Ржавое золото

Глава 19

А вот я, как сейчас помню… Впрочем, как появились в Сентмадильяне инквизиторы, не помнил никто. Раньше сказали бы — самозародились, но теория самозарождения нынче не в чести, поэтому я предполагаю, что святые отцы откуда-то прибыли, а на месте уже расплодились.

Но, то ли по небесному недогляду, то ли из рокового стечения обстоятельств, святым отцам в этом бойком порту чрезвычайно не везло.

Первая резиденция (под нее использовали какое-то пустующее, но крепкое и с обширными подвалами строение) располагалась на берегу моря, на окраине города. Окруженная кипарисовой рощей, она выглядела внушительно, Однако, очень скоро подверглась нападению пиратов-язычников, ограблению и поруганию, ибо слухи о сокровищах святых отцов оказались сильно преувеличенными, и язычники весьма рассердились. Второе здание воздвигли почти в центре города, на пустующей по неведомой причине площади. Было оно менее эффектным, по крайней мере, снаружи, но подвалы и подземелья не уступали прежним.

Прямо скажем — деяния святых отцов не блистали славой, ибо Сентмадильян был городком весьма строптивым, водил делишки с пестрым людом, порою очень рискованных профессий, а с ними связываться — себе дороже. Пырнут ножом, сунут в мешок — да и в воду, а то дружная команда обиженного корабля и приступом благословенные стены взять не оробеет. Приходилось также учитывать, кто кому кум, брат и сват. Словом, отыгрываться можно было лишь на безответных бродягах да нищих, и оснащенные по последнему слову пыточный науки и техники многоместные подвалы почти всегда пустовали. А тут — такая находка! Пришлый, значит, без связей дворянин с подручными. Пахло образцовым делом. Правда, Виола была местной, но ее отцу не позволит выручать родное чадо вторая жена, мачеха Виолы. Посему, едва получив анонимный донос на де Спеле, отец Гиацинт ринулся в Оленью долину. Но предвкушаемый допрос пришлось отложить до наведения порядка в личных, Гиацинтовых, делах и заметания следов нравственный нечистоплотности. А де Спеле очень вовремя получил убежище от всевозможных происков нечистой силы.

— Итак, моя крошка, вас вызывают на сбор, — повторил де Спеле, прогуливаясь по подвалу. — Странно, луна-то совсем ущербная. Так, подозреваю, что следствие добралось до нашего Дебдороя.

— Господин де Спеле, я все подслушиваю, подсмотрю и расскажу вам, — предложила Виола.

— Хотелось бы верить, — покачал головой де Спеле. — Тебе, малышка, именно сейчас придется решить, с кем ты. С нами или с Дебдороем? Ибо опасаюсь, что тысячный нам изменит.

— О-о, — простонала, Виола, заламывая руки.

— Вот именно, выбирай. — И Рене отступил к двери.

— Нель …скажи, ты любишь меня?! — обернулась девушка к виконту.

— Виола, да я … — пролепетал тот.

— Она еще не совсем пропащая, душа, — поддержал де Спеле. — И она спасла вас, виконт, для человеческой жизни.

— Я же в ведьмы пошла только из-за мачехи, она совсем извела бы меня. Нель, только поэтому! Я люблю тебя! Я бы и тогда, на шабаше, я дралась бы за тебя! Они и пальцем бы тебя не тронули.

Контанель рвануться было к девушке, но его перехватил де Спеле:

— Итак, Виола, вы отрекаетесь от Дебдороя ради господина де Эй?

— Он не отпустит меня… Мой договор у него, кровью подписанный. О, что же делать? Я раба его навеки! — в карих глазах заблестели слезы.

— Молодежь, молодежь… Как выражался старина Пафнутий Мемфисский: «Спасение от ливня вы ищете в омуте», — покачал головой де Спеле и ехидно осведомился: — Как же ты отправишься на шабаш? Отсюда?

— Отсюда… из этих стен… — Виола оглядела подвал. — Верно… это же святое место. Я не могу уйти отсюда.

— Да, таково одно из условий игры, — отметил де Спеле с непонятным удовольствием и спросил: — Ведьма не в силах вырваться отсюда, это с одной стороны, не так ли? И ведьма должна быть на шабаше, с другой стороны?

— Да, это так, — Виола заломила руки в отчаянии.

— С третьей стороны, Дебдорой учтет ваше затруднительное положение и простит. Но! — поднял руку де Спеле, предупреждая возглас облегчения. — Но, эта милая крошка обещает мне шпионить у своего господина, прекрасно ведая, что это невыполнимо. Значит, вы вводите в заблуждение меня, моя прелестница?

— Нет! Я не подумала… Но я для вас готова…

— Ты просто сделаешь кое-что для меня, договорились? — деловито закончил Срединный.

— Да!

— Тогда … — де Спеле сбросил плащ, развесил его в воздухе подобно занавесу и поманил рукой: — Ну-ка, девочка, иди сюда!

— Контик, отойди! — вмешалась бдительная Матильда. — Думаю, они со своим делом и тут справится. Не бойся, я этому бабнику воли не дам.

— Что ж, Тильда, я уважаю ваши требования. Но предупреждаю, что это зрелище — не для слабонервных.

— Контанель! — Матильда схватила парнишку за руку и затащила за плащ.

— Итак, дорогая Виола, наденьте парадное платье ведьмы! — потребовал де Спеле.

— Здесь?!

— Да! И поживее, гром вас разрази! Уж полночь близится.

Виола превратилось в белокурую ведьмочку, правда, вид у нее был очень смущенный, тем более, что де Спеле разглядывал ее не пылким взором обожателя, а оценивающим взглядом портного.

— Где метка? Метка дьявола?

— Вот, — Виола повернулась тылом, указывая на черное пятнышко в ямочке над ягодицей.

— Что ж, начнем, — де Спеле принялся разоблачаться.

Тильда окаменела от возмущения, а когда очередь дошла до белья, — зажмурилась.

— Одевайся, детка. А тебе изменю только лицо и волосы, — услышала Матильда голос Срединного. — Нет, пуговицы на правом борту. Теперь перевязь и шпагу… прекрасно!

Матильда открыла глаза и успокоилась: Рене был снова одет и поправлял воротник, а Виола… что ж, обычай есть обычай. Но белокурая красавица проговорила нежным голосом странные слова:

— Любимые духи? У чертей собачий нюх, а сымитировать многокомпонентный человеческий запах второпях не удастся. Ирисы? — пошарила перед собой, извлекла из воздуха фарфоровой флакон, половину его содержимого вытрясла на локоны, а остатками натерла тело, при этом страдальчески морщась и сердито что-то бормоча.

Позвольте… но это никакая не ведьмочка! Это же де Спеле! И Матильда с воплем «бесстыдник!» снова зажмурилась.

— Я ведь предупреждал, что сие зрелище не для слабонервных, — откомментировал нежный голосок и позвал: — Контанель! Сюда, дружочек!

Из-за плаща вынырнул виконт и недоуменно двинул плечами — из-за чего, собственно, столько предосторожностей? Все по-прежнему.

— Я должна идти на шабаш, — промурлыкала белокурая красавица, жалобно сдвинув брови.

— Виола, не надо… я боюсь за тебя! — Контанель схватил маленькую ручку и прижал к сердцу. — Ты можешь погибнуть. Дебдорой не простит измены. Господин де Спеле! — отчаянно обратился к мрачному кавалеру: — Сделайте что-нибудь! Защитите ее!

Кавалер смущенно отвернулся, тогда Контик подскочил к нему, бесстрашно схватил за плечо и встряхнул:

— Я люблю ее, слышите? Люблю! Больше самого себя! Вы мне золото обещали — оставьте себе! Я сделаю все, что потребуете — жизнь отдам, душу отдам, только спасите ее! — оставил в покое кавалера, подбежал к красавице, обнял: — Ты дороже мне всего на свете! — И поцеловал.

— Колючка, чертополох! — взвизгнула красавица, отталкивая его. — Усы порядочные отрасти, а потом лезь целоваться! — и расхохоталась звонко, но не по-девичьи раскатисто и торжествующе. — Браво, виконт! Уж если вы обманулись, то для Дебдороя сойдет.

— Это призрак, — пояснила Матильда остолбеневшему влюбленному. — Он отправится вместо твоей Виолы. Да, прикройтесь, бесстыжий! — швырнула в де Спеле своим плащом. — Не свои телеса позорите!

На шабаш де Спеле прибыл не в облике летучей мыши и не на метле, а без затей перенесся на знакомый валун. Затесался в толпу чертей и двинулся к костру. Правда, приходилось отталкивать настырных кавалеров да отвешивать оплеухи.

— И когда ты подобреешь, малютка? — поинтересовался жирный, обросший кудрявой рыжей шерстью сазан.

Не звучала музыка, не пылали костры, не кружились в танце приглашенные, не готовились яства. В темной, безлунной ночи едва виднелись собравшиеся. Чувствовалось, что сегодня не до веселья, собрание сугубо деловое.

Дебдорой зажег фиолетовый костер и начал деловито:

— Вижу, прибыли все. Молодцы, люблю дисциплину. Подойдите ближе, дело серьезное.

Нечисть столпилась около предводителя, навострились уши, загорелись глаза. Бородавчатое, темно-зеленое щупальце, пользуясь давкой, обвило талию де Спеле, тот, не глядя, двинул локтем в мягкое и горячее.

— Внимайте! — Дебдорой выхватил откуда-то из-под мышиного подбородка мешочек и высыпал в костер порошок. Повалил густой бело-желтый дым, но не поднялся к небу, а пополз над землей, окутывая все плато. Раздались возгласы удивления, чихи, кашель. А демон завыл:

— Вдыхайте, вдыхайте пары забвения! Забывайте, забывайте о Рене де Спеле Срединном! Пусть исчезнут из вашей памяти и он, и Цепь Ржавая, и свита его, и дела его, и договор с ним! Все, все позабудьте!

Когда дурманный дым рассеялся, нечисть была выборочно проверена и отпущена, а де Спеле остался, более того — вплотную приблизился к костру. Как вы понимаете, чары на него не подействовали.

— А, детка, ты еще здесь? Ступай, ступай домой, — устало отмахнулся Дебдорой.

— Мне больше не шпионить? — с чрезвычайной наивностью задал провокационный вопрос де Спеле.

— Шпионить? За кем? — также чрезвычайно удивился Дебдорой. — Ты ни за кем не шпионила. Я тебе ничего подобного не поручал.

— Нет? Странно… Но ведь за выполнение какого-то задания ты обещал вернуть мой договор! — настаивал де Спеле, подбираясь еще ближе. — Вот понаблюдаю за кем-то …странно, не помню… но ты обещал мне свободу.

— Ты что-то путаешь, деточка! — нахмурился демон. Потом лукаво оскалился: — А, понимаю, ты шутишь! Нет, красавица моя, с этим не шутят! Роспись-то кровавая. Договор есть договор.

— Да! Договор есть договор! — завизжал де Спеле колоратурным сопрано, прыгнул вперед и сгреб в горсть усы демона. — И предателя карают!

Дебдорой изумленно распахнул пасть, потом попытался отшатнуться, но морду нестерпимо обожгла боль. Тогда он занес когтистые паучьи лапы… и замер, не в силах шевельнуться.

— Я — Рене де Спеле Срединный! Ты — презренный червь, тысячный над червями! Ты в моей власти! Отвечай, что ты успел выдать адским следователям? — де Спеле, намотал усы на кулак, пригнул голову демона к земле, а запылавшие лиловым огнем зрачки прекрасных очей уставились в расширившиеся от страха глаза нетопыря.

— Я… я ничего не выдал, — захрипел Дебдорой. — Они еще не были у меня. Меня предупредили… ваша Ледяная. И беспамятный порошок от нее. Я уничтожаю память о вас, чтобы никто не проговорился.

— Виола — твоя шпионка? — все же решил уточнить де Спеле.

— Нет! Я позволил ей помогать вам, она сама просила. Ведь она вам помогает? — демон, жалобно заморгал.

— Будет помогать и впредь! — решил де Спеле. — Дай сюда ее договор, я беру девчонку в свою свиту.

— Я не могу шевельнуться.

Срединный вернул подвижность третей левой лапе (осторожность не помешает), и та извлекла из воздуха и протянула мучителю договор. Де Спеле внимательно прочитал его. Да, Виола продала душу дьяволу в обмен на защиту от посягательств мачехи на ее жизнь. Де Спеле хотел положить пергамент в карман, но парадное платье ведьмы карманов не предусматривало, потому скатал листок в трубку и сунул в пышные волосы подобно шпильке.

— Что ж, Дебдорой, ты оправдался. Но вот что делать с тобой дальше? — коралловые губки раздвинулись, обнажив жемчуг зубов, но какой зловещей была эта улыбка!

У Дебдороя мелкой дрожью затрепетали уши.

— Прибудет следственная комиссия, и очень даже не исключено, что ты все выложишь ей. Ведь ты сам ничего не позабыл! — безжалостно продолжал де Спеле.

— Нет, я не выложу! — прохрипел демон.

— Увы! Слаб человек, но слаб и демон. Разве можно за них поручаться? Уничтожить тебя, что ли?

— О, господин могучий! — вскричали рядом, и появилась прекрасная дама в пурпурном. — Не губите его! Пожалейте нас! Детей наших пожалейте! — Огненные слезы струились по ее щекам, руки умоляюще тянулись к беспощадному судье.

— Еще один свидетель! — нахмурился тот. — Так, памяти вас лишить или все-таки уничтожить? — Но произнес это довольно мирно и тут же вынес приговор: — Вы принесете клятву моему покровителю!

— Да! — взвизгнули почти ультразвуком Дебдорой.

— Прекрасно. После клятвы получите защиту, и никто не посмеет причинить вам вреда и не вынудит открыть тайну Цепи. Старейший!

Костер из фиолетового сделся лиловым, явился Старейший, и супруги Дебдорой признали себя его покорными слугами. Де Спеле, даже подумал: а не заменить ли нежного Шарля де Минюи и мошенника-кока демонической парочкой? Но решил пока оставить все по-прежнему.

— Ужас, о, ужас! — простонал Дебдорой вослед отбывшему Старейшему. — Кажется, я теперь и самого… этого… — указал тремя лапами на небеса, — не испугаюсь.

— Верно, не бойся, пока Старейший с нами, а теперь проваливай ко всем своим чертям!

Матильда, не смотря на обещание воздержаться от каких либо действий, долго воздерживаться не смогла. В конце концов, пусть Рене утрясает дела с нечистью, а она попытается разузнать что-нибудь у святого… как его? Граната.

— Призрак я или не призрак? — Матильда подошла к стене подвала, на пробу ткнула ее пальцем. Стена как стена, твердая и холодная. И как это сквозь стены шастают? Может, воображают, что это не камень вовсе, а… вроде тумана. Медленно приблизила к стене руку — и вдруг рука замерцала фосфором! И вошла в камень! Точно — как в туман, даже не холодит и совсем не чувствуется. Доблестная дева набрала в грудь воздуха… но тут раздались рыдания.

— Ты чего, девонька? Испугалась? — Тильда подбежала к ведьмочке и… нерешительно остановилась.

Конечно, она прекрасно знала, что девушка одета в костюм де Спеле и лицо ее изменено, однако, уж очень велико было сходство, а Матильда до сих пор видела это лицо значительно-грустным, сердитым, веселым, злым, раза два растерянным, но не рыдающим. А сейчас обожаемые черты исказились гримасой страдания, из зеленых глаз льются слезы… Ошеломляющее зрелище!

Но после минутного замешательства Матильда опомнилась. Впрочем, и натуральный рыдающей де Спеле вряд ли надолго смутил бы ее: вверх взял бы материнский инстинкт-утешитель.

— Да не реви ты! — грубовато проворчала Тильда. — Утрись, а то все усы промокли! Платок у него в левом кармане.

— С-страшно… Проп-пали мы, — едва выговорила сквозь слезы Виола.

Контанель положил дрожащую руку на плечо любимой:

— Не плачь, все будет хорошо. Господин де Спеле все уладит и возвратится.

— А, если его у Дебдороя… победят?

— Не победят! — решительно заявила Матильда. Но… но ведь и господин Срединный не всесилен — он кого-то боится, если спрятал их в этом подвале. — Нет! Не победят, он всех победит, а если что — так мы самого Старейшего вызовем. Мы ему что, зря клялись? Мы теперь его слуги, а господин должен своих слуг выручать. Так положено. Подождем еще немного, а если что…

Но тревожить Старейшего и напоминать ему о господских обязанностях не пришлось, ибо появился де Спеле. Вдогонку ему откуда-то несся пронзительный визг, а Срединный, торжествующе размахивал листком бумаги.

— Девица Регина весьма недурна собой, но ее голосовые данные под стать трубам иерихонским. Нашему Гиполитруму уши заложило, впрочем, это для него к лучшему, ведь милая Регина отвизжится и потребует у любовника объяснить мое присутствие в такой интимный час. — Де Спеле игриво вильнул бедрами, но под гневным взором названной дочери увял и сухо закончил: — Дело есть дело… — и передал Матильде бумагу и излеченную из кудрей трубку пергамента. — Итак, главное я выяснил: донос исходит не от нашего паукообразного и не от покровителя трактиров, а от обычного человека и вообще создан без вмешательства потусторонних сил. Дело, оказывается, житейское, обычное. Есть, однако, и в нем кое-какие неясности, но отложим их выяснение на свободное время. Главное — путь открыт.

— Куда открыт? — ткнула Матильда в запертую дверь.

— На волю. А укажет нам нужное направление наш бесценный виконт де Эй. В путь!

— В таком виде?! — вскричала Матильда.

— Простите, совсем заработался. — Срединный приблизился к ведьмочке, все еще шмыгающей носом. — Детка, а ты недурно выглядишь. Если бы это использовать… Два Срединных… раздвоить след… Впрочем, на тебя посыпались бы неприятности, предназначенные мне, а ты всего лишь простая ведьма. Вот если бы Матильда?

— Нет! — решительно отрезала дева.

— Ради нашего дела, Тильда? Ради меня? — проникновенно уговаривал де Спеле. — неужели тебя останавливают всякие мелочи и предрассудки?

— Хорошие мелочи! Ваш камзол на мне треснет. Куда там штанам!

— Ты изменишь облик полностью. Ведь ты можешь это сделать. Неужели ты мне откажешь?

Матильда густо покраснела, однако, в конце концов, согласилась бы, но свое предложение взял назад сам де Спеле:

— Все же ты знаешь слишком мало. Пусть каждый остается собой.

На сей раз переодевание, свершилось в мгновение ока, де Спеле снова стал кавалером, щеголяющим элегантной чернотой, а Виола вернула нежный лик и облеклась в любимое платье цвета морской волны.

Де Спеле подошел к двери, та полыхнула лиловым пламенем, жалобно заскрипела, но покорно распахнулась. Еще опасливо озираясь — не выскочит ли откуда-нибудь стража — его спутники последовали за ним по лестнице наверх, по коридору, через зал суда, через караульную и, наконец, очутились за оградой. Никто их не задержал: в караульне мирно храпели два стражника, привратник тоже спал.

— Здесь неподалеку нас ждет карета, — де Спеле указал на устье одной из выходящих на площадь улочек.

— А как же эти? Они проснутся и кинулся за нами, — кивнула Матильда на оставленное учреждение.

— Кидаться они больше ни на кого не будут. Отойдемте-ка — де Спеле отвел компаньонов к домам и топнул ногой: — Можно!

Дрогнула земля, в недрах ее зародился гул. Здание инквизиции начало уменьшаться. Нет, оно не рушилось, оно опускалось в землю, достаточно быстро, но аккуратно, словно на гигантском поршне. Вот скрылась ограда, первый, второй этаж… вот не видна и колокольня. Ни грохота, не треска, не пыли, не человеческих криков. Только ровный подземный гул, но вот утих и он. Посреди площади зияла овальная дыра. Де Спеле приблизился к ее краю, за ним на цыпочках подкралась Матильда. Но смотреть было особо не на что: на глубине десятка метров колыхался плотный туман, чуть светящийся багровым. Из тумана доносилось бульканье, прерывистое шипение, вибрирующий свист. Раза два что-то тяжело всплеснуло, словно вскинулась огромное, тяжелое тело.

— Не эффектно, зато эффективно. Надеюсь, Регина успела уйти, а из святого Гороха суп получился наваристый, но, думаю, что ядовитый.

— Господи… — Матильда перекрестилась.

— Тильда, эту привычку следует оставить! — оборвал де Спеле. Подхватил Матильду под руку и подвел к остальным: — Повторяю — мы должны быть предельно осторожными, не привлекать ничьего внимания. Скользить, как тени, выдавать себя за обычных людей и за простую нечистую силу. Ничьих имен и званий не упоминать всуе. Бывали ведь случаи, когда сказанное в сердцах и вовсе не рассчитанное на исполнение, доходило до… некоторых. Проваливались на месте лгуны, отсыхали жадные руки, на длинных языках вскакивали типуны, громом поражало клятвопреступников, отправлялись к черту ближайшие родственники. Осторожность и еще раз осторожность, ибо…

Но тут его прервал истошный крик. На площадь выскочила полуодетая женщина.

Вы спросите — почему только она одна, почему не полюбопытствовали другие? Ведь сотрясение почвы и гул должны были разбудить весь город! Так оно и случилось, но обыватели осторожны и ночью вообще не покидали надежных стен, а люди лихие, не услыхали ни звона оружия, ни криков, не увидели они и зарево пожаров, и разочаровано возвратились в харчевни, притоны и прочие увеселительные заведения. Пропажу инквизиции сентмадильянцам предстояло обнаружить утром. Только это полуодетая, встрепанная женщина подбежала к провалу с криками: «Жозеф! Сыночек!»

— Идемте, здесь становится шумно, — поморщился де Спеле.

— Погоди, вроде бы, там погиб ее сын, — удержала его за плащ Матильда.

— Да, это так. Жозеф, рябой стражник. Шустрый малый был, ловко затаптывал мои веселые огоньки. Он утонул, как все.

— Вот горе-то! Мать вон, как убивается, — Матильда шагнула к провалу, на берегу которого металась и причитала женщина.

— За горелую человечину расплата невелика, — пожал плечами де Спеле.

— Он служил! Он честно служил.

— Он не шпага, не пес и не конь, сам выбирал, кому служить. И получил по заслугам.

— Но мать-то не виновата! Горе у нее какое! Надо помочь.

— Тильда, я, видимо, несколько поспешил с возвращением, — процедил с неукротимым гневом Срединный. — Следовало оставить вас, хотя бы на пару дней, в этих гостелюбивых стенах. Мне кажется, что вам было бы полезно пройти первый допрос и осмотреть орудия пыток.

— Да я бы им! — тут же взъерошилась Матильда.

— Не сомневаюсь, что ты устроила бы им побоище. И, возможно, в свалке погибли бы Контанель и Виола. Ведь они не способны бежать сквозь стены. В путь! Вот наш экипаж.

Огромная черная карета, почти перегородила узкую улочку. Впряжен в сие сооружение был черный конь, но не вороной де Спеле, а исполинская животина, хоть и стройных благородных форм.

— Теперь определим направление. Виконт, развяжите воротник.

Контик обнажил тощую шею, и де Спеле достал из кармана и возложил на нее Золотую Цепь.

— Ой! — Контанель пошатнулся, ибо, словно огонь пробежал по телу.

Цепь не сомкнулась, между звеньями остался промежуток пальца в четыре, но держалась крепко, будто приросла к коже.

— Ничего, привыкайте, — прошептал де Спеле и уставился в глаза виконта светящимися лиловыми зрачками: — Сживайтесь с Цепью, вслушивайтесь в Цепь, проникайтесь ею. Теперь вы — ее воля, ее желания. Желание найти недостающее, желание соединиться. Ключ, где Ключ? Родной, отобранный, отлученный, отторгнутый в минуту отчаяния и одиночества. Единственный и незаменимый. Цепь создана для Ключа, она ищет его, она должна его найти! Теперь шестеро рыцарей и дам питают ее звенья, шестеро всегда с вами.

Мурашки разбегались под кожей, теплые щекочущие струйки расползались от шеи, чуть закружилась голова, а справа вдруг запульсировала вертикальная лиловая черта. Контанель повернул к ней голову, пытаясь рассмотреть, и тогда в ушах тоненько засвистело. А лишь только черта оказалась прямо перед носом, и свист сделался прерывистым — Контанель шагнул вперед.

— Вот где он! — торжествующе вскричал де Спеле, сжимая руку виконта ледяным пожатием. — Юг, прямо по меридиану. Так держать, мой штурман! Вперед! В карету!

Компания забралась в экипаж. Сооружение было действительно весьма просторным и даже содержало по две спальных полки наверху и внизу. Освещался интерьер ярким сиянием потолка.

— Итак, долго ли коротко ли, но мы вынуждены будем путешествовать в этом экипаже. Он не так прост, как кажется, и конь тоже непростой. Кстати, зовут его Гагат, — любезно пояснил де Спеле. Но взглянув на усталые лица спутников, перешел к совсем конкретным вещам: — Здесь вы можете превосходно отоспаться за все треволнения. Но не желаете ли прежде подкрепить бренные силы сытным ужином? — не дожидаясь согласия, щелкнул пальцами.

От передней стенки откинулась полка, а на ней невесть откуда явились миски с аппетитным благоухающим рагу, кружки и кувшин с чем-то горячим.

Компания несколько оживилась и подсела к полке. И тут у ног де Спеле возник Черт, наверное, привлеченный соблазнительными запахами.

— Нет, каков наглец! — восхитился де Спеле, отталкивая животное. — Когда несчастному хозяину грозят пытки и костер — его не найти, а чуть съестным запахло — он тут как тут! Пошел вон, пожиратель, еду заслужить надо. — Отведал рагу и восхищенно пощелкал языком: — Кухня госпожи Дебдорой выше всяких похвал. Ах, если бы не поспешность, отбил бы я Пурпурную Даму у почтенного тысячного! Ешьте, драгоценные мои, подкрепляйтесь. А мы тронемся в путь.

Карета мягко колыхнулась и тронулась. Двигалась она столь плавно, что не плескалась жидкость в кружках. Стряпня была действительно выше всяческих похвал, но никто, кроме Срединного, особых восторгов не выразил, просто утоляли голод и жажду. Контанель вообще испытывал странное чувство отстраненности от собственного тела — словно бы его поместили внутрь куклы, чуткой, передающей сигналы окружающего мира, послушно исполняющей приказы, но все же куклы. «Наверное, это от усталости», — решил виконт.

К тому же раздражала лиловая черта в левом глазу.

— Мы едем не туда! — заявил Танельок.

— Верно, — согласился де Спеле. — Но мы вынуждены следовать человеческими дорогами, а не через реки, горы и трясины напрямик. Сейчас используем Зеленый тракт, а он проложен вдоль Шумиссы. А дальше… остается надеяться, что Старейшей не зашвырнул Ключ на Ледовый континент. То-то путешествие предстоит! Хотя на море не так много нечисти расплодилось. Древние духи выбыли из игры, так что старина Посейдон и его свита нам не помеха. Левиафан спит в бездне. Кракен боится огня, Морской Змей не выносит инфразвука, корабли мертвецов нам беду не накличут… А Ледовый материк чист — люди о нем забыли. Там мы сбросим камуфляж.

Насытившись, все принялись дружно зевать. Контанеля и Виолу отправили по верхним полкам, Матильда и де Спеле улеглись внизу. Черт свернулся на полу, свет погас.

Вороной конь размашистой рысью неутомимо несся вперед, увлекая карету на юг, где близко, далеко ли, ждал таинственный Ключ.

Надо отметить, дорогие мои слушатели, что после этих прискорбных событий в Сентмадильяне так и не восстановилось инквизиторское учреждение… Нет, святые отцы прибывали в город с самыми серьезными намерениями, но обозрев провал, скучнели, истово молились, щедро раздавали благословения (дармовые) и в тот же день отбывали. Провал, действительно, смотрелся устрашающе: шагов двести в окружности, глубиной (до воды) метров двадцать. Вода голубовато-зеленая, даже на вид ядовитая и вдобавок бурлит от выделения скверно пахнущих газов, а ночью на ее поверхности лихо пляшут синие огоньки.

Следует заметить, что посланцев инквизиции в Сентмадильяне встречали не весьма доброжелательно, ибо мнение о них резко ухудшилось — разве праведников может постичь столь страшный конец? Проваливание под землю, возможно, непосредственно в саму преисподнюю, это, знаете, не нападение язычников, это порождает раздумья.

В Сентмадильяне могли свить гнездышко любая ересь и вообще полнейшее безобразие. И если его население не перешло на подметальный транспорт, то вовсе не из-за стараний недремлющего ока инквизиции. Сказались ужасающие последствия дальнейших деяний де Спеле. Впрочем, все по порядку.