Рерайтер

Глава 6 Э… Здрасти

Апрель 1968 года.

Московский завод САМ (Счётно-Аналитических Машин).

— Это на самом деле уже отработанная технология или очередная профанация какого-нибудь КБ? — Недовольно смотрел зам по производству на представителя заказчика, Шульгина, держа в руках родившийся в недрах МЭП (министерство Электронной Промышленности) документ. — Напомню, в декабре прошлого года вы предлагали запустить у нас разработку ленинградского КБ на многоотверстных ферритовых пластинах. Но потом оказалось, что технология еще не отработана. И теперь снова ратуете за… — он одел очки, посмотрел в документ и продолжил, — производство памяти на биаксах литографическим способом. Что это за биаксы такие?

— Биакс, это ферритовый элемент с двумя взаимно перпендикулярными отверстиями, — тут же выдал справку Шульгин. — И нет, это не профанация, это разработка зеленоградцев, в конце марта они предоставили полностью рабочие образцы с описанием технологии производства. Ленинградцы, уже отказались от своей разработки и в мае планируют выпустить первую партию кубов памяти по этой технологии.

— Так быстро? — Удивился производственник. — А как же отладка техпроцесса?

— В том-то и дело, что сам процесс производства памяти проблем не представляет, в Зеленограде его отладкой занимался студент первого курса. Секрет там только в технологии производства феррита, но для вас это не должно стать серьезным препятствием. К тому же, МИЭТ по этому поводу предоставил подробный комплект документации, осталось только адаптировать всё это под ваши условия.

— Видите ли, мы не занимаемся производством феррита, и матрицами памяти, кстати, тоже, мы только собираем их в кубы.

— В том-то и дело, — вздохнул представитель, — представьте себе, что трудоемкость производства памяти упадет в десятки раз, и все те производственные мощности, которые у вас накопились, окажутся не востребованы. Что в этом случае будете делать, опять заниматься перепрофилированием? А так, вы бы взялись за весть цикл производства памяти, и закрыли своими изделиями бОльшую часть потребности страны в памяти для ЭВМ. Ну а министерство вам в этом деле поможет, выделим необходимое оборудование, обеспечим на первое время требуемыми специалистами.

— Хорошо, — наконец согласился заводчанин, — мы рассмотрим ваши предложения на совещании и дадим вам ответ.

Получил письмо из дома, там все в полном порядке, из армии демобилизовался Алексей. Сейчас он занят получением паспорта, наверное, уже получил, пока письмо до меня шло, потом попробует устроиться на завод, где работает отец. Почему именно туда? Так а куда еще, тем более танки в СССР до сих пор востребованы, и люди считают что так будет всегда. Очень удивился, увидев мои художества, раньше он за мной таких талантов не замечал, а мать ему об этом в армию не писала. Кстати, думал, глядя на меня, он тоже захочет продолжить учебу, ему же положены определенные льготы при поступлении в ВУЗ, но он решил, что достаточно умен, чтобы продолжать дальше ломать голову. Оно и правильно, зачем ему высшее образование при его отношении к учебе. Интересовалась как у меня с деньгами, как и где питаюсь. В общем, обычное письмо от родных. Отписался в ответ, намекнул, что деньги мне пересылать не надо, так как устроился на подработку с прошлого года, и сейчас не бедствую, но ничего не дается просто так, поэтому после летней сессии смогу заглянуть домой только на недельку, потом придется возвращаться обратно.

— Вот твой рубилит, — Марьина положила мне на стол тубус с пленкой, — оказывается, он очень востребован, если бы не Фролов, черта с два бы мне его дали.

— Ух-ты, — удивляюсь я, — уж не надеялся, что такое богатство принесете, думал, придется на кальке тушью прорисовку делать. Сколько здесь?

— Тридцать метров, — гордо сообщает руководитель, и тут же немного сбавляет радость, — правда кусками, целый рулон нам никто не даст.

— Нормально, — тут же отмахиваюсь от её переживаний, — нам и такой пойдет, лишь бы не сильно просроченный был. Сегодня же парочку структур на него перенесу.

— А ты не сильно торопишься? — Забеспокоилась Нина Григорьевна, — может, сначала начнем с исследования одиночных транзисторов?

— Они тоже там будут, — успокаиваю ее, но мы же договаривались сразу уменьшить размеры элементов до сотки, поэтому в любом случае у нас на пластинах останется очень много неиспользованной площади. Вот мы заодно и попробуем отработать на ней технологию.

Марьина покачала головой:

— Создается такое впечатление, что для тебя полевые транзисторы уже не секрет.

— Какие там секреты? — Хмыкаю я. — Вся библиотека завалена работами исследователей, мы всего лишь жалкие последователи.

— Завалена да, но из их описания ничего не поймёшь, — возражает она, — там так описывают процессы, что повторить их невозможно.

— Нормально описывают, — меня пробивает на смех, — только специфики много, а переводчики у нас с ней не знакомы, вот и получается, что перевод ещё расшифровать надо. Это хорошо, что зарубежные исследователи считают обязательным публиковать свои работы, признания жаждут, иначе бы нам было куда как труднее.

Она подозрительно смотрит на меня:

— Что переводчики у нас в терминах «плавают» понятно, они же не знакомы со спецификой, а вот откуда ты в этом разбираешься, да еще свободно языком владеешь?

— Не просто языком, — продолжаю улыбаться, — а языком потенциального противника.

— Тьфу, — как бы сплевывает она, — с тобой невозможно разговаривать.

— Нет, со мной можно разговаривать, — возражаю я, — но только тогда, когда разговаривают без всяких толстых и тонких намёков.

— Ну, так я и не намекаю, — пожимает она плечами, — я так прямо и спрашиваю: — Откуда?

— Не задавайте неудобных вопросов, не получите уклончивых ответов.

— Глупых.

— Что глупых?

— Фраза должна звучать так: — насупилась она, — не задавайте глупых вопросов, не получите глупых ответов.

— В данном случае неудобных, — пытаюсь сгладить углы в неловкой ситуации.

— Хм, — она внимательно посмотрела на меня, и протянула, — поня-я-тно.

— Не знаю, что вам понятно, но давайте лучше вернемся к нашим баранам.

Я действительно не знаю, к каким выводам она пришла, но больше она к этому вопросу не возвращалась, и меня это более чем устраивало.

К первой серии экспериментов мы приступили двадцать второго апреля, в день рождения Ленина. Марьина это особо отметила, для нее это почему-то значимая дата. А у меня мелькнула мысль, что все было готово еще к воскресенью двадцать первого числа, и если бы не выходной, то мы бы начали в день рождения Гитлера? Первые результаты получили только в понедельник следующей недели, дожидались, когда в работе печей образуется свободное окно, как и ожидалось, они оказались отрицательными. Но это не огорчило нас, мы предполагали такой результат, но когда «завалили» и третий экспериментальный образец, Марьина нахмурилась.

— А что вы хотели? — Удивился я. — С нашими печами мы не можем точно контролировать термодиффузию мышьяка и бора, поэтому и толщина слоев скачет. И вообще, откуда такие режимы взялись?

— Это из закрытых источников, — мрачно ответила руководитель.

— Вот, эти закрытые источники те еще хитрецы, следующую партию буду сам контролировать, раз печи унас точностью не отличаются, придется температуру регулировать, на глазок.

— На глазок? — Хмыкнула Марьина. — И удержишь ее в пределах двух градусов?

— А что делать? Троцкий не даст нам печи останавливать для ремонта, у него тоже эксперименты. Вообще-то не дело на таком старье работать, уж для лаборатории могли бы найти что-нибудь получше, а то стащили все старье, и потом удивляются, почему у них «И икра не лезет в горло, И компот не льется в рот!».

— Это какая икра? — Не может она понять моей шутки. — Севрюжья?

— Ну а какая ещё, — был вынужден подтвердить ее предположение, а то попробуй, объясни, откуда это взялось.

— Так многие лаборатории подобным оснащают, — пожимает она плечами, — у нас только Физтех по первой категории снабжается.

Мне только и осталось поднять глаза к небу и тяжело вздохнуть:

«И они ещё борются за почётное звание дома высокой культуры быта!» Хм. Нет, это уже не из этой оперы. Следить за температурой подрядил «железяку», уж у нее-то получится температурный график выдерживать.

Так и оказалось, четвертая партия уже проявила признаки жизни. Закончили мы с этим муторным делом только к четвертому мая. Так бы и к этому сроку не успели, но праздники, к этому времени практически все оборудование освободили, и нам ничего не оставалось, как воспользоваться этим шансом по полной.

— А откуда вообще взялся восьмой образец? — Удивлялась Нина Григорьевна, листая журнал.

— Ну, как же, — вскидываюсь я, — вспомните, я еще когда первую закладку делали, сказал, что у нас осталась лишняя пластина и надо бы ее тоже использовать, попробовать создать затвор, который не будет связан физически с Р-областями, а управление будет происходить за счет зарядовой связи.

Да? — Марьина на секунду задумалась, и тут улыбка озарила ее лицо, — точно, я еще тогда сказала, что так затвор работать не будет.

— Вы не сказали, а посмеялись над моей идеей, — делано нахмурился я, — а вот пожалуйте, оказывается работает и очень даже хорошо работает.

— Действительно работает, но помнится мне, мы отказались от этой идеи… или нет?

На самом деле, разговор я тогда начал как дискуссию, вроде того — а что если… и неплохо было бы… Разрешения не получил, но и запрета тоже, поэтому и воспользовался «случаем».

— Ладно, не дуйся, — примирительно улыбнулась она, — но очень интересно, почему оно все-таки работает?

— А какое нам дело до того? — Махнул я рукой. — От нас требуется результат, и этот результат перед нами, назовем его полевой транзистор с емкостным затвором.

— ЁПТ — Ёмкостной Полевой Транзистор, — тут же присвоила она аббревиатуру и расхохоталась, — нет, надо что-то другое придумать, а то не поймешь, то ли матерятся, то ли про транзисторы говорят.

Ну а дальше мы с удвоенной силой взялись за разработку найденной «жилы», и уже к концу мая у нас накопился кое-какой материал. Троцкий сразу почуял, что у нас получился прорыв в исследованиях и крутился вокруг нас, как голодный кот крутится вокруг сметаны.

— Валерий Ефимович, — делала ему замечание Нина Григорьевна, — вы нам работать не даёте. Имейте терпение, вот напишу отчет, и вы первый узнаете результаты. Ничего от вас утаивать не буду, это же в целом ваше направление.

— Только из отчета? — Мрачнел Троцкий. — А ведь вы должны были ход всех экспериментов со мной обсуждать.

— Так кто же вас заставлял заранее отказываться от этого? — Наслаждалась мелкой местью Марьина. — Но не расстраивайтесь, следующий этап работ никак мимо вас не пройдет. Там без помощи коллектива лаборатории нам с Климовым будет трудно обойтись. Только оборудование потребуется заменить, а то печи совсем температуру не держат, и «сифонят» из всех щелей, это и нам и вам вредит.

— Да где же мы их достанем? — Возмутился руководитель направления исследований. — Эти и то с трудом выцарапали.

— Так, а толку от них? — Продолжала она уговаривать его. — Только дефицитные реактивы переводить.

— И с фтором что-то делать надо, — вставил я свои три копейки, — чистота у него не соответствует заявленной. Может с хим. лабораторией по душам поговорить?

— Не вздумай, — встрепенулся Троцкий, — отношение испортим, вообще нигде потом не достанем.

— А зачем нам загрязнённый фтор? — Продолжаю гнуть свою линию. — У нас и без этого брака хватает, хоть лопатой греби.

Он сначала задумался, а потом как-то разом сдался:

— Ладно, попробую надавить на наших снабженцев через директора. И все-таки, — сделал очередную попытку хоть что-нибудь разузнать, — мы сможем к концу лета выдать конечный результат.

— Смотря что вы вкладываете в слово «конечный»? — продолжила Марьина поддразнивать руководителя направления исследований.

— А вы не знаете? — С сарказмом спросил Троцкий. — Конечный результат, это когда есть что передать в производство.

— Ах это, — отмахнулась женщина, — за это можете не беспокоиться, будет что передать, но то далеко не конечный результат, а только начало. Наше исследование откроет такие перспективы, что дух захватывает.

Уррра! Наконец-то мне выплатили вознаграждение за изобретение технологии получения высокочастотного Феррита, пусть и не знаю как относиться к ее величине. Двести двадцать рублей, так всем платят, или только студентам? И еще обещали, если матрицы памяти пойдут в производство. Но там величина выплат будет зависеть от экономического эффекта. А так как этот пресловутый эффект обещает быть очень большим, то расчеты пойдут сразу по верхней планке. Только вот забыли со мной поделиться знаниями, а сколько составляет эта верхняя планка для студента? Впрочем, зачем переживать по этому поводу? Теперь без куска хлеба я не останусь. Хотя, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Честно говоря устал, напахался как вол на пашне, а ведь завтра начинается сессия. Так-то переживать нечего, но вся эта возня с подготовкой и два Ку перед преподавателями, меня сильно напрягает. Хорошо хоть здесь не нужно соблюдать цветовую дифференциацию штанов.

— Климов, как сдашь зачет, подойди в двести пятую аудиторию, у актива есть к тебе вопросы, сообщила мне Галочка наш комсорг.

— Актив? — Не понял я.

— Комсомольский? — Тут же уточнила она.

Кто бы мог подумать, мало нам комсоргов, так здесь еще и актив существует.

— Э, погоди, — возвращаю комсорга уже, готовую бежать дальше, — а если я сегодня не сдам зачёт, можно не приходить?

— Тебе лично явка обязательна, — нахмурилась девушка, — и Андрей, будь серьезней.

— Я всегда серьёзен, — возразил ей, — а позволь все же поинтересоваться, зачем я вам понадобился?

— Там узнаешь, — поджала губы комсомолка.

Вот не хотелось терять время, мне еще сегодня бежать в кассы Аэрофлота, билет на самолет в Омск приобретать. Он раз в двое суток туда летает. Естественно никакой автоматизированной системы продажи билетов тут нет, кассиры поступают просто, звонят по междугороднему телефону в Аэропорт и там бронируют место на интересующий пассажира рейс. А потом выписывают ему нормальный билет и никаких сбоев, как было в восьмидесятых во времена внедрения системы продажи авиабилетов «Сирена».

На этот раз Семенец дорвался до бесплатного, он знал, что я больше у Комарова не работаю, поэтому был возмущен моим отношением к своему предмету. Гонял меня по всему курсу и вкривь, и вкось. Даже умудрился залезть на «чужую территорию», но в конце был вынужден признать:

— Должен согласиться, что предмет ты знаешь хорошо. И все же, советую чаще посещать мои лекции, давай свою зачетку.

Сначала я совсем не мог понять, зачем меня затащили на этот комсомольский актив и зачем он вообще нужен? Ну, вытерпел я сначала получасовое бла, бла, бла, в которое даже не пытался вникнуть, потом еще полчаса разглагольствований о международной обстановке, и уже решил, что на этом сие скучнейшее времяпровождение закончилось, как вдруг прозвучало:

— Теперь перейдём к следующему вопросу, обсуждение недостойного поведения комсомольца Климова.

Вот тебе и раз, я аж встрепенулся, это что же такого недостойного я мог совершить?

— Климов, прошу выйти сюда. — Закусила губу комсорг, указывая на переднюю часть аудитории.

Выходить перед очи столь представительного… э… собрания, я не спешил, зачем мне такое счастье?

— Нет, я лучше здесь себя чувствую, не хочу отрываться от коллектива, — заявил я, даже не дернувшись, — и вообще я хотел бы сначала понять, когда и где я вел себя недостойно?

— Хорошо, я скажу, — Галочка взяла с преподавательского стола какую-то тетрадь и потрясла ей перед комсомольцами. — Вот, это учет комсомольских взносов. За апрель месяц Климов заплатил комсомольских взносов шесть рублей.

По аудитории прокатился шелест шепотков.

— Ну да, заплатил, — не стал отрицать очевидного, — а что, не надо было?

— А откуда у тебя такие деньги? — Будто обличая в чем-то постыдном, ткнула в меня пальцем комсомолка.

— Заработал, — пожимаю плечами, — а вы думали, украл что ли?

— Заработал больше четырехсот рублей? — Продолжала напирать Галочка.

— Так по взносу все видно, зачем спрашивать?

— И где платят такие деньги? — Гордо задрав подбородок, поинтересовалась комсорг.

— Вам только скажи, все туда побежите, — проворчал я, по аудитории прокатился сдавленный хохоток.

— Климов, веди себя серьезно, — тут же сделала замечание Галочка.

— Так я всё-таки не понимаю, — продолжил я, — в чем именно заключается мое недостойное поведение комсомольца?

— А ты считаешь, что получая такие деньги, комсомолец ведёт себя достойно? — Снова пошла в атаку комсомолка.

— А, так вас смущает сумма заработка, — наконец дошло до меня, — ну так можете успокоиться, эти деньги я заработал за четыре месяца, считайте по сто рублей в месяц, просто их выплатили в Апреле, больше таких заработков у меня не предвидится.

— А за Май три рубля двадцать копеек заплатил? — Опять наезжает на меня Галочка.

— А там уже не заработок, — развожу я руки, — то вознаграждение за изобретение.

— И что ты с этими деньгами сделал?

Вот он главный вопрос, оказывается то, что я заработал «большие» деньги грех, но самый большой грех это то, что я не поделился этими деньгами. Ясно, значит, следом предъявят претензии, что я недостаточно отслюнявил в фонд «чего-то тама». Выговор не влепят, но могут осудить… устно, ибо в протокол конкретно такие вещи писать нельзя. На раз так, нужно успокоиться и сделать из трагедии фарс.

— Что сделал с деньгами? — Как бы удивляюсь непонятливости Галочки. — Долги раздал.

— А с остальными что? — Как специально по анекдоту спрашивает она.

— А остальные подождут. — И опять в аудитории некоторые комсомольцы не удержались от смешков.

— И что, тебе этих денег не хватило долги раздать? — Удивляется комсомолка.

— Так сколько учимся? А зимой, между прочим, кушать очень хотелось, и не раз в день, а раза три как минимум, — пожимаю плечами, — вот и назанимал.

О, вот и зав кафедрой решил вмешаться, Борисов собственной персоной. Он не спеша поднялся со скамьи, на которую присел незаметно во время заседания актива и так же, не торопясь вышел вперед.

— Что ж, все правильно Галочка, — обратился он к комсомольскому лидеру, — Климов действительно мог проесть все те деньги, которые как он утверждает, заработал… Если, конечно это было в каком-нибудь ресторане. Я прав, Климов? — Тут же он обратился ко мне.

— Бывало, — даже не подумал отнекиваться, мне просто было интересно, куда он завернет разговор.

— Вот, — он поднял палец, призывая всех обратить на это внимание, — с этого и начинается перерождение комсомольца, сначала рестораны, потом сомнительные компании, а дальше по наклонной.

Мне так и хотелось крикнуть: «А женщины? Женщин легкого поведения забыл, а то слишком быстро дошёл до „наклонной“. Не по канону работаешь товарищ».

— Так все-таки, — продолжал Борисов, — нам интересно знать, каким образом ты «заработал» эти деньги? Вдруг эти деньги окажутся нетрудовыми доходами.

На эту его сентенция я аж хмыкнул, что не осталось им незамеченным.

— Ты не хмыкай, а отвечай по существу.

— Так чего мне отвечать? — Делаю удивленное лицо. — У меня есть трудовая книжка, там записано, где и сколько я работал, взносы в комсомольскую организацию я платил честно. И подумайте, разве с нетрудовых доходов взносы платятся?

— Я так понимаю, что трудовой книжки на руках у тебя сейчас нет, значит, ты продолжаешь работать. А почему ты не обратился в деканат за получением разрешения на работу?

— Так для того, чтобы вагоны разгружать разрешение брать не нужно.

— А ты четыре месяца вагоны разгружал, — сразу зацепился зав кафедрой.

— Нет, но работал и тогда и сейчас до седьмого пота. — Ничуть не соврал я.

— А тебе государство стипендию платит зачем? — Продолжал свое черное дело Борисов, чтобы ты еще и левые заработки имел?

Понятно, тут же погрустнел я, повышенной «степухи» мне не видать. Тут скорее в негативном ключе сыграло желание ректора меня осчастливить, всех возмутило то, что при таких доходах я еще претендую на повышенную стипендию, они же не знают всей подоплёки. Да и хрен с ними, они еще про должность лаборанта, наверное, не знают, так как лаборатория Троцкого не подчиняется учебной части, иначе они бы уже давно мою трудовую изучили или всё же знают?

И тут до меня доходит вся подоплёка событий, институт сейчас еще находится в стадии становления, некоторые лаборатории пока независимы от учебной части ВУЗа, как например Троцкий, а в деканате уже голову сломали, где будут стажировать студентов. И тут вдруг кто-то узнает, что студент такой-то, принят на работу в одну из этих лабораторий, получается, студенты все же могут там работать, так почему бы и других туда не пристроить, не открыть практику так сказать. Но видимо, в первом приближении договориться не удалось, Троцкий тот еще кадр, он товарищей из ВУЗа не сильно уважает, вот эти товарищи и решили попытаться через студента на него воздействовать, мол, лишится одного кадра, задумается о других. Но тут они сильно ошиблись, Валерий Ефимович от того что я в лаборатории завтра не появлюсь, сильно горевать не будет, ему мои проблемы вообще до лампочки.

А мотивы руководства понять можно, и даже простить их за неуклюжую попытку соединить науку с практикой, но методы, которыми они при этом пользуются, чтобы достичь цели, мне очень не нравятся. Почему именно я должен при этом остаться крайним.

— Все, — поднимаю я руки, — обещаю, что больше оснований для таких взносов не будет, рестораны буду за километр обходить, брошу пить и курить, а на женщин обещаю даже не смотреть.

В аудитории снова возникли смешки.

— Юморист, — глядя на комсомольцев, кивнул в мою сторону зав кафедрой, — это ты сейчас ёрничаешь, а что ты завтра скажешь?

А что я скажу? Во-первых, правильно говорить надо не «скажешь», а «запоёшь». Во-вторых, скажу, что формальных поводов для наказания меня нет, уволиться меня тоже заставить не могут. И в-третьих, если сильно прижмут, то есть пойдут на принцип, могу и хвостом вильнуть, думаю, на другом факультете не станут гнать отличника боевой и политической подготовки… Стоп, военная кафедра в ВУЗе только с третьего курса, так что еще есть время.

Дальше я только молчал, на вопросы только пожимал плечами и неопределенно хмыкал. Всем это надоело, к тому же Борисов как-то сник и больше не проявлял активности, поэтому энтузиазм обличителей аморального образа жизни комсомольца как то иссяк. Короче, гора родила мышь, да и та, пискнув, сразу скрылась с глаз подальше.

Интересно, а что бы они сказали, если бы узнали о любовной связи комсомольца с лаборанткой, значительно старше его по возрасту. Ой, даже думать на эту тему не хочу.

— Климов, а ты куда? — Вдруг снова пристает ко мне Галочка, когда все потянулись на выход.

— А что? — Подозрительно покосился я на неё.

— Ты в «Фонд мира» деньги перечислять думаешь?

— А в «Красный крест»? — Напоминаю я.

Она тут же пытается вспомнить, когда это вдруг они на «Красный крест» собирали деньги. Самое смешное, что и в Фонд мира у них собрать ничего не получилось, поэтому эту инициативу они тихо спустили на тормозах, но теперь вдруг снова почему-то вспомнили о ней.

— Короче, — отмахиваюсь я от ее инициатив, — денег у меня сегодня лишних нет, я давно живу в долг. Вот когда они появятся, тогда и посмотрим. Все, некогда мне, через час кассы закроются.

— А на билеты деньги, значит, есть? — Пытается она в очередной раз вывести меня на чистую воду.

Госпыдя, вот ведь неймется этой дуре, не понимает она, что здесь ее номер шестнадцатый, главным здесь был Борисов, а она так, для создания дымовой завесы. А что касается денег, то я на самом деле в долг живу, просто должен самому себе, разве так быть не может?

В кассы успел, и билет на самолет купил, заплатил сорок один рубль, всего на десять рублей больше нежели на поезде, по-моему, в моей реальности цены на самолет были немного выше. Или это позднее тарифы подняли?

Ранним утром я, как всегда не выспавшийся, спешил на электричку, мне нужно было успеть до десяти часов добраться до аэропорта Быково, учитывая расстояние от Зеленограда, да ещё одну пересадку на Рижском вокзале задача, в общем, не очень простая. Но все завершилось благополучно, так что уже полдесятого пройдя регистрацию, я миновал двери аэропорта, и пешком направился к стоящему на стоянке Пе-114. Красота, никаких тебе тамбуров, накопителей и досмотров пассажиров с раздеванием. Даже подумал, что так можно в самолёт и зайцем попробовать проскочить.

Как только самолёт взлетел, я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, ну вот теперь можно и по «сну вдарить», тревожить никто не должен, полет короткий, всего три часа, поэтому кормить не будут.

Дом, милый дом. До него я добрался только к вечеру, сказалась разница в часовых поясах, мама была уже дома, знала, что я сегодня прилечу.

— Ты как будто похудел, — выскочила она встречать меня в прихожую, — ты там случаем не голодал?

— Еще чего, — хмыкнул я не отстраняясь от «обнимашек», — там я как сыр в масле катался.

— На стипендию-то? — Засомневалась родительница.

— Да кто ж на стипендию проживет? — Улыбаюсь в ответ. — Я же писал, что на стороне работу нашёл. Поэтому и назад на следующей неделе поеду, дел много.

— Ты смотри, — взгляд мамы стал строгим, — чтобы твоя работа учебе не помешала.

— Хорошая работа никогда не помешает хорошей учебе, — пришлось изречь распространенное заблуждение. — Где брат? После армии никак нагуляться не может?

— Ой, и не говори, — ее взгляд сразу погрустнел, — всё по своим дружкам ходит, вчера пьяный пришёл. Скорей бы на работу устроился, там хоть отец за ним присмотрит.

Я не стал расстраивать маму, но по той жизни Алексей любил закладывать за воротник, даже думали сопьется, особенно после развода. Но тут он, не иначе как по божьему промыслу, встретил на своем пути Татьяну, которая была на семь лет старше его, и с этого момента жизнь волшебным образом наладилась. Я так думаю, это все потому, что ему в жизни не хватало опоры, а когда она появилась, то и пить стало неинтересно.

Потом пришёл отец и ближе к одиннадцати наконец-то заявился братик. Сегодня он был трезв, поэтому поговорили мы с ним нормально.

— Хочу магнитофон купить, — вдруг заявил он мне, когда мы уже ложились спать, — в продаже Вега-320 появилась, со стереозвуком и с двумя встроенными колонками.

— Вега? Да, хороший аппарат, — подтвердил я, — а цена?

— А цена? — Поморщился брат. — Цена кусается, двести восемьдесят рублей.

— Хочешь у родителей денег попросить?

— Ну, да, — кивнул он, — я же еще на работу не устроился.

— Не знаю, но я бы подождал с покупкой.

— Почему? — Удивился он.

По его мнению, у такого пацана как я, стереофонический магнитофон должен быть в мечтах обязательно на первом месте.

— Видишь ли, — начинаю объяснять, — по большому счёту тебе магнитофон не нужен. Ты наверняка увидел его у своих друзей и тоже загорелся идеей приобрести что-то подобное, только еще лучше. И уж прости, этим ты попытаешься произвести впечатление на девушек и совершенно зря.

— Ишь, как заговорил, — хмыкнул брат, — будто тебе не семнадцать лет, а гораздо больше. А почему ты считаешь, что девушек впечатлять не надо?

— На девушек, падких на всё блестящее и тем более гремящее, точно не надо время тратить. Тут надо смотреть на ее характер, чтобы тебе было комфортно с ней, а дальше уж как пойдет. Хотя, ты всё равно не прислушаешься к моим словам, будет как в анекдоте: спроси мужчину, что он больше всего ценит в женщине, и он ответит — душу. И при этом посмотрит на её ноги.

— Или на грудь, — хохотнул братец.

— Или на грудь, — согласился я, — даже знаю одного парня, который по размеру и форме груди девушки определяет ее характер. И должен сказать, что он редко ошибается.

Такой парень на самом деле учился вместе со мной, вот только кажется мне, что характер девиц его мало интересует, просто это побочный результат его устремлений. Естественно девушки быстро разбирались кто он такой, и так же быстро его отфутболивали, вот он и учился определять характер девушек по «внешнему виду», чтобы зря время не тратить. И пока, надо сказать честно, ему почему-то не везёт.

Не знаю почему, наверное от нечего делать, меня пробило на ностальгию, память того прежнего меня вдруг затронула какие-то струны внутри и мне захотелось побродить по родному городу. Вот, к примеру, по этой улице я каждый день ходил в школу, а вот там, за старыми покосившимися кладовками несколько раз выяснял отношения с мальчишками из соседнего квартала, у нас здесь как бы проходил раздел территорий. Как сейчас помню, один я провожал домой Светлану, красивую девушку из параллельного класса, свои одноклассницы меня почему-то не привлекали. Так вот, пацаны тогда поступили по джентельменски, проводить дали, а вот на обратном пути встретили всей шоблой. На этом их благородство кончилось, против одного я выстоял, но увидев, что сила не на их стороне, решили исправить положение количеством. Тогда мне сильно досталось, пришлось даже неделю учёбы пропустить. Ну а Светка… что Светка? Она даже не поинтересовалась, какого мне было, драка между парнями за её благосклонность ничуть ее не расстраивала. А дальше по улице у нас располагается магазин Бакалея, он пользуется особой популярностью среди местных алкашей, так как здесь полно укромных мест, где можно по быстрому «раздавить бутылёк» на троих.

А вот и парк, через который мы бегали с друзьями на пруды купаться, там и сегодня полно народу.

— Андрей? — Раздается сзади.

Поворачиваюсь, и память услужливо подсказывает, что это Анька Лощинская, одноклассница по предыдущей школе. А рядом еще знакомые оттуда же.

— Привет, — расплываюсь в улыбке, и шагнув к компании здороваюсь за руку с парнями, — и что это вы здесь делаете?

— Мы? — Тут же нарисовалась и моя «прежняя любовь». — Мы здесь празднуем годовщину окончания школы.

— Хорошее дело. — Киваю в ответ.

Да уж, здесь явный перекос в сторону женского пола, парней всего трое на восемь девушек оно и понятно почему, часть парней уже забрали в армию, часть сегодня на работе, остались только те, кто еще не нашёл себя или готовятся снова попробовать поступить в ВУЗ.

— А ты здесь какими судьбами, — интересуется Анька, — слышала, ты в Москву уезжал в институт поступать, разбился на взлёте?

Ага, понятно, это здесь у них больная тема.

— Почему сразу «разбился»? — Морщусь от чуть прикрытой издёвки. — Зацепился за краешек, но только не в Москве, а в Зеленограде.

— Это где? — Сразу появился интерес у Светланы.

— Зеленоград, это где-то в сорока километрах от Москвы, — и тут же обрубаю возможный интерес, — медвежий угол.

Но на мою попытку понизить интерес к Зеленограду девушки не обратили внимания.

— И как? Сложно было туда поступить? — Снова проявила интерес Светка.

— Мне повезло, когда я поступал, проходной бал был где-то в пределах двадцати одного, — честно ответил я, — в этом году будет не меньше двадцати трёх.

— Двадцать один? В Москве? — В глазах девушек загорелся интерес.

Вот черт, не учел, что они сейчас прикидывают баллы на уровень местных ВУЗов, поэтому снова попытался понизить интерес к Зеленограду.

— Только там одна проблемка есть. В МИЭТ девушек очень неохотно берут и основной упор в экзаменах на математику делают и физику.

— Не пугай, — тут же отмахнулись от меня, поняв, почему я это говорю.

— Ладно, не буду, — пожимаю плечами, в конце концов, каждый сам кузнец своего счастья.

— А как там с общежитием дела обстоят? — Тоже проявила интерес одна из девушек.

— С общежитием нормально всё, — отвечаю на вопрос, — в прошлом году два корпуса построили, в этом еще два будет. Так что мест хватает.

Потеряв интерес к компании, озабоченной только одним вопросом, «Куда пойти учиться?» решил с ними попрощаться:

— Ну ладно, счастливо отпраздновать?

И махнув рукой, отправляюсь по тому маршруту, который наметил изначально, а за спиной раздался приглушенный голос Светланы:

— Девчонки, я в этот раз в Зеленоград поеду, уж если Климов туда пролез, то уж я по-всякому поступлю.

Мне осталось только горько усмехнуться, не ведают они, что между тем Климовым, которого они знают, и тем, кого они видели сейчас — пропасть. Ну и ладно, нам ли жить в печали?

В Зеленоград я приехал уже ночью, на последней электричке — рейс самолёта задержали, думал, придется ночевать в аэропорту. А что, сейчас это обычное дело, гостиниц вокруг нет, поэтому зал ожидания в аэропорте напоминает цыганский табор, везде бегают дети, где-то пассажиры соорудили стол из чемоданов и раскладывают на нём перекус. Вот мужики сидят с походными раскладными стаканчиками и делают вид, что утоляют жажду лимонадом, однако у ближайшей мусорной корзины стоит бутылка из под коньяка. А тут, кое-кто умудрился отвоевать сразу три места и устроился на них спать, подложив под голову толстый портфель, сразу видно, что командировочный. Посмотрев на это безобразие я рискнул все же пойти на электричку до Рижского вокзала и не прогадал, всё же успел там сесть на дополнительный поезд до Зеленограда. Утром, в понедельник, заявился в лабораторию.

— Ух ты, — удивился я увидев на улице возле окон лаборатории ящики с оборудованием, — это у нас что?

А это оказались лабораторные печи из самой германии, целых две штуки, все же получилось у Троцкого выбить их для наших потребностей, значит о работе пока можно забыть, так как сейчас будет проводиться демонтаж старого оборудования и монтаж нового. Разведут пыль и грязь до потолка, и настанет конец моей «гермозоне», а жаль, я на неё столько полиэтиленовой пленки извёл.

— Привет, Андрей, — Поприветствовал меня Троцкий, с некоторого времени я уже не вызываю у него изжогу, — видишь, что делается? — Он кивнул в сторону импровизированной бригады грузчиков, состоящей из наших работников, которые крутились возле старых печей, которые уже были сняты с фундамента. Давай переодевайся и подключайся к работе.

И все-таки всякому люду от науки нельзя поручать такие работы, они ведь все привыкают больше думать головой и меньше делать руками. Поэтому время от времени, мне приходилось прерывать их высоконаучные дискуссии на тему каким концом и куда подсунуть лом, чтобы подтолкнуть тяжелый остов старой печи ближе к выходу и просто показывать навыки катания квадратного и таскания круглого, а то с таким отношением к делу и за неделю бы не управились. Новые печи я посоветовал не затаскивать через общий коридор, ведь все это делалось вручную, малых погрузчиков в природе еще не существовало, а запихнуть внутрь через окно. Сговорились со строителями, и они выделили нам старый кран К-51. Окно разбирать не стали, а просто выдернули всю раму целиком из оконного пролёта с помощью того же крана, положили две балки на место подоконника и водрузили на них ящики. Потом ящики спустили по обрезкам труб вниз, а кран просунул свою стрелу внутрь лаборатории и установил распакованные печи сразу на старый фундамент. Правда, тут появились дополнительные работы по замазыванию щелей образовавшихся после демонтажа окна, которые ни при каких обстоятельствах нельзя было поручать высоколобым сотрудникам, но это уже детали.

— Ну вот, — радовался Валерий Ефимович, — осталось только дождаться наладчиков и можно приступать к работам.

— Дождаться наладчиков? — Удивляюсь наивности руководителя лаборатории. — А что, печи на гарантии?

— Неа, — продолжает улыбаться Троцкий, — за гарантию надо платить отдельно, поэтому у нас это не принято. Придется дожидаться наладчиков с Долгопрудного, только там есть такие специалисты.

Э нет, товарищ, нам с долгопрудненскими не по пути. Их и долго ждать придется, и нафиг они здесь вообще нужны.

— Мы и сами можем это сделать, а то еще когда наладчиков нам пришлют. — Заявляю я, стараясь сделать пренебрежительный тон, мол, мы эти печи каждый день на завтрак едим.

— Сами? — Хмыкает Валерий Ефимович. — И каким образом, если вся документация на немецком языке?

— Вот уж не проблема, — продолжаю я играть роль опытного специалиста, — перед вами лучший в мире специалист по немецкому языку. Только сначала надо обвязку сделать, со сварочным аппаратом договоритесь?

Тут надо понять, почему Троцкий сомневается в возможности справиться собственными силами, дело в том, что лабораторные печи, это совсем не то, что люди видят на заводах, это достаточно сложный комплекс устройств. Тут и сама печь, которая может нагреваться до двух тысяч градусов, и несколько термопар, призванных следить за температурой с точностью до градуса в различных частях печи, и система управления печью с механическим программатором, с помощью которого можно строго выдерживать график нагрева и охлаждения зоны. А еще там присутствует оборудование управления средой, с его помощью можно осуществлять продувку зоны различными газами, в том числе и агрессивными, что очень важно для нас.

— Хорошо, — наконец согласился он, — только если не получится, задержка за ваш счёт… — но увидев мою хитрую улыбку, и поняв, что сказал глупость, только махнул рукой.

Еще бы не глупость, теперь у нас единый план работ и «за ваш счёт» тут не прокатит.

Марьина появилась в лаборатории, когда мы уже видели свет в конце тоннеля казалось бы в бесконечной череде проблем сопутствующих отладке дополнительного оборудования, так как оно уже относилось к отечественному производству. И по ее виду можно было понять, что договориться насчет кремниевых пластин первой категории ей не удалось.

— Как в стену тычешься, — жаловалась она, — вроде бы и не отказывают, а как до дела доходит, сразу стоп и ни шагу дальше.

— Еще бы, — хмыкнул я, — у них кремниевые пластины чуть ли не в министерстве распределяют. А мы кто для них? Так заштатный институт.

— Так уж и заштатный? — Хмыкнула она.

— А какой еще, значимых работ немного, надежда на прорывные технологии маленькая. Зачем им на нас тратить ресурсы? Тут или авторитетом надо брать, что в наших реалиях сомнительно, либо личным обаянием…

Я замер и внимательно поглядел на Нину Григорьевну.

— Что? — Не поняла она моего взгляда.

— Да вот вдруг подумалось, что вам нужно имидж сменить.

— Имидж? — Напряглась она. — Это перекраситься что ли.

— Не только, — пытаюсь быстро сообразить, как бы не нарваться на жесткий ответ на свои не совсем корректные советы, — в имидж включается все, это и прическа, и косметика, и одежда. Но главное это умение общаться.

— То есть, ты хочешь сказать, что я не умею общаться?

— Уметь вести дискуссии, это не совсем общение, — продолжаю я идти по тонкому льду, — хоть люди в этом не любят признаваться, но простое общение с приятным человеком очень важно для них.

Марьина задумалась, потом тяжело вздохнула, осознав, что я в чем-то прав:

— Хорошо, и как сменить этот имидж?

— Это сделать не просто, придётся пожертвовать не только своим свободным временем, но и деньгами.

— Деньги это не проблема, — отмахнулась Нина Григорьевна и тут же спохватилась, — если там, конечно, счет не идет на тысячи.

— Тут не могу точно сказать, но что дешево не будет это точно. Ну как, вы готовы?

— Подожди, а что, вот так сразу?

— А чего время терять?

Верочка меня не подвела, она дала телефон своей знакомой, которая работала в кооперативной женской парикмахерской, в моем времени это заведение называлось салон красоты и уже на следующий день мы встретились с мастером или правильно будет сказать мастерицей? Она внимательно выслушала мои пожелания и хмыкнула:

— Интересная задача, но посмотрим, что скажет сама клиентка.

— Вот на это бы я бы не сильно обращал внимание, ради её же пользы. — И подкрепил свои пожелания сотенной купюрой.

Спустя три дня.

— На эту «чистую зону» уже третий рулон полиэтилена извёл, — рычал на меня Троцкий, — да еще промышленные фильтры тебе подавай.

— А ещё, — продолжил я, — нужно заказать специальную одежду из болоньевой ткани. Вот полюбуйтесь, к чему приводит пыль в лаборатории.

Я подвигаю к нему микроскоп, с образцами, которые оказались испорчены пылью.

— И что? — Продолжал он упорствовать. — Эту пыль можно было удалить промывкой непосредственно перед операцией.

— Поверьте, все тщательно промывалось перед операцией, но полностью избавиться от пыли у нас нет никакой возможности. Можно только снизить количество пылинок в объёме. Поэтому и нужны все эти меры…

Эй, ты куда? Замечаю, что взгляд Валерия Ефимовича вдруг стал стеклянным и был направлен на что-то находящееся позади меня.

— Э… Здрасти, — вдруг произносит он и снова впадает в ступор.

Оглядываюсь и вижу Марьину в обновленном образе. А что, очень даже неплохо, прическа, макияж, правильно подобранная одежда, это должно производить впечатление. Но все это быстро пролетело в голове.

— Здравствуйте, Нина Григорьевна, — и снова поворачиваюсь к Троцкому, — так что? Мы договорились?

— А? — Он с трудом выпал из ступора. — Да, договорились. — И снова перевел взгляд мне за спину.

— Вот видите, Нина Григорьевна, какое воздействие оказывает на мужчин ваша красота? — Заявил я Марьиной, когда Валерий Ефимович покинул нас, постоянно оглядываясь, не в силах перебороть себя.

— Странно, — задумалась она, — сегодня постоянно вижу такую реакцию знающих меня, и это мне не нравится.

— Такая реакция и должна быть первое время, — пожимаю плечами, — они ведь видели вас в одном образе, а сейчас вы в другом, и это вводит их в замешательство. Пройдет немного времени, и они привыкнут. И да, теперь вам можно смело вновь ехать в командировку, отказов не будет.

— Думаешь?

— А то.