Сага о Головастике. Уроки инопланетного мастерства

Собрание стариков-разбойников

— Перездоровались все? Теперь успокаиваемся и готовимся к продолжению знакомства с техническими чудесами. Каждый помнит, кто он и из какого мира? Чтобы потом не заблудиться и не разволноваться, — начал я первое общее собрание дедушек в их родной пещере-адресаторе, когда они немного затихли и перестали беспрестанно сыпать междометиями. — Который Павел из мира Афинии, включай Образ! Сегодня каждый портрет своего мира прикрепит к голубым шарам-голографиям, а потом мы с вами узнаем о возможности смены их умолчаний на ваши настоящие номера.

Павел из Афинии без церемоний вышел в центр пещеры и торжественно, но не высоко поднял вверх изуродованные руки.

— Это Павел. Сын Семёна из первого мира. Кличу девицу разумную Образом и зазываю её на подземный выгон, — произнёс он что-то нелепое и комичное, но никто не улыбнулся.

Молнии стрельнули в ракушечный потолок, голография Млечного Пути не заставила себя ждать, а всё моё войско, как по команде вздрогнуло и начало креститься.

— Поздоровайтесь с честным собранием. Тут все ваши подопечные, тараканы запечные. Девять будущих мировых служителей. Полный состав, так сказать, — обратился я к ЭВМ, одновременно пытаясь притушить крайне возбуждённое и восторженное состояние дедушек.

— Здравствуйте уважаемые Павлы Семёновичи, — вежливо откликнулась ЭВМ. — Очень рада видеть вас в добром здравии и всем экипажем. Готова к общению.

— Вот и славно, — пришлось мне самому продолжить беседу, так как старики вновь зашушукались и отвлеклись. — Можем ли мы сегодня узнать, как дела с нумерацией по умолчанию, и как нам приклеить автопортреты миров к голографиям?

— А кто из вас готов замахнуться на портрет самой Кармальдии-Светлилии? Неужели, не найдётся желающих? — почти по-человечески пошутила тётенька ЭВМ. — А об умолчании можно забыть. Рекомендую для экономии времени при пользовании объектом, нанести на стене собственные символы в местах проходов в миры.

Возможны цифры, буквы или особые знаки. Всё на ваше усмотрение. На следующем Ай-Ти обслуживании, я проведу перенастройку фосфоресцирующие фигуры. Но, по желанию, можно будет сохранить и всё, начертанное вашими руками.

— Головастик. Точно! Он пущай малюет. Как знает, как видит, так и выберет пусть. Так порешили, — загомонили о чём-то Павлы-дедушки и дружно закивали седыми головами.

— Сами же говорили, что нумерация неправильная? Вот и малюйте, — начал я отнекиваться, не пожелав рисовать никаких символов или знаков.

— Дык, не о том мы. Нет-нет. О мамке мирной талдычим. Ты же один её видел. Значит, малюй ейный портрет. Не ошибёшься, не боись. Она же копия твоей. Должна быть копией. А фамилия и прозвище значения не имеют. Мамка – она и есть мамка, — получил и я, и ЭВМ подобие ультиматума с авторскими правами на художественное мнение со стороны.

— Только временный. На такое согласен. Покуда ваша мирная мамка сама кому-нибудь не представится в своём настоящем обличии, или не передаст самоличный автопортрет, — нехотя согласился я на ответственную роль портретиста самой Кармальдии. — Только моя, уж извините, не такая раскрасневшаяся будет. Давайте, что ли, гроздь уже. Приступим к доработке ваших мячиков.

Образ выключила галактику, и в затемнившейся пещере грянул ансамбль из девяти синих музыкантов-шариков и одного красного дирижёра-солнца.

Через несколько мгновений, солнце опустилось вниз, в центр пещеры, и увеличилось в размерах до огромного арбуза. Пришлось мне подходить ближе и приступать к рисованию. Вернее, к выбору из пёстрого и бесконечного количества мелькавших портретов земных женщин тот самый, похожий на Кармалию, или одно из её теллурических воплощений.

Наконец, после нескольких повторений избранной мною категории и дальнейшего набора похожих мамок, я определился с выбором. Конечно, не совсем Кармалию отыскал, но достаточно похожую тётеньку с добрым лицом и умными всё понимающими материнскими глазами.

— Вот вам на первое время. Думаю, подойдёт, — вздохнул я и ткнул пальцем в замершую фотографию.

Сразу же красно солнышко взмыло на штатное место, одновременно надев на своё личико выбранный мною портретик.

— А-ах-х! — пронёсся по ракушечному залу одновременный вздох непонятного для меня восхищения или удивления.

— А как вы хотели? Я такую мамку видел. Но она может показываться в разных ликах и с разными волосами. Тётенька Образ, давайте, что ли, дедов заставим трудиться? Им же миры надарили фотографий, а не мне, — напомнил я ЭВМ об остальных не олицетворённых планетах, заждавшихся очеловечивания и персонификации.

Голубые шарики в один момент увеличились в разы и, выстроившись вряд, опустились вниз, на уровень, доступный для манипуляций с мирными автопортретами.

Дальше всё произошло и буднично, и совершенно непонятно. То ли портреты оживали в корявых пальцах Семёновичей, то ли это оказались их бесплотные признаки со свойствами портретов. Только после приближения к голубому вращавшемуся шарику-планете, каждый из них выскальзывал из стариковских рук и, будто ожив, прикреплялся в центр своей круглой голографии и начинал олицетворять мир его человеческим образом.

— Вот теперь всё, как в нормальных гроздях, — вздохнул я, прогоняя наваждение с довольными лицами миров, которые начали хвастаться друг дружке своей особенностью и неповторимостью.

— Авто-символы приняты и внесены в программу. Теперь при каждом включении вы будете лицезреть следующую картину, — произнесла ЭВМ и подняла все шарики вверх, на их положенное место, построив прежнее колечко из девяти миров с их мамкой в центре.

«М-да. До наших четырёх посещаемых кружочков-миров ещё расти и расти», — задумался я и в который раз уплыл в воспоминания о Скефии, Кармалии. О родном Армавире, о семье и школе. Но пришлось возвращаться в реальность, которая здесь и сейчас была даже не на грешной земле, а в неведомом космическом пространстве.

— Всё одно Семалия самая красивая! Даже лучше той, что я намедни выбрал. Вылитая мамка ихняя, только рыжее, — спровоцировал Семёнович-восьмой своих сотоварищей на новый взрыв междометий и споров о женских красотах, мужественности, похожести и прочих человеческих достоинствах, которые моментально прогнали все мои сантименты.

— А в каком мире мы сейчас находимся? Астероид с этой пещерой где? — перекричал я стариковскую возню, чтобы не забыть свои последние думы о неведомом ближайшем космосе и о нашем секретном астероиде с адресатором внутри.

— Информация, к сожалению, закрыта, — заявила тётенька ЭВМ. — Но я могу, без уточнения деталей, объяснить, что данный объект находится в наиболее благоприятном месте. Из общего количества миров избран тот, где искусственно минимизированы все виды аномальных излучений, которые, в свою очередь, перенесены и разделены между всеми остальными. Это физические процессы, и они очень сложны для восприятия.

— Значит, в одном из девяти э-э-э… Космосов астероид с пещерой? — решил я уточнить знания о Во́ронах.

— Для равновесия, во всех параллельных детализациях имеются аналоги планетных тел, но только один из них оборудован защитным экраном и поглотителем спектра энергий, излучаемых солнцем. Часть энергии используется для перемещений Органических Объектов. То есть, вас и ваших гостей. А так же для энергетического питания самого объекта. Остальная часть солнечной энергии перенаправляется или аккумулируется, — прочитала ЭВМ короткую лекцию, которая только распалила моё любопытство.

— Так вы имя объекта озвучите? — взмолился я, не получив по ушам никаким словосочетанием.

— Астероид Зеро, он же Во́рон, он же Чёрный Во́рон, он же Вамп, он же Око Во́рона, он же Аид. Названия объекта озвученным списком не ограничивается. Для удобства он обозначен универсальным словосочетанием «Астероид Зеро».

Пещера и её электронная начинка, со мной в том числе, именуется Образ, Адресатор, Зал, Юрта. А сегодня мною принято ещё одно название – Выгон.

— Умная. Аж в дрожь кидает. Вот тебе и машина, — снова завелись мои подопечные.

— А у вас есть свой авто-символ? Ведь кто-то же вам голос придумал? — снова ударился я в подробности.

— У меня имеется объёмное изображение, но я им не пользуюсь. Никогда не знаю, как именно в центре адресатора расположен Органический Объект во время вызова. Помещение круглое, поэтому я всегда включаюсь голографией Млечного Пути или, при местном включении, голографией грозди посещаемых миров.

Просьб о демонстрации этого символа пока не поступало. Извините, но назвать его «авто-символом» я не могу. К сожалению, он выбран не мною, — как-то грустно закончила свою лекцию Образ.

— Кто же вам мешает выбрать себе портрет? Да, даже самой себя изобразить? Вы же всё знаете, всё умеете, — не поверил я в слабости такого мощного глобального устройства.

— Для активирования функции «Творчество» требуется аудио-команда и десятый уровень допуска, — оживилась ЭВМ, начав разминать невидимые электронные пальчики, собираясь сотворить себе фотографию какой-нибудь дамы с камелиями.

— Я даю вам такую команду или такое задание. Уровень допуска, слава Богу, пока позволяет. В следующий раз… — не успел сумничать, как вдруг, вместо моментально погасших шариков-роликов с мирными портретами и их мамкой Кармальдией, над нашими головами появился объёмный портрет. Вернее, полноценная голография симпатичной женщины в полный рост с волнистыми каштановыми волосами, огромными синими глазами, которая улыбнулась и, моргнув правым глазом, спросила всё тем же неизменным голосом:

— Такая я вам больше нравлюсь?

Кто-то из Павлов Семёновичей охнул, кто-то крякнул, а пара самых неловких рухнула наземь и зашуршала ракушкой, но все открыли рты и, потеряв дар речи, замерли, позабыв обычай всё встречать междометиями или крестными знамениями.

— Ясное море, — выразил я восхищение и одобрение этаким сногсшибательным творчеством.

— Тоже живая! Как и наши миры! Как же это? Машины тоже теперь оживают? Ты и дома у себя так комиссаришь? — посыпались на меня междометия и вопросы.

— Только когда в гостях, — начал я отнекиваться. — Дома мне всё больше ухи крутят или ремешком по заднице стегают. Поэтому редко когда хулиганю.

Образ улыбнулась и продолжила наше знакомство и обучение:

— Какие ещё есть вопросы? Может, пожелания? Или сообщения?

— Сколько сейчас в вашей грозди пришлых и отшельников? Кроме меня, разумеется, — вспомнил я желание узнать подробности о юродивых старцах.

— Около двадцати. Точно сказать не могу. Некоторые бесследно исчезают, некоторые ассимилируются, другие, достигнув определённого понимания, убывают с планет минуя этот адресатор.

Ваши планеты считаются наиболее сложными для достижения высших ступеней, так называемого, просветления.

— Знать бы ещё, что такое ассимиляция, но обойдусь и просветлением, — буркнул я и продолжил: — Деды, ну спросите что-нибудь. Тётеньку зря, что ли, побеспокоили и заставили нарядиться?

— Робеем мы. Чай, впервой с таким знаемся. После, как-нибудь. Потом, — начали посыпать головы дустом старики-разбойники.

— А чем легенда о Катализаторе заканчивается? Он домой-то вернётся? Может, пусть у нас обживается, а не мотается где ни попадя? — нашёлся один умник с неизвестного рода-парохода.

— Он убывает с планеты. Вернее, из грозди ваших миров, но возвращается домой или нет – неизвестно. По теории вероятности, это практически невозможно. Не хочу внушать каких-либо надежд или отчаянья, но существует особый закон вселенной, который не могу вам озвучить. Именно в нём заключается главный принцип устройства вселенной.

— «ННН», что ли? — брякнул я, позабыв, что это секретные «н».

— Называется по-разному, в том числе и так, — подтвердила ЭВМ, вполне меня обнадёжив.

— Го-ло-ва. И об этом знает! Не зря Головастиком кличут, — снова зашептались бойцы-пенсионеры.

— Спасибо за беседу и работу с портретами. Включите нам, пожалуйста, голографии миров и поднесите их к дедушкам. Пусть активируют символы на стене. Расходимся, казаки! — скомандовал я Образу и Павлам.

— А когда каракули на стене намалюем? — спросил меня Семалийский дед

— Когда сговоритесь, что именно писать, тогда и намалюете, — отмахнулся я.

— Ты культи наши, когда последний раз видел? Что мы ими намалюем? Крестики-нолики?— вступил наш разговор ещё один Павел с неизвестной мировой пропиской.

— Деды, давайте потом, а?.. Нажимаем на свои портреты и выходим. Не страшно, если напутаете. Там вас миры поджидают. Сокроют и воробушков из вас сделают. Или от соседа домой перекинут через затмение, если вдруг что не так. Прощайте!.. Спасибо, ещё раз. Можете выключаться, — попрощался я со всеми разом и вышагнул сквозь мерцавшую единичку в восьмой мир.

После возвращения с общего все-дедовского собрания, пообедал и собрался заснуть в тайной комнате сном вымотавшегося и уставшего от жизни мальчишки, напоследок пригрозив Семалийскому деду:

— Если и сегодня продашь меня в яблочное рабство, не знаю, что тогда со всеми вами сделаю! И с миром, и с тобой. Девять шагов отработал? Выходной!

— А я-то, что? Дрыхни сколько сможешь. Назавтра Калику искать пойдём, а других работ никаких больше нет. Фрукты я и сам по соседям раздам. Глаза на них уже не глядят, — запричитал дед и удалился во двор.

— Яблоки отдай. Отдай… Яблоки… — командовал я, проваливаясь в долгожданный сон без корчившихся бледных мумий и ненавистных румяных плодов, выделявших ядовитый банановый газ.