Рецепт апокалипсиса от Учиха

Глава 1. Пришествие

«Какой странный сон», — было первой мыслью, что пришла мне в голову.

Все вокруг было черно–красно–белым, хотя мои сны обычно яркие и цветные. Вдаль уходила прямая темная улица, небо над головой тоже было серым и беззвездным, зато луна словно решила скомпенсировать этот недостаток и была раз в пять больше, чем положено. Где–то впереди раздавались какие–то непонятные звуки, и я решила проверить, что там происходит.

Перед самым большим домом стоял маленький мальчик лет шести, будто бы вырезанный из черно–белого фильма. Сначала мне даже показалось, что это статуя, но потом я заметила, что он плачет, неотрывно глядя куда–то. Я обошла его со спины и наконец увидела то, что так надежно приковало его внимание. Главные двери были широко распахнуты, и внутри большой комнаты на полу лежали два тела. Алая кровь, настолько яркая, что казалась светящейся в этом унылом черно–сером мире, растекалась по полу, заливая все вокруг.

И вдруг картинка сменилась. Теперь два человека — это оказались мужчина и женщина — стояли лицом к двери, а за их спинами появился чей–то темный силуэт. Блеск стали, быстрый взмах — и кровь снова брызжет во все стороны, тела падают, и алая жидкость опять заливает пол. Цикл повторялся снова и снова, и если сначала зрелище меня шокировало, то теперь уже наскучило. В конце концов, в фильмах можно и пострашнее сцены увидеть.

— Эй, что тут происходит? — но на мой голос плачущий мальчик не отреагировал.

Я протянула руку, чтобы растормошить его, и только тут поняла, что руки–то у меня и нет. Вместо нее было нечто непонятное и светящееся золотистым светом. Кроме того, оно еще и втягивалось внутрь, словно ложноножка, точнее, ложноручка. Быстро проверив наличие остальных конечностей, убедилась, что вместо них тоже этакие тентакли. Ощупав себя, удостоверилась, что остальных органов тоже нет, и я просто шарик, который каким–то неведомым образом может видеть и говорить. Впрочем, это открытие меня даже не взволновало: однажды мне вообще приснилось, что я — скрытая камера, наблюдающая за разборками мафиози. Так что такая необычная форма не показалась чем–то особенным.

Сон становился все более скучным. Не происходило вообще ничего нового. Даже слезы у мальчика капали через равные промежутки времени, мерно падая на землю.

— Ты меня видишь? — я помахала ложноручкой перед лицом ребенка, надеясь привлечь его внимание.

Он не отреагировал. Тогда я похлопала его по плечу.

— Прием, прием, Земля вызывает!

Ответом мне стал тихий хруст. Крак–крак–крак… плечо осыпалось внутрь, а рука отвалилась и упала на землю, разбившись на несколько кусков. Трещины поползли по всему телу, словно мальчик был хрупкой фарфоровой куклой. Через несколько секунд он рассыпался полностью и превратился в груду серых осколков. А следом за ним начал рушиться и окружающий мир. Пять минут спустя я стояла посреди серой пустыни, усыпанной пеплом. Здесь не было ничего, кроме ненормально большой луны и осколков, оставшихся от мальчика.

Некоторое время я ждала дальнейшего развития событий, но ничего не происходило. Что–то этот сон мне совсем разонравился. Я попыталась проснуться, но ничего не вышло. Даже ущипнуть себя, не имея пальцев, было крайне проблематично. От скуки начала рассматривать осколки, откатившиеся чуть в сторону; кисть руки была похожа на перчатку. Подхватив ложноручками, я ее некоторое время крутила во все стороны, а потом решилась примерить. Села «перчатка» идеально. Я с некоторым удивлением пошевелила маленькими детскими пальчиками и наконец–то смогла себя ущипнуть. Проснуться так и не получилось. Зато у меня появилось занятие сродни собиранию трехмерного паззла.

Не знаю, сколько часов я провозилась с этой головоломкой. Хорошо хоть правильно составленные друг с другом куски слипались, хотя трещины все равно оставались видны. Сборку я начала с рук; со спиной пришлось повозиться. Хорошо, что она рассыпалась всего на три куска. Все осколки были разными по размеру и форме, и только глаза были совершенно одинаковыми. Голову собирать пришлось уж совсем на ощупь, благо, не считая глаз, от нее отломился только еще один маленький кусочек — овальный, по центру лба, будто там должно быть место для третьего ока. Все остальное было достаточно крупным, чтобы правильно составить части вместе, даже не видя их.

Но как только последняя часть встала на место, меня словно кипятком окатило. Мгновенно навалилась такая мешанина чувств, что я едва могла в них разобраться. Ужас, такой дикий, что нельзя и пальцем пошевелить; ненависть, настолько черная, что хочется уничтожить все вокруг, и тоска — безнадежная, беспросветная настолько, что остается только выть от горя…

Кажется, я кричала, — а может, и, беззвучно разевая рот, корчилась в судорогах — когда на меня вдруг навалилась чужая память. Семь лет чужой жизни — от рождения и до сегодняшнего дня. Все ощущения и чувства, спрессованные в одно короткое мгновение, заставили сознание помутиться и погаснуть.