Стальная Хризантема 2. Самый опасный человек Японии

8. Виконт Симпэй Гото

Барочно-пёстрое красное здание вокзала строили во время увлечения европейской архитектурой из каталогов и иллюстраций к французским романам. Само здание было в форме импровизированной звезды, поднимались башенки с круглыми окнами и шпилями. Посередине, повторяя идею Флорентийского собора, вздымалась самая высокая, восьмигранная, увенчанная куполом.

Внутри всё уже было не так торжественно. Очень людно, все кричат, повсюду чемоданы, корзинки, баулы. Казалось, весь город куда-то переезжает.

А с платформ смердело дымом от паровозов.

Юкио отправился разыскивать остальной класс, а Кимитакэ прислонился спиной к железной колонне и начал изучать пахучую утреннюю газету. Надо было узнать для порядка, как много они пропустили.

В газете внезапно обнаружилась статья за подписью генерала армии Маньчжоу-Го, принцессы Кавасимы Ёсико. Конечно, Кимитакэ был в курсе, что она сейчас в Токио, и даже удостоверился в этом на собственной шкуре. Но всё равно не ожидал увидеть в газете статью с её подписью.

Статья была посвящена вопросам геополитики и написана на редкость косноязычно. Как будто взяли текст на классическом литературном китайском и добавили в него значки японской грамматики:

«Я не могу не удивляться, почему Маньчжоу-Го не пригласит угнетённых китайских монголов сделаться членами нового государства?

Маньчжоу-Го, как об этом совершенно ясно указано в “декларации об усыновлении государства”, является родиной пяти дальневосточных народностей: китайцев, маньчжур, монголов, японцев и корейцев. Китай — вопрос особый, но Внешняя Монголия и Чахар во чтобы то ни стало должны быть включены в состав нового государства.

Достойна слез для сторонников “имперского пути” непредусмотрительная установка: “Монголы Хинганской провинции и Жэхэ, идите к нам! Народ Внешней Монголии, поступай как хочешь!”

Маньчжоу-Го, чтобы стать “вечным источником света Восточной Азии”, как это сказано в ее “декларации об установлении государства”, должна включить в свой состав Внешнюю Монголию, как бы тому ни противодействовала Россия.

Я не могу не молиться (не только из соображений стратегических, но и с точки зрения целесообразности) о том, чтобы присоединение Внешней Монголии к Маньчжоу-Го состоялось как можно скорее».

«Там, в бассейне, она разговаривала куда понятней», — подумал Кимитакэ. И от этого воспоминания на душе у юного каллиграфа стало светло.

Конечно, в этом рассуждении было куда меньше сияющего безумия, чем в восторженной писанине профессора Окавы Сюмэя. И уже потому казалось, что описанные тут проекты могут и взять в разработку. Хотя, если задуматься, — что полезного они собираются отыскать во Внешней Монголии? Там и угля нормального, наверное, не найти.

Какое всё-таки счастье, что подобные статьи (пусть и написанные женщиной-генералом) читают школьники, а не офицеры генерального штаба! Начни в штабе к этому прислушиваться — и может дойти до того, что какая-нибудь монгольская армия будет стоять под Токио.

В его возбуждённый ум могли бы забрести и другие глупости и безумства, но тут что-то потянуло за рукав. Это был Юкио. И без единого слова было понятно: длинноволосый нашёл что искал.

Прежние одноклассники Кимитакэ, которым предстояло стать его новыми одноклассниками, обнаружились совсем рядом. Просто, как это всегда бывает на вокзалах, их было трудно заметить. А с ними — всё тот же заместитель директора школы по хозяйственной части.

Кимитакэ не мог, разумеется, угадать, почему заместитель директора потащился на вокзал провожать тех, кто всё равно уже не будет учиться в Гакусюине. Но пара предположений у него была.

Возможно, после убийства директора, и пока новый ещё не назначен, в школьных делах царит такой хаос, что кому угодно могут поручить что угодно. Не просто так он же оказался и в приёмной комиссии.

А могло быть и так, что этот цепкий старик оказался в приёмной комиссии действительно не просто так. Вдруг он назначен в школу военной или флотской полицией? Или той самой группировкой? Не просто так он опознал агентов полиции, пошёл с ними спорить и, кажется, победил.

Так что юный каллиграф решил на всякий случай, что будет держаться в стороне от этого опасного человека. А прямо сейчас будет лучше поболтать с ребятами своего возраста.

— А где же ваш багаж? — спросил Кимитакэ, потому что надо же было что-то спросить.

— Уже погрузили, — был ответ. — Мы решили не тащить и заказали доставку. Хватило одного грузовика.

— Похоже, вы повторили нашу хитрость.

— Повторили, как только про неё услышали. Время ещё было.

Тем временем заместитель директора повернулся в сторону Кимитакэ и стало ясно — неприятных расспросов дребезжащим голосом не избежать.

— Почему ты и Юкио-кун всё время ходите вместе? — внезапно спросил старик. — Вы слишком непохожи, чтобы подружиться так быстро. Он что, на твоей сестре жениться собирается?

— Моя сестра умерла ещё в прошлом году, — напомнил Кимитакэ.

— Получается, это ты собираешься жениться на его сестре.

— Я вообще не уверен, что у него есть сёстры. Я склонен думать, что он такой единственный.

— И что же тогда в нём хорошего? Ну, кроме того, что он выглядит по-дурацки.

— Нас соединил интерес к литературе, поэзии и каллиграфии.

— Твой приятель не похож ни на писателя, ни на каллиграфа, — заметил старик. — Скорее, он похож на персонажей. Как по мне, достойно удивления, что эта воздушная голова вообще научилась читать хоть какие-то иероглифы.

— Видите ли, я ощущаю себя отчасти потомком самураев, — вдруг заговорил Юкио. — А долг самурая — в служении. Само слово «самурай» происходит от глагола «служить». Способность самурая жить и выжить в этом мире изначально зависит от милости господина. А самурай моих способностей — которые очень высокие — может позволить себе выбирать и лучшего господина. Кто верно служит бесполезному делу, тот и сам бесполезен. Долг самурая, раз уж выпал шанс выбирать, — служить самому умному, культурному и амбициозному господину. А Кими-кун — именно такой человек. Глазами этого не разглядеть. Но этот благородный, серебряный звон всё-таки возможно расслышать в те редкие минуты, когда затихает голос его скромности. Про такое даже в «Хагакурэ» написано, я только не помню, что именно.

Во время этой сцены Кимитакэ в очередной раз подумал, что россказни Юкио о том, что он рос в Наре, могут быть и правдой. И дело тут не только в кансайском диалекте. Где ещё, кроме окрестностей Киото, можно было наловчиться так виртуозно оскорблять собеседника, при этом не нарушая грамматики, не добавляя оскорбительных слов? И попутно не давать ни одного законного повода для рукоприкладства?..

Только в Старой Столице это и возможно — и ещё в её ближайших окрестностях.

— Ты же и сам, наверное, успел узнать, чем заканчивается такое самовольное самурайство? — Заместитель директора грозно сверкнул стёклышком пенсне. — Усердие в учёбе проявлять следует. Для остального у нашей империи есть крейсера и стратегическая авиация.

— Представляете, господин заместитель директора, ещё не успел, — всё так же невозмутимо отвечал Юкио. — Наверное, меня просто недостаточно сильно били.

— А между прочим, одна из историй, где самурайство оказалось неуместным, началась приблизительно лет двадцать назад примерно на том месте, где ты сейчас стоишь.

— Надо же, — произнёс Юкио и посмотрел себе под ноги. Но там не было заметно ничего кроме его ботинок, начищенных как всегда безукоризненно.

— Я скажу даже больше. В этой истории изрядно замешан ваш будущий учитель Окава Сюмэй. Он тогда ещё не был профессором. Но это случилось задолго до вашего рождения. Сами вы это не видели, и родители вам постесняются рассказать, пусть в этом деле и замешаны ваши славные предки. Вот скажи, будущий барон Асада, ты знал, что твой дедушка оплачивал издания очень радикального издания «Острие Меча Сакуры»?

— Слышу об этом первый раз в жизни, — отозвался низенький и всегда немного печальный Икуми Асада. — Но думаю, это может быть полезным для меня во время учёбы.

— Пожалуйста, расскажите нам эту поучительную историю! — вступил Кимитакэ.

— Уговорили. Теперь и я думаю, что она будет вам полезна. Потому что в ней как раз участвуют дипломаты. Это — будущие вы. Хотя в вашем возрасте в такое, понятное дело, ещё не веришь.

И старик начал рассказывать.

Похоже, старый заместитель директора решил взять на себя ещё и обычай покойного директора поучать учеников. Тем не менее история, которую он рассказал, оказалась на удивление занимательной.

* * *

В мае 1922 года бывший министр иностранных дел и действующий мэр Токио Симпэй Гото (вы, ребята, скорее всего, уже и не помните этого человека) подал прошение на высочайшее имя с просьбой принять во внимание его борьбу с коррупцией и назначить его наконец-то на должность премьер-министра.

Император уже был готов подписать положенный указ, но один советник из числа гэнро (в канцелярии шептались, что это был всесильный князь Сайондзи) высказал резонное мнение:

— Столичный губернатор — и одновременно борец с коррупцией? Да кто в такое поверит!

Вместо поста премьер-министра Симпэй Гото стал виконтом. А вместо высокого, но унылого поста в государстве — возможность свободно говорить всё, что думает, и репутацию «независимого и объективного человека».

Гото был деятель ловкий и дальновидный. Свой стиль он позаимствовал у модного тогда австрийского доктора Фрейда. Светло-серый сюртук с жилеткой, аккуратно подстриженная седая борода и общий аромат респектабельности. Не занимая никаких официальных постов, он регулярно выступал, писал много статей, часто навещал влиятельных друзей и сохранял колоссальный вес в имперской политике.

Уже через год он явился на заседание правительства. Министры, задавленные внезапно наступившим кризисом, и сам премьер, медленно угасавший от рака толстой кишки, покорно его слушали.

Веселье от того, что успешно отсиделись во время мировой войны, сменилось тоскливым кризисом. Обескровленные державы, проржавевшие флоты, куча тлеющих конфликтов и территорий с непонятным статусом — это всё угнетало. Кроме полезного немецкого пивного завода в Шанхае удалось в послереволюционной неразберихе захватить северный Сахалин, но было неясно, стоило ли его удерживать.

А за окнами стучал традиционный четырёхчасовой токийский дождь.

— Я призываю вас, господа, взглянуть на карту страны, которой мы управляем, — начал виконт. — Дальний Восток, особенно его прибрежные воды, критически важен для Японии. Не важно, как называется государство, которое их контролирует, — мы должны с ним договориться. Запасы леса, нефти, угля и рыбы в тех местах колоссальны. Но все экономические связи с этими местами крайне непросты, потому что, — Гото сделал многозначительную паузу, словно сомневался — говорить ли общеизвестное, — мы пока так и не признали коммунистическое правительство России.

— Было бы проще всего, если бы эти территории контролировали мы, а не государственные ублюдки вроде фантомной Дальневосточной республики, — заявил Утида, ставленник армии на посту министра иностранных дел и ярый противник мира с Россией. — Сколько бы мы ни вели переговоров с читинскими министрами, этими «никтошками», которыми явно управляют из-за кулис, мы не добьёмся определённости. Аннексия — вот лучшее решение. Лига Наций это утвердит, мы же сами её и основали. Для большевиков эти территории не имеют большого значения, а для нас — ценнейший, сравнительно недалеко расположенный источник угля. Уголь для нас критически важен.

— Однако эти территории совершенно не освоены, — напомнил виконт. — Они потребуют огромных капиталовложений, и частных инвесторов будет недостаточно, нам потребуется срочно укреплять северную часть острова. К тому же для частных капиталовложений у нас есть и более тёплые колонии в тропиках.

За виконтом тоже стояла большая сила. Неспроста он настолько запросто приходил на заседания правительства. Его негласно поддерживали флот, рыбопромышленники. А ещё газетчики, которые жаждали новостей из России и постоянно величали виконта то японским Теодором Рузвельтом, то Ллойд Джорджем Восточной Азии. Суммарный ежедневный тираж газет, с которыми он поддерживал отношения, достигал 1 300 000 экземпляров.

— Пока эти большевики над нами просто издеваются, — продолжал Утида. — Похоже, они уверены, что у нас тут что-то вроде революционной ситуации. Безвизовый въезд на территорию Союза рыбопромышленникам и торговцам уже запрещён. Вчера наш консул во Владивостоке получил предупреждение, что, если в течение трёх месяцев он не получит официальной аккредитации в СССР, ему придётся покинуть страну. Получить аккредитацию в непризнанном государстве — недурная шарада, не правда ли?

— Их функции могут исполнить коммерческие агенты с аналогичными полномочиями, — парировал виконт.

— А шифрованную переписку и дипломатическую почту как они будут передавать?

— Это небольшая проблема.

— Небольшая — потому что не вам её решать?

— Я уверен, Советский Союз пойдёт на уступки во многих незначительных для них вопросах. Они не решатся на вторую безобразовскую аферу, потому что неплохо усвоили, к чему привела предыдущая. К тому же они должны крепко усвоить, насколько недействительна и бесполезна русская коммунистическая пропаганда. В свою очередь, наши публицисты должны рассеять страх перед красной опасностью.

— Вы понимаете, что мы для красных — смертельные враги и они нас не прикончили только потому, что достать не могут?

— Со времён революции прошло пять лет. Ситуация нормализовалась, большевики отказываются от мер так называемого военного коммунизма и проводят экономические реформы. Радикализм им ни к чему, они уже и так победили. К тому же, — голос виконта стал громче, — я призываю правительство обратить внимание на ярое антияпонское движение в Америке, в Африке, на островах Южного моря и в других английских колониях. Наша индустрия держится на британской милости, а вам прекрасно известно, что англичане не знают ни принципов, ни пощады. Получение доступа к экономическим источникам новой России, на основании принципа общности жизненных интересов обоих народов, — вот что поможет Японии. Я искренне убеждён, что объединённая сила обоих народов могла бы восполнить недостатки и ошибки Версальской, Вашингтонской и прочих международных конференций.

— А что скажет патриотически настроенная пресса? — осведомился Утида. Он отлично уловил намёк на свою бесполезность.

— Самый авторитетный из наших молодых патриотов Окава Сюмэй уже пишет, что именно японцы и русские могут объединить Восточную и Западную культуру и этим устранить существовавшее доселе затруднение в жизни народов… Главное — выманить на переговоры достаточно влиятельного большевика (у меня есть, кстати, один на примете). И там ему уже не отвертеться от наших предложений.

— Это ещё почему?

— Потому что, если вернётся ни с чем, — его расстреляют.

Старый большевик Адольф Иоффе был большой друг Льва Троцкого. А Троцкий был тогда ещё в большой силе.

Именно Иоффе возглавлял делегацию РСФСР в Брест-Литовске, а потом был назначен полномочным представителем в Пекине.

Секретные донесения (курьер, который их притащил, за дополнительную плату не стал сообщать об этом министру Утиде, чтобы не тревожить занятого человека) сообщали, что этот Иоффе носит очки, у него очень оригинальная борода, он нравится французам и немцам и не нравится англичанам и американцам. Характерные особенности: откровенность, чувство юмора, буржуазные манеры, однако его бестактность граничит с откровенной глупостью. Сын симферопольского купца-миллионера, он был ещё в детстве слишком толстым, поэтому вместо того, чтобы играть с другими детьми, читал книжки — и вот дочитался до большевизма. Его полиневрит уже находится в той стадии, что скрывать его невозможно. В лучшем случае ему осталось несколько лет, так что с переговорами надо поторопиться.

То, что случилось дальше, было настолько непросто, что этому придётся посвятить отдельную главу.