Пять невест и одна демоница

Глава 13 Где каждый решает свои проблемы

«И вошел он в город, и воззвал к богам пресветлым, и был услышан ими. Воссиял над челом его Свет негасимый, и столь яркий, что ослепли все нечестивцы, а многие и вовсе померли в муках»

«Сказание о благородных деяниях Кристофа Благословенного, восхваляющих его и Орден Света»

– Ты обещал, каган, – этот змеиный голос вползает в грезы, заставляя сжаться от страха. – Ты обещал, что отдашь дочь Матери Степей.

– Если будет на то её воля, – отец строг. И снова страшно.

– Она показала свою волю.

– Она ли? – это уже брат, и становится немного не так страшно. – Сестра справилась бы. Она и справилась. Кто подменил лошадь?

Старуха.

Больше некому. Больше никого бы не стали слушать ни слуги, ни рабы. Но её-то, темную и страшную, облеченную непонятной властью, они боялись едва ли не больше, чем самого отца.

– А ты хотел, чтобы все увидели, до чего она ничтожна? Выехать на дрянной кобылице… это может позволить себе дочка обычного пастуха, а не кагана. Я сделала так, как должно.

– Испугав лошадь?

– Будь на то воля Матери Степей, она бы справилась. Но ты знаешь правду.

Старуха даже не пыталась отрицать. Она… что она сделала?

– Дурная кровь. Ей не место тут. Она должна сделать то единственное, на что годна, – это было произнесено торжественно. И сердце сжалось.

Отец согласится.

У него выхода другого нет. И тогда… тогда Теттенике облачат в роскошные одежды, на голову наденут высокую шапку с собольей опушкой. А в связанные руки вложат золотую плеть о семи хвостах. И потом, посадив на мертвую кобылицу, закопают с нею же, дабы сила её, Теттенике, наполнила землю.

– Нет, – голос отца сух и далек. – Я обещал отдать её, если не найдется никого, кто пожелал бы взять её в жены.

– А думаешь, что найдется? – старуха хихикнула.

За что она так ненавидит Теттенике?

– После того, что случилось сегодня, ни один мужчина в степи, ни один, достойного рода, не рискнет… не вызовет гнев Матери Степей.

– Или твой, ахху?

Ахху?

Она и… ахху? Мудрейшая из женщин, озаренная светом дара? Драгоценным, способным возвращать земле утраченную силу? Выводить водяные русла из мрачных глубин? Дарить тепло и… быть того не может! Ахху… ахху добры и полны любви.

Они помогают женщинам и кобылицам понести.

Они изгоняют демонов болезни из детей и жеребят. Они оберегают стойбище. Они… они ищут тех, чья кровь годится Матери Степей. И значит… значит, Теттенике обречена.

– Тебе она нужна, а не Матери Степей.

– Договор! – взвизгнула старуха, и голос её был подобен оборвавшей струне. – Ты дал слово!

– Дал, – отца не видно, Теттенике решилась приоткрыть глаза, но обнаружила, что лежит лицом к стене. – И жалею о том, ибо твоей силы не хватило, чтобы спасти ту, которую обещала спасти. А теперь ты, не исполнив обещанного, требуешь от меня отдать тебе дочь?

Старуха зашипела, подобно змее.

– Однако ты ошиблась. Нашелся тот, кто готов взять её в жены.

– Кто?

– Так ли важно? Он силен. И умел. И по праву занял свое место в круге, – отец улыбался. Даже смотреть не нужно было, чтобы понять – он и вправду улыбался. Надо же, он все-таки любит её, Теттенике, если не желает отдать ахху. И не страшится ссоры?

Ахху все боятся.

Ибо в руках их великая сила. А кто станет ссориться с сильным?

А сердце забилось. Неужели… и кто? Кто из них рискнет? Кто… кому так нужна она, Теттенике?

– Род Чангай, – старуха разом успокоилась. – Отступники… их стада оскудели, а колодцы пересохли, и болезни год от года точат великий некогда род. Может, Азым-Чангай и надеется, что за дочерью ты дашь не только дохлую кобылицу, но отец его Унхар-Чангай точно не рискнет ссориться со мною. Особенно, если я предложу ему другую девку. А с нею и свое благословение.

Терять надежду, оказывается, больно.

– А ему ты тоже предложишь свое благословение? – резко поинтересовался брат. – Тетту, иди сюда, я слышу, что ты давно не спишь.

Теттенике закусила губу, чтобы не расплакаться. И встала. Она заставила себя улыбнуться. Страх? Он сковывал тело. И сердце почти оборвалось. И он мешал видеть. Она смотрела. На отца, на брата, на старуху, которая облачилась в роскошный халат и шубу поверх накинула. Седые космы прикрывала шитая бисером шапочка, а с нее свисали золотые нити.

На каждой – жемчужина.

Ахху.

Теперь никто бы не усомнился.

– Садись, – брат протянул руку. – Ты слышала довольно.

Теттенике опустилась на шкуру черного медведя. Кажется, её поднес в дар кто-то из женихов, из тех, что отныне и взглянуть в её сторону не посмеет.

А старуха улыбается.

Она сохранила все зубы, но оттого и улыбка её кажется еще более жуткой, чем обычно.

– Это прислали утром, – Танрак протянул ей конверт. – Если бы ты вышла замуж, мы бы ответили отказом и только.

Но она не вышла.

Все… не так.

Буквы скакали. И прочесть получилось не сразу, а чтобы понять написанное, читать пришлось трижды. И её не торопили.

– Если согласишься, – старуха кривилась недовольно. – он пожрет и душу твою, и тело!

– А ты? – впервые Теттенике обернулась и посмотрела в глаза той, которая… ненавидела? Но за что? Разве когда-то словом ли, делом, Теттенике позволила себе оскорбить её?

Она была послушна.

И старательна.

А теперь…

– Я дам тебе напиток и ты уснешь, девочка. Просто уснешь, ибо мы не жестоки. А проснешься уже на небесах, в степях, которые не знают злого солнца, – голос старухи был непривычно ласков. – Мать Степей примет твою душу и подарит ей новую жизнь, счастливую.

И сказала так, что захотелось поверить.

– Подумай, что тебя ждет там? Тьма и только тьма. Её повелитель жесток. Он живет средь мертвецов и сам мертв душой.

– А мне говорили, что вполне себе жив, – перебил брат, ткнув пальцами под ребра. – И еще, что он обидеться может. Он ведь написал, что, если невеста не приедет, то он сам отправится за нею. И тогда, явившись в стойбище, спросит, как так вышло, что сестры нет? Что ему ответить? Кого отдать взамен? Тебя ли, многомудрая ахху?

И без того уродливое лицо ахху исказилось.

– А может, сразу тебя отправить?

– Нечестивец!

– Какой уж есть, – Танрак посмотрел на отца. – Ты сам говорил, что когда-то степи заключили союз с Хозяином мертвых. И он всегда-то держал свое слово.

– Он проклят!

– Может, и так. Но купцы говорят, что земли его богаты, стада обильны, а дом сложен из камня. И что люди живут там спокойно. Вполне живые люди. Так что, может, и тебе понравится?

Теттенике закусила губу. Она чувствовала, что все на нее смотрят. И только на нее. И ждут. Чего? Решения? А какое оно может быть? Разве что… вспомнились руки, которые держали её, так надежно и крепко, что, казалось, способны были защитить от всего мира.

Вспомнились и…

Забылись.

Род Чангай. Известный некогда. Богатый. И оскудевший гневом богов. Он и вправду не рискнет спорить с ахху, которая способна осушить и те немногие колодцы, что еще остались в землях рода. А следом придут болезни, что унесут многие жизни. И… и все одно обидно.

За что?

А в руках дрожит белый листок письма.

– Я, – Теттенике облизала пересохшие губы. – Я поеду.

Погода не задалась.

Гудел ветер. И море злилось, поднимало волну за волной. А те, полные ярости, обрушивались на камни. Человек стоял у окна и глядел на бурю. Здесь, в башне, было спокойно и тепло. Горел огонь в камине, и отблески его ложились на белоснежную шкуру морского зверя.

Сам человек тоже был облачен в белые одежды, и лишь рыжие волосы его выбивались из этой утомительной белизны.

– Дня на три, – сказал он, когда дверь приотворилась.

– Это точно, – гостю пришлось наклониться. Был он высок и худ, смуглокож, темноволос и облачен в роскошный купеческий наряд, который в этом месте казался неуместно ярким. – Вовремя мы пришли.

Корабли, укрытые от гнева моря глубоким горлом бухты, сверху казались крохотными, как и городок, возникший вокруг башни. Городу, правда, доставалось, но местные дома, сложенные из местного же камня, отличались прочностью.

Да и сила света защитит своих детей.

– И все же в другой раз, – человек в белом отвернулся от окна, – побереги себя, брат.

– Постараюсь. Эй, ты, – гость выглянул в коридор. – Вина принеси. И пожрать чего. Спешил… веришь, эти трусы отказывались идти. Мол, море неспокойно! Над душой пришлось всю дорогу стоять.

– Но ты справился, Кристоф. А еще нисколько не изменился. Все так же грозен и шумен.

– А ты – тих и благочестив.

Они обнялись.

Расступились. Столь похожие и непохожие одновременно.

– Рассказывай, – велел хозяин, устраиваясь в низком кресле. Лишенное всяких украшений, как и прочая мебель в комнате, оно меж тем радовало глаз изяществом линий и какой-то необычайной хрупкостью. Впрочем, лишь кажущейся, ибо Кристофа подобное кресло выдержало с легкостью. – Видать, новости важны, если ты решил сам отправиться в путь.

– Важны, Светозарный.

– Перестань, – хозяин поморщился. – Я скоро свое имя позабуду.

– Артан.

– Именно. Артан… а тут – Светозарный да Светозарный. Утомляет. Если бы ты знал, как все это утомляет… – Артан сжал руку в кулак. – Я же что думал? Что, коль приму сан, то… все изменю.

Подали вино в медных кубках.

И деревянные блюда со снедью. Жареный поросенок. Морская рыба, запеченная в соляном панцире. Тушеные с травами перепела. Томленые яйца. Еще что-то, чего давно уж не видывала монастырская кухня. Но Кристоф никогда не являлся с пустыми руками. И ныне в полупустой трапезной наверняка пахнет мясом.

Хорошо.

Слуга поглядел на Кристофа с надеждою и легонько кивнул в сторону Светозарного, который вновь застыл, вперив взгляд в окно.

Темное небо. Черное почти. И оттого узор на стеклах проступает серебряным инеем. Там, за стеклами, мечется ветер. И море продолжает вгрызаться в скалы. А здесь, внутри, тишь да благодать.

Утомляют.

– Ешь, – велел Кристоф, сам наложив в тарелку распаренной каши, которую щедро приправляли медом и изюмом, и еще чем-то. – А то совсем отощал. Силы понадобятся.

– Я не голоден.

– Опять пост блюдешь?

– Я… не знаю, – Артан подвинул к себе тарелку. – Я понял, что ничего не знаю. Я… думал, все будет иначе. А тут… подати, налоги. Прибыли. Расходы. Я надеялся, что буду бороться со злом, а вместо этого считаю, откуда взять денег на починку пристаней. И по чем продавать индульгенции!

– Ешь.

– Ты знаешь, как я к этому относился! А теперь сам продаю индульгенции! А знаешь, почему?

– Почему? – вот Кристоф отсутствием аппетита никогда не страдал и ныне отдал должное поросенку. Запеченный целиком, нашпигованный ароматными травами, тот был диво до чего хорош.

– А потому что надо содержать школу! И сиротские приюты. Платить наставникам, ибо далеко не всему могут научить братья. Одевать. Обувать. Сохранять библиотеку. Скрипторий почти не приносит выгоды. Кому сейчас нужны жизнеописания святых? Да и слышал про эту новую придумку?

– Печать?

– Скоро в скриптории вовсе отпадет нужда. Мы торгуем медом и воском, но…

На островах не так много места, тут не всякие пчелы прокормятся, не говоря уже о скоте. А монахи, пусть даже осененные светом, есть хотят.

Даже стало слегка совестно. Небось, братья в трапезной видят мясо не так и часто.

То-то они всегда Кристофу радуются.

– Пробовал поставить мастерские, но кому в них работать? – Артан вцепился в волосы. – Надо признать, что орден вымирает, что нас с каждым годом все меньше. И в нынешнем уже трое просили избавить их от клятвы.

– И ты?

– Согласился. Еще и подношение принял. Дар в поддержание обители. Я… я себе омерзителен, брат!

Артан все же проглотил ложку каши.

Кристоф покачал головой.

Да уж, все много хуже, чем можно было предположить по письмам. То-то и письма эти стали краткими, сухими, будто чужой человек писал.

– Я всерьез подумываю распустить орден, – произнес Артан тихо. – Но… правда в том, что многим просто некуда идти. И… в прошлом месяце я отпустил наставника по мечному бою. Распродал лошадей. Все равно они бы не пережили зиму. Зерно покупать не за что. Пожертвований давно уже нет. Надо признать, что в нынешнем мире мы никому-то не нужны.

– Погоди…

– Не надо, брат, – Артан покачал головой. – Я знаю. Вера… предназначение… я каждый день говорю об этом. Мальчишкам, которые нашли здесь дом. Им надо во что-то верить. И я просто не могу отобрать еще и это. И не могу оставить все, как есть.

– Погоди. Ешь давай. Я новости привез.

– Это я понял, но что они изменят?

– Все, – губы Кристофа растянулись в улыбке. – Возможно, если не все, то очень и очень многое… а еще привез полторы тысячи золотых. Починишь свою пристань. С индульгенциями и вправду завязывай. Хрень это все.

– И продаются плохо.

– Тем более. Надо о другом думать. Смотри, – на стол легла бумага. – Это копия. Нет, сначала кашу и всю! Вон, вином запей.

– Я не…

– Хорошо, молоком. Молоко-то ты пьешь, верно?

Артан кивнул и послушно взял кубок.

– Вот так… а то тоже мне… Светозарный. Сквозь тебя скоро этот свет проходить станет. И как ты вообще собираешься со злом бороться, если тебя не то, что зло, таракан соплей зашибет?

– У тараканов соплей нет, – Артан слабо улыбнулся.

Но ел.

Хорошо.

Правда, плохо, что лишь сейчас. Хоть ты и вправду оставайся или… нет, нянька ему не нужна. Кристоф знал брата столь же хорошо, как и тот знал его. Не нянька. Дело. Такое, которое настоящее. Которое встряхнет все это застойное болото некогда великого ордена.

– Как там отец? – поинтересовался Артан, подбирая последние крупицы каши. И не стал отворачиваться от перепелок.

– Да все по-прежнему. Считает, что ты дурью маешься. И ждет, когда за ум возьмешься.

Артан подавил тяжкий вздох. Никогда-то он не оправдывал родительских ожиданий. Но письмо легло в руку, взгляд скользнул по ровным строкам и… и быть того не может!

– Серьезно?

– Еще как, – заверил братец, выбирая из жаркого грибы, которых он с детства терпеть не мог. – И, сколь знаю, письма пришли не только в Ладхем.

– Погоди, – Артан нахмурил лоб. – То есть…

– То есть весьма скоро Ладхем, а заодно и Виросса, и степи, и даже Острова отправят свои посольства в Проклятые земли. Повезут, стало быть, девиц на смотр. А он, – Кристоф кивнул на письмо. – Сядет и будет выбирать, которую из девиц взять в жены.

– И… они согласились?

Вот, что никогда-то в голове не укладывалось.

– А то. Я бы сказал, что даже весьма охотно согласились.

Артан затряс головой.

– У всех свой расчет, братец. Ладхему нужны деньги. Пару лет неурожая, долги, того и гляди полыхнут бунт. За вироссцев не скажу, но говорят что-то там им надо.

– А нам?

– И нам, – согласился Кристоф. – Сам по суди. Кому нужен орден, который борется со злом, если зла тут днем с огнем не сыскать?

И в его словах была своя горькая правда.

– Зато там, – он ткнул пальцем в карту, что украшала стену. Карта была белой, а линии – серыми, и потому в полумраке все гляделось одним грязным пятном. – Там зла, говорят, если не с избытком, то всяко в достатке.

Вот уж никогда Артан не думал, что будет радоваться избытку или хотя бы достатку зла.

Хотя радость получалась какой-то…

– Так что тебе нужно тоже собрать посольство, – заключил Кристоф, отбирая листок.

– Посольство?! Да он нас всех на воротах повесит.

– Вешать послов – негуманно.

– Мы говорим о Властелине Тьмы.

– Тоже человек.

– Человек ли?

– Съезди и узнаешь. Или боишься?

– Я жизнь посвятил свержению… – Артан запнулся под насмешливым взглядом брата. – Мы ж его убить пытались.

– Но не убили же, – Кристоф сцепил руки на впалом животе. И как у него получается? Ест в три горла, а живот все одно к спине прилипший. – А что пытались… во-первых, не только и не столько мы. Во-вторых, мало ли, кто там и что пытался. Нет, дорогой братец, пора отбросить стереотипы и взглянуть на ситуацию по-новому…

Артан подавил тяжкий вздох.

Это надолго.

С другой стороны, была в этих словах если не правда, то толика здравого смысла.

– …и объединить силы, дабы противостоять злу…