Рерайтер

Глава 7 Мы ж не Хранция какая

— Что это за хрень? — Спрашивает Гарик смотря на полиэтиленовый мешок, в котором можно было видеть белые хлопья порошка.

— Это моностеарат глицерина, — отвечаю ему.

— Что? — Продолжает он упорствовать в своем «невежестве» — Можешь как-то по-другому назвать?

— Запросто, — улыбаюсь я, — у него есть и другое название — дигидроксипропилоктадеканоат, можешь его и так называть, специалисты поймут, если они действительно специалисты.

Гарик на минутку замирает, пытаясь вникнуть в набор, не связанных друг с дружкой, слогов и, наконец, приходит к правильному выводу:

— Нет, прежнее название мне нравиться больше. А зачем оно здесь?

— Зачем? — Чешу затылок и начинаю объяснять. — Видишь ли, в лаборатории будут работать с электроникой, которая очень чувствительна к статическому электричеству. А мы чтобы выделить чистую зону использовали полиэтилен, который как раз и есть основной источник этой статики, поэтому и вынуждены теперь использовать моностеарат глицерина, чтобы избавиться от этой беды.

— А я слышал, — начинает умничать научный сотрудник, — что со статикой можно бороться другими методами.

— Можно, — подтверждаю его слова, — но те методы не достаточно быстрые, зато достаточно трудоемкие, а здесь дёшево и сердито.

— А это? — Гарик легонько пинает мешок. — Здоровью не повредит?

— А ты мороженое любишь?

— Причем здесь мороженое? — Товарищ начинает подозревать, что сейчас услышит нечто неприятное.

— Так это вещество используется в нём в качестве эмульгатора, — улыбаюсь я, — и взяли мы его с фабрики совершенно бесплатно, так как у него закончился срок годности. Для производства мороженого его использовать нельзя, а нам в самый раз.

— Понял, — кивнул Гарик и, сделав вид, что чем-то занят, попытался сбежать.

— А ничего не получится, тебя Троцкий не просто так сюда прислал, — смеюсь я и киваю на пятидесяти литровый бак с водой, в которую был опущен нагреватель, — подключайся, эту «хрень» еще как-то растворить надо.

С этого дня это вещество иначе как «хрень» не называли, так и говорили: — Здесь надо сначала хренью обработать.

Вот мы и дожили до счастливого момента, август, сейчас в МИЭТ «сенокос», идет интенсивный отбор абитуриентов в студенты, а у нас работает «приемная комиссия». Стольников, тот самый гигант, которого я встретил в первый день работы в лаборатории, сейчас ходит по чистой зоне с кониметром, прибором для измерения количества пыли, и с его помощью формирует пробы воздуха. Гарик же, как непосредственный участник борьбы со статикой, шныряет с другим прибором, измерителем электростатических потенциалов, всюду сует его датчик и не спускает глаз со стрелки, которая стоит не шелохнувшись.

— Ну что? — Не выдерживаем мы, когда гигант оторвался от микроскопа, где подсчитывал количество пылинок в пробе.

— Сейчас, — отмахнулся он от нас и полез в справочник с таблицами, после непродолжительных расчетов облегченно выдохнул, — четыреста двадцать пылинок на литр.

— Вот это чистота? — Восхитились работники лаборатории.

— Не такое уж и достижение, — хмыкнул Троцкий, — я слышал, на производстве микросхем добились чистоты в триста пылинок на литр в чистой зоне.

— И у нас столько же будет, — обнадежил я его, — фильтры еще не успели основательно почистить зону, скоро концентрация пыли еще снизится, главное чтобы все соблюдали правила входа туда.

— На сегодня всё, — объявил Валерий Ефимович, — а завтра начинаем экспонирование первой партии образцов…

Но тут по лаборатории разносится грохот, это электрик, который устанавливал дополнительное освещение, не удержал равновесие и ухнул с высоты вместе со стремянкой. Сам он каким-то образом извернулся и умудрился приземлиться без видимых последствий, только ногой попал между двух последних перекладин, а вот стремянка, накренившись, рухнула на полиэтиленовую пленку, которая отделяла чистую зону от всего помещения лаборатории, и пробила её, проделав изрядную дыру.

— Ё… твою …, - выругался Троцкий, хотя раньше за ним любовь к крепким выражениям не наблюдалась. — И тут же орет раненым зверем, — Замри идиот!

Это электрик, оказавшись в неприятном положении, пытался освободиться от стремянки, толкая ее от себя и тем самым способствуя расширению дыры.

Я кидаюсь к аптечке, выхватываю из неё рулончик пластыря, хватаю стул, и кидаюсь к месту «аварии» — надо быстро закрыть порыв, пока находящийся под небольшим избыточным давлением воздух ещё только начал покидать зону, а то иначе придется начинать все сначала. Минут через десять место аварии в первом приближении заклеили, но это не все, теперь надо подождать, когда найдут еще рулончики пластыря и переодевшийся сотрудник пройдет в чистую зону, чтобы совместными усилиями дополнительно проклеить изнутри стыки пленки и восстановить подобие герметичности. А электрик так и не понял в чем его вина, по его мнению, все было с точностью до наоборот, это мы виноваты, что он пострадал:

— Развели тут, понимаешь, всякие «зоны» шагу не сделать, да еще и матерят ни за что.

Уставший, но довольный тем, что удалось избежать последствий «несчастного случая», тащился в общежитие, уже вечерело, и я уже был весь в мечтах о том, как рухну на кровать и «вдарю по сну». Чуть в стороне, на скамейки дворика, который образовался между корпусами общежития, крутились претенденты на обучение в институте. Некоторые галдели радостно, видимо у них с вступительными экзаменами был полный порядок, некоторые же наоборот имели грустный вид, у них дела были не столь хороши.

— Андрей? Климов! — Отвлекает меня от мечтаний о постели голос.

Хм, а ведь это Собко Николай, или как он часто себя называл на украинский манер Никола. Мой знакомый по прежней школе. Это значит, что где-то здесь должны крутиться и остальные. И точно, подойдя ближе, увидел сидящих на скамейке старых знакомых.

— Климов, ты специально это сделал? — Тут же получаю претензию от Светки.

— Что? — Не понимаю, какие конкретно ко мне претензии.

— Ты сказал, что в МИИЭТ легко поступить.

— Ничего подобного я не говорил, — отметаю обвинения, — наоборот сказал, что здесь обращают внимание на хорошее владение математикой и физикой.

— Но ты сказал, что здесь проходной бал двадцать один.

— Был в прошлом году, и сразу предупредил, что в этом году выше, но вы почему-то решили пропустить это мимо ушей.

— Да какая разница, какой тут проходной бал, — в сердцах махнул рукой Никола, — мы вообще на первых экзаменах срезались.

— То есть как? — Удивился я — Даже на тройку не нарешали?

— Математику на трояк вытащили, а вот на физике все сошли кроме Степана.

— Странно, — удивили меня во второй раз, — задание по физике мне показалось не очень сложным.

Да уж, вот она разница в преподавании в Москве и в других городах. Ведь люди в провинции ничуть не глупее, если бы у них было время пройти подготовительные курсы в Москве, вникнув в специфику московских Вузов, то таких проблем не возникло бы.

— Что ж, сочувствую, — пожимаю плечами, ибо помочь им ничем не могу, — теперь домой?

— А куда еще? — отозвались девицы, и как-то неприязненно взглянули на Светку.

Понятно, видимо это она их уговорила приехать в Зеленоград за компанию, и теперь из неё сделали крайнюю и ещё не раз попытаются обвинить во всех смертных грехах. Но зная характер этой девчонки можно утверждать, что никуда она отсюда не поедет, Зеленоград усиленно строится и с работой здесь полный порядок, поэтому, скорее всего, устроится на какое-нибудь предприятие, подучится на курсах и попытает удачу снова на следующий год. Вот только бесполезно это, МИЭТ стремительно набирает популярность, поэтому на следующий год проходного бала как такового не будет, любая оценка, кроме отлично, будет означать провал. Потом преподавателям придется усложнять вступительные экзамены, чтобы не попасть в такую ситуацию, когда придется увеличивать количество мест чтобы избежать скандала. Так что существует большая вероятность того, что Светка осядет здесь навсегда, как сложится её дальнейшая жизнь, гадать не берусь, да и не интересно мне это.

Возвращение Марьиной из «деловой» командировки было триумфальным, ей удалось выбить не только кремневые пластины, но и выклянчить новую проекционную установку, которая позволяла создавать фотошаблоны с размером элемента до пяти мкм. Для нас это пока избыточно, нам и десяти мкм достаточно, но пойдет на будущее.

— Хватит отдыхать, — заявила она «с порога» — пора начинать работу, теперь у нас для этого есть всё.

Вот так, никакой благодарности, что мы здесь летом кувыркались, готовили чистую зону, чтобы начать дальше развивать прорывную технологию. И только мы, понимаешь, запустили первую партию образцов, чтобы подтвердить готовность передачи их в производство, как появилась новая беда, откуда не ждали. Меня вместе со всеми студентами отправляют поднимать сельское хозяйство, и заступничество Марьиной не помогло, зав кафедрой Борисов на все доводы повторял как попугай:

— Студенты должны заниматься общественно полезным трудом, это не мое решение, это решение руководства института.

Так что, даже эффектная внешность женщины иногда может дать сбой.

— Ну и что, побуду месяц на свежем воздухе, — улыбнулся я.

— А кто фотошаблоны делать будет? — Вскинулась Нина Григорьевна.

— Уж на два десятка пластин их должно хватить, если аккуратно ими пользоваться, а там и закончится срок «изгнания».

— Мне непонятно, — проворчала Марьина, — почему Борисов так уперся?

— А он разве не объяснил?

— Нет.

— Он хочет, чтобы наша лаборатория присоединилась к учебному процессу и его студенты проходили практику у нас, — поясняю ей подоплеку событий, — а вы, скорее всего и слышать об этом не хотите.

— Некогда нам студентами заниматься, — сразу вскинулась Нина Григорьевна, — да и что они здесь делать будут, только под ногами мешаться?

— А вот с их точки зрения, раз вы взяли на работу одного студента, то значит, у вас имеется в них потребность. И, вообще, его можно понять, разработкой микросхем сейчас занимаются только в КБ, вы единственные кто им доступен.

— Не знаю, — снизила степень накала Марьина, — у нас негде этим заниматься, только одна лаборатория, даже вспомогательных помещений нет. Да и со штатами тоже проблема.

— А это уже будет головной болью Борисова, — хитро улыбаюсь я, — пусть он пробивает и помещения, и штаты. От вас требуется только согласие.

— Не только, — продолжает хмуриться мой руководитель, — кто-то должен еще и учебный процесс курировать.

— А вот здесь уже ничем помочь не могу, — развожу руки, — но кто-то же должен готовить специалистов.

— Ладно, — отмахнулась от дальнейшего обсуждения Марьина, — потом подумаем, а то еще решат, что на нас можно надавить.

Да, уж, отправили нас на картошку… Вот за что я не люблю командно-административную систему управления, так это за БАРДАК в КВАДРАТЕ. Оказывается, в селах уже давно пытаются отказаться от помощи студентов и горожан, так как от них никакой пользы, в этом СССР в отличие от того СССР, который я помню, на село пришла механизация. Пусть не такой производительности как в будущем и не всегда в полной комплектности, но люди у нас с умом, умеют приспособить к работе то, что не приспособляемо, поэтому колхозники с уборкой урожая справлялись своими силами. А на студентов сельчане смотрели косо, потому что считали, что те у них заработки отбирают, и доля правды в этом есть. Ну а власти привыкли вопить о трудностях, которые подстерегают тружеников села и продолжают рассылать заявки на «бесплатных», с их точки зрения, городских помощников. Вот мы и попали в такую ситуацию, приехали по разнарядке, а нас там не ждали. Да ладно бы приехали девушки, а то три четверти ударного студенческого отряда института состояло из парней, а здесь вообще ни одной особы женского пола, что местному мужскому коллективу очень не понравилось.

— Куда ж мне вас определить? — Впал в отчаяние председатель колхоза. — В прошлом году последний сарай разобрали.

Сарай? Он вообще за кого нас принимает, мы и не на всякий домишко согласимся. А вот отказ он под угрозой расстрела оформлять бы не стал.

— Да вы шутите что ли? — Напрягся руководитель. — Это получается, я против решения районного начальства пойду, нашли самоубийцу.

— Тогда закрывайте все работы, — предложил я, — да поедем мы отсюда, а то я «в восторге» от такого гостеприимства.

— Еще чего? — Снова окрысился председатель. — Найдем чем вас занять, не беспокойся.

Ну да, найдут, как же, вон как на нас местные смотрят, не удивлюсь, если как-нибудь ночью на разборки заявятся.

И все же нашли для нас местечко, в каком-то старом доме, так-то вроде мест хватило на всех, вот только печь там оказалась разобрана, и электричество отключено. Матрасов, естественно нам не дали, нашли только комплект тонких одеял, мыться на речку, ибо ни бочки, ни умывальника тут не наблюдалось, ну и туалет — произведение искусства, к лесу передом, к нам задом. А еще кормежка тут выездная, я посмотрел, что нам привезли, и засобирался на озеро с удочкой, каковую нашел в чулане вместе с настроем, а вот лопаты не было, поэтому червей добывал в бывшем огороде вырывая пучки сорняков вместе с землёй. Так как озеро было в четырех километрах, решил на ночь назад не возвращаться, зачем время терять? Подхватил свой рюкзачок, спальный мешок и отвалил в неизвестность.

А озерцо популярностью тут пользовалось, на берегу нашел несколько мест с кострищем и даже заготовленными дровами, здесь и выбрал место для рыбалки.

Когда на крючок попался первый хитрый карась, на ум вдруг пришла строчка из выступления нашего великого сатирика Райкина:

«Эпоха была жуткая, просто жутчайшая. Настроение было гнусное и атмосфера была мерзопакостная. Но, тем не менее, рыба в Каме была!».

Дальше пошло по накатанной, не скажу, что клёв был клёвым, но не приходилось долго ждать подергивания поплавка. Правда, тут следовало учесть осторожность местного карася, который умудрялся раз за разом обманывать рыбака, поэтому на уху быстро наловить не вышло. Даже песенка рыболова, что привязалась сразу, успела поднадоесть:

Все хорошо, вот только карась в ухЕ это зло, косточки мелкие, да еще не только раздвоенные, но и разтроенные, вытаскивать их из рыбы сущее мучение, благо я никуда не спешил. Жаль, сковородки с растительным маслом не было, а то бы нашинковал спинку карасю и на сковородку, а там все эти косточки сами собой сгорели бы.

На следующий день успел и выкупаться и позагорать, благо первая половина сентября нынче оказалась теплой и сухой. Возвращался назад с хорошим настроением, а вот там настроение резко испортилось. Оказывается, пока я ночевал у озера, в деревне произошло побоище, местные, приняв на грудь «озверин», в качестве которого здесь выступал самогон, решили разобраться со студентами, мол, нечего им здесь делать. Дальше понятно, они притащились к тому дому, в котором студенты уже видели сладкие сны, вломились в него и попытались убедить городских съехать отсюда немедленно. Надо сказать, что наши парни тоже оказались не лыком шиты и дали достойный отпор, хоть и понесли значимые потери в первый момент вспыхнувшей драки, они все-таки сумели выбить деревенских из дома, а дальше вооружившись всем что попало в руки заняли оборону за дверью. Несколько попыток местных прорваться внутрь оказались безрезультатны, студенты забыли о всякой жалости и били нападавших со всей силы. Потеряв активных бойцов местные были вынуждены бесславно покинуть место боя.

— Да уж, — посмотрел я на пострадавших парней, — вам срочно в больницу надо.

— Витька уже ходил к председателю по этой теме, — выговорился Алексей, наш спортсмен, — так тот сказал, что сами виноваты и сразу куда-то сбежал.

— Понятно, — кивнул я и, бросив вещи, пошел в правление.

— Что надо? — Неприветливо встретили меня там.

— Позвонить в больницу надо, — с тем же видом отвечаю я, — двое в тяжёлом состоянии, один уже сознание терял.

— Ну уж и в «тяжёлом», — сразу повысила голос одна из женщин, — моему Стёпке глаз повредили, того и смотри вытечет.

— Не знаю как там ваш Стёпка, а у нас человек умереть может, срочно нужен врач, — и тут же перехожу к угрозам, — если вы намерены препятствовать, то в случае наступления смерти будете привлечены к уголовной ответственности.

— Да звони куда хочешь, — в сердцах отвернулась она, — только там и милиция следом приедет, на вас тоже протокол составят.

— Милиция это потом, сначала надо о жизни человека думать.

Буханка с медиком приехала только часа через два, за это время один из пострадавших действительно терял сознание, и я не на шутку забеспокоился.

— Так-так, — пробурчал эскулап осмотрев пострадавшего, — перелом ребер и сломано запястье. По всему телу гематомы, мы будем вынуждены сообщить об этом случае в милицию.

— Надо? Сообщайте. — Пожимаю плечами.

— И здесь тоже без перелома не обошлось, — заявил врач, осмотрев второго студента.

Ага, вот и председатель нарисовался, увидел выездную бригаду врачей:

— Что-то серьёзное? — Подскочил он к медицинскому работнику.

— Да, — отвечает тот, продолжая готовить место в машине для носилок, на которых должны были вытащить из дома пострадавшего. — С таким травмами они подлежат госпитализации.

— Они? Так там не один? — Удивился один из деревенских, который тоже подтянулся полюбопытствовать.

Однако, получается, что деревенские в курсе, что здесь произошло, но всеми силами делали вид, что ни сном, ни духом.

— Говорил же я, что Стёпка допьется.

— Тихо ты, — оскалился председатель, — лучше уйди отсюда.

Из районной милиции к нам приехали ближе к вечеру, долго они собирались, ну а дальше составление протоколов и опрос свидетелей. Меня это дело не коснулось, так как непосредственным участником события я не был, зато остальным досталось сполна, только когда уже на небе в полную силу засветила Луна, этот милицейский «беспредел» прекратился. А утром ко мне притащился председатель.

— Слышь, старшОй, — выловил он меня, — поговорить надо.

— «СтаршОй» в больнице, — отвечаю ему.

— Да без разницы, — отмахивается он, — ты же хотел, чтобы вам все работы закрыли?

— Было дело, — соглашаюсь с ним, — но я так понимаю это не просто благотворительность в пользу бедных.

— Чего? — Не может он сообразить, к чему я это сказал.

— Я говорю, что за это, наверное, что-то потребуется?

— Ну да, — кивает он, — поговори со своими, пусть они слова «чурки» из показаний уберут.

Ах вот оно что, кое-кто из деревенских в запале драки прокричал, что всем «чуркам» сейчас придет пи… хм… конец. На это никто не обратил бы внимания, но у нас в группе присутствовало двое студентов из Киргизии, один из которых и был пострадавшим, и хоть это к ним никак не относилось, этот выкрик заиграл новыми красками, налицо оскорбление и призыв к национальной ненависти. Наверное, деревенские и смогли бы оправдаться, мало ли что они имели в виду, но тут как раз тот случай, когда подстраховаться будет совсем не лишним.

— Хорошо, я попробую уговорить «своих», — соглашаюсь с ним, — но как быть с теми, кто в больнице, с них же тоже показания возьмут.

— За тех не беспокойся, мы им дополнительно за лечение кое-чего подкинем, за счет виновников, — главное чтобы здесь проблем не было.

— Тогда какие проблемы? — Пожимаю плечами. — «Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон».

Протоколы изменили, сказали что немного перепутали, в крике было упоминание дров, а не «чурок». А здесь политику уже никак не пришьешь. Вот не знаю, правильно ли мы поступили, с одной стороны неправильно, межнациональную ненависть надо давить всеми силами. Но с другой, в России этой ненависти почти нет, а вот в республиках, даже в шестидесятых годах, относительно благополучных, её хоть ложкой ешь, и на это особо обращаю внимание, никто почти не реагирует. Не отправная ли это точка будущих проблем.

А председатель расщедрился, заказал для нас поселковый автобус, чтобы тот успел отвезти нас до станции. Вот так и закончился мой трудовой подвиг в сельском хозяйстве.

От этого неожиданного вызова в Москву, директор минского завода «Интеграл» Венский не ждал ничего хорошего:

— Наверное, опять будут менять планы на выпуск микросхем, — думал он, — ну почему нельзя планировать нормально, без вот этих постоянных дёрганий.

Нужно сказать, что здесь он угадал, сначала пересмотрели план завода, естественно в сторону увеличения номенклатуры, чему никто из руководителей других заводов не удивился. А потом и вовсе бахнули из главного калибра, министр электронной промышленности Александр Иванович Шокин на совещании в заключительном слове сказал:

— Партия поставила перед нами задачу выпускать больше товаров народного потребления, поэтому хочу, чтобы на всех производствах подумали, что нам надо сделать, чтобы выполнить это задание.

Вот так, сначала партия поставила задачу, а министр уже говорит про задание. Ну и поручил бы тогда подумать своим бездельникам, коим является подразделение Госплана, а мы бы уже взялись выполнять, если конечно эти планы были подкреплены соответствующими фондами.

— Что, озадачил нас Шокин? — Подошёл к нему директор «Пульсара», — Я вот совершенно не представляю, что конкретно из товара народного потребления мы сможем выпускать. Ну не пылесосы же в конце концов.

— Да, — согласился с ним Эдуард Федорович, — я тоже представить себе не могу, чем можно еще завод нагрузить. Магнитофоны, к примеру, требуют хорошей производственной базы, да и в стране эта ниша уже занята.

— О! А это хорошая идея, — вдруг задумался производственник «Пульсара», — только не просто магнитофон, а видеомагнитофон. Его же для космоса делают, почему не пустить в народ. Надо эту тему обсудить с нашими разработчиками.

— Вот видишь, у тебя уже идеи есть, — позавидовал Венский, — а у меня даже намёка нет. Вообще-то можно было бы что-то «замутить», если бы удалось снизить токи в электрических схемах.

— Хм. А знаешь, как раз недавно мне бюллетень на глаза попался, — заговорил собеседник, — там было описание новых микросхем на полевых транзисторах, так вот, токи для них требуются очень маленькие, в пределах трех — четырех миллиампер.

— Так, то полевые транзисторы, — скривился Эдуард Федорович, — другой технологический процесс, а у нас номенклатура.

— В том-то и дело, что технологический процесс тот же самый, там только маски другие и режимы немного отличаются.

— Да ну? — Не поверил директор минского завода, — а что же сами не возьметесь?

— У нас производственные линии по микросхемам работой на оборонку завалены, да и зачем нам такая логика, слишком уж она «нежная». Ну так что, заинтересовал я тебя, или сразу побоку.

— Заинтересовал, — кивнул Венский, — у тебя есть контакты разработчиков?

— Сейчас, подожди минутку, — достал записную книжку руководитель Пульсара.

Сижу за световым столом, и переношу на рубеллит третий масочный слой для очередной микросхемы логики. Работа совсем не сложная, но, честно сказать муторная и не интересная. Хорошо еще, что вырезкой защитного слоя другие занимаются. Одно только греет, эта микросхема последняя из серии, дальше мои умения не понадобятся.

— Интересно, — вдруг раздается голос позади меня, — ловко у вас получается.

— А? — Поворачиваюсь я и вижу Троцкого и рядом с ним импозантного мужика, явно какой-то руководящий кадр. — Почему ловко? Обычная работа.

— Не скажите, — усмехнулся товарищ, — у нас этим копировщики занимаются, а вы все через трафареты делаете. Не боитесь ошибок наделать?

— Да какие тут могут быть ошибки? — Заново окидываю объем работ. — Здесь и ребенок бы справился.

— Андрей у нас уникум, — похвалил меня Троцкий, — ни одной ошибки на масках не допустил, и чужие с одного взгляда замечает.

— А с какими бы, с вашей точки зрения, ребёнок бы не справился? — Продолжает атаковать меня вопросами гость.

— Ну, скажем так, что-нибудь структурой посложней, где-то под двести элементов логики. Там уже глазом трудно всю схему окинуть.

— Двести элементов? — Задумывается гость. — Это вы микросхемы памяти имеете ввиду.

Кошусь на нашего руководителя, пора бы уж представить товарища, а то распинаюсь тут, а что это за хрен с горы не знаю.

— Это директор минского завода «Интеграл», — поняв мой взгляд «просыпается» Валерий Ефимович, — Эдуард Федорович Венский.

— Андрей Климов, — представляюсь в свою очередь, — я не память имел в виду, с ней как раз проблем нет, так как она имеет регулярную структуру и ошибку заметить легче легкого. А вот к примеру в АЦП-ЦАП найти ошибку будет гораздо сложнее. Еще сложнее отслеживать какой-нибудь контроллер, на пятьсот элементов, а уж в двух тысячах разобраться… это уже высший пилотаж. Придется выделять в маске десяток областей и разбираться с каждой отдельно.

— Две тысячи элементов в одной микросхеме? — Хмыкнул Эдуард Фёдорович, — Ну это ты хватил, американцы пробовали, но у них ничего не получилось, слишком большие микросхемы получаются.

— Это потому что логика у них на биполярных транзисторах, а это большие токи даже в режиме покоя отсюда ограничения по отводу тепла. На полевых транзисторах такой проблемы нет, их можно хоть миллион на кристалл запихать и он не перегреется.

— Ну а как тогда быть с быстродействием? — Продолжает директор выискивать недостатки структур на полевых транзисторах.

— Чем меньше линейные размеры элементов, тем выше частота, на которой может работать наш полевой транзистор. Сейчас наши микросхемы гарантировано держат частоту до пятисот килогерц, когда перейдем на десяти микронную технологию, частота поднимется до двух мегагерц. Если не гнаться за рекордами этого вполне достаточно для решения большинства задач.

— Это действительно так, — вдруг согласился Эдуард Фёдорович, — а ты говорил про две тысячи элементов на одном кристалле, не представляю что это может быть?

— В это количество оценивается четырехбитный процессор, — бахнул я и сразу понял, что в глазах Венского сразу потерял все только что завоёванное уважение.

Но надо отдать должное, он не стал сразу выражать всю глубину моего падения, он просто покивал, собираясь скорее закончить разговор.

— Я вижу вы не верите, — покачал я головой, — хорошо, у вас найдется полчаса?

— Полчаса? — Директор посмотрел на часы, видимо решал, стоит ли разговаривать с молодым человеком, который оторвался от реальности, но всё-таки решился узнать, чем живет молодежь. — Полчаса найдется.

— Тогда прошу, — подхватил я еще два стула и поставил их рядом со своим рабочим столом.

Ну а дальше мне пришлось продемонстрировать полученные в нашей лаборатории рабочие образцы микросхем, особенно упирая на размеры подложек, которые они занимали. Потом показал последнее наше достижение, микросхему памяти, которая включала в себя сто восемьдесят элементов.

— В США в корпорации Honeywell International создали трехтранзисторную динамическую ячейку по технологии МОП, сейчас они ищут тех, кто начнет производить эту память. Планируется, что это будет микросхема на 1024 бита. Это значит, что они планируют разместить на одном кристалле больше трех тысяч полевых транзисторов.

— Действительно, интересная информация, — пробурчал Венский, — насколько мне известно, у нас в стране производители ЭВМ не откажутся от такой памяти. А вы её включили в план разработок?

— Да, у нас есть такие планы, хотя это будет своя оригинальная разработка. Хотите взяться за производство? Можем договориться. — Усмехнулся я.

— Нет! — Сразу среагировал Эдуард Фёдорович. — Не дай Бог, у нас своей работы по горло, а тут только ей и придется заниматься.

— Да, — соглашаюсь с его опасениями, — потребность в такой памяти очень велика. Все разработчики станут в очередь и горе тому, кто возьмётся за производство таких микросхем. А вот производство логики в виде отдельных микросхем по технологии МОП ничего не даст, микросхемы на биполярных транзисторах для производства ЭВМ будут предпочтительней, так как они имеют большее быстродействие и не требуют нежного к себе отношения.

— Тогда получается, нет смыла производить процессор на полевых транзисторах, — сделал неправильный вывод директор, — ведь он будет медленнее чем на биполярных.

— Тогда мы упремся в энергопотребление и проблемы с отводом тепла. К тому же быстродействие процессора это не главное, большинство проблем возникает из-за медленной работы периферии. Например, для калькуляторов, потребность в которых огромна, быстродействие совсем не обязательно, основной проблемой здесь будет человек. Даже если стучать по клавишам со скоростью пулемета, все равно процессор будет выдавать результат в десятки раз быстрее. Зато одной батарейки ему хватит надолго.

— Не получится на одной батарейке, — поморщился Венский, — надо ещё учитывать газоразрядные лампы, которые будут отображать информацию. — И тут же насторожился, увидев мою хитрую улыбку. — Неужели и эту проблему можно решить?

Я сделал вид, что серьёзно задумался, а потом махнул рукой, мол, ладно «семь бед — один ответ», и полез в стол.

— Вот, — я положил перед двумя руководителями маленькую коробочку, — это и есть замена газоразрядным индикаторам.

Дальше включаю лабораторный блок питания и с помощью «крокодильчиков» цепляю несколько проводков торчащих из коробочки. На поверхности, чуть сероватого цвета, сразу появляется две черные черточки расположенные вертикально по высоте.

— Это у нас единичка, — дальше опять прицепляю все проводки, и на поверхности загорается восьмерка, — вы видите работу семи сегментного индикатора на упорядоченных структурах. А дальше еще интересней, — я отсоединяю все проводки, а жирная восьмерка никуда с поверхности коробочки не исчезает.

— Позволь, — потянулся к коробочке Троцкий, — а почему я раньше этого не видел?

— Потому, что это не моё, — отказываюсь от авторства, — это сделала артель и сейчас они заняты получением патента.

— Думаешь, у них это получится? — Хмыкнул Эдуард Фёдорович.

— Технологии, которые используются в военном производстве, либо представляют большой интерес для народного хозяйства, считаются собственностью государства. Зато за них разработчикам предусмотрена выплата вознаграждения, а так как этот вопрос будет решаться на уровне министерства, то маленьким оно быть не может.

— И главный вопрос, — подвел итог нашему разговору директор минского завода, — тот четырех битный процессор, который ты упоминал, еще только оценивается в две тысячи элементов или уже существует в бумаге.

— Даже не знаю, как вам ответить, — пришлось мне задуматься, — дело в том, что принципиальная схема процессора имеется, причем идея была содрана с итальянских разработок. Но вам ведь нужна не схема, а уже готовый комплект масок.

— Естественно, — усмехнулся Венский.

— Так это уже надо не со мной разговаривать, — снова кошусь на Троцкого, который обалдел от таких «перспектив».

— Сразу не скажу, думать надо, — заблеял тот, — сами видите, тут работы будет очень много, а у нас свои планы.

— Это понятно, — кивает директор, — но Андрей правильно говорит, производство логики в виде отдельных микросхем ничего не даст, никого это не заинтересует. Зато реализация идеи процессора на одном кристалле будет настоящим прорывом.

— Это да, — вынужден был согласиться Троцкий, — но как-то все слишком быстро стало происходить, мы технологию производства новых полевых транзисторов только в мае нащупали, а уже замахиваемся на процессор.

— Но я же вижу, у вас почти весь комплект логики в работе, — не остался в долгу Эдуард Фёдорович, — остался последний шаг, объединить все это в один кристалл. Не получится в один, пусть их будет несколько.

— Нет, — тут же возразил я, — создавать процессор из нескольких микросхем плохая идея, монтажная плата резко вырастет в объеме и тогда о карманных калькуляторах можно забыть.

— Карманный калькулятор? — Прислушался Троцкий к новому непривычному сегодня для слуха определению необходимого в хозяйстве электронного прибора. — А ведь это действительно хороший повод обратить внимание на новую технологию. Хотя и сильно несёт от всего этого авантюрой.

— Да, что-то такое в этом есть, — согласился с ним Венский, — но времени еще хватает, ответ нам нужен до декабря, потом мне надо будет ехать в министерство и там доказывать реальность этих планов. Ведь под это придётся выбивать фонды, вот так с наскока такое не сделаешь.

Марьина отнеслась к идее индифферентно:

— Я в самих вычислительных системах разбираюсь слабо. — Заявила она Троцкому. — Мое дело транзисторы, если это как-то поможет моим исследованиям, то почему бы и не заняться этим делом.

То есть этим своим заявлением она фактически передала меня Троцкому. «Передательница». Но это я в шутку, всё правильно, сейчас в работе она вышла на финишную прямую, некогда отвлекаться, тут докторская диссертация вырисовывается туманным утром.

Что касается индикатора на упорядоченных структурах, то это подсказка «железяки». Оказывается, электронные чернила могут быть созданы несколько иным способом, не теми пресловутыми крашеными шариками, которые использовались в моей реальности, а способом управления ориентацией кристаллов, которые представляют из себя мелкие чешуйки, как например в тальке. Кстати, именно его модификация и применяется в наших индикаторах, под действием электрического тока, чешуйки разворачиваются либо плоскостью к наблюдателю, и тогда мы видим белый отраженный свет, либо меняют ориентацию на девяносто градусов и тогда свет поглощается черной подложкой, а мы наблюдаем черноту. Так как у нас работы по индикаторам не ведутся, решил оттащить это изобретение в артель:

— Патент? — Поморщился председатель артели. — Да, можем оформить, но ты должен понимать, что сначала надо будет заплатить за экспертизу, а потом и за оформление самого патента. В случае если изобретение будет признано важным для государства, то нам запретят его патентовать, и деньги не вернут. А потому ты должен сильно постараться, чтобы мы пошли на такие траты.

— А в мировом масштабе?

— Можно и в мировом, — усмехается он, — но тут придется связываться с югославами, только они имеют такую возможность.

— А у нас? — Удивляюсь я.

— У нас все отношения с капиталистическими странами находятся под контролем государства, — поясняет председатель, — поэтому экспертиза в этом случае будет вестись долго и закончится только тогда, когда станет очевидно, что это изобретение совсем никому не нужно.

— Но тогда то же самое будет и с Югославией.

— Если их не указать, как одну из сторон изобретения. — Продолжает консультировать меня руководитель артели. — Ну и мы здесь тоже будем принимать участие, так как сам ты не сможешь заключить договор с югославами.

— Интересно, — проворчал я, — а как у вас получилось на них выйти?

— Это не секрет, — снова лыбится председатель, — работник наш туда на постоянное место жительство переехал, и не ты первый обращаешься к нам с такой просьбой.

— И как будет распределяться доход от патента?

— Тридцать процентов изобретателю, остальное нам, — заявляет он мне, — естественно после того как будут покрыты все затраты на оформление патента.

— Тридцать процентов? — Делано возмущаюсь я. — Это же грабеж средь бела дня.

— Я так понимаю, что ты согласен?

— Да, — киваю в ответ, — а если доход будет очень большим?

— Тогда придется писать дополнительное соглашение к договору и там уже думать, куда эти деньги направить. А то у нас очень нервно относятся к тем, кто много зарабатывает.

Так я стал еще и внештатным работником артели «Прогресс» за номером 2536, и тут уже стоило задуматься, пока доход мне не грозит, беспокоиться не о чем, а вот когда потекут денежки, тогда придется из лаборантов увольняться. Да и что-то придется делать с комсомольскими взносами, если мне с трудом простили четыреста рублей, заработанных за четыре месяца, то тысячи в месяц уж точно не простят.

Интересно, а что это творится? Я никак не могу сообразить, уже третий продовольственный магазин «Закрыт на учёт». Ерунда какая-то, не может такого быть, чтобы сразу три магазина закрыли на учёт, у торговой инспекции просто не хватит работников, чтобы их все разом проверить. Ладно, не к спеху, столовкой обойдусь, но к чайку чего-нибудь всё-таки надо купить, разворачиваюсь и иду к кооператорам. Упс, а сегодня кооперативный пользуется особой популярностью, очередь к продавцу довольно большая, но продвигается быстро, поэтому все же решился отстоять.

— Не знаете, что случилось? — Спрашивала одна покупательница другую. — Все продовольственные магазины на учет позакрывали, только вот кооператоры работают. Неужели решили всех разом проверить?

— Говорят это совсем не учёт, — почти шёпотом отозвалась та, — продавцы сегодня на работу не вышли, сказали, что так они пытаются до властей достучаться.

— Забастовка что ли? — Первая в ужасе прикрывает рот ладошкой. — Ой что творится. А чего требуют-то?

— Известно чего, — хмыкнула вторая, — зарплата у них маленькая, оклад восемьдесят рублей, все надбавки недавно поснимали, а как жить на эти деньги?

Вот это новость, и как на это прореагируют власти?

— А разве можно вот так, работу останавливать?

— А они не «вот так» остановили, — продолжала информировать вторая, — они уже полгода во все инстанции писали, но от них просто отмахнулись.

О как, а разве у нас есть право на забастовку?

Смена подходила к концу, и Галина, продавец продовольственного магазина уже предвкушала окончание рабочего дня, сейчас она закроет кассу и…

— Контрольная закупка, — вдруг объявил сухонький мужичок, которого она только что рассчитала.

— «Да чтоб тебя…» — В мыслях ругнулась продавец, — «Нет, чтобы днем притащиться».

Однако в слух она сказала совершенно другое:

— Что ж, давайте все пересчитаем, — и взялась перевешивать продукты.

Контролер каждый раз по весам отмечал по стрелке весов точный вес и тут же на бумажке делал расчёт, видимо с арифметикой у него было туго, поэтому делал он это не спеша и с ошибками, с которыми Галина была не согласна. Приходилось требовать, чтобы тот пересчитывал, чего он явно делать не хотел.

— И так все верно, — подвела итог продавщица, — вы сделали закупку товара на четыре рубля шестьдесят две копейки. Акт проверки писать будете?

— Да, — мужичок закусил губу и достал уже написанный акт, куда осталось только вписать данные проверки.

— Подождите, — тут же возмутилась продавец, после того как контролер подсунул ей акт на подпись, — я вас правильно рассчитала, а тут написан обсчёт на десять копеек, и грубости с моей стороны не было, и халат у меня чистый.

— Вы не учли вес упаковки, — нагло заявил проверяющий, — отсюда и обсчет покупателя.

— Что значит «не учла»? — Удивилась она. — А как иначе товар взвешивать?

— Должны были положить такое же количество бумаги на противоположный край весов.

— Ничего я не должна, нет такого в правилах торговли.

— Значит, отказываетесь подписывать акт, — тут же перешел в атаку контролёр.

— Да как же такое подписывать? — Удивилась Галина. — Тут же ни слова правды.

— Света! — Крикнула продавщица техничку, — зав отделом позови, тут у нас проверяющий.

Вообще-то зав отделом должна была с самого начала присутствовать при проверке, но именно сегодня она почему-то решила пустить это дело на самотёк.

— Что тут у вас? — Появилась недовольная зав отделом.

— Вот, — ткнула пальцем продавщица в проверяющего, и тут же вывалила на неё весь ход событий.

— Чек? — тут же потребовала она..

Новое перевешивание товара подтвердило правоту продавца.

— Так какие у вас претензии? — Удивилась зав отделом.

— Вы акт будете подписывать? — Продолжал гнуть свою линию контролёр.

— Не поняла, — опешила начальница, — мы только что проверили товар и точно установили, что продавец рассчитала вас правильно. Вы не верите? Тогда давайте еще раз проверим.

— Я уже устал объяснять, что в цену товара вы внесли вес упаковки. И не знаю, какие манипуляции вы там ещё сделали во время перевешивания, — со скучающим видом произнес проверяющий, — но вот акт и вы его должны подписать.

— Да не будем мы такой акт подписывать.

— Как хотите, — снова пожал плечами мужичок, тогда прошу вернуть деньги за товар.

Этот случай какого-то залетного контролёра может и забылся бы со временем, но в конце месяца, всех продавцов магазина лишили премии, а зав отделом перевели на другую работу.

— Это что же такое? — Возмутились продавцы. — Теперь нас так каждый месяц будут наказывать. Давайте жалобу писать.

Жалоба была написана и… Никакого ответа на неё не последовало. А этот проверяющий снова заявился на следующий месяц, и так же подсунул заранее заготовленный акт. И его вовсе не смутило, что на этот раз разговор происходил при свидетелях, а в акте появилась запись заведующего магазина о несогласии с изложенными там фактами. На этот раз, санкции были страшнее, своего места лишилась заведующая, за систематическое нарушение продавцами магазина правил советской торговли. Как потом выяснили, так происходило не в одном магазине, почти все пострадали от действий «строгого» контролёра.

А раз пострадали не все, значит, есть возможность избежать санкций.

— Ну что там, Зина? — Спрашивали продавцы свою подругу, посланную на разведку в не страдающий от действий проверяющего магазин.

— А ничего хорошего, — отмахнулась та, — скинулись в круг «на лапу» и вся недолга.

— Вот с*ка! — Загомонили продавцы. — Это что с нас уже таким образом выдавливать взятки стали?

Дальнейшие события нарастали как снежный ком, в магазин зазвали знакомого корреспондента, и хоть парню пришлось дежурить чуть не всю неделю, он сумел дождаться неуступчивого контролёра. Но и это не помогло, его статью о творящемся произволе редактор естественно на страницы местного издания не пустил, запрос в Минторг канул в неизвестность, а новая заведующая получила выговор и была предупреждена о неполном служебном соответствии. Дабы не доводить дело до греха, та написала заявление на увольнение и почти в тот же день в магазин прислали «варяга». Может быть и получилось бы у нового руководителя «сломать» продавцов, но он не имея опыта работы с коллективом, попытался сразу «закрутить гайки» и начать сбор денег в пользу «нуждающихся». Это вызвало новый всплеск недовольства, а так как в торговле многие водили знакомство друг с дружкой, недовольство зрело и в других коллективах. И в один прекрасный день продавцы решили, что хватит с них таких потрясений и дружно не вышли на работу.

Вот тогда местные партийные функционеры забегали как наскипидаренные, шутка ли забастовка в советском обществе, это же просто нечто невероятное, надо срочно открыть магазины, а уж потом устраивать разборки.

— Как открыть, если продавцы не хотят выходить на работу? Да как угодно, хоть из других магазинов продавцов берите;

— Почему нельзя? Какой к черту переучёт? Открывайте немедленно;

— Что значит, не хотят брать на себя материальную ответственность? Вы там совсем не понимаете, чем нам это грозит? Принимайте товар по факту, комиссионно, но чтобы завтра все магазины уже работали;

Однако скрыть сей замечательный факт не удалось, по городку поползли слухи, а потом и Москва вмешалась. А дальше все как в сказке у Леонида Филатова:

Разборки длились несколько месяцев, но об этом стало известно только из слухов, внешне всё было благополучно, кроме одного технического сбоя в работе магазинов. Но те же слухи разнесли весть, что в Зеленограде появилась следственная бригада из Москвы и местное торговое руководство вдруг разом заболело, взяв больничный. А партийные власти тоже вдруг подхватили какую-то неприличную болезнь и попросились на работу туда, где климат будет помогать в лечении.

Что касается инициаторов случившегося, то тут выяснить ничего не удалось, все как в рот воды набрали. Забастовка? Да ну, не может этого быть. Просто продавцы грипп подхватили, вот чтобы не заразить наших дорогих покупателей, были вынуждены остаться дома. Кто же ожидал, что болезнь настолько заразной окажется.

Поинтересовался у «железяки» было ли в СССР что-нибудь подобное? Оказывается было, и даже не одно, но протесты работников торговли, так и оставались незамеченные народом и носили локальный характер. А в восьмидесятых годах они совсем сошли на нет, так как поборы в торговле стали нормой жизни.