Сага о Головастике. Уроки инопланетного мастерства

Начало прозрения

— Вставай, Александр. Кому говорят? Там какой-то паренёк с утра пораньше на мотоциклете своей уже разов несколько мимо двора проехал. Зыркает по сторонам, аки рентген. Не твой знакомый, часом? Всю округу уже всполошил и взъерошил, — растолкал меня Павел с утра-пораньше и удалился из комнаты, оставив в одиночестве продирать глаза и вспоминать вчерашние приключения.

«Помню обо всём? Вроде, помню. Что с того? Что сегодня делать? Идти снова искать… А кто там на мотоциклете?» — прервало моё величество затуманенные дрёмой размышления и пулей выскочило из кровати.

— Угодник, — выдохнул я, как выдыхали хоккеисты и хоккеистки всех возрастов во время Настиной беды, благоговея без видимых сверхъестественных причин.

— Угодник! — проорал уже громко и помчался прямо в трусах на улицу.

— Какой ещё Угодник? Опять, что ли, козявку малолетнего подсунули? Что же это деется, Господи? То ребёнка в Катализаторы пожаловали, то парнишку молоденького на святую должность определили?.. Или я сам уже ветхим да дряхлым стал и чего-то не соображаю? Так прибери меня тогда, чтобы под ногами у молодых не путался, — причитал дед и гонялся за мной по двору.

А я, как был раздетым после утреннего визита за сарай, так и повис на дедовом заборе в ожидании следующего появление Байка Давидовича с его бессмертным Наездником Григорьевичем.

— Оденься, ирод. Так добрых людей не встречают. Тем более Угодников. Ты о нём, что ли, сказывал? Он светить своим нимбом будет? Но я ничего такого не увидал, кроме диковинной лисапеты, — признался Павел, а сам, не находя себе места, так и продолжил топтаться по-стариковски, точь-в-точь, как дед в моём родном Армавире.

— Я мигом. А ты останови его и во двор пригласи. Я вас познакомлю, хотя вы друг дружку очень даже хорошо знаете, — сказал я и умчался в хату чтобы одеться.

— Как это, знаете? Откуда? — поспешил Павел с вопросами, но не успел.

На улице раздался голос Байка Давидовича, и на его ритмичное «бум-бум-бум» сразу же прогремел дедовский залп-салют из междометий оскорбительно-пригласительного характера:

— Уймись уже, ирод! Давай сюда! Сюда-а. Туточки тёмный бесёнок обитает, который Катализатором обзывается…

Николай остановился, Монстер заглушил бесконечные «бум-бум» серенады, а дед окончательно и бесповоротно распоясался.

— Заходите-заходите, гражданин мотоциклетный. И тарахтелку свою во двор закатывайте, — пригласил он высокого гостя и отворил створки ворот. — Получасом бесед не отделаетесь, обещаю. А, стало быть, завтракать вас зазываю.

Начальство моё юное скоро штаны сыщет и вашим воспитанием займётся, а я покуда к печке на поклон. Авось, да угостит, чем Бог послал.

Категорично, твёрдо, но, в то же время, по-доброму распоряжался старший контактёр Семёнович, а я в пол-уха подслушивал через открытую форточку.

— Здравствуй, дяденька. Извини, но не знаю, как тебя сейчас по имени называть, — поздоровался я, выскочив из хаты в самую гущу мировых событий. — Только не говори, что ты Пётр Иванович, да ещё и Калика. Это же неправда.

— Он самый. Но откуда… Ты… Вы оба меня знаете? — промямлил Николай, озираясь по двору. — Тут его оставить? А ворота прикрыть?.. Вот так пригласили на Кошкины именины.

— Точно. Именины. Но не у Кошки. По-новому тебя именовать будем, — согласился я и сразу погрустнел от того, что дядька ничегошеньки не помнил. — Но торопиться не будем. Айда в хату. Пойдём, расскажешь, что тебя с утра пораньше к нашему двору привело.

— Именно, привело. А вот, что… Или кто, не знаю. Вроде, я уже бывал в этих местах? Будто бы, вчера или позавчера? Или многим раньше? Места-то знакомыми кажутся, а вот, с чего? — растерялся Угодник от нашего с дедом беспардонного гостеприимства и продолжил озираться по незнакомым дворовым достопримечательностям.

Пришлось мне буквально силой вталкивать раннего гостя в дедовское кухонное государство, где уже вовсю правили запахи отваренной гречки, домашней русско-африканской колбаски и малосольной нерки. Все эти деликатесы не просто радовали глаз и обоняние, они по праву требовали к себе благоговейного отношения.

Чтобы их вкушали, а не просто жевали и проглатывали, коротая утреннюю беседу малознакомых людей. А когда к ним прибавлялись бесконечные майские вишни, клубника, бананы и прочие фруктово-ягодные дары изо всех уголков мира, еле уместившиеся на маленьком дедовом столике и таком же подоконнике, голова безоговорочно капитулировала и переставала хоть что-нибудь соображать, а не то что вспоминать или анализировать.

Когда дед в два счёта закончил расставлять посуду и наши ежедневные кушанья, мы с дядькой заняли свои табуреты.

— Угощайтесь, гости дорогие. Как говорится, чем Бог послал, да чем мир порадовал. Первач предлагать пока не буду, а там поглядим. Вы же за рулём, как-никак. Со свиданьицем вас. Друг дружку уже знаете? А я Павел. Дед Паша. Стало быть, в моей хате сам… Самые главные божии помощники, — начал дед застольный разговор на правах хозяина.

— Спасибо, конечно, за угощение. Только я в толк не возьму, откуда вы меня знаете? За какие такие заслуги чествуете и угощаете? — спросил Николай вежливо, потом взял кусочек нерки и горбушку чёрного хлеба. — Не подскажете, откуда в моей памяти такая каша из обрывков воспоминаний? «Всё, что было не со мной, помню». В песне так поётся, а у меня в жизни оказывается.

— Э-э, брат. Все ответы на любые твои вопросы знает только Яшка-цыган. А он перед тобой сидит. Моё стариковское дело… Только и меня он всему обучил. Признаюсь сразу. Всё в моей седой голове вверх тормашками перевернул. Ты не смотри, что он недомерком кажется. Силища у него самим Богом даденная. И у тебя, с его слов, конечно, точно такая должна быть. Ты же наша надёжа! Ты-ы. Потому… Отбудет он скоро по назначению, а ты с нами останешься, — поведал дед свою версию не только на счёт происходившего здесь и сейчас, но и ближайшего будущего, запланированного для нас неведомым, но всемогущим «начальством».

— Не думаю, что мне стоит всё сразу рассказывать. Сначала приобщим его к вашим мировым тайнам, а там никуда не денется. Всё вспомнит, как миленький. И то что Николаем зовут, и то что Григорьевичем, и то… Не Каликой, в общем, а совсем по-другому. Сам вспомнит. Ужаснётся, испугается, но зато сам. Мы только немножко подсобим. На первое время, — вступил и я на узкую тропинку просвещения умов между пропастью их полного отрицания очевидного, но непонятного, а потому пугавшего, и заоблачными вершинами из бесконечного количества нового и невероятного, но вполне реального.

— Николаем? Хм. Ну надо же, — скептически озвучил дядька своё настоящее имя. — Не верится что-то. Так, о чём вы рассказать-то хотели? И как меня в ваши края занесло? Я-то проснулся после еженощных кошмаров, будто снова под Краснодаром всю ночь с фрицем воевал, а тут вспомнилось, что должен кто-то меня на Фортштадскую гору отвести и там в ад засунуть. За какие грехи, это понятно. Но сначала мотоцикл нужно бабушке какой-то соседской отдать. Вот и приехал в этот… В ваш район с поисками. Пропуск в ад, опять же, получить нужно. В общем, в башке галиматья полная. А вы об этом, что думаете? Вещий мой сон или... зловещий?

— Это, брат, не сон. Это самая настоящая явь. Реальность это, во. И тебя на ту гору уже, почитай, больше недели водят, а ты каждый раз пугаешься. Или тебя пугают. А может, мир наш любезный домой тебя возвращает. И мотоцикл ты уже столько же раз у Дуськи оставлял. Память тебя не подводит. У тебя её, просто, нету. Украдена, или куда-то на хранение отдана, не знаю. Но считаю, что пора бы тебе набраться смелости и сходить-таки под Фортштадт-гору к её хозяйке. Данилой-мастером побудешь. Ха-ха!.. Не шучу, ей Богу. Ха-ха-кхе! — закашлялся дед, но своим длинным монологом помог мне сориентироваться и понять, чем, собственно, заняться в ближайшее время.

— Можем на твоём Харлее туда смотаться, но ты пока ещё гипнотизировать не умеешь, так что… Слетаем по небу, как воробушки. Слетаем, я спрашиваю? — обратился я уже к миру. — Рыженькая-а. Ми-ир! Снова самоотвод? Значит, не сле…

«Слетаете-слетаете. Сегодня все твои капризы выполню. Сам потом пожалеешь», — нехотя откликнулась Семалия вредным голосом.

— Слетаем. Она согласна. Вроде, больше хулиганить не станет. Память теперь будет в твоём полном распоряжении. Страдай и мучайся, на здоровье. Больше никаких бутылок по затылку. Конечно, если сам не попросишь. Тоже вариант. Не по затылку, а с временным затмением всех новостей, которые тебе с сегодняшнего дня выпадут, — провещал я, как подлинный кудесник, любимец богов, и продолжил завтракать.

— Кто такая «она»? О чём, вообще, разговор? На волшебную гору полетим, в ад провалимся, а беседовать с Хозяйкой Медной горы уже начали? Чудно. Ой, чудно. А вы не бесы, часом?.. А если есть бесы, почему тогда не допустить, что и божьи помощники бывают? То есть, существуют?.. Что-то я окончательно запутался, — признался Угодник после недолгого размышления вслух и вытаращился взглядом в никуда.

— Она – это твой родной мир. Может, и не родной. Но это женщина-мир, — продолжил я неумелые поучения. — Вам здесь так выпало или повезло. Сами решите. Она почти всё на свете может. И твоя дырявая память – её ручек дело. Не по злому умыслу так приголубила, а за тебя убоялась. Чтобы умом не замутился от знаний…

«Не я это начала! Не я! И не во мне он родился, а в… В другом месте. Я уже в седьмой раз его жизнь устраивала. В семью к Каликам пристраивала», — призналась Семалия, вернувшись в наш разговор.

— Продолжаю… А нечего продолжать. Сёма, пока ты сегодня добрая, можешь нас в междомирье ваше втиснуть, и сама ему представиться? Туда, где вы портреты вашим дедам раздавали? Где темным-темно? — решил я ускорить процесс обучения, чтобы любым способом добраться на окраину Старой станицы и дальше к ракушечной пещере.

«Тогда вас придётся к сестре закидывать. Но не думаю, что это уместно в первый же день… В самом начале возвращения его памяти. Решай сам», — объяснила Семалия, что я не такой уж умный.

— Ладно-ладно. К этому потом прибегнем. Не хочет она с наскока. Понимаю. Тогда возьмёмся за новые знания. А старые сами зеленью прорастут сквозь осколки, в которые превратится всё твоё понимание устройства мира и бытия. Или всей жизни. Договорились? — обратился я к дядьке, на которого от наших с дедом сногсшибательных речей напал нервный аппетит, и он, не находя себе другого успокаивавшего занятия, лихорадочно метал в рот всё подряд, не разбирая вкуса, цвета и запаха вкуснейших деликатесов.

— Значит… Получается, мне одна дорога? В ад?.. Готов к новым адским знаниям!.. Таки полетим? Или сквозь землю провалимся? — уточнил Николай, запивая завтрак давно остывшим чаем.

— И полетим, и провалимся, и рядом с солнцем окажемся. Это если я тебе сгоряча и по запарке снова не впаяю пару пропусков в пещеру. Тогда одному придётся шагать в ракушечную неизвестность, — взгрустнул я, припомнив, что вот-вот обанкрочусь и останусь без допусков.

«Я сегодня прослежу за тобой, — поддержала мои начинания Семалия. — Могу и на мотоцикле. Верхом по воздуху вас перенести. Если что, присмотрю за имуществом, пока по делам отлучитесь. Ему так спокойней будет. Что решил?» — чересчур подозрительно озвучила предложения мир, скорее всего «услышав» мои траурные мысли.

— Согласен. Верхом, значит, верхом, — откликнулся я Семалии, а потом объяснил Угоднику: — Предлагает на Харлее нас доставить. Он там на пригорке нас обождёт, пока мы на экскурсию сходим.

…Кстати, дед. Ваш ансамбль пенсионерской песни и пляски решил, что на ракушке малевать будете?.. На выходах? Я так понимаю, декоратор у вас уже есть. По слухам, художник от Бога.

— Буквицы. Но не русские. Усовестились, что номера по православному алфавиту. Или по русскому? Значит, буквицы можно на латыни. У меня и бумажка с ними имеется. Одним моментом предъявлю, — спохватился Павел и умчался в сторону сарая.

— Какие ещё надписи? Вы что, туда-сюда в ад шлындаете? И как я верхом на Монстере туда заеду? — замотал головой дядька, стараясь вытряхнуть никак не помещавшиеся в ней новости.

Я перевёл дух. Закончил завтрак и, тщательно подбирая слова, сказал дядьке:

— Тебя для такого же готовим. И не ад там. Мы с дедом то место так в шутку называем, потому как, подземелье. Но и это неправда. Не подземелье. Астероид это небесный. То есть, космический. Летает где-то вокруг вашего солнца. На службе людей состоит, и не людей. Инопланетников таких же, как и я. Даже, может, намного чуднее. Одного синего такого видел с коровьими глазками, но он умер давно. Так что…

А я же тебе ещё сказку не сказывал. Про девять солнечных деток.

Вспомнил я вовремя, что обучение нужно начинать с самого начала.

— Не-не-не. Не пугайте меня ещё и этим. Только в ад собрался… Перемена блюд. Только на гору согласился, а меня уже к инопланетникам в солнечный космос. Где же правда ваша? — начал отнекиваться десятый ученик.

— Кому вручить? Николаю? Или тебе? — вернулся Павел с писулькой от девяти дедушек.

— Художнику отдай. Он же намедни сам хвастался, что золотые руки выросли, — переадресовал я наряд-задание на пещерные росписи. — Бери уже, дяденька, да пошли во двор. Ладно, дед. Давай мне, а то он не в себе пока. Сёма обещалась нас прямо со двора запустить. Эй, мотоциклист, туалет тоже можешь посетить, ежели внутренние сомнения имеешь, — командовал я направо и налево дядькой, дедом и миром, ускоряя начало неслыханных приключений Угодника, первым шагая к ним навстречу.

— Правда, что ли?.. Всё-всё правда?.. Непонятно. И он пришелец?.. Землянин, но инопланетник? Совсем не понятно... Как так?.. Несколько? Да ну? — зашептался дядька с Павлом, а через пару минут вышел во двор.

— Заводить монстера не надо. Садись, а я сзади запрыгну. И не нужно твоих памперсов, — распорядился я бесцеремонно и уселся на кожаное сидение позади мотоциклиста-водителя Николая, а потом обратился к миру: — Сокрыть не забудь, красавица. Помедленней неси нас, да пониже. Пусть Николай хорошенько всё прочувствует. С Богом!

«Стартуем», — отозвалась Семалия, и светопреставление началось.

Байк Давидович дёрнулся и, не откидывая подножки, взмыл вместе с нами в июньское небо. Колёса его закрутились от ветра или от шутки Семалии, и мы поплыли над крышами домов, над деревьями с бурой листвой, над столбами с проводами, над заборами, тротуарами, дорогами, огородами… Над всем Армавиром.

Я держался, как обычно, за дядьку, а потому сразу почувствовал, как он весь напрягся, но при этом не проронил ни звука. Мотошлемы свисали с руля, тёплый ветер обдувал наши лица, а ничего не подозревавшие прохожие семенили по своим житейским надобностям. Картина была вполне идеальной, но нужно было начинать поучительный разговор, и я начал.

— Скоро привыкнешь. Ещё и меня поучать будешь. Второго «меня», который твой настоящий племянник. Ему сейчас еще семи годиков нет. Зато на следующий год Павел начнёт и его к чудесам приучать. Ко всему такому, от чего у тебя сейчас волосы по стойке смирно, а мурашки пляшут вприсядку. Представляешь, каково ему будет? Девять близнецов-братьев по числу ваших миров. Орава целая. И дедов столько же. Я про Павлов говорю.

— Чудеса. Неужели я не сплю? — вздохнул дядька, осознав, что всё, о чём мы с дедом говорили за завтраком, оказалось былью, а не сказкой.

— Не то слово. Мирная силища в действии. Скоро сама говорить с тобой будет. Женским голосом мозги полоскать, чтобы не засахаривались. Увидеть её сможешь, когда в соседние миры перекидывать будет. Красавица писаная. Все они, и женские, и мужские миры славные.

Кстати, мамка их, которая солнце, тоже милая женщина. Увидишь в пещере. Там их голографии имеются. Картинки такие объёмные и почти живые. Тётенька ЭВМ покажет и всё-всё расскажет.

— Чудеса. Неужели я не сплю? — повторил дядька, а я заволновался.

— Ты, что это? Заело? Снова всё забыл? Почему опять повторяешься?

— Нет-нет. Не забыл. Слов, просто, нет. Голова в улей превратилась. Вот-вот соображать начнёт, — подобрал нужные слова Угодник, и мы начали будничное приземление на узкую и вилявшую баранью тропку, бредущую по склону Фортштадта мимо нашей ракушечной пещеры.

В этот раз я всё-таки осмотрелся по сторонам и вспомнил свои первые ощущения, когда только-только прибыл в Семалию. Теперь картина Фортштадта, Кубани, Старой станицы и Армавира не казалась чужой и чересчур бордовой. Всё виделось по-другому, по-дружески и почти по-родственному. Краснота Кармальдии и её лучей перестала быть чем-то неестественным и неприятным. Наверное, к тому моменту я уже стал своим и для Семалии, и для её «мирной» семьи.

— Мотоцикл тут останется, а мы с тобой внутрь. Мир присмотрит за ним, если ты сомневаешься в его невидимости. Дело знакомое, конечно, но в этот раз ты, дяденька, вперёд пойдёшь, а я всё проконтролирую. Договорились? — очнулся я от размышлений и высказал Николаю предложения и пожелания.

— И как же его мир охранять будет? Каким таким образом? — засомневался Угодник, в свою очередь оглядываясь по сторонам.

— Покажет кого-нибудь очень и очень страшного. Придумает что-нибудь. Ты и сам ей можешь посоветовать. Не всё же мне отдуваться. Скажи ей, чего бы ты испугался и на гору не пошёл? — осенила меня внеочередная, но здравая идея.

— Люди больше всего боятся непонятного, или тех же других людей, только… непонятных. А мне и какой-нибудь Цербер сойдёт. Можно даже с одной головой, а не с двумя или тремя, — пробубнил Николай и поскрёб свой стриженый затылок.

— Извини, но я не знаю, кто это.

…А-а нет! Теперь знаю. Ух, ты! — взвизгнул я и спрятался за дядьку, когда, вдруг, из волшебной пещеры выскочил огромный страшный пёс с двумя безобразными головами, на каждой из которых сверкали обезумевшие от злобы глаза.

Николай снова не дрогнул, а только слегка побледнел и, через мгновение после исчезновения двуглавого морока, произнёс одно-единственное слово:

— Сойдёт.

«Наш человек», — подумал я с восхищением и приступил к короткому инструктажу.

— Спасибо, мир Семалия. Я так понял, он подумал о таком чудище, а ты смастерила. Молодец.

Теперь, дяденька, входи в пещеру, потом целься пройти её ракушечную стену насквозь. Поэтому, перед стеной жмурься и считай шаги. Где-то после шестого-седьмого все ощущения пойдут на убыль. Вот тогда и останавливайся. Будешь уже на месте. А я мигом за тобой, — растолковал я по-простому.

— А пропуск какой-то?.. Уже имею. А ощущения? Что-то вроде нескончаемого зуда. Тоже ясно. Так я пошёл?.. Я пошёл, — побеседовал сам с собой Угодник и, не оглядываясь, шагнул в адскую неизвестность – родину Цербера и Хозяйки Медной горы.

Я последовал за дядькой, побаиваясь возможных шуточек Семалии на предмет очередных двухголовых пу́гал, но всё обошлось. Угодник исчез в шершавой стене, а за ним и я потопал, привычно чеканя и считая каждый шаг, стараясь хорошенько запомнить пещерные ощущения, которых, скорее всего, лишусь сразу же после этого учебно-ознакомительного похода.

* * *

— Так ты не инопланетник? Вот дела… Нашенский, получается? А из какого мира? — услышал я дедовские голоса сквозь собственные прощальные восторги.

Посреди пещеры в свой полный четырёхметровый рост стояла красавица Образ в новом платье с замысловатой причёской и белейших туфельках, а вокруг неё толпились пара соседских Павлов и один глупо улыбавшийся Николай.

— И как это называется? — вскрикнул я в полный голос. — Я, понимаешь, на торжественное обучение человека привёл, а тут, незнамо что деется.

— Вот вам и начальство прибыло. Заждались тебя, юный друг, всегда будь юным. И взрослеть не торопись. А драться нужно, так дерись. Получи краску с кистьями, и мы удалимся восвояси. Не-не. Мешаться не будем. Бумажка с латиницей при тебе? Есть запасная, ежели что.

Так этот, что ли, тот самый вечный жид? Ни разу не похож. Ни разу. Тот старым донельзя должон быть, потому как, вечную жизнь выторговал, а вечную молодость запамятовал. Или таки тоже выторговал? — загомонили старики-разбойники и засобирались скрыться бегством. — Включи нам, красивая, дорожную цифру в седьмой… Или пятый? В Забавий нам, вот. А там мы ещё посидим, погорюем с бабкиной самогонкой и пирожками. Можете с нами пойти, люди добрые. Не обеднеем.

— Спасибо вам. Потом, как-нибудь… Обязательно навестим, — отозвался Николай, а красивая ЭВМ включила дедам выход с цифрой семь, не исчезая из нашего с ним поля зрения.

Павлы удалились, а мы начали знакомство с адом.

— Весело тут у вас, — подивился Угодник.

— Это с недавнего времени так. А до визита Катализатора никаких гостей с планет не было очень долгое время. Разрешите с вами познакомиться, или нас представит мой крёстный? — чуть ли не пропела вежливая голография электронной машины.

— Это я-то крёстный? С чего это вдруг?.. Разрешил творческие поиски? На здоровье.

Кстати. Теперь это твоя учительница и наставница, которая командует всеми перемещениями в грозди миров и за её пределами. Электронная и вычислительная машина, Объект номер Раз или Образ, и так далее. Компьютер, но, как видишь, живой и рослый.

Да. Ещё она ГУГЛОО – глобальное устройство галактической локомоверации органических объектов. То есть, нас с тобой. И, конечно, прочих инопланетных путешественников.

А это и есть тот самый Николай Григорьевич. Угодник… Будущий Угодник. Дядька мой. Только он с амнезией в обнимку семь раз переселялся с места на место, а сейчас играет роль Калики Петра Ивановича. Вот. Пробуем с ним восстановить его память, но процесс затягивается.

Да, и мы сейчас не за этим. Я отменяю распоряжение о его засылке на астероид Греноли. Потом, если сам захочет узнать все подробности жизни… Потом. Сейчас его нужно готовить к походу на планету-резервацию. На…

— Ревелию? Условно обитаемую планету Венерии-Вардакии? Значит, никакая не школа отшельников? Резервация? Вношу в память. Кого будете искать? — спросила Образ и мигом превратилась в деловую женщину, сменив цветастое платье на белую блузку и тёмную юбку, белые туфли на чёрные, а волосы убрав на затылок.

— Чудно. А лицо то же самое… Ладно. Привыкнем. Там… Ватария-Изарсия. Так, по-моему. Сверить с картотекой можно? — решил я уточнить имя бывшей начальницы Природы из этой грозди миров.

— Это и есть обвинённая и изгнанная Дарующая Жизнь. Значит, решили отыскать и извиниться? Стоящее дело. Это один Николай сделает, или вы вместе? — уточнила ЭВМ.

— Скорей всего, он один. Вдруг, у меня с телепортацией не выйдет. Так что, готовим его. А вы с нами через телевизор сможете общаться? Который в каюте? Сядем, как человеки, а вы через него всё нам расскажете. Я, заодно, мороженого налопаюсь напоследок, — размечтался я о семейных посиделках с инопланетным пломбиром в обнимку.

— Можно устроить. Вызвать лифт? — моментально согласилась Образ.

— Вызывайте, — скомандовал я.

— А как же краска с кисточками? Надписи же просили Павлы, — напомнил о себе Николай.

— Точно. Захватить её с собой? Или тут пока постоит? — спросил я у ЭВМ.

— Если вы ненадолго, тогда пусть постоит, — согласилась Образ.

— А что там писать? Много? Может, я мигом управлюсь, и поедем в твоё кафе-мороженое?

— Эй, Ви, Джи, Ди, Зет, Пи, Ар, Эс, Ю. Это я по-английски прочитал, а как по-латыни – не знаю. Сообразил?

— А шрифт? А размер какой? Чтобы деды видели? — зачастил дядька вопросами.

— Главное, чтобы они не мешали фосфоресцирующим символам. Сделайте их мельче и ниже моих, или крупнее и выше. Активировать? Сейчас займётесь? — среагировала деловая женщина.

— Активируйте. Не хочу пока от вас уходить, — согласился Николай-художник.

Цифры на ракушечной стене включились, а деловая тётенька Образ исчезла. Не просто исчезла, а включила вместо себя огромное ярко-белое солнце, осветив тем самым всё пространство пещеры для удобства творчества новоиспечённого писаря-маляра, чем угодно пытавшегося отвлечь себя от основной работы. Работы по превращению в полноценного дядьку Угодника.

— И что? Тут же цифры. А мне нужно буквы, — опешил художник.

— Цифра три – буква Эй. Четыре – Ви. Бери список. С ним понятнее будет. С «А» начинается, «У» заканчивается. Значит, начнёшь с тройки. Третий мир – Афиния. Малюй «А». По старому стилю так было, который зачем-то умалчивали, — перестал я умничать и отдал Николаю бумажку с надписью: «A, V, G, D, Z, P, R, S, U».

— Имена планет или миров? Что есть одно и то же. Значит, параллельные миры не сказка. И много в них таких, как я? — задумался вслух Николай, а сам продолжил изучать дедову писульку с латынью.

— Ни одного. Ты такой один. Потом всё о себе вспомнишь, — объяснил я дядьке.

— А за что они меня вечным жидом обозвали? Прозвище? Что и у кого я выторговал, если меня в евреи определили? Вечную жизнь? И такое у вас возможно? — приступил Николай к незатейливому, но аккуратному художеству, а сам тем временем продолжил расспросы.

— С ЭВМ об этом побеседуешь. Я на эту тему ни разу не грамотный. Это, наверно, из той же области, где Церберы твои водятся. Память вернется, и поймёшь, какой ценой и зачем людям такое выпадает. Я про якобы бессмертие. Всё одно, часы с песчинками жизни и у тебя имеются. Не выторговал ты ничего. Это такое наказание за знакомство с чёрной магией.

Мы, кстати, на Чёрном Во́роне или в Глазу Во́рона. Или в Аиде. Или в сердце Вампира. Вамп – так этот астероид называют. Почему – понятия не имею.

— Потому, что он заслоняет собой солнечный свет и кажется чёрным пятном. Оком или тьмой. Поэтому имена у него такие мрачные, — объяснил Угодник, будто знал обо всём заранее.

— Эвон. Память зашевелилась? Ну-ка, ну-ка. Продолжай. Не малевать, а рассказывать. Вспомнил о том, что был мастером по гипнозу? Что книжки тёмные листал да девиц заставлял подолы задирать, когда о ручейках им внушал? Вспомнишь и вздрогнешь, — то ли пообещал я новых знаний, то ли застращал Николая его старыми шутками и грешками.

— И такое выделывал? Ужас. Точно я таким макаром проклятие вечной жизни заполучил?.. Чушь. Быть того не может. За такое на костёр или на сковородку суют, а не одаривают. Или это только кажется подарком?.. Подумать надо. Обмозговать, как следует.

…Я закончил. Ну и как? Получилось? Не слишком коряво? — попросил оценить художества Григорьевич-старший.

— Славно вышло. Удалось. Зови ЭВМ. Пусть работу принимает, — переадресовал я дядины сомнения к женским электронным глазам и мозгам.

— Очень приятно, что вы обо мне думаете, как о живой. Работа принята. Ожидаю следующую команду, — заявило белое солнце голосом деловой женщины.

— Краска постоит? А мы наведаемся, куда он там просился. Мне уже интересно, как у вас тут устроено, — осторожно откликнулся Николай, покосившись на солнечное воплощение Образа.

— Отключаю символы. Выходы на планеты в автономном режиме. Вызываю лифт. Надеюсь, это не последняя наша встреча? — спросила ЭВМ.

— Он скоро вам надоест. Ему же ещё память восстанавливать, и обо всём вас расспрашивать. Но это уже без…

Это вы у меня спросили? Извините за недогадливость. Я, если честно, сам не знаю. Но с вашими сёстрами обязательно встречусь. Не в этом кластере, так в параллельном. И вообще, я не прощаюсь. Рано пока. Дел ещё полно, — смутился я и замолк.

— Прощаться не будем. Я к вашим услугам. Активирую лифт и ожидаю аудио-команду из жилого модуля, — молвила ЭВМ и затемнила выгон.

— Сейчас совсем померкнет. Это лифт через верхнее окно приедет. Ненадолго, — объяснил я Угоднику, когда уже начало «смеркаться».

— Чудеса техники и… И не только техники, — спокойно отозвался дядька.

Лифт опустился. Мы по-деловому вошли, и, после автоматического закрытия двери, подъёмный механизм включился.

— Куда это нас? Вверх? А там что-то вроде жилья? Как гостиница? — взял надо мной шефство дядька, не давая уйти в себя и свои невесёлые думы.

— Жильё здесь. А вот насчёт обслуги у телевизора узнаем. А то я бесцеремонно пользуюсь благами, а толком… В другом, точно таком же, месте семеро инопланетников в анабиозе свалялись. Тут, может, тоже. Хотя, вряд ли. Здесь же сферы без фрагментов природы должны быть. Кто его разберёт?

Напомнишь мне у Образа поспрашивать. Если всё у них, как надо, то и по шарикам с тобой прогуляемся. Яблочек… Тьфу, на них!.. Других фруктов или диковин поищем.

Приехали. Выходим, — озадачился я пониманием, что на родном астероиде до этого момента вёл себя не совсем правильно.

Представившись во всех смыслах умной двери, мы вошли в подобие белой однокомнатной квартиры.

— Располагайся. Там, в коридоре, слева туалет, справа кухня. Или давай сразу всё покажу и расскажу, а то так увлечёшься телевизором, что не оторву потом, — по-хозяйски, как самый настоящий взрослый, занялся я передачей опыта старшему поколению будущих мировых служителей.

Мы обошли помещения, бегло осмотрели все достопримечательности и устройства, а вот с кухней деловое знакомство задержалось. Я лёгким движением вынул из морозильника пару упаковок инопланетного мороженого, а потом приготовил их по очереди одну за другой, попутно объясняя и сам процесс приготовления пищи, и способ знакомства духовки с замороженными брикетами.

Николай внимал и мотал на ус, не перебивая расспросами, и через несколько минут мы отведали полюбившийся мне десерт.

— Это каюта Головастика. Вызываю бортовой компьютер. Как меня разбираете? Приём, — разразился я киношными, и не только, фразами, обращаясь к компьютеру, и через секунду сначала проснулась зелёнка, а потом и сама Образ, превратившись в диктора ЦТ, заглянула к нам на огонёк.

— Ожидаю команду, — доложила она о готовности к работе.

— Твоя очередь, дяденька. Командуй. Спрашивай, о чём вздумается и внимай. Не забудь о правилах включения с нею поговорить. Ну, как, собственно, в ракушечном зале её своими ручными молниями вызывать к жизни, — посоветовал я Угоднику и подтолкнул к дивану.

— Расскажите мне, пожалуйста, о еврее, который жил или живёт вечно, — первым делом поинтересовался Николай не о дырявой или отсутствовавшей памяти, а о своём православном происхождении.

— Вечный жид, или Агасфер… — начала лекцию Образ, а я опрометью бросился наутёк, испугавшись и новых знаний, и возможных заочных знакомств с неведомыми богами и их Церберами.

Вышел в коридор и отправился сквозь лифт и далее в шлюз с дверями других лифтов, чтобы обследовать сферы-шарльеры на предмет фруктово-ягодных и прочих насаждений.

Но ничего интересного в сферах не оказалось. То ли, просто, заперли их, то ли отключили саму возможность просмотра содержимого. В общем, после моего активирования все экраны показывали одну и ту же безжизненную картину без каких бы там ни было растений и признаков наличия пресной воды. Светло в каждой, но без признаков жизни.

Пришлось возвращаться несолоно хлебавши.

— Я тебя у деда Паши ждать буду. Как освободишься, получишь последнюю пару пропусков. Слышишь меня? «Да-да-да». Балда. Ну и ладно. Смотри свою хронику Великой Отечественной, — в шутку оскорбился я на обучаемого и, не беспокоя ЭВМ, убыл с астероида сквозь пахнувший растворителем символ “S”, не забыв захватить баночку краски и пару кистей.