешь.

Тёплый свет фонарика озарил страницу блокнота, и на мгновение показалось, что перед ними какая-то древняя, пожелтевшая от времени рукопись.

— Видишь, имя какое, — заметил командир патруля. — Читается «Котака», насколько я понял. Знаешь этого парня?

Да, всё верно. Человек без словаря прочтёт это сочетание как «Котака». Но именно в случае имени и именно в таком сочетании их было положено читать как «Кимитакэ».

Кимитакэ какое-то время просто смотрел, не в силах отвести глаза от собственных имени и фамилии. Потом сказал:

— Он учился с нами. Беспутный малый. Неделю назад он просто перестал приходить в школу. Я думаю, он просто сбежал и где-то прячется. Потому что знает: он зашёл уже слишком далеко и, если поймают, пощады не будет.

— Верно рассуждаешь. А кто ты сам?

— Я совсем не такой. Меня зовут Такэси Ватанабэ, иметь такое имя в Японии — всё равно что не иметь никакого. Оно записывается именно так, как вы подумали. Учителей не боюсь, здоров, оспопривит, — Кимитакэ попытался улыбнуться, хотя в сумерках это было не особенно заметно. — Приветливый молодой человек, подаю надежды.

— Всё равно вы странно смотритесь, — заметил полицейский. — С вами почему-то есть девочка. А у твоего приятеля — причёска не по школьному уставу.

— Длинные волосы необходимы мне для работы, — отозвался Юкио.

— Что за работа у школьника?

— Я привлечён к работам по трудовой мобилизации, разумеется.

— И где же ты работаешь, что тебе нужны волосы?

— Я служу в театре.

— И кем же ты там служишь?

— Я участвую в подготовке театральных представлений. — Лицо Юкио оставалась всё таким же бесстрастным.

— Девичьи роли, что ли, играешь? — недоверчиво осведомился полицейский.

— Нет. У нас театр государственный, с этим всё строго. Согласно уставу военного времени, все оннагата постриглись коротко и запаслись париками.

— И чем же ты тогда занимаешься в театре?

— Выполняю поручения, защищённые профессиональной тайной.

— В таком случае скажи-ка мне, раз ты так хорошо разбираешься в тайнах, ты, может быть, что-нибудь знаешь про организацию, которая называется Стальная Хризантема?

Кимитакэ вдруг ощутил, что руки и ноги словно ослабели. Даже если бы выпал шанс бежать — он понимал, что уже не сможет.

Этот человек, конечно, знал слишком мало. И всё равно им грозило разоблачение. Как всегда — опасная помеха прямо на подступах к главным свершениям.

Стальная Хризантема, при всей её секретности, никакая не организация. Насколько он сам понимал, это был скорее проект. Проект, детали которого не положено знать даже его участникам и исполнителям. Причём начали этот проект ещё до войны те самые люди, которые состояли в загадочном обществе Зелёного Дракона. И уже потом его взяла в разработку какая-то группировка из тех, что находятся сейчас у власти.

Это были, конечно, люди слишком серьёзные, чтобы принять к себе даже Окаву Сюмэя с его завиральными идеями объединения народов Азии, не говоря о совсем буйных магических монахах вроде Киты Икки. Но вполне умели использовать их в своих интересах… Сами они оставались в тени — прямо как тот доктор, что изучал обезьян Маньчжурии. Поэтому, скорее всего, не пострадают, даже если враг разбомбит Токио в пепел.

А вот рядовые исполнители вроде него или Юкио пострадать могут. Потому что это часть их работы…

Одним словом, командир патруля знал пока совсем немного. Но всё равно знал достаточно, чтобы мог создать серьёзные неприятности.

— Стальная Хризантема? Я мог где-то слышать это название, — не моргнув глазом, ответил Юкио. Несмотря ни на что, он, похоже, знал, что делает.

— Я тоже много чего бы мог, если бы не устав и уголовный кодекс. Ты на вопрос отвечай. Что тебе известно о Стальной Хризантеме?

— Мне надо кое-что уточнить…

Юкио поднял свой фонарь — надо же, он успел прихватить его из комнаты девочек, а теперь потихонечку снова зажёг. Посветил на лицо уроженца Хоккайдо справа, потом слева, задумчиво почесал нос — и только после этого убрал фонарь обратно. И решительно заявил:

— Для вашей же безопасности и счастья, в вашем положении следует верить, что никакой Стальной Хризантемы и в помине не существует. А вы сами просто ослышались.

Командир патруля что-то ответил, но его голос растворился в далёком гудке. Над лесом показался едва различимый на фоне неба столб дыма. А потом показались и три жёлтых огонька. Они едва заметно, но приближались.

Наконец они приблизились достаточно, чтобы осветить лицо командира патруля. Внешне непроницаемое, оно скрывало борьбу.

С одной стороны, ребята были подозрительные. В этом был призрачный, но шанс на то, что он действительно поймает кого-то важного. И может быть, даже получит повышение.

С другой стороны, ребята были из самой престижной — а значит, и самой опасной — школы Японии. Как будто мало ему проблем с обоснованием задержания, составлением отчёта, кучей побочных дел, которые неизбежно всплывут. Надо будет проследить даже за камерой, куда их поместят, а может даже и вовсе потребовать содержать их раздельно… Хотя куда их запихнёшь, у нас же не бесконечное количество камер. Одним словом, арестовать — это ещё большая морока, чем отыскать.

И к тому же это означало кучу проблем с их родителями. Как бы вообще со службы за такое не вылететь!

И насколько же проще сказать, что никого подозрительного не нашёл! Тем более что, скорее всего, так и есть.

Поезд замер, с лязгом распахнулись чёрные провалы дверей. Кимитакэ вспомнил, что по случаю войны свет в вагонах не включали. Горели лишь огни локомотива.

И командир патруля принял решение.

Он шагнул в сторону, словно хотел показать, что предпочитает держаться подальше от этого грязного дела, и произнёс:

— Ладно, езжайте ко всем чертям, куда вам всем так сильно надо.

И на его глазах три подростка исчезли в темноте вагона — всего за мгновение до того, как двери захлопнулись и поезд тронулся.

* * *

Когда они всё-таки прибыли в Камакуру, над городом уже висела пасмурная летняя ночь и разглядеть хоть что-то было невозможно. Кимитакэ вышел на платформу и вдруг ощутил, что смертельно устал. А ещё — что понятия не имеет, куда идти дальше.

Сил хватило только на то, чтобы взять из корзинки перед запертой билетной кассой кое-как отпечатанный бесплатный путеводитель по городу.

К счастью, Юкио знал, что делать. И сразу потащил их мимо заколоченных по случаю войны сувенирных лавочек куда-то в лабиринт ароматных улиц, где удивительно быстро отыскал гостиницу для свиданий, где не спрашивали документов и не задавали вопросов. Деньги полагалось совать в едва заметное окошечко, откуда пахло лавандой. Через минут пять из окошечка вывалился ключ с номером.

Потом все трое вскарабкались на третий этаж, заперлись в комнатке и с облегчением заснули вповалку на полу, даже не раздеваясь.

Такое ощущение, он происходил не из Нары, а из Камакуры. В принципе она тоже годилась на роль старой столицы и даже порт здесь был — хотя бомбардировок вроде бы и не было. А про Нару заговорил, просто чтобы сохранить за собой право на забавный кансайский выговор, в котором до сих пор ощущается пряный привкус юмора времён Ихары Сайкаку.

Наутро они проснулись с ноющими спинами, но ясными головами. Ёко распахнула окно, и они увидели, что что-то поломалось в летней погоде — вместо ясного неба над городом нависло тяжёлое пасмурное небо. В тяжёлом морском воздухе уже поблёскивали первые капельки.

Но даже в такой день Камакура была великолепна. С трёх сторон её обступали горы, а с четвёртой расстилалось море. Над одно-двухэтажной застройкой тут и там зеленели сады, что окружали изысканные древние храмы. По правую руку возвышался холм, где парк был настолько древним, что напоминал лес, из которого они приехали.

И при этом Камакура была очень тихим городом. В таком хочется жить да жить.

Умывшись из одного тазика на троих, ребята вернули ключи и отправились на поиски Курортника.

Уже выходя из гостиницы, Кимитакэ вспомнил, что весь его багаж так и остался в школьном общежитии. Но почему-то это его уже не беспокоило. Личные вещи можно и докупить, а знания и навыки всё равно не отберут.

К тому же, когда ты ускользнул от ареста, всё остальное начинает казаться не таким важным.

Он сразу зашагал в сторону парка на зелёном холме. По дороге он вспоминал приметы, которые сообщила ему гейша.

Им был нужен дом, где окна выходят на Фудзияму. В принципе, таких домов в Камакуре немало. Но начало пути к нему располагалось возле какого-то старого храма, упомянутого в сказании о Тайра.

Гейша не стала уточнять, какая из четырёх версий сказания имелась в виду. А значит, это не имело значения.

По сравнению с предыдущими загадками, эта оказалась проще. Возможно, потому что расплата за возможно неверный ответ была теперь не настолько смертельна.

— А ты знаешь, куда нам теперь идти? — осведомилась Ёко. — Ты говорил, что идти надо от какого-то старого храма. Но как его отыскать?

— Я думаю, для начала это место нужно отыскать вот в этом путеводителе, — ответил Кимитакэ и помахал брошюркой, которую позаимствовал на станции.

— Но старых храмов в Камакуре, должно быть, немало.

— Да, немало. Но нам нужно только одно место. И я предлагаю начать с самого старого из них.

Они добрались до синтоистского храма Аманава Симмэй минут за двадцать. Редкие прохожие курортного города, привыкшие к школьным экскурсиям, не обратили на них ни малейшего внимания.

Храм располагался у подножия того самого паркового холма, который они видели из окна гостиницы.

Сонный сторож с лицом, обложенным совершенно неяпонской белоснежной бородой, только кивнул неожиданной группке школьников. Похоже, что ему ещё не сообщили о том, как опасны те, кто учится в Гакусюине.

Кимитакэ уверенно шагал впереди. В парке было безлюдно и царила такая тишина, что было слышно, как по его фуражке постукивают капли дождя.

Когда они подошли уже достаточно близко, Кимитакэ сбавил шаг, пропуская вперёд Юкио. Тот подошёл к воротам храма и напряжённо огляделся, присматриваясь к одному ему понятным приметам.

— Засады нет, всё чисто, — сказал Юкио. — Можно идти.

— Тем лучше, — отозвался Кимитакэ. — Значит, они ещё не догадались.

Вблизи храм Аманава Симмэй напоминал сундучок из тёплого, светлого дерева — точно так же, как фонарь Юкио напоминал Золотой Храм. За его парадным зданием можно было увидеть спрятанное за каменным забором здание для ритуалов. Его посещали в основном духи, так что оно было чуть меньше и стояло на искусственном острове посреди небольшого заболоченного пруда, чью поверхность затянуло сплошное зелёное полотно ряски.

Кимитакэ заглянул за одного льва-хранителя, потом за второго. И наконец принялся читать таблички с просьбами, закреплённые на особой раме.

— Что ты собираешься там найти? — спросила Ёко.

— Если бы я собирался что-то сообщить украдкой, я написал бы это на такой табличке.

— И что, у тебя нашёлся единомышленник?

— Разумеется. Нам надо идти по этой дороге до «Дома Испанской Собаки». Это верный признак маскировки.

— А почему ты уверен, что это маскировка, а не просто название?

— Потому что «Дом Испанской Собаки» — Харуо Сато сочинение. А Харуо Сато не живёт в Камакуре.