Рассказы

Асакура

Цубаки остановилась.

Ее терзали голод и жажда. Рот изнутри покрылся язвами, а желудок, похоже, сжался в крохотный кулачок. Цубаки вышла из Фуджиоки всего месяц назад, но серая, жестокая пустыня изнурила ее, превратила в живой скелет. Дома она заверяла мастера Шиппея, что отомстит и вернется в течение недели — но она ошибалась. Она уже начала думать, что никогда не доберется до Фукурана — гнусные, малодушные мысли. Цубаки изо всех сил гнала их прочь.

«Я дойду, — монотонно думала она, с трудом переступая ногами. — Дойду».

От жары мысли путались, и терялось ощущение времени. Казалось, что она уже вечно так идет — по пыльной каменистой дороге, сквозь безрадостные поля, мимо рухнувших зданий времен Войны одного дня, минуя остовы гигантских машин.

Она остановилась.

Впереди была разбитая автострада. Вдоль треснувшей асфальтовой полосы тянулся лес пик. Это были обтесанные песком, сухие и гладкие палки, тесно сидевшие в песчанике. На каждой сидела чья‑то голова. Цубаки невольно вздрогнула. Ужасно не хотелось идти под пиками — но автострада означала город, живых людей.

Решившись, она вошла под страшную сень.

Раздался чуть слышный скрежет.

Цубаки стремительно развернулась. Она автоматически приняла боевую стойку и начала озираться. По коже пробежал холодок. Во рту внезапно появилась слюна.

— Кто здесь? — громко спросила она.

Отвыкший от разговоров, сухой язык плохо повиновался ей.

— Помоги мне, — раздался тихий голос.

— Где ты? И кто ты? — переспросила Цубаки, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

Она заметила, кто именно говорил. Одна из насаженных на пики голов — та, что была в шлеме. Шлем был пересечен отверстиями — двумя застекленными, для глаз, и одним для дыхания. Цубаки напряглась. Это же…

— Я не оживший мертвец и не призрак, — спокойно сказала голова. — Я — робот.

Цубаки подошла поближе.

Действительно, робот. Изрядно ржавый и без левого рецептора, заменявшего ухо. Цубаки не раз видела старых роботов в Фуджиоке, правда, издалека. Большинство из них сломались еще во времена Войны одного дня и превратились в тихих дебилов.

— Меня зовут Санширо, — сказал робот.

— За что тебя так? — спросила Цубаки. — Ты был преступником?

— Я бы ответил, но моя память сильно повреждена.

Она обошла пику кругом.

— А где твое тело?

— Под колом. Ты можешь выкопать его и подсоединить ко мне, — произнес Санширо.

— А что мне за это будет?

— Служба, — ответил Санширо. — Недолгая, по меркам роботов.

— Это сколько?

— Столько, сколько тебе и не снилось. У роботов терпение бесконечное, и срок куда дольше, чем человеческий.

— Что‑то непохоже, — с сомнением произнесла Цубаки.

Солнце стояло высоко в зените.

Она вооружилась кинжалом, но, поняв всю бесполезность этого, стала раскапывать песок руками. Ей было душно и дурно. Голова кружилась. Цубаки почти теряла сознание. Робот поглядывал на нее с беспокойством. Наконец из‑под песка показался тяжелое тело робота — но у Цубаки уже не хватало сил, чтобы вытащить его до конца.

— Я сейчас умру, — выдохнула она.

— Не надо. Подсоедини мою голову к плечам, — сказал Санширо.

— А ты меня не убьешь?

— Нет.

— Смотри, я тебе доверилась, — поднявшись на цыпочки, Цубаки с трудом сняла голову с пики. Затем опустилась на колени перед роботом и ввинтила выжидающе–молчаливую голову ему между плеч.

«Всё. Сил больше нет».

Сидя на горячем асфальте, Цубаки смотрела, как робот тяжело и слитно поднимается из песка, расправляя крылья из солнечной парусины — но в крыльях зияли огромные дыры, словно их кто‑то искромсал ножом; и в который раз поняв, что крылья не работают, робот испустил тяжелый вздох. Скрипнув коленями, он наклонился и выкопал из песка одачи, два широких лопатобразных меча с солнечной поверхностью. Их он закрепил за спиной крест–накрест, взамен крыльев. Распахнув рот с несколькими рядами стальных зубов, он вытащил наружу цепочку с серебряным крестиком и повесил себе на шею. И, пошевелив на пробу широкими плечами, сказал:

— Я готов.

— Надо поесть… — прошептала Цубаки.

— Хорошо, — сказал робот.

Одной рукой он взвалил ослабевшую Цубаки себе на нагретое солнцем плечо — и пошел по автостраде, легко перешагивая через трещины.

Очнулась она от струй воды, льющихся за шиворот.

Завопив, Цубаки вскочила. На нее с испугом смотрела потрепанная девушка–гиноид в форме служанки. В руках она держала пустое ведро. Санширо стоял рядом. Его глаза–фары смотрели цепко, внимательно. Казалось, он оценивал ее.

— Ты… ты спас меня, — с трудом произнесла Цубаки.

— Да.

Санширо дал девушке–гиноиду несколько серебряных монеток.

— Нам бы еды.

Гиноид кивнула.

У нее было миленькое, вечно семнадцатилетнее лицо из синтетической плоти, красивая фигура и штопаные руки. Андроиды и гиноиды встречались чаще, чем роботы. Они ели человеческую пищу и нуждались во сне, испытывали боль — были несовершенны. Их не коснулась порча, выкосившая роботов.

— Аяме–сан держит тут небольшую идзакаю, — пояснил Санширо. — Пошли, поедим. Вернее, ты поешь.

— Будет еда? — оживилась Цубаки.

В идзакае было солнечно, просторно, под потолком вился сигаретный дым. Посетители сидели за маленькими столиками. Они покосились на робота, но вступать с ним в драку не стали. На Цубаки обратили еще меньше внимания. Мокрая и грязная, пахнущая потом и пустыней, она ничуть не напоминала себя прежнюю. Мастер Шиппей ни за что бы не узнал в ней свою шуструю воспитанницу.

Аяме принесла им суп с рыбой и крабовую соломку. Цубаки стала жадно есть. Она ужас как проголодалась. А Санширо слушал музыку из старого радиоприемника, что стоял на барной стойке. Он слушал внимательно, отстукивая ритм ржавым пальцем; и, наверное, радовался, что вернулся в цивилизацию.

— Откуда деньги взялись? — между делом спросила Цубаки.

— На входе в городе был барабан крутящийся, а там куча монеток. Я вытащил оттуда, — он показал ей горсть монет.

Цубаки попехнулась.

— Это ужасный грех!

— Можешь отказаться от еды, если хочешь, — сказал Санширо.

— Не хочу, — замотала она головой.

Продолжая есть, Цубаки сказала роботу:

— Теперь ты мой вассал.

— Я счастлив. Принимаю от вас жизнь, и все такое.

— Не бойся, ты мне особо не нужен. Победим нескольких злодеев, и можешь идти на все четыре стороны, — объяснила Цубаки.

— И кто это?

— Клан Кумадори. Их знак — окровавленная ладонь без безымянного пальца.

— Как у тех ребят? — осведомился Санширо, указав куда‑то позади нее.

Цубаки обернулась.

В идзакаю вошли двое якудза в черной коже и в капюшонах. На груди у них болтались бумажные медальоны с искалеченной ладонью. Они заказали у Аяме пива и уселись в дальний угол. Цубаки заскрежетала зубами.

В животе у нее разливалась сытая теплота, хотелось спать. Но не получится. Проклятые Кумадори отравили ей все удовольствие. Как же это странно — чувствовать ненависть к людям, которых видишь первый раз в жизни.

Она наклонилась вперед и прошипела:

— Где мы вообще находимся? Как называется город?

— Фукуран, по–моему, — ответил Санширо. — Память слегка барахлит.

— Понятно.

— Или Фукурода, — сказал Санширо.

— Нет, — сказала Цубаки. — Это Фукуран. Ладно, иди и вызови тех ребят на поединок!

Санширо посмотрел через ее голову на якудза и переспросил:

— Извини, что?

— Иди и подерись с ними! — повторила Цубаки, отчаянно краснея.

Интересно, у отца, когда он правил Фукураном, тоже были проблемы с непонятливыми вассалами? Или он сразу ставил их на место? Как жаль, что она не знала своего отца. И это все — из‑за проклятых Кумадори и мерзкого Ван Тао.

Ван Тао…

Как часто он повторяла про себя это имя, пока оно не превратилось в рефрен. Бывший солдат, ставший в Фукуране предводителем якудза. Мастер Шиппей сказал, что именно Ван Тао убил ее отца. Она росла, зная, что однажды отомстит.

А теперь этот день настал — и все летит в тартарары из‑за одного строптивого робота!

— Тебе так сложно побить их? — вздохнула Цубаки.

— Тут есть проблема, — спокойно произнес Санширо.

— Какая?

— Я робот. Роботам запрещено убивать людей.

— Тогда… — растерялась Цубаки. — Да просто побей их!

— Роботам запрещено причинять вред людям, — Санширо пожал плечами.

— И что мне с тобой делать? Ты бесполезен!

В этом момент Аяме подошла к якудза. Она положила поднос, пожелала им хорошего аппетита и повернулась, чтобы вернуться за стойку — но тут один из якудза, совсем еще молодой, ухватил ее за запястье. Аяме вскрикнула. Не говоря ни слова, якудза подтянул ее к себе и начал с довольным видом задирать юбку. Показались трусики. Посетители и второй якудза дружно расхохотались. Андроиды, конечно, считались людьми — но Аяме была женщиной, и ее унижение изрядно всех развеселило.

Забыв о Санширо, Цубаки резко встала и подошла к хохочущим якудза.

— Отпустите ее! — сказала она звенящим голосом.

Якудза переглянулись.

— Не понял, — сказал тот, что постарше.

— Еще одна подоспела, — осклабился молодой. — Клюют на меня, значит…

Цубаки задохнулась от гнева.

— Да как вы смеете? Я — практикующий мастер боевых искусств, и я требую, чтобы вы отпустили эту девушку!

Якудза дружно рассмеялись над ней. Цубаки шагнула к молодому и с размаху опустила свою ладонь ему на шею. Второму, поднявшемуся, она нанесла мгновенный удар под дых — и он упал… нет, не упал. Он рассвирепел и врезал в ответ — да так, что у Цубаки все помутилось в глазах, и она бессильно прислонилась к столику.

Она даже испугаться не успела. Только бесконечно удивилась.

— Конец тебе, — зловеще сказал якудза, доставая нож.

— Нет! — вдруг закричала Аяме и опустила поднос ему на голову.

Якудза крякнул. Звякнув, нож упал на пол. Гиноид пинком загнала его куда‑то в угол.

— Сука! — молодой намотал ее волосы на кулак, заставив наклониться, и ударил коленом в лицо. Аяме беспомощно вскрикнула. — Забыла свое место?

Посетители перестали смеяться, но смотрели по–прежнему с любопытством. Никто и не подумал прийти девушкам на помощь. Цубаки попыталась встать ровно — но перед ее взором кружили красные мухи, и она вдруг ощутила отчаяние.

Молодой якудза стал возиться с ножнами. На поясе у него висела недлинная катана.

— Я ей щас кишки выпущу!

— А у нее есть? — спросил старший, с сомнением оглядывая избитую Аяме.

— Ну, дырка у них есть. Значит, есть и кишки, — убежденно произнес молодой.

Они заржали.

— Так, — сказал Санширо, вставая.

Он подошел к старшему якудза, заставив его обернуться, и положил металлическую ладонь ему на плечо:

— Эй вы, негодяи. Не дело это, сражаться с женщинами и детьми. Отпустите ее.

— А то что? — спокойно спросил якудза.

— А иначе и ты, и твой маленький гнусный дружок по себе узнаете, какова это — быть женщинами, — Санширо задумался. — Ну, или детьми.

— Что‑что?

— Во дылда железная, — сказал молодой якудза.

Санширо тяжело шагнул к нему. Защищаясь, молодой оттолкнул от себя Аяме и вскинул катану. Санширо не обратил на катану никакого внимания. Он с готовностью встретил рубящий удар головой — раздался звон и скрежет — и присев, выбросил вперед тяжелый кулак. Удар вошел молодому между ног, расплющив гениталии. Якудза заскулил, рухнул на колени. Катана покатилась по полу. Санширо подхватил ее — и нанес горизонтальный удар, который рассек столик и заодно обрубил старшему якудзе ноги по колени. Сапоги остались стоять на полу. Их хозяин упал, дико вопя — и из свежих культей у него хлынул целый поток ярко–алой крови, орошая пол. Раздался страшный грохот: люди поспешно покидали идзакаю, давя друг друга в дверях.

— Ты больше не мужчина. А ты — ростом до взрослого не дотягиваешь. Ха–ха, — ровным голосом сказал Санширо.

Свои огромные мечи–одачи он так и не пустил в дело.

Цубаки стояла, как громом пораженная.

Аяме сначала завопила — но затем ее голос стих, и она стала молча дрожать, прижимая к груди поднос.

Молодой якудза ползал по полу, воя от боли. Старший нашел в себе силы привалиться к столику и теперь сидел, быстро истекая кровью. У него был болевой шок. Глаз начали закатываться.

Санширо вложил Аяме в ладонь все оставшиеся монетки и сказал:

— Извини, что так вышло. Мы переночуем здесь? Моей маленькой хозяйке нужно где‑нибудь поспать.

— К–конечно, — потрясенно произнесла она.

— Ты еще пожалеешь! — закричал с пола молодой.

Посетителей как ветром сдуло. Все знали, что скоро Кумадори придут сюда и спалят эту идзакаю ко всем чертям. Санширо подошел к ползавшему молодому и пнул его — несильно, чтобы подтолкнуть.

— Скажи боссу, пусть приезжает, — сказал он. — И ты это… попрыгай на пятках. Говорят, помогает.

Якудза заскулил.

Аяме дала им комнату на втором этаже, и Цубаки с Санширо устроились там. Гиноид была подавлена. Она чувствовала, что скоро и ей, и ее маленькому заведению придет конец — но при этом она настолько боялась Санширо, что не смела возражать.

Но Цубаки мало заботили подобные дела.

Оправившись от первого потрясения, она подавила тошноту и начала расспрашивать робота:

— Ты говорил, тебе нельзя бить людей! — обвиняюще заявила она, сидя на матрасе.

— Я этого не говорил, — сказал Санширо.

— Но…

— Я сказал, что я робот.

— А еще ты сказал, что роботам нельзя бить людей, — сказала Цубаки.

— Это ограниченное подмножество, — сказал Санширо. — Роботы, помимо прочего, могут видеть прорехи в элементарной логике и пользоваться ими.

— И что нам теперь делать? — растерялась Цубаки.

Санширо сел у окна, подобрав свои длинные нескладные ноги, и сказал:

— Думаю, следующее: скоро приедут якудза, разбираться с нами. Тогда вдвоем выйдем и извинимся. Это самое логичное решение. Иначе придется всех их убить — а это крайне энергозатратно.

— Ты это серьезно? — спросила Цубаки.

— Подождем, посмотрим, как дело обернется, — сказал он. — Почему ты хочешь их убить?

— Из‑за отца.

Странно, но тяжелые слова дались ей легко.

Наверное, потому что она давно готовилась к этому разговору — не зная еще, с кем же именно придется разговаривать. Оказалось, с роботом. Цубаки вытащила из‑за пояса кинжал, пальцем проверила лезвие и продолжила:

— Мой отец, Рю–о Киемори, был самураем, механизировавшим свое тело. Он правил этим городом спокойно и мудро… наверное. Я тогда была совсем маленькая — вообще ничего не помню. Отца убили якудза из клана Кумадори, толпой окружив его в додзе, когда он тренировался, — Цубаки сунула кинжал обратно. — Нас с мамой вывез отсюда мастер Шиппей, отцовский друг. Мама потом умерла.

— От ран? — удивился Санширо.

— Нет, простудилась, — поморщилась Цубаки. — Мастер Шиппей воспитывал меня, как свою дочь. Он рассказал мне, как погиб отец, и я решила отомстить. Поэтому я здесь. Мастер не хотел, чтобы я возвращалась в Фукуран, он отговаривал меня, и пришлось уйти без его ведома. Я знаю, кто именно убил отца — это Ван Тао, бывший китайский солдат. Сейчас он главарь у этих Кумадори. Я убью его, и моя месть свершится.

Цубаки замолчала.

Санширо встал и неуклюже похлопал ее по худенькому плечу.

— Понятно. Понимаю. Надо ухлопать чертову уйму этих бандитов, и все образуется.

— Ага, — грустно улыбнулась она.

— Вот только я не боевой робот. Я не смогу противостоять большой толпе. Один, два — вот мой предел, — Санширо тронул мечи–одачи за своей спиной. — До войны я вообще был лицедеем.

— Кем–кем?

— Никогда не видела? — удивился он.

— Нет.

Санширо издал скрип и неожиданно принял стойку рассвирепевшего тигра — Цубаки не так давно использовала такую против якудза. Санширо взмахнул ладонью. Его глаза–фары сверкнули, а в голове появились ужасно знакомые нотки:

— Я — практикующий мастер боевых искусств. Я требую отпустить эту девушку! — пропищал он.

Цубаки жутко смутилась.

Она и вправду выглядела так глупо?

Санширо бросил на нее взгляд разъяренного дракона, сказал: «Кья!» — и внезапно ударил открытой ладонью в дверь. Раздался хруст, несчастная дверь разлетелась на части, и Санширо втащил внутрь свою добычу — истошно верещавшую Аяме. Похоже, гиноид подслушивала их под дверью. Ее маленькая голова целиком уместилась в громадной железной пятерне.

Цубаки вскочила на ноги.

— Дурак, отпусти ее!

— Я автоматически, — спохватился Санширо.

Он бережно опустил миниатюрную Аяме на пол.

— Простите.

— Нет, это вы простите, — Аяме дрожала.

— Вы нас боитесь? — удивилась Цубаки. — Не бойтесь, Санширо не причинит вам вреда. А якудзу мы перебьем. Скажите, когда они приедут, ладно? Мы с Санширо спустимся и разберемся с ними. Верно?

— Как получится, — мрачно ответил он. — Аяме–сан, прошу, принесите приемник. Я хоть пару песен послушаю.

Аяме поспешно поклонилась и убежала.

Вскоре она вернулась с приемником, до этого стоявшим на барной стойке. Санширо взял приемник аккуратно, как драгоценность, и сел с ним в обнимку у окна. Музыку робот поставил мрачную, плавную, и начал отстукивать ритм. Крестик у него на шее позвякивал. Аяме с восхищением уставилась на музицировавшего робота, затем она вспомнила про свои дела и убежала вниз.

По комнате разливалась древняя тоска.

— Почему ты носишь крестик? — внезапно спросила Цубаки.

— Это долгая история, — отвлекся Санширо.

— Расскажи. Я твоя хозяйка, и я хочу знать всё о тебе.

— Пароль, — Санширо угрюмо наклонился вперед.

— Что?

— Скажи пароль, и я расскажу всё, что тебя интересует.

— Но я не знаю… — расстроилась Цубаки.

— Тогда доступ закрыт.

Цубаки надулась.

— Как хочешь.

Якудза приехали ближе к вечеру. Сначала послышался ужасный шум внизу, а затем в комнату влетела испуганная Аяме:

— Господин! Госпожа! Они здесь! У них огнеметы!

— Огнеметов я не боюсь, — сказала Цубаки.

— Зато их боится Аяме–сан, — сказал Санширо. — Пойдем. Не стоит доводить дело до драки.

Поскрипывая конечностями, он подошел к замершей Аяме и потрепал ее по красивой голове. Гиноид смотрела на него с мольбой. Цубаки не знала, что и сказать.

Втроем они спустились вниз. Несколько якудз стояли в зале, и гораздо больше их было на улице. Через окно можно было разглядеть старый армейский танк, припаркованный у входа. За столиком сидел невообразимо толстый якудза с неухоженным ежиком волос. Завидев Санширо, он громко произнес:

— Э, урод! Ты, что ли, наших ребят покалечил?

— Робот да не смеет навредить человеку, — угрюмо ответил Санширо.

— А как так вышло, уродец, что ты да посмел?

— Не хочу разговаривать с шестерками. Где ваш кумичо?

Лицо толстяка исказилось от гнева.

«Это не Ван Тао?» — удивилась Цубаки.

— Я здесь, — печально произнес беловолосый старик, стоявший возле стены. Он подошел поближе, и толстяк поспешно придвинул ему стул. Ван Тао было около семидесяти лет. Он был немолод еще до рождения Цубаки. Худой, с выцветшей морщинистой кожей, с узкими стариковскими плечами — Ван Тао вовсе не казался опасным.

«Надеюсь, это обманчивое впечатление», — подумала Цубаки.

Вздохнув, глава Кумадори положил ладони на стол.

— Один умер. Второй искалечен. Ужасно все это… — произнес он. — Ты ведь понимаешь, робот, что такие обиды не прощаются?

— Конечно, — серьезно произнес Санширо.

Он подтолкнул замершую Цубаки, указав на место напротив Ван Тао. Она спешно села, и Санширо встал за ее плечом, как скала.

— Однако и на вас долг крови, Ван Тао, — произнес он. — Вы убили Рю–о Киемори, отца моей хозяйки.

— Убил, — припомнил старик, особо не удивившись. — Давно это было.

— Мы будем мстить. Ничего личного, Ван Тао — но вы должны потерять нечто столь же важное, что и моя хозяйка. Те шестерки за плату не тянут, никак.

— А что — тянет?

— Ваша голова, — сказал Санширо.

— Да я щас твою разобью! — не выдержал толстяк.

Он вскочил и занес свой огромный кулак, но Ван Тао остановил его. Злобно ворча, толстяк сел. Ван Тао негромко рассмеялся. Санширо ждал ответа.

— Сразимся, робот? — весело спросил Ван Тао. — Не до смерти. До первой крови, как это делают звери. Посмотрим, кто сильнее.

— У меня нет крови, — сказал Санширо.

— Хорошо. В таком случае, я отсеку тебе голову.

— Идет.

Цубаки хотела возразить, но Санширо положил ей руку на плечо и сжал, успокаивая.

— Доверься мне, хозяйка.

Он вышел на улицу вместе с Ван Тао и толпой якудз. Якудза встали в круг, оттеснив прохожих — а сам Ван Тао извлек из ножен легкую катану и принял стойку. Цубаки и Аяме напряженно наблюдали за происходящим.

— Когда‑то я был мастером йадо, — хвастливо сказал Ван Тао. — Я мог разрезать не очень толстое дерево и развалить напополам человека.

— А я робот. Всегда был роботом, — сказал Санширо.

Свои широкие мечи–одачи он не торопился доставать из‑за спины.

— В чем дело? — спросил Ван Тао.

— Я буду сражаться голыми руками, — сказал робот.

— Ты медленный.

— Я — практикующий мастер боевых искусств, — возразил Санширо.

Он принял стойку тигра и внезапно обрушился на Ван Тао. Якудза легко ушел от его удара и нанес свой. Катана вошла в корпус Санширо, будто нож в масло, и мгновенно вышла обратно, сверкая лезвием. Робот болезненно скрипнул и попытался отскочить прочь. Он стал двигаться еле–еле. Похоже, удар повредил его сервоприводы, и теперь Санширо не мог как следует скоординировать движения.

Цубаки закусила губу.

Ей хотелось оказаться там, в круге.

— Я слышал о боевых роботах прошлого, — сказал Ван Тао. — Говорят, они носили броню, чтобы их не подстрелили. Ведь у каждого есть уязвимое место.

— Бьете в корпус, кумичо? Мы вообще‑то деремся до первой крови.

— В твоем случае — до отрубания головы. Забыл? — хихикнул Ван Тао. — А пока твоя голова цела — я могу шинковать тебя как угодно.

Он закружил вокруг неповоротливого Санширо и нанес еще один удар. Робот успел развернуться, но меч все равно вошел ему под сердце. Раздался жуткий звук, словно заело пленку в магнитофоне. Левая рука Санширо бессильно обвисла вдоль тела.

Ван Тао расхохотался.

Не в силах больше смотреть на это, Цубаки попыталась пролезть в круг, чтобы помочь Санширо — но якудза схватили ее за плечи и отбросили обратно.

— Пустите!

— Не надо, — попыталась успокоить ее Аяме. — Он сможет.

— Откуда ты знаешь? — вспыхнула Цубаки.

— Ну, он же сильный, — сказала глупенькая Аяме.

Цубаки только покачала головой.

Санширо между тем все пытался поймать руками Ван Тао. Тот легко ускользал от его движений, двигаясь проворно, как макака. Старик весь раскраснелся от удовольствия, лицо его выражало искреннее веселье.

— Мы деремся до первой крови, — внезапно выкрикнул он. — А как ты пустишь мне кровь без меча? А, робот?

Санширо остановился, как вкопанный.

— Об этом я не подумал, — признался он.

— Хорошо, что я тебе напомнил, — захихикал Ван Тао.

Он ударил наискось, и колени у Санширо вдруг подломились. Мучительно скрежеща, он стал заваливаться набок, как подрубленное дерево. Улыбаясь, Ван Тао подошел поближе, чтобы нанести последний удар.

— Придумал, — внезапно произнес Санширо.

Он выбросил кулак и со всей силы ударил кумичо в лицо. Ослепленный болью, Ван Тао завопил и попытался разорвать дистанцию, но Санширо поймал за руку и сжал изо всех сил. Катана вывалилась из ослабевших пальцев. Второй рукой Санширо толкнул старика в грудь. Ван Тао упал, но быстро перекатился вбок и встал. Санширо был уже рядом. Он держал поднятую катану — и двигался легко, в точности, как сам Ван Тао, копируя все его предыдущие приемы. Пинком опрокинув старика на спину, Санширо занес над ним меч.

— Стой! — поспешно вскинул руку Ван Тао, лежа в пыли. — Ты победил!

— Я не пустил вам кровь, — возразил Санширо.

— Нет… Таки пустил.

Ван Тао встряхнул головой. Из сломанного носа у него текла кровь. Цубаки завороженно смотрела на эту тонкую струйку. Санширо… победил?

Якудза вокруг нее угрюмо молчали.

Ван Тао легко поднялся на ноги. Помассировав ушибленный нос, он внезапно рассмеялся и объявил:

— А ведь достойная победа, робот! Верни‑ка мне меч.

— Держите, — сказал Санширо.

— Да уж, провел ты меня, ничего не скажешь. Я думал, твои органы находятся в корпусе, — сказал Ван Тао. — А они ведь в голове, да?

Санширо неопределенно пожал плечами.

— Как ты скопировал мои движения? — не отставал Ван Тао.

— Я способен к самообучению, — неохотно ответил робот.

— Поразительно, — сказал Ван Тао. — Ладно. Ты заслужил мое уважение… эээ…

— Санширо.

— Санширо! Ты и твоя хозяйка… она и вправду дочь Рю–о? Вы можете остаться в городе до утра. Завтра мы с ребятами подъедем сюда, и я, кумичо Кумадори Ван Тао, сражусь с твоей хозяйкой. Бой будет до смерти, — старик посуровел. — Если умру я — мой клан будет распущен, и ваш долг исполнится. А если умрет твоя хозяйка…

У Цубаки мороз пошел по коже.

— Тогда мы спалим идзакаю, убьем вот ее, — палец Ван Тао указал на съежившуюся Аяме, — а тебе — тебе придется покончить с собой, робот.

— Понимаю, — склонил голову Санширо.

— Достойно! — сказал Ван Тао, ужасно довольный. — Тогда до завтра.

Якудза уехали.

Толстяк, забираясь в машину, успел злобно погрозить Санширо кулаком. Ван Тао дернул его за ухо, сказав: «Ну что за глупое дитя!» — и толстяк угомонился.

Посетители не спешили обратно в идзакаю.

Цубаки и Санширо вернулись в комнату наверху, и подавленная Цубаки тихо сказала:

— Мне кажется, я не смогу его победить.

— Да, — ответил Санширо. — Он стар, но его техника очень и очень хороша. Ты погибнешь, и вместе с тобой погибнем все мы.

— Не говори так!

Вошла Аяме и нерешительно замерла на пороге. Она принесла зеленый чай в чайничке и пару чашек. Санширо кивнул. В полном молчании Аяме налила чай себе и Цубаки, затем села рядом.

Молчание стало неудобным.

— Хочешь поговорить, Аяме–сан? — внезапно спросил Санширо.

Она густо покраснела.

Вместе с ней покраснела и Цубаки.

— Конечно, я всего лишь гиноид… — робко сказала Аяме. — Но я тоже хочу жить.

— Кем ты раньше работала? — спросил Санширо.

Ее щеки стали совсем пунцовыми.

— Не могу ответить.

— Не стоит стесняться нас, практикующих мастеров боевых искусств, — сказал Санширо. — Мы повидали многое.

«Заткнись», — мысленно взвыла Цубаки.

Она не хотела слушать все это.

После некоторой паузы Аяме склонила голову и тихо произнесла:

— Я была машиной удовольствий. Но после Войны одного дня наш бордель разгромили, и мы разбежались кто куда. Я исходила всю страну… Теперь я здесь. Конечно, во мне время от времени просыпается программа, и я выделяю смазку… — Аяме не знала, куда деть глаза. — Но сейчас все нормально. Вроде держусь.

Санширо понимающе кивнул.

— Я привыкла здесь жить. Тут хороший город и хорошие люди, — прошептала Аяме. — Мы ведь победим?

— Все зависит от Цубаки, — сказал Санширо.

«Вот урод!»

Безысходность окутала ее, как затхлое одеяло.

Цубаки резко встала.

— Вы не должны умирать за меня! — отчаянно заявила она.

— Ого, — сказал Санширо.

— Я освобождаю тебя от клятвы, Санширо. А вы, Аяме–сан… — Цубаки опустилась перед ней на колени. Слова шли тяжело. — Простите, но вашу идзакаю сожгут… Не ждите этого, уходите скорее. Иначе сожгут и вас.

Аяме смотрела на нее и молчала, не зная, что сказать.

Цубаки еще никогда не было так стыдно.

Наконец гиноид мягко коснулась ее волос, как это делала когда‑то мать, и произнесла:

— Встаньте. Вы можете сбежать вместе со мной. И Санширо–сан пошел бы с нами.

— Ха! — отрезал Санширо. — Глупости!

Аяме испугалась.

— Почему?

— Долг надо исполнять, — убежденно сказал он.

— Да, — сказала Цубаки, поднимая на нее взгляд. — Я должна завтра пойти и сразиться с Ван Тао. А вы — уходите, чтобы не погибнуть вместе со мной.

— Но…

— Вы должны уйти! — закричала Цубаки.

Остатки слов повисли в воздухе, и воцарилось тяжелое молчание.

Никто не знал, что сказать дальше.

— Ладно, — сказал Санширо. — Не расстраивайся. Уйдем ночью, Аяме–сан.

Аяме поспешно кивнула. Цубаки молчала.

Санширо положил себе на колени приемник и включил кнопку.

— А пока — послушаем музыку, что ли.

Цубаки сидела в большой ржавой ванне и мыла голову. Ее охватило некое меланхоличное отчаяние. Она вспомнила случай из детства. Как‑то раз она притащила с прогулки котенка, маленького и пушистого. Мастер Шиппей позволил оставить его, только с одним условием: Цубаки сама будет убираться за ним.

«Конечно!» — опрометчиво заявила она.

Само собой, свое обещание она не сдержала. Ей бы за собой уследить, не что за котенком. Зверек нагадил в зале тренировок. Мастер Шиппей вызвал маленькую Цубаки к себе и приказал ей избавиться от любимца — раз уж не заботится, пусть хотя бы прогонит.

Цубаки плакала и на коленях умоляла мастера, заверяя, что в этот‑то раз она точно сдержит обещание. Хмурясь, Шиппей дал ей последний шанс. Сначала она убиралась за котенком… но вскоре ей это, конечно, надоело, и она перестала за ним следить.

Ничего не случится, — легкомысленно решила Цубаки.

Котенок снова нагадил.

Мастер понял, что она не сдержала обещание, и прогнал котенка сам.

«Он поступил правильно, — подумала Цубаки. — А слово надо держать. Всегда. Это и есть честь воина, честь мастера… даже якудза знают, что такое честь».

Она вздохнула.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Санширо с полотенцем, обмотанным вокруг металлических бедер. От него валил пар. Цубаки завизжала, прикрывая грудь. Санширо покачал головой. Присев на край ванны, он спокойным тоном сказал:

— Здесь нечего стесняться. Я робот. Роботы не испытывают физиологических желаний.

— А… а, — чуть успокоилась Цубаки, но руки от груди убирать не стала. — Ты еще не ушел?

— Нет. Надо поговорить.

— Ты больше не мой вассал.

— Знаю, — Санширо посмотрел на пузырьки пены. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— И откуда?

— Я запоминаю малейшее движение мышц человека, все его мелкие жесты, незаметные даже для него самого, и на основе этого воспроизвожу его движения, — сказал он. — При этом составляется его психоматрица. Я могу уловить самую суть человека и поставить себя на его место. И я знаю твой образ мыслей, я знаю твой характер. Сейчас тебе очень трудно, — сказал он.

Цубаки молчала.

— Тебе хочется нарушить данное слово и сбежать, — безжалостно продолжил Санширо.

— Это не так! — вскинулась она.

— Тебе нет нужды умирать из‑за какой глупости. Ты ведь даже не знала этого Рю–о. Твой настоящий отец — твой мастер Шиппей. Ты погибнешь из‑за мимолетной детской мечты.

— Замолчи, — зло сказала она.

— И я знаю, о чем думает сейчас Ван Тао. Он ни капли не сомневается в своей победе. Для него этот бой — это небольшое развлечение, способ разогнать скуку, убив ребенка. Думаешь, Ван Тао хоть каплю рискует? Во время боя я заметил снайпера, который выцеливал меня с крыш. В любой момент он мог выстрелить в меня и уложить наповал, если б его хозяину хоть немного, но грозила опасность. Это не дело чести.

— Неважно, о чем думает Ван Тао, — остановила его Цубаки. — Главное, о чем думаю я. А я не хочу предавать себя.

— Понятно, — помолчав, безнадежно сказал Санширо.

Он встал и пошел прочь.

— Куда ты? — спросила Цубаки.

— Зайду к Аяме–сан, — сказал он. — У нее сейчас небольшие физиологические проблемы, и я их разрешу. Смазка у нее выделилась…

Смысл этих слов дошел до нее не сразу.

Цубаки залилась краской.

— Ты же говорил!…

— Я говорил, что я робот, — сказал Санширо.

— Ублюдок! — закричала она и метнула ему в спину флакон шампуня.

Когда он ушел, Цубаки чуток успокоилась. Странно, но ей стало легче. Она помылась до конца, вытерлась махровым полотенцем и пошла спать отдохнувшей и свежей. Комната вдруг показалась ей родной. Закрыв глаза, Цубаки представила, как возвращается домой, обратно в тихую Фуджиоку, где не было пыли, не было якудз и преступлений, и не было поединков до смерти.

Завтра бой.

Наутро ее разбудила Аяме.

Гиноид надела новое платье, скрывшее ее шрамированые руки, и выглядела непривычно торжественной.

— Ван Тао ждет внизу, госпожа, — почтительно сказала она.

— Почему ты не ушла? — разозлилась Цубаки.

— Санширо–сан сказал, что в этом нет нужды, — сказала Аяме. — Он верит в вас.

— Глупости!

Цубаки стала поспешно одеваться.

— А где он сам?

— Он ушел, не дожидаясь вас, — сказала Аяме. — Он сказал, что не хочет умирать, и потому ушел перед самым рассветом.

Понятно. То есть непонятно, но в душе все равно шевельнулась обида. Он не поверил в нее… хотя сказал до этого, что поверил.

У Цубаки разболелась голова.

— Эта ваша машинная логика…

— Простите? — отозвалась Аяме.

— Нет, все нормально. Я уже привыкла, что удивляться не стоит, — вздохнула Цубаки.

Жаль, конечно, что Санширо покинул ее.

Но печаль быстро ушла, вытесненная адреналином.

Цубаки взяла свой кинжал. Она была мастером боевых искусств, но бой будет до смерти — и ей понадобится нечто острое, чем можно будет добить зафиксированного противника.

«Как трудно поверить в смерть! — подумала она. — Не верю, что я умру».

Якудза уже ждали ее — на том же месте, где и вчера.

Ван Тао сидел на маленьком стульчике, принесенном из идзакаи. Толстяк держал над ним зонт от солнца, а сам Ван Тао улыбался и смотрел вперед. Завидев Цубаки, он встал.

— А, вот и моя юная противница, — сказал он.

— Кумичо, — процедила Цубаки. — Перед тем, как мы начнем бой, ответьте: мой отец был хорошим правителем?

— Нет, — сказал Ван Тао. — Конечно же, нет.

— Спасибо.

Она приняла боевую стойку и кивнула Ван Тао.

Он перехватил свой меч и перешел в наступление. Удар был невероятно быстрым — но то ли адреналин подействовал, то ли что‑то еще, но Цубаки смогла его заметить и увернуться. Она перехватила руку Ван Тао — и, завершая движение, локтем врезала ему в лицо. Ван Тао взвыл, из распухшего носа снова хлынула кровь. Ослеплен! Закрепляя успех, Цубаки ткнула старика в живот. Ван Тао мгновенно ответил колющим ударом, который прорвал ей одежду — но не задел тело. Скользнув вдоль лезвия, Цубаки рубанула ладонью по запястью, державшему меч. Ай! Ей показалось, что она ненароком ударила камень — настолько крепкой была хватка старого якудзы. Ван Тао гаркнул ей в лицо и попытался сделать подсечку. Подножки, хха!.. Уж в этом‑то она ему не уступит! Цубаки с размаху опустила свою стопу рядом с сапогами Ван Тао и внезапно нанесла удар открытой ладонью старику в плечо, опрокидывая его. Ван Тао кубарем покатился по земле. Закричав, Цубаки изо всех сил пнула катану, отбросив ее к ногам толстяка. Тот дернулся было, чтобы поднять меч — но в него вцепилось сразу несколько рук: остановили свои же.

«Я могу победить! Могу!» — с ликованием поняла Цубаки.

Не давая Ван Тао подняться, она с разбегу пнула его в лицо. Затем уселась сверху и, схватив за седые волосы, с хрустом приложила лицом о землю. Якудза тяжело хрипел под ней. Цубаки вытащила кинжал и приставила его к тощей шее старика.

— Ты проиграл!

Сначала она не поняла, что это за странный звук.

И лишь затем до нее дошло — Ван Тао хрипло смеялся.

— Ты победила, — просипел он. — Что ж, награда ждет тебя, дитя… Убей меня.

— Нет, — твердо сказала Цубаки.

Не выпуская старика из хватки, она убрала кинжал обратно за пояс.

— Это еще почему? — спросил Ван Тао.

— Я не буду вас убивать. Мне достаточно и победы.

— Бой шел до смерти, — напомнил он.

— Считайте, что вы мертвец, — сказала Цубаки.

Она встала.

Ван Тао перевернулся и посмотрел на нее. Его лицо было смертельно бледно.

— Достойно…

— Вы принимаете от меня жизнь? — резко спросила Цубаки.

— Клятва вассала? — с трудом рассмеялся Ван Тао. — Остроумно. Но это бесполезно, дитя мое. Ты немного опоздала.

Он откинул полу халата, и стало видно, что под одеждой его скрываются зловещие свежие бинты, густо пропитанные кровью. Цубаки вздрогнула. Ван Тао печально покачал головой:

— Я умираю. Желудок пробит… Такое не заживает.

— Санширо, — прошептала она, объятая ужасом.

— Да. Забрался ночью и несколько раз ударил кинжалом в живот, пока я спал. Само собой, затем его разобрали на части, а части эти — сожгли… но все было уже кончено. Я — мертв, — прошептал Ван Тао.

— Клятва нарушена, — у нее пересохло во рту.

— Нет! — возразил Ван Тао. — Ничего нарушено не было. Все нормально. Все!.. Я, признаться, думал только о победе… вчера. А теперь думаю лишь о том, как бы умереть с честью. Ты не хочешь меня добить? — он почти умолял.

Бледная Цубаки отрицательно покачала головой.

Ван Тао тяжело вздохнул, словно и не ожидал иного ответа.

— Что ж… Увезите меня, ребята.

— Вы будете мстить? — спросила Цубаки.

— О нет, — Ван Тао из последних сил рассмеялся. — Это было бы так глупо… И так бесчестно. Отдайте ей мечи.

Один из якудза с поклоном подал ей два меча — громадные одачи с рифленой солнечной поверхностью. Цубаки взяла их. Они оказались ужасно тяжелыми, и она выронила их на землю.

— Прощайте, — сказал Ван Тао.

Толстяк, не скрывая слез, помог старику подняться. Умирающего Ван Тао усадили в машину, затем увезли прочь. Кумадори уехали. Только пыль взметнулась и опала.

Аяме и Цубаки остались стоять перед спасенной идзакаей.

— Санширо погиб, — сказала Цубаки, тупо глядя вперед.

— Да, — сказала Аяме. — Пойдемте, хозяйка?

— Как ты меня назвала?

— Хозяйка. Перед тем, как уйти, он велел мне прислуживать вам. Теперь я ваша верная слуга, — сказала Аяме. — Я буду жить вместе с вами и мастером Шиппеем. Интересно, какой он? Он красивый? У него хорошая фигура?

— О господи, — ужаснулась Цубаки.

Ей больше ничего не хотелось. Сил не было ни на что. Она вернулась в идзакаю, легла на кровать и заснула. Скоро возвращаться домой… Нужно набраться сил.

Она чувствовала себя опустошенной.

«Я победила, — подумала она, засыпая. — Всё зря».

Зря.

Ну, или не зря.

Внизу возилась Аяме, собирая вещи.

На ее изящной шее висел серебряный крестик. Он негромко переговаривалась с ним. Затем попыталась поднять большой меч–одачи — но едва не надорвалась. Но это поправимо. Ведь синтетические мускулы гиноидов способны развиваться.

— Значит, — пробормотала под нос Аяме, — нас с тобой ждут длительные тренировки.

И сразу же ужаснулась, немного другим тоном:

— Ох, Санширо–сан…

— Не жалуйся. Хочешь хорошие крепкие мускулы? Это очень сексуально.

— Правда?

— Конечно, милая моя, — заверил ее голос.

— Тогда я согласна.

— Это хорошо, — сказал Санширо. — Нам предстоит еще долгая служба.