Город крепкий

Акварельные, прозрачные сумерки. Темнеет горизонт; солнце растворилось уже. Луна — пепельный диск; одна сторона ее обрамлена белым. С севера плывут светлые облака.

Лэнс смотрит вверх. Здесь здания, озаренные неоновым пламенем, касаются плоскими крышами неба. Башни Сеннаара: сталь, стекло и огнестойкий пластик. «Дерьмо», — бормочет Лэнс и сплевывает. С губ стекает кровавый сгусток. Лэнс утирает его рукавом.

Везде сырость; стены мокрые, будто город неведомо как сполз в низину. Холодный, мерзкий ветер. Бывает, ветер бодрит; этот лишь раздражает. Лэнс ежится, застегивает куртку на все пуговицы. Сует руку в карман — проверить, не промок ли шелковый мешочек. Дерьмо. Шелк влажный. Лэнс стискивает его в ладони, смутно надеясь на что‑то. Может, согреется…

В другом кармане — респиратор. Пригодится. Жаль, нет желтой маски, слишком дорого, стоит двести талеров; респиратор — лишь семь.

Экономия, мать ее.

Лэнс недавно перешел на растворимую лапшу. От нее болит живот и пропадает оптимизм; вдобавок авитаминоз, кожа грубеет и трескается, ногти шелушатся. «Я жру дерьмо, — думает Лэнс. — Абсолютно новый, неведомый прежде вкус. И как я без него жил?»

Впереди — Касл: здание из чистого белого кирпича, на крепком фундаменте, с окнами–фасетами, с розовым флагом, что вяло бьется на ветру.

«Сырой магией попахивает», — отмечает Лэнс.

И прибавляет шаг.

А ведь его предпреждал Горн, старый токсикоман: не стоило вообще влезать сюда. Терроризм — опасная статья, могут и расстрелять. Лэнс словно наяву видит: его, чуть живого, с телом, чудовищно распухшим от пыток, ведут в наручниках — к Красной стене; офицер–эльф скороговоркой оглашает приговор; полицейские стреляют, осужденный падает. Смерть.

Лэнс нервно хихикает. Пинает — с силой, по–футбольному — банку из‑под пива; с жестяным звуком она откатывается в сторону.

Гудок.

Лэнс оборачивается.

Вдоль тротуара едет канареечно–желтая машина, дешевая, из числа эльфийских малолитражек. Шипастые шины, капот исписан лозунгами; на крыше установлен динамик.

— Опомнитесь! Нас спаивают! — доносится оттуда. — 99% людей, умерших от СПИДа, при жизни употребляли амброзию! 80% людей, умерших от рака, при жизни употребляли амброзию! 70% преступников происходят из семей, где амброзию употребляли регулярно!

Машина едет медленно, из приоткрытых окон летят листовки. Лэнс хватает одну. На ней — желтое пятно, напоминающее фасолину, и сопроводительная надпись:

«Печень УПОТРЕБЛЯЮЩЕГО содержит до двух литров АМБРОЗИИ!»

Лэнсу вспоминается родное гетто. Амброзию там пили все — и взрослые, и дети; Лэнс сам пил ее с трех лет.

«В плохом районе я вырос», — отмечает он про себя, и останавливается.

Касл.

Здание совсем рядом. Нужно войти и, встав в холле, раздавить кулаком мешочек. Зариновая волна накроет весь район, но наверняка погибнут лишь люди в Касле; погибнет нобиль — и это самое главное.

Лэнс пытается пройти внутрь. Охранник останавливает его.

— Куда собрался, зеленый? — спрашивает он зло.

— Да просто ночь хорошая. Решил заглянуть к нобилю, — нагло говорит Лэнс.

Лэнс метис; сын крепкого, злого орка и томной эльфийки из благополучного района.

— Дело «Юникорна», — уточняет Лэнс.

Охранник хмурится.

— Пропуск показывай.

Пропуска у Лэнса нет, а охранник явный расист; стало быть, зарин придется распылить здесь.

— Я бы тебе рожу набил, — с удовольствием сообщает Лэнс охраннику.

Тот злится, выходится из себя; достает резиновую дубинку, тяжелую, со свинцовым наполнением.

Бьет.

Лэнс отступает на шаг, прижимает к лицу респиратор. Сжимает мешочек.

«Bastard!» — думает он весело.

ФУХХХ!

Зариновая атака удалась.

Загрузка...